Принцип прост: это поколение детей нужно оберегать, как ни одно другое. Они не могут пользоваться инструментами, играть на траве и уж точно не в состоянии справиться сами в случае ссоры с друзьями.

Принцип прост: это поколение детей нужно оберегать, как ни одно другое. Они не могут пользоваться инструментами, играть на траве и уж точно не в состоянии справиться сами в случае ссоры с друзьями.

Именно поэтому существуют «безопасные зоны» на территориях колледжей, а в жизни миллениалов сегодня недостает важных вех. Целому поколению детей твердили, что слишком безопасно не бывает — и они поверили.

Безопасность превыше всего

У взрослых были самые благие намерения, разумеется. Однако эти усилия по защите детей могут иметь негативные последствия. Детей воспитали так, что они не привыкли сталкиваться с каким-либо опытом (включая опасность, неудачи и обиду) в одиночку, без постороннего содействия, и от этого уже страдает общество и даже экономика.

Современные методы воспитания детей и современные законы заточены на то, чтобы культивировать нехватку этой подготовленности. Они пропитаны страхом того, что все, что ребенок видит, слышит, ест и делает, может ему навредить. Добавьте представления, которые циркулируют в сфере высшего образования — о том, что травмировать могут даже слова и идеи.

Как так вышло, что мы решили, будто целое поколение детей не в состоянии иметь дело с обычными вызовами взросления?

Начиная с 1980-х годов американское детство начало меняться. Происходило это по целому ряду причин — включая перемены в нормах воспитания, новые требования в образовании, ужесточение нормативно-правового урегулирования и в особенности рост страха киднеппинга (фотографии пропавших детей на пакетах молока создавали впечатление, что этот на самом деле чрезвычайно редкий вид преступления внезапно принял угрожающие масштабы).

Дети лишились длительных промежутков досуга без взрослых для игр, исследования мира и самостоятельного разрешения конфликтов. Это сделало их более ранимыми, теперь они легче обижаются и в большей степени полагаются на окружающих.

Детей научили чуть что обращаться к старшим, которые решат их проблемы и оградят от дискомфорта. Социологи такое состояние называют моральной зависимостью.

Все это угрожает открытости и гибкости, которые просто необходимы молодежи для того, чтобы преуспевать в вузе и далее во взрослой жизни. Эти дети начинают учиться или работать, так и не привыкнув справляться с огорчениями и недопониманием, и это делает их чрезмерно чувствительными. Не сумев развить ресурс на преодоление препятствий, они будут склонны всегда делать из мухи слона.

В колледжах сегодня повсеместно наблюдается преувеличение опасности и обид. Уже не важно, что хотел человек сказать или насколько адекватно слушатель истолковал это высказывание, — важно то, ощущает ли человек себя в итоге задетым.

Если да, значит, говорящий совершил акт «микроагрессии», а исключительно субъективная реакция потерпевшей стороны — достаточное основание для письма декану или подачи жалобы в соответствующую университетскую группу. Совокупный эффект таков, что и преподаватели, и студенты, по их собственному признанию, вынуждены буквально ходить на цыпочках. Это препятствует свободомыслию и открытому обсуждению — ключевым составляющим высшего образования.

А что насчет школьников, которым постоянно напоминают: неосторожным словом можно в любой момент обидеть кого-то из окружающих? Когда сегодняшний восьмилетка превратится в 18-летнего первокурсника, будет ли он считать свободу слова достойной того, чтобы за нее ратовать? Как выражается председатель выступающего за свободу слова Фонда прав личности в образовании (FIRE) Даниэл Шухман, «станут ли эти дети считать Первую поправку принципиально важной, если еще в пятом классе начали понимать, что о некоторых вещах говорить — или даже думать — нельзя, особенно в школе?»

Родители, учителя и преподаватели говорят о прогрессирующей беспомощности, которую они наблюдают среди молодых людей. Трудно не прийти к заключению о том, что гиперопека в отношении детей и гиперчувствительность студентов — две стороны одной медали.

Дети на поводке

Если вам больше сорока, вероятнее всего, в детстве у вас была куча свободного времени — после школы, в выходные, летом. И скорее всего, если вас сегодня спросить о нем, вы сможете часами вспоминать про игры в лесу или катание на велосипеде до наступления темноты.

Сегодня многих детей растят, словно телят на убой. Лишь 13 % ходят в школу сами. Многих из тех, кто ездит на автобусе, до остановки сопровождают родители и потом стоят рядом наподобие телохранителей.

Штат Род-Айленд какое-то время рассматривал возможность принять закон, запрещающий детям днем выходить из автобуса, если их не ожидает взрослый. Вплоть до седьмого класса.

Что касается летнего веселья, дети на отдыхе нынче не просто обязаны повсюду ходить вместе с приятелем — включая туалет. Некоторым теперь положено брать двоих друзей — один в случае чего останется с пострадавшим, а второй побежит звать взрослых. Поход в сортир приравнивается к восхождению на Килиманджаро.

Дети больше не возвращаются из школы со своим ключом, чтобы затем отправиться шататься по району. Вместо этого для них предусмотрены организованные занятия под присмотром. Юношеский спорт сегодня — это бизнес стоимостью 15 миллиардов долларов, с 2010 года он вырос на 55 %.

На соревнованиях выступают даже третьеклассники — значит, что их родители также много времени проводят в дороге. Или ребенок занимается с репетитором. Или идет в музыкалку. А если ничто из перечисленного не пошло — тупит в интернет в своей комнате.

И даже если родители вдруг пожелают выдворить детей на улицу — «и до обеда чтоб вас не видно было!» — теперь это уже не так просто, как раньше. Зачастую на улице играть не с кем. А что еще печальнее, взрослые, которые сочтут уместным отправить юнца по какому-то поручению или погонять в мяч неподалеку, хорошенько подумают, прежде чем отпустить его. Потому что сующие нос не в свое дело прохожие, полицейские или соцработники рвутся приравнять «без присмотра» к «беспризорный и подвергающийся опасности».

Чета Мейтивов из штата Мэриленд дважды находилась под следствием за то, что они позволили своим детям десяти и шести лет возвращаться из парка домой одним.

Спецпроект

Или вот случай Дебры Харрелл из Южной Каролины: мать попала за решетку за то, что разрешила девятилетнему ребенку играть в одиночестве на площадке с фонтанчиками, пока она отрабатывала смену в ресторане сети «Макдоналдс». Или восьмилетний мальчик из Огайо: вместо того, чтобы поехать на автобусе в воскресную школу, удрал в магазин Family Dollar. Отца задержали за «подвергание опасности жизни ребенка».

Такие примеры иллюстрируют новое видение: веру в то, что всякий раз, когда дети чем-то заняты самостоятельно, они автоматически находятся под угрозой. Но это заблуждение.

Уровень преступности в Америке откатился до показателей 1963 года, что значит, что сегодняшние родители росли на улице во времена, когда там было опаснее, чем сейчас. И безопаснее стало не от того, что мы трясемся над своими детьми, — снизилось количество вообще всех насильственных преступлений, включая преступления в отношении взрослых.

Очень опасные дела

А по ощущению, безопаснее не стало. По данным опроса 2010 года, больше всего родители боятся «похищения», и это несмотря на то, что езда в машине в качестве пассажира гораздо более опасна. В 2011 году девять детей были похищены и убиты чужими людьми — в автокатастрофах в том же году погибли 1140.

В изданной в 2011 году книге «Лучшие ангелы нашего естества» гарвардский психолог Стивен Пинкер пишет, что в наше время в большинстве стран жизнь более безопасна, чем в любой иной период истории человечества, а СМИ продолжают нагонять паранойю. Потому воспитательский откат назад, к свободе, представляется вдвойне рискованным: одновременно опасаешься и похитителей детей, и представителей органов опеки.

Ученикам начальной школы (которая также, кстати, располагается в Боулдере), выдали список предметов, которые нельзя приносить на ярмарку знаний. Там фигурировали «химикаты», «растения в горшке» и «организмы» (живые или мертвые). А потом мы удивляемся, почему у американских детей такие низкие баллы в международных тестах.

Однако, пожалуй, лучший пример того, насколько безумно мы сделались пугливы, это то, что власти города Ричленд в штате Вашингтон убрали качели на всех школьных площадках. Пристрастие к раскачиванию едва ли не старше, чем само человечество, — наши предки обитали на деревьях. И тем не менее, как пояснил представитель местного отдела школьного образования, «качели были признаны самым небезопасным снарядом на детских площадках».

Вы можете полагать, что в вашем-то городе не допустили подобных перегибов. Но скажите-ка, есть ли в местном парке карусель? Вероятнее всего, ее постигла судьба дротиков на газоне. Комиссия по безопасности потребительских товаров извещает парки даже о «рисках споткнуться — например, о пни и камни». Этот факт раскопал (простите за каламбур) Филип Ховард, автор книги «Жизнь без юристов» (2010).

Дети учатся на собственном опыте. Споткнулся о корень дерева — научился смотреть под ноги. Как говорится в старой поговорке, «готовь ребенка к пути, а не путь для ребенка». Мы же делаем обратное.

Как это ни парадоксально, реальные риски для здоровья имеются как раз в том случае, если НЕ гулять, НЕ кататься на велосипеде и НЕ споткнуться о ту корягу. Проведенное Университетом Джонса Хопкинса исследование обнаружило, что в среднем 19-летний человек сегодня ведет такой же малоподвижный образ жизни, как 65-летние.

А в армии обеспокоены тем, что новобранцы не умеют прыгать и кувыркаться.

Однако исследования указывают на то, что ограждение детей от рисков оборачивается далеко не только физическими последствиями.

Трофеи и травмы

Несколько лет назад профессора психологии Бостонского университета Питера Грэя от лица руководителя службы психологических консультаций пригласили в крупный университет на конференцию по теме «снижения уровня жизнестойкости среди студентов».

Организаторы рассказали, что за последние пять лет число звонков по телефону психологической помощи удвоилось. Кроме того, звонившие обращались за поддержкой в связи с повседневными проблемами, с которыми они не справлялись, например по поводу ссоры с соседом. Две студентки позвонили, потому что нашли в квартире мышь.

А еще они вызвали полицейских — те приехали и поставили мышеловку. И это не говоря уж о болезненном восприятии учебных оценок. Для некоторых студентов четверка — это конец света (да и для некоторых родителей).

Частично рост числа звонков можно объяснить тем фактом, что признание проблем с душевным здоровьем больше не влечет за собой стигматизацию — и это, несомненно, положительные перемены. Однако еще это может говорить о том, что неумения в деле «взрослости» также больше не обрекают на стигматизацию. И это вызывает куда больше беспокойства.

Не есть ли это результат апофеоза культуры призов за участие?

Нетрудно глумиться над обществом, которое внушает детям, что всякое их действие заслуживает аплодисментов. Беспокоит то, что эти призы могли научить ребенка обратному — тому, что он настолько раним, что не в состоянии совладать с печальной правдой о том, что у него что-то выходит не лучше, чем у других.

«Мы вырастили поколение молодых людей, которым не дали возможности потерпеть неудачу и осознать, что они способны ее пережить», — говорит Грэй. Когда в лагере сын Ленор оказался в восьмой из девяти команд по боулингу, ему дали приз за восьмое место. Мораль очевидна: мы считаем, что ты не в состоянии справиться с отрицательными эмоциями по поводу занятого тобой предпоследнего места.

Разумеется, это естественное желание — видеть детей счастливыми. Однако настоящий секрет счастья — это не побольше похвал и одобрительных жестов, а развитие эмоциональной устойчивости. В своей одержимости физической безопасностью, в сочетании с новой тенденцией рассуждать об «эмоциональной безопасности», мы систематически лишаем наших детей тысяч сложных — а иногда и огорчительных — опытов, которые им необходимы для обретения этой устойчивости. В стремлении оградить детей мы лишили их лучшей из известных человечеству тренировок жизнеспособности — свободной игры.

Весь смысл в игре

Все млекопитающие играют. Эта потребность заложена матушкой-природой. Бегемоты делают сальто в воде. Газели носятся все вместе в рамках игры, которая дико похожа на наши салочки.

Почему они это делают? Тратят ценные калории и подставляются хищникам. Не лучше ли сидеть тихонечко подле своих мам-газелей, познавая мир через передачи детского ТВ? Дело в том, что играть — более важно для выживания в долгосрочной перспективе, чем просто «быть в безопасности».

Главная тема исследований Грэя — значимость свободной игры, и он подчеркивает, что она имеет мало общего с «играми», которые мы отводим сегодня нашим детям. В рамках организованных занятий — например, Маленькой бейсбольной лиги — всем заправляют взрослые. И только когда их нет, дети берут игру под свой контроль. Игра — это тренировка взрослой жизни.

В ходе свободной игры в идеале дети должны быть разных возрастов, и они сами решают, что делать и как делать. Это буквально командная работа. Мелкие изо всех сил стараются походить на старших, и потому, когда вылетают из уличной игры в бейсбол, вместо того чтобы реветь, стараются держать себя в руках. Так закладывается основание для зрелости.

А старшие дети меж тем бросают мяч младшим не так сильно. Они учатся чуткости и участливости. А если кто-то закричит «А давайте только на одной ноге!» (в детской лиге, где на карту поставлены чемпионаты — и призы!, — такое невозможно), дети узнают, каково это — придумать и опробовать иной способ.

В терминах Кремниевой долины, дети делают «разворот» и внедряют «новую бизнес-модель». А еще усваивают, что они сами, а не только взрослые, могут совместно перекроить правила под свои нужды и интересы. Это называется демократия участия.

А самое главное, дети должны сами разрешать все вопросы без вмешательства взрослых, от выбора игры до обеспечения примерно равных сил в разных командах. А в случае разногласий им приходится самостоятельно их урегулировать. Этому навыку обучиться крайне непросто, однако желание продолжать игру побуждает детей устранять противоречия. Чтобы вернуться к веселью, сначала нужно найти решение, и они его находят. Такой опыт учит детей тому, что они могут разойтись во мнениях, после чего уладить вопрос, а затем — очевидно, при недовольном ворчании некоторых — продолжить игру.

Это ровно те самые навыки, которые сегодня оказались в дефиците в студенческих городках.

 «Свободная игра — инструмент, с помощью которого дети учатся заводить друзей, преодолевать свои страхи, решать собственные проблемы и в целом учиться управлять своей жизнью», — пишет Грей в книге «Свобода учиться» (2013). «Ничто из того, что мы делаем — никакое количество купленных нами игрушек или проведенных с ребенком „драгоценных минут“, — или специальные занятия не могут компенсировать отнимаемую нами свободу. Тем вещам, которые усваиваются через собственные начинания, нельзя обучить как-то иначе».

Нерегламентированное и безнадзорное (самостоятельное) время для игр — одна из важнейших вещей, которую мы обязаны вернуть нашим детям, — если хотим, чтобы они были сильными, счастливыми и жизнеспособными.

Порченый Хеллоуин

По правилам, установленным в городе Уэйнсборо в штате Джорджия, охотники за конфетами на Хеллоуин должны быть не старше 12 лет, обязательно в маскарадном костюме и в сопровождении взрослого не моложе 21 года. То есть если вашим детям 15, 10 и 8 лет, вы не сможете отправить их вместе. 15-летнему нельзя будет нарядиться, но при этом он/она еще шесть лет не будет считаться достаточно взрослыми для присмотра за младшими. И все это — в единственную ночь в году, когда мы, по традиции, дозволяем детям изображать из себя взрослых.

Школы и районные клубы теперь направляют родителям письма с просьбой не разрешать детям носить страшные костюмы. Некоторые даже устраивают автомобильную выдачу сластей — машины припаркованы по кругу c открытыми багажниками конфет, что избавляет детей от необходимости бродить по району или стучаться в двери чужих домов (поскольку это страшно и утомительно).

Если мы такое называем детством, стоит ли удивляться тому, что студенты на Хеллоуин тоже ожидают, что их будут инструктировать и контролировать по всем мелочам?

В 2015 году в Йельском университете, после того как 13 представителей администрации колледжа подписали письмо со списком «уместных» и «неуместных» идей для хеллоуинских костюмов студентов, специалист по детскому развитию и преподаватель университета Эрика Кристакис заявила, что лучше, наверное, позволить детям решать за себя самим. Как-никак Хеллоуин — это такая история как раз про нарушение границ дозволенного. «Неужели ребенку или молодому человеку больше никак нельзя побыть немного беспардонным… или даже хамоватым? — написала она. — Мы что, потеряли веру в способность молодежи — вашу способность — игнорировать или отвергать то, что вас огорчает?»

Похоже на то. Возмущенные студенты обступили ее мужа, профессора Николаса Кристакиса во дворе колледжа, которым он руководил, и накинулись с бранью и требованиями извиниться за то, что он с супругой полагают, что студенты действительно могут выбрать себе на Хеллоуин оскорбительные костюмы. «Уймитесь! — закричала ему в какой-то момент одна из студенток. — В ваши обязанности как директора колледжа входит создание по-домашнему уютного и комфортного места для студентов!» Ответ профессора о том, что он, напротив, считает своей задачей создание пространства для интеллектуального роста, девушка приняла в штыки.

Как оказалось, Хеллоуин — идеальная чашка Петри для наблюдения за тем, что мы сотворили с детством. Считали, что безопасности для молодых людей много не бывает. А теперь любуемся на результаты.

Принцип прост: это поколение детей нужно оберегать, как ни одно другое. Они не могут пользоваться инструментами, играть на траве и уж точно не в состоянии справиться сами в случае ссоры с друзьями.

Именно поэтому существуют «безопасные зоны» на территориях колледжей, а в жизни миллениалов сегодня недостает важных вех. Целому поколению детей твердили, что слишком безопасно не бывает — и они поверили.

Безопасность превыше всего

У взрослых были самые благие намерения, разумеется. Однако эти усилия по защите детей могут иметь негативные последствия. Детей воспитали так, что они не привыкли сталкиваться с каким-либо опытом (включая опасность, неудачи и обиду) в одиночку, без постороннего содействия, и от этого уже страдает общество и даже экономика.

Современные методы воспитания детей и современные законы заточены на то, чтобы культивировать нехватку этой подготовленности. Они пропитаны страхом того, что все, что ребенок видит, слышит, ест и делает, может ему навредить. Добавьте представления, которые циркулируют в сфере высшего образования — о том, что травмировать могут даже слова и идеи.

Как так вышло, что мы решили, будто целое поколение детей не в состоянии иметь дело с обычными вызовами взросления?

Начиная с 1980-х годов американское детство начало меняться. Происходило это по целому ряду причин — включая перемены в нормах воспитания, новые требования в образовании, ужесточение нормативно-правового урегулирования и в особенности рост страха киднеппинга (фотографии пропавших детей на пакетах молока создавали впечатление, что этот на самом деле чрезвычайно редкий вид преступления внезапно принял угрожающие масштабы).

Дети лишились длительных промежутков досуга без взрослых для игр, исследования мира и самостоятельного разрешения конфликтов. Это сделало их более ранимыми, теперь они легче обижаются и в большей степени полагаются на окружающих.