Заговор Филоты и убийство Клита

События, вошедшие в истории под названием «заговор Филоты», произошли осенью 330г., незадолго до попытки введения проскинезы. Вопрос о том, что послужило их причиной - личная неприязнь Филоты и Александра или же они являлись актом протеста со стороны придворной среды - до сих пор не решён окончательно, хотя историки склонны усматривать в произошедшем сочетание двух этих факторов с явным преобладанием второго.

В окружении царя ко времени описываемых событий наблюдалась следующая расстановка внутриполитических сил: восточная знать, перешедшая под управление Александра; македонская знать традиционной «промакедонской» политической ориентации; новая элита - близкие друзья царя, поддерживающие его стремление к космополитическим реформам; эллины, поддерживающие то вторую, то третью группировку сообразно личной выгоде и интересам отдельных регионов Эллады. Основная борьба развернулась между старой и новой македонской знатью. Во главе первой стоял Парменион, второй - сам Александр.

Вначале восточного похода влияние Пармениона было довольно значительным: большинство важных постов занимали его сыновья или другие родственники, сам он пользовался широкой поддержкой воинов, а значит, мог рассчитывать на них на войсковом собрании. Всё это заставляло Александра опасаться такого мощного противника. Медленно, но верно царь старался отстранить от власти ставленников Пармениона, а самого его - отдалить от армии, отсылая от основных боевых действий. К осени 330 г. Парменион был почти полностью отстранён от дел, все его сыновья, кроме Филоты, погибли, а из остальных его ставленников сохранить политическое влияние сумел только его зять Кен, всегда подчёркнуто лояльный к Александру и проводившимся им политическим реформам.

Кроме клики Пармениона Александру и его соратникам противостоял Каллисфен, выразитель греческой оппозиции, и Антипатр с сыновьями Кассандром и Иоллаем. Но в силу определённых причин - удалённости Антипатра и слабого влияние на македонян Каллисфена - на помощь остальных оппозиционеров Парменион рассчитывать не мог.

Филота был ярким и страстным политическим деятелем. Сдерживая своё недовольство непосредственно при Александре, наедине с, как ему казалось, преданными людьми он позволял себе быть более вольным в выражениях и мыслях, что, однако, не укрылось от царя, следившего за ним с помощью Кратера (Плутарх, Александр, 48). Некоторые источники сообщают, что слежка за старшим сыном Пармениона была установлена ещё в Египте, где он позволил себе выразить открытое недовольство тем, что Александр стал называть себя сыном Амона.

Источники доносят до нас следующий ход развития событий (Арриан, 3.26 и сл.; Диодор, XVII, 79 и сл.; Плутарх, Александр, 49; Юстин, XII, 5, 1 и сл.; Курций, VI, 7 и сл.): Лимн (у Плтарха и Курция - Димн), замышляя покушение на царя, рассказывает об этом своему любовнику Никомаху. Тот в свою очередь доносит информацию до Кебалина, который старается сообщить о заговоре Александру, прося Филоту, как лицо, близкое к царю, передать информацию, но тот под различными предлогами тянет с донесением. Кебалин, с помощью одного из придворных пажей, всё же передаёт информацию царю, который приказывает схватить Лимна и привести его на допрос, что, тем не менее, не удаётся - Лимн покончил с жизнью самоубийством (у Плутарха - убит при попытке оказать сопротивление при задержании). Вести полноценное расследование теперь стало невозможно, но зато Александр получил удобный предлог устранения оппозиции.

Царь решил передать дело на рассмотрение войскового собрания. Никомах и Кебалин выступали свидетелями, а Александр, поддерживаемый Кеном, Гефестионом и особенно недолюбливающим Филоту Кратером выступал обвинителем. Филота пробовал защищаться, указывая на сомнительность угрозы реального заговора и напоминая Александру о долгих годах его верной службы, но теперь его обвиняли не только в пассивном соучастии - Кратер собрал все его прегрешения начиная от Египта (Курций, VI, 8, 1 и сл.). Здесь было и выраженное им недовольство действиями царя, направленными на самообожествление, и свидетельства Антигоны, и его бездействие в ситуации угрозы жизни царя, и, наконец, вырванное под пыткой признание в своей виновности в заговоре. По решению собрания Филота был казнён.

Но казнью одного только Филоты Александр не ограничился: опасаясь, что Парменион, озлобленный казнью сына, может предпринять какие-либо действия, направленные против него, царь принимает решение об убийстве. Здесь Александр не полагается на поддержку собрания - Парменион пользовался популярностью, и вряд ли добиться для него смертного приговора было бы так же легко, как для Филоты, поэтому царь прибегает к подсылке убийц, устранивших опасного полководца без судебных разбирательств (Арриан, 3.26.3 и сл.; Курций, VII, 2, 11-33; Диодор, XVII, 80, 3; Юстин, XII, 6,14; Плутарх, Александр, XLIX, 13.).

Последней относительно крупной политической фигурой, устранённой под предлогом участия в заговоре, стал Александр Линкест, заключённый под стражу ещё осенью 334 г., и до этого времени находящийся под стражей. Несмотря на его неспособность самостоятельно повлиять на политические процессы, и в Македонии, и в окружении Александра у него всё ещё оставались сторонники, видевшие в нём надежду к возвращению к промакедонской политике. Убив его, царь нанёс существенный удар по силам оппозиции, лишив их централизующего стержня.

Проследив за ходом событий, нельзя не усомниться не только в виновности всех трёх казнённых по данному делу, но и в реальности заговора. Причинами недоверия к сообщениям источников о реальности вины убитых является слабая доказательная база судебного процесса; отказ Александра Македонского от судебного разбирательства о вине Пармениона и Александра Линкеста; личная неприязнь царя и близких к нему людей, особенно Кратера к Филоте, к обвинённым.

Следует рассмотреть то, как разбиралось дело Филоты. Со смертью Лимна, единственного известного заговорщика, Александр лишился того, кто мог указать на реальных зачинщиков. Вся вина Филоты, доказанная свидетельствами Кебалина и Никомаха, состояла в том, что он, несмотря на настойчивые просьбы, не известил царя о возможном готовящемся на него заговоре. Но может ли это свидетельствовать о его обязательной причастности к заговору или даже о самом факте существования заговора? Вряд ли. Вполне возможно, что Филота и вправду мог расценить потенциальную угрозу как следствие ссоры между любовниками (Курций, VI, 7, 33). Его спокойное поведение при разговоре с Александром служит ещё одним доказательством того, что он не придавал случившемуся особого значения (Курций, VI, 7, 31-35).

Интересно отметить, что, по сведениям Курция, сам Александр колебался в вопросе виновности Филоты. Если, найдя умирающего Лимна, царь говорит не только о своей осведомлённости в причастности Филоты к этому делу, но и о причинах, подтолкнувших сына Пармениона к этому - он желал занять место Александра, став царём (Курций, VI, 7, 30), - то после объяснения Филоты царь подаёт ему руку в знак примирения (Курций, VI, 7, 35).

Очевидно, в вопросе обвинения решающую роль сыграл Кратер. Именно он убедил сначала Александра, а потом и войсковое собрание в виновности Филоты (Курций, VI, 8. 1 и сл.). Суд не располагал никакими уликами, свидетельствующими о причастности его к заговору, поэтому, чтобы иметь хоть какие-то основания для вынесения приговора, Филоту подвергают пыткам. Неприязнь Кратера оказывается настолько сильна, что он принимает непосредственное участие в процессе дознания. Признание - вот единственное слабое доказательство вины подсудимого. Тогда Кратер пускает в ход всё информацию о Филоте, которую он собирал по приказу Александра, очевидно, по большей части состоявшую из не слишком проверенных и достоверных свидетельств. Именно это послужило основой вынесения смертного приговора.

Таким образом, мы видим, что казнь Филоты явилась следствием не его реального участия в заговоре против Александра, а итогом придворной борьбы, причём, не столько группировок Пармениона и Александра, сколько отдельных лиц - Кратера и Филоты. Это вполне объясняет тот факт, что многие мелкие командующие, сначала обвинённые в причастности к заговору, были оправданы и не подверглись никаким наказаниям.

Из сделанного вывода напрашивается вопрос: почему, если речь шла об интересах частных лиц, ситуация вылилась в полномасштабную политическую чистку и спровоцировала убийства Пармениона и Александра линкестийца? Вероятнее всего, случившееся послужило «спусковым крючком», заставив Александра принять решение об устранении конкурентов. Иными словами, царь, с одной стороны, умело воспользовался сложившейся ситуацией и, с другой стороны, был вынужден разрешить давно назревшее противоречие в короткое время. В самом деле, вряд ли Александр мог бы снова в полной мере полагаться на Пармениона, если бы тот узнал, что его сын был подвергнут пыткам и казнён по царской инициативе. Вместе с тем, Парменион продолжал пользоваться существенным влиянием и мог причинить не мало беспокойства, особенно учитывая близость его интересов и политических целей к идеям Антипатра, находящегося в тот момент на руководящей должности в Македонии. Александр не хотел рисковать своей властью - у него были далеко идущие планы по захвату восточных земель - и потому принял решение о необходимости устранения опасной политической фигуры.

В источниках прослеживается две традиции: парменионовская (Курций, Юстин, Диодор) и антипарменионовская (Арриан, Плутарх). Согласно обеим традициям Парменион играет наиважнейшую роль в восточном походе, проявляя по ряду вопросов существенное несогласие с Александром, но вот на вопрос о мере идеологических расхождений и нравственной оценке источники дают разные ответы, а значит по разному оценивают и степень причастности полководца к возможному заговору. Юстин (XII, 5, 3-4) и Курций (VII, 2. 1 и сл.) отрицают виновность Пармениона, прочие же не дают каких-либо прямых суждений на этот счёт. Арриан (3.26.4) также добавляет, что основная причина гибели Пармениона - страх Александра оставлять его в живых, оправдывая действия царя политической необходимостью.

Смерть Александра Линкеста объясняется тем, что Александру Македонскому удалось дождаться более чем удобного предлога для его устранения. Кроме того, так царь смог разом лишить оппозицию в Азии всех центров притяжения, не оставляя ей возможности для быстрого роста протестного движения. Тем не менее, расправа имела и ряд негативных последствий, в частности, ухудшение отношений с Антипатром, наместником в Македонии, и всплеск недовольства жестокостью царя в среде рядовых воинов.

Убийство Клита

Чем больше земель подчинял Александр, чем ближе становился образ его правления к восточной деспотии, тем ярче проявляли себя негативные черты его характера: ненасытная жажда славы, пристрастие к вину, нетерпимость к соперникам и вообще людям, имеющим дерзость оспаривать его исключительность. С ростом своего могущества царь становился всё более жестоким, примером чего служит участь Филоты, подвергнутого жесточайшим пыткам, и его расправа над греческим наёмниками, воевавшими на стороне врага во время подавления восстаний в Бактрии и готовыми сдаться. Обманом выманенные из города, все они, а также их жены и дети, были вырезаны македонскими войсками по приказу Александра (Диодор, XVII, 84, 1 и сл.). Апогеем несдержанности и жестокости царя явилось убийство им своего друга Клита, некогда спасшего ему жизнь в битве при р. Граник, через два года после расправы над Филотой.

Это случилось на празднике Диониса, когда, перебрав вина, пируя по новому, «варварскому», обычаю (Арриан, 4.8.1 и сл.), присутствующие начали превозносить подвиги Александра, принижая достижения великих героев древности и откровенно понося прежнего царя Филиппа. Многим македонцам это не нравилось, но высказаться осмелился только Клит. Будучи пьян, как и все собравшиеся, он так страстно доказывал величие Филиппа, что вызвал на себя царский гнев. Конфликт перешёл в ссору, противники упрекали друг друга в недостатке доблести, пока, наконец, взбешённый дерзостью Клита, Александр не заколол его копьём одного из стражников. Юстин добавляет (XII, 6,4), что, даже убив своего друга, царь не переставал осыпать мертвеца упрёками.

Придя в себя, Александр глубоко раскаялся в своём поступке (Арриан, 4.9.3 и сл.; Юстин, XII, 6, 5 и сл.). В этом было и сожаление о судьбе друга, и разочарование в себе, в своей способности противостоять соблазнам и порокам, свойственным людям. Считая себя подобным богам, а может и богом, он не желал допускать для себя того факта, что он может быть подвержен обычным человеческим слабостям, а его действия не всегда суть мудрость, справедливость и благо.

Клит, вместе с Гефестионом, был командующим конницей, но вскоре должен был быть переведён сатрапом в Бактрию, что было равнозначно почётной отставке. Он не имел серьёзных связей и в политическом плане был фигурой не очень значительной - его благосостояние целиком основывалось на милости царя. Тем примечательнее его смелость - он высказал царю в лицо то, что было на уме у многих: и недовольство проводимой политикой уравнивания варваров и эллинов, и резкое возвышение царя не только над массой простых воинов, но и над привычным привилегированным аристократическим кругом и попытки его самообожествления. Нельзя назвать Клита оппозиционером - он просто выступил выразителем молчаливого протеста всех македонцев, несмотря ни на что всё ещё поддерживавших царя, но конфликт не переходил рамок межличностного взаимодействия.

В рассматриваемом эпизоде также проявило себя различие взглядов «молодых» и «старых» воинов, по разному отнёсшихся к песням и стихам поэтов, возвеличивавших деяния Александра в ущерб достоинствам всех прочих полководцев. Вряд ли это различие являлось сугубо возрастным - скорее речь идёт о приверженности к старым, промакедонским, взглядам или новым, ориентированным на полное подчинение правящей воле Александра, а значит поддерживающим ориентализацию и тенденцию к деспотизму.

Особое внимание следует обратить на то, как Александр преодолел психологический и нравственный кризис. Чтобы утешить его горе, друзья пригласили к нему софиста Анаксраха (Арриан, 4.9.7-9), который в угоду царю уподобил его Зевсу, имеющему сопрестольницей Справедливость, делающей справедливыми все его дела. Очевидно, эта мысль пришлась Александру по душе и разрешила многие из его внутренних противоречий. Он оправдал свои действия гневом бога Диониса на Клита, сняв тем самым с себя всю моральную ответственность за содеянное. В дальнейшем Александр широко использовал идею о собственной априорной непогрешимости, что сделало его ещё более деспотичным и жестоким правителем.

 

Заговор «пажей»

Было бы странным думать, что безусловная народная поддержка сопровождала Александра после описанных выше событий. Невоздержанный и переменчивый, подверженный малейшей перемене настроения, царь всё больше становился похожим на до гротескного импульсивных и непостоянных восточных владык, что всё меньше и меньше умещалось в рамках, существующих в македонском обществе. Это, безусловно, не могло не вызывать протеста в душах не столько аристократов, также, как и Александр поддавшихся соблазнам восточного образа жизни, сколько в людях более скромного положения.

После проявленной царём жестокости, его окружение стало испытывать страх перед ним и, за неимением в оппозиционной среде человека, способного не только направить общественное возмущение, но и выдержать борьбу с Александром и его ближайшими друзьями, полностью отказалось от попыток бороться с усиливающимся деспотизмом, даже несмотря на попытку Александра веси проскинезу.

Против этого, как уже было описано выше, открыто выступил только Каллисфен, грек и племянник Аристотеля. Он был философом и, возможно, поэтому так высоко ценил свою свободу и своё достоинство свободного гражданина. В дополнение к этому Каллисфен обладал не самым покладистым характером и своими речами часто вызывал недовольство Александра (Арриан, 4.10.1 и сл.), но больше всего разозлил царя его отказ падать пред царём ниц. Более того, Каллисфен посмел озвучить мысль о равенстве царя с остальными, подчеркнув, что не видит разницы между царским поцелуем и поцелуем кого бы то ни было другого (Арриан, 4.12.3 и сл.).

Каллисфен также говорил о неправомерности требований Александра оказывать ему почести, которых не требуют даже боги (Арриан, 4.11.1 и сл.). Всё это задевало Александра, но наказать своенравного философа, чьи речи были так приятны македонцам и, особенно, грекам он не решался, так как это могло плохо сказаться на отношениях с греческими наёмниками, составляющими важную часть его войска.

Таким образом, никто, кроме одержимого идеями свободы и личного достоинства эллина Каллисфена, не хотел идти против Александра. Никто, кроме группы подобных философу юношей, готовых рискнуть всем ради идеи.

Из источников (Арриан, 4.13.1 и сл.; Курций, VIII, 6, 1 и сл.; Плутарх, Александр, 55, 3 и сл.) нам известно, что главным зачинщиком был Гермолай, высеченный по приказу царя за то, что на охоте посмел убить кабана, в которого уже целился сам царь. Оскорблённый юноша собрал группу из «пажей», вместе с которыми организовал покушение. Александра спасла случайность: ночь, когда должно было быть совершено убийство, царь провёл на пиру. Такая задержка ослабила решимость заговорщиков, и один из них рассказал об этом своему другу, который донёс обо всём Птолемею Лагу. Виновники были схвачены и побиты камнями по решению военного собрания.

Согласно материалам приписываемой греческими историками Гермолаю речи, своими действиями он пытался не только отомстить за личное оскорбление, но и свергнуть установившуюся деспотию, вернув грекам и македонянам их прежние свободы, остановит навязывание свободным эллинам восточного рабства. Он припоминает Александру и казнь Филоты, убийство Клита и Пармениона, попытку введения проскинезы - всё то, что так тяжело было принять эллинскому мировоззрению (Арриан, 4.14.2). Несомненно, эта речь, как и тенденциозный ответ Александра, является выдуманной, но она заключает в себя основную идейную программу оппозиции, стремящейся вернуться к прежним свободам и «патриархальной» монархии.

В речи же Александра приводится противоположная идея, направленная на создание новой, мировой, державы, с иными порядками управления и деспотической царской властью, принципы государственного устройства которой значительно ближе к восточному образцу, чем к эллинистическим примерам.

Следует сказать, что в описании этих событий наблюдается явная разница в оценках: антимакедонская традиция (Курций) подводит под них политическую основу, говоря о действиях «пажей» как о закономерном выражении протестных настроений социума. Арриан же, сторонник апологетического течения, выражает свои мысли по этому поводу намного скромнее, выводя на первый план межличностный конфликт

Так же, как и при разбирательстве дела о заговоре Филоты, Александр умело воспользовался относительно спонтанно сложившейся ситуацией, чтобы убрать с политической арены Каллисфена. Тот был обвинён в соучастии в заговоре и казнён (Арриан. 4.14.3), хотя ни в одном источнике мы не находим прямого подтверждения о причастности Каллисфена к организации заговора. Допрашиваемые под пытками юноши тоже не называли его в числе заговорщиков (Плутарх, Александр, 57).

Лишив греков и македонян идеолога оппозиции, Александр дискредитировал себя в греческом мире, что вызвало его окончательный разрыв с его учителем, Аристотелем. Кроме того, Каллисфен выступал своего рода символом идеи панэллинизма. После перехода Александра к политике единения Запада и Востока их разногласия не могли разрешены компромиссами, поэтому Каллисфен оказывался в противоположном политическом лагере, хотя долгое время питал личную привязанность к Александру.