Когда она входила в рабочую комнату брата, к ногам ее падали какие-то брусья, доски, инструменты, задевая то плечо, то голову ее, отбивая ей пальцы.

СЕСТРА. Ты нарочно это делаешь, урод!

ГОРБУН. Как ты можешь думать это? Ведь ты любишь меня — не правда ли? Ты меня любишь?

СЕСТРА. Видишь ли — раньше этого не было...

ГОРБУН. И этого тоже.

СЕСТРА. Зачем ты натаскал столько этой дряни? Что это вообще такое за палки? Доски? Ящики?

ГОРБУН. Ты увидишь! А я уже много сделал! Смотри: вот домик для кроликов. А это конура для собаки. А еще я придумал крысоловку.

ОТЕЦ. Всё началось с мелочей, и всегда всё так начинается!

СЕСТРА. Да? Ничего себе!

МАТЬ. Ты понимаешь, как надо ценить ее заботы о тебе?

ГОРБУН. Да… (Показывает сестре крысоловку). Это уже не игрушка, и можно взять патент! Смотри — как просто и сильно, дотронься здесь.

Девушка дотронулась, что-то хлопнуло, и она дико закричала.

ГОРБУН. О, не та, не та.

СЕСТРА. Ты сделал это нарочно, ты ненавидишь меня, — за что?

ГОРБУН. Просто ты дотронулась не тою рукой.

СЕСТРА. Ты лжешь.

ГОРБУН. Но — зачем я стану портить тебе руки? Ведь это даже не та рука, которой ты ударила меня...

СЕСТРА. Смотри, урод, ты не умнее меня!..

ГОРБУН. Я знаю.

После этого она стала не так часто заходить к нему. Ее посещали подруги — шумные девочки в разноцветных платьях, они славно бегали по большим, немножко холодным и угрюмым комнатам, — картины, статуи, цветы и позолота — всё становилось теплее при них. Иногда сестра приходила с ними в его комнату, — они чопорно протягивали ему маленькие пальчики с розовыми ногтями, дотрагиваясь до его руки так осторожно, точно боялись сломать ее. Разговаривали они с ним особенно кротко и ласково, с удивлением, но без интереса осматривая горбуна среди его инструментов, чертежей, кусков дерева и стружек. Он знал, что все девочки зовут его «изобретателем», — это сестра внушила им, — и что от него ждут в будущем чего-то, что должно прославить имя его отца, — сестра говорила об этом уверенно.

СЕСТРА. Он, конечно, некрасив, но — очень умный.

Ей было девятнадцать лет, и она уже имела жениха, когда отец и мать погибли в море, во время прогулки на увеселительной яхте, разбитой и потопленной пьяным штурманом американского грузовика; она тоже должна была ехать на эту прогулку, но у нее неожиданно заболели зубы. Когда пришло известие о смерти отца и матери, она, забыв свою зубную боль, бегала по комнате и кричала.

СЕСТРА. Нет, нет, этого не может быть!

ГОРБУН. Отец был такой круглый и пустой — я не понимаю, как он мог утонуть... Даже тело так и не нашли. А мама? Ты видела ее в гробу? Он лежала там, такая же сухая и ломкая, как мертвая ветвь старого дерева, какой была и при жизни.

СЕСТРА. Молчи, ты никого не любишь!

ГОРБУН. Я просто не умею говорить ласковых слов.

СЕСТРА. Вот мы остались с тобою одни. Нам будет трудно, мы ничего не знаем и можем много потерять. Так жаль, что я не могу сейчас же выйти замуж!

ГОРБУН. О!

СЕСТРА. Что такое — о?

ГОРБУН. Мы – одни!

СЕСТРА. Ты так говоришь это, точно тебя что-то радует!

ГОРБУН. Я ничему не радуюсь.

СЕСТРА. Это тоже очень жаль! Ты ужасно мало похож на живого человека. Вечером ко мне придет жених.

ГОРБУН. Это который? Маленький и белобрысый или тот бойкий, с пушистыми усами на загорелом лице?

СЕСТРА. Не твое дело.

ГОРБУН. Знаешь, усатый мне больше понравился. В прошлый раз он смеялся целый вечер. Думаю, он мог бы смеяться целый день.

СЕСТРА. Ничего, ничего, мы уже обручены, и для нас строится новый дом в одной из лучших улиц города — самой чистой и тихой. Так что скоро я отсюда все. Уеду. Поскорее бы. Ты не переживай. Будем видеться по праздникам. На рождество и на пасху. Нет. Открытками обойдемся. Я тебе пришлю. Даже подарок может найду какой. А ты хоть бы сходил, посмотрел, какой у нас с женихом будет дом! Ты архитектор или кто? Дом родной сестры не хочешь посмотреть. Что молчишь? Тебе надо пойти посмотреть это, а? Как ты думаешь?

Он долго отказывался под разными предлогами, наконец уступил и пошел с сестрой и ее женихом, а когда они двое взошли на верхний ярус лесов, то упали оттуда — жених прямо на землю, в творило с известью, а брат зацепился платьем за леса, повис в воздухе и был снят каменщиками. Он только вывихнул ногу и руку, разбил лицо, а жених переломил позвоночник и распорол бок.

СЕСТРА. Ты — мое несчастие! Почему ты молчишь? Не молчи, говори! Скажи хоть слово мне! Хоть какое-то проявление человечности! Ты не человек. Ты урод. Ты урод, понял!

ГОРБУН. Нет ни мудрых волшебников, ни добрых фей, есть только люди, одни — злые, другие — глупые, а всё, что говорят о добре, — это сказка! Но я хочу, чтобы сказка была действительностью. Помнишь, ты сказала: «В богатом доме всё должно быть красиво или умно»? В богатом городе тоже должно быть всё красиво. Я покупаю землю за городом и буду строить там дом для себя и уродов, подобных мне, я выведу их из этого города, где им слишком тяжело жить, а таким, как ты, неприятно смотреть на них...

СЕСТРА. Нет… Ты не сделаешь этого! Конечно не сделаешь этого! Это безумная идея.

ГОРБУН. Это твоя идея. Я буду среди них. Среди своих. Никому больше не помешаю. Хорошо будет. Хорошо, да.

СЕСТРА. Ты не уйдешь. Я одна! Из-за тебя я осталась одна, а теперь ты уходишь!

ГОРБУН. Это решено.

СЕСТРА. Не мною. Ты всё еще чувствуешь себя мальчишкой? Ты думаешь, это игра? Посмотри на меня, ты!

ГОРБУН. Я хорошо придумал, одинаково хорошо для вас и для нас! Это чудесное дело — строить, и мне кажется, что я скоро буду считать себя счастливым человеком...

СЕСТРА. Счастливым?

ГОРБУН. Да! Знаешь — люди, которые работают, совершенно не похожи на нас, они возбуждают особенные мысли. Как хорошо, должно быть, чувствует себя каменщик, проходя по улицам города, где он строил десятки домов! Иногда мне кажется, что мы плохо знаем свой народ...

СЕСТРА. Странно ты говоришь.

ГОРБУН. В сущности, всё идет так, как хотелось тебе: вот я становлюсь мудрым волшебником, освобождая город от уродов, ты же могла бы, если б хотела, быть доброй феей! Почему ты не отвечаешь?

СЕСТРА. Мы поговорим об этом после.

ГОРБУН. Может быть, я виноват перед тобою больше, чем ты предо мною...

СЕСТРА. Я виновата? Перед тобою?

ГОРБУН. Подожди! Честное слово — я не так виноват, как ты думаешь! Ведь я хожу плохо, быть может, я толкнул его тогда, — но тут не было злого намерения, нет, поверь! Я гораздо более виновен в том, что хотел испортить руку, которою ты ударила меня...

СЕСТРА. Оставим это.

ГОРБУН. Мне кажется — нужно быть добрее! Я думаю, что добро — не сказка, оно возможно...

СЕСТРА. Мы с тобой кружимся по земному шару туда и сюда, точно ослепленные птицы, бессмысленно и безрадостно смотрим на всё и нигде ничего не видим, кроме самих себя. Ищем добро, а не замечаем, что вот оно. Какое бы оно ни было.

 

Картина восьмая