Над еще одной стороной его жизни.

Если в Фивах он несет тяжелое бремя

Правителя, обязанного спасти свой

Народ, то другое бремя, павшее на него

Благодаря страшному оракулу Феба,

Он носил с самой ранней юности. Прибытие

Коринфского гонца, сообщающего

О смерти царя Полиба, как будто снимает

С Эдипа это последнее бремя.

У Эдипа возникает двойственное чувство:

Ему жаль умершего Полиба

И в то же время он рад, что не исполнилось

Пророчество и он никогда

Не станет убийцей своего отца. Но

В Коринф он все-таки не вернется, так

Как боится брака с матерью.

Подобно тому как раньше Иокаста,

Так теперь и коринфский гонец, желая

Успокоить Эдипа, неожиданно заявляет,

Что Эдипу нечего бояться идти в Коринф,

Поскольку он вовсе не сын Полиба

И Меропы. Потрясенный сообщением

Гонца о том, что он некогда получил

Младенца Эдипа на горе Кифероне

От раба Лая, Эдип хочет узнать наконец

Правду о своих родителях. Он требует

Разыскать того раба, который передал

Его коринфскому пастуху. Появление-

Фиванского пастуха ведет к окончательному

Раскрытию тайны рождения Эдипа.

Под угрозой пытки фиванский пастух

Признается, что действительно передал

Коринфянину ребенка. Признается

Он и в том, что ребенка получил

Из дворца и что мальчик был сыном

Лая. Но дальше он говорить не в силах.

Пусть остальное доскажет Иокаста,

Которой все известно. Однако Эдип

Продолжает допрос и узнает, что

Ребенка передала пастуху сама Иокаста,

Страшась злых предсказаний. Эдип

Приходит к страшному признанию, что

Пророчество Феба исполнилось: он стал

Убийцей своего отца и мужем своей

Матери. В ужасе он убегает во дворец.

После небольшой песни хора, в которой

Излагается несчастная судьба Эдипа

И высказывается мысль о том, что

На свете нет счастливых, выбегает

Из дворца слуга, рассказывающий о

Самоубийстве Иокасты и о самоослеплении

Эдипа.

Эдип удаляется в изгнание, прося

Креонта, как будущего фиванского царя,

Позаботиться о его девочках — Антигоне

И Йемене, которых выводят

На сцену для прощания с Эдипом. Хор

В эксоде снова возвращается к несчастной

Судьбе Эдипа, низринутого с вершины

Счастья в пучину бедствий, и

Высказывает мысль, что счастливым

Можно назвать лишь того человека,

Который достиг предела жизни, не испытав

В ней никакого горя.

Трагедия «Эдип-царь»— это трагедия

Рока. Железная сила судьбы губит

Глава VII

Ни в чем не повинного Эдипа. Однако,

Веря в рок, античный мир признавал

В то же время независимость от него

Свободной человеческой воли. Так

И в этой трагедии: Эдип знал предопределение

Рока, но боролся с ним всеми

Силами, сохраняя всю свободу своей

Воли. Софокл пожелал, чтобы и в этой

Трагедии воля героя была главной

Пружиной действия. Эдип страстно

Желает узнать правду, отыскать убийцу

Лая, зная, что только таким путем

Он спасет от страданий свой народ.

Он упорно ведет следствие против

Самого себя, обнаруживая все благородство

Своего характера в борьбе

С этой неизвестностью. Эдип гибнет,

Рок торжествует. Но зритель не остается

Подавленным его неумолимой силой.

Сострадая герою, зритель испытывает

Вместе с тем огромное нравственное

Удовлетворение от величественного

Изображения борьбы, страданий и гибели

Героя.

Софокл удивительно искусно построил

Фабулу пьесы. С каждой последующей

Сценой трагическое напряжение

Нарастает все больше и больше. На пути

Следствия встречаются эпизоды, которые

На первый взгляд как будто препятствуют

«узнаванию» либо отдаляют

Его, но которые на самом деле неизбежно

Ведут к нему, пока из перекрестного

Допроса коринфского гонца и фиван-

Ского пастуха Эдипу не открывается

Его ужасный грех. Самое «узнавание»

Весьма выразительно с чисто сценической

Стороны, так как требует для

своего осуществления двух\яиц. Коринфянин

не знает происхождения Эдипа;

Ему известно только, что Эдип приемный

Сын Полиба и Меропы. С другой стороны,

Фиванский пастух, отнесший младенца

На Киферон, знает, что Эдип —

Сын Лая и Иокасты, но ничего не знает

О том, что Эдип был усыновлен коринфским

Царем. Только из сопоставления

Показаний того и другого выясняется

Истина.

Несколько раньше, чем для Эдипа,

Эта истина открывается для Иокасты.

Раскрытие ее невольной вины поэт

Изображает с таким же потрясающим

•ррагизмом, как и раскрытие невольного

Греха Эдипа. Узнавание для Иокасты