Судебные надзиратели удостаиваются высочайшей аудиенции

 

Игрой на лютне благозвучной

себя не ублажает он,

Досуг за чтением проводит

и древних познает деянья:

То чьим‑то ревностным служеньем

он справедливо восхищен,

То чья‑то тупость и бездарность

рождают в нем негодованье.

В правленье совершенномудрых

мир наступает и покой,

Придворные льстецы извечно

несут лишь смуту да раздоры.

Век процветанья, век упадка

иль век еще грядет какой?…

Познавший тайну жить уходит

туда, где воды есть да горы.

 

Итак, выехали Симэнь Цин и тысяцкий Хэ на широкую улицу, и Хэ Юншоу послал гонца предупредить дядю, а сам пригласил Симэня на обед. Симэнь долго отказывался и благодарил за гостеприимство. Тогда Хэ Юншоу велел слуге взять Симэня под уздцы.

– Мне хотелось бы обо всем посоветоваться с вами, сударь, – сказал он Симэню.

Они поехали рядом, а у ворот дома Хэ спешились. Бэнь Дичуань понес пустые коромысла к секретарю Цую.

А Хэ Юншоу, надобно сказать, приготовил сослуживцу богатое угощение. Когда они вошли в залу, Симэнь увидал расставленные кругом ширмы с вышитыми павлинами, на тюфяках красовались лотосы. В жаровне ярко горел лучший фигурный уголь, из золотых курильниц струился аромат. Посреди залы стоял стол, неподалеку пониже – другой, а с восточной стороны – третий. Они ломились от редких яств и диковинных плодов. В золотых вазах стояли цветы. Блистала мебель, ширмы и пологи.

– Можно узнать, кто приглашен, сударь? – спросил Симэнь.

– Мой почтенный дядюшка нынче оказался свободен, сударь, – пояснил Юншоу, – вот и решился пригласить вас пообедать.

– Сколько ж хлопот я причинил вам, сударь? – заметил Симэнь. – Как ваш сослуживец я, разумеется, не заслуживаю столь роскошного приема.

– Таково желание моего дядюшки, – говорил Юншоу, улыбаясь. – Это скромное угощение позволит мне выразить вам свое почтение и испросить ваших наставлений.

Им подали чай.

– Могу я засвидетельствовать почтение его сиятельству? – спросил Симэнь.

– Дядюшка скоро выйдет, – отвечал Хэ Юншоу.

Немного погодя из дальних покоев появился старший дворцовый евнух‑смотритель Хэ. Он был в расшитом драконами о четырех когтях зеленом шерстяном халате, в шапке и черных сапогах. На поясе у него красовалась застежка из драгоценного камня.

Симэнь намеревался почтить дворцового смотрителя четырьмя низкими поклонами, но тот решительно воспротивился.

– Ни в коем случае! – возразил он.

– Мы с Тяньцюанем принадлежим к молодому поколению, – говорил Симэнь, – и долг обязывает нас оказывать вашему сиятельному все положенные почести, Кроме того, вы имеете честь принадлежать к знатнейшим приближенным особам Двора.

Они долго упрашивали друг друга. Наконец, Хэ И согласился на половину положенного церемониала и пригласил Симэня занять почетное «верхнее» место, а сам сел в кресло хозяина рядом. Хэ Юншоу расположился сбоку.

– Но это невозможно, ваше сиятельство! – возразил Симэнь, – Мы с господином Хэ коллеги. Могу ли я допустить, чтобы господин Хэ сидел ниже меня? Вы, ваше сиятельство, ему дядя, вам полагается, но мне нет.

– А вы, сударь, отлично знаете этикет, – говорил польщенный Хэ И. – Ну, ладно! Тогда я сяду сбоку, а вы, сударь, будете рядом с вашим новым коллегой.

– Тогда и мне будет удобно, – согласился Симэнь.

Они обменялись поклонами и расселись.

– Слуги! – крикнул Хэ И. – Подбросьте‑ка угольку. Похолодало сегодня.

Слуги принесли шлифованного угля и подложили его в стоявшие в углах начищенные до блеску медные жаровни, потом опустили утепленные промасленной бумагой занавеси. От зажженных огней в зале стало светло как днем.

– Прошу вас, сударь, будьте как дома! – обратился к гостю Хэ И. – Может, снимете парадный халат?

– Извините, ваше сиятельство, – говорил смущенно Симэнь, – Я без нижнего халата. Я пошлю своего слугу …

– Не стоит, – успокоил его Хэ И и обратился к слугам: – Ступайте принесите господину мой зеленой шерстяной халат с квадратной нашивкой, украшенной летающей рыбой.

– Но мне не полагается носить служебное облачение вашего сиятельства, – заметил Симэнь.

– Ничего страшного! – продолжал Хэ И. – Вчера император, да продлится его жизнь на десять тысяч лет, пожаловал мне одеяние с драконом о четырех когтях. Это мне больше не потребуется. И я подарю его вам.[1240]

Слуги принесли халат. Симэнь снял с себя пояс и парадный халат и отдал Дайаню, сам облачился в одеяние придворного сановника и поклонами благодарил хозяина.

– Прошу и вас, сударь, снять верхний халат, – обратился Симэнь к Хэ Юншоу.

Снова подали чай.

– Позовите певцов! – распорядился Хэ И.

В доме придворного смотрителя, надобно сказать, обучали музыке и пению целую дюжину подростков. Они вышли, возглавляемые двумя учителями, и приветствовали гостя и хозяев земными поклонами. Хэ И велел внести в залу медные гонги и бронзовый барабан. Когда заиграли, могучие звуки свирелей и удары в барабан потрясли небеса и вспугнули рыб и птиц. Музыканты сели на свои места в ожидании распоряжений. Хэ И поднес Симэню кубок.

– Не утруждайте себя, прошу вас, ваше сиятельство, – всполошился Симэнь, – Пусть почтенный коллега поднесет. Поставив передо мной кубок и прибор, вы уже оказали мне великую честь.

– Нет уж, сударь, позвольте мне поднести вам кубок, – наставал Хэ И. – Видите ли, племянник только начинает служить и не знает еще всех тонкостей. Не оставьте его своими милостями, сударь, очень вас прошу. Я вам буду весьма обязан.

– Не беспокойтесь, ваше сиятельство, разумеется, не оставлю, – заверил его Симэнь. – Говорят, коллеги – что самая близкая родня. Мне, вашему ученику, хотелось бы надеяться на покровительство вашего сиятельства. Я же со своей стороны почту за долг помочь вашему племяннику.

– Вот и прекрасно! – воскликнул Хэ И. – Мы обязаны поддерживать друг друга, коль скоро все мы служим Государю.

Симэнь не стал дожидаться, пока ему поднесут кубок. Он взял кубки и поднес их сперва придворному евнуху Хэ И, а потом Хэ Юншоу. После взаимных поклонов все сели.

К пирующим вышли три подростка с учителем и, взяв в руки серебряную цитру, костяные кастаньеты, трехструнку и лютню, спели цикл романсов.

На мотив «Высится статно парадный дворец»:

 

Хрустальный и чистый чертог,

Разливами радуги полон,

Внутри – перламутровый полог…

За окнами – лунный восход,

Снежинки кружит ветерок,

На ложе драконовом холод,[1241]

И сон не глубок и не долог

За золотом царских ворот.

 

На мотив «Катится расшитый мяч»:

 

В воздухе цветы‑снежинки –

Ивы зимние пушинки –

То порхают мотыльками,

То алмазами сверкают;

Заслонив лицо руками,

Я иду, шаг ускоряя,

Стала шапка вороная,

Словно в трауре, седая.

Где же феникса палаты?[1242]

Растворились в снежной буре

Стен лазурные глазури,

Окон кружевное злато…

Не найти мне путь обратный –

Всюду белые нефриты,

Как из серебрят земную свиту

Девять ярусов небесных.[1243]

Свет и тьму, твердь и отверстье,[1244]

Все стихии и все дали

Пудрой белою устлали.

 

На мотив «Поразительный сюцай»:

 

На воротах медный зверь оскален страшный,[1245]

И замки дворца неодолимы…

Я из спальни выхожу незримый,

Я – с предгорья долголетья Чжао Старший.[1246]

Я спешу к Учителю Канонов,

Познавать всеведение законов.

 

На мотив «Застывшая завязь»:

 

Зимою ветра неустанны

И снег все дороги занес,

А я сокровенные тайны.

С тобой обсуждаю всерьез

Не ждем окончания стужи

К чему бесполезно тянуть?

Кто ценит не внешность, а суть,

Тому церемонии чужды.

В безмолвном пределе дворцовом,

Три князя давно на местах[1247]

И сам Трипитака‑монах.[1248] –

Все жаждут заветного слова.

От холода пьем кипяток

И ждем толкования строк.[1249]

 

На мотив «Поразительный сюцай»:

 

Не подражаю я Ханьскому вану,

Ведь наслаждался в покоях Вэйян он[1250]

Также не чту императора Тан,

Что развлекался в хоромах Цзиньян.[1251]

Мне сладострастье двух фениксов чуждо,[1252]

Мне просвещенье единственно нужно.

Роскошь отброшу, чтоб снова, как в старь,

Скромным и мудрым был ваш государь.

 

На мотив «Катится расшитый мяч»:

 

Меж четырех морей[1253]

Я – первый из людей,

Мне долг велит вести народ свой.

К основам мужества и благородства.

Твердыням трем почтительно послушным:

правителю, отцу и мужу;

Познавшим пять первейших правил.

гуманность, справедливость,

пристойность и надежность,

и пониманье правды.[1254]

Но молодость свою

Я передал копью,

К Конфуцию пришел не сразу.[1255]

В «Преданьях» сколько глав![1256]

Смирит «Обрядник» нрав

И просветит народный разум.[1257]

А в «Песнях» сколько строф![1258]

Причины катастроф

И процветаний «Летопись» изложит.[1259]

Мне подражать кому? –

Лишь Юй, Чэнтан, Вэнь, У,[1260]

Как предков чтить мне Яо, Шуня должно.[1261]

Был не один Тай‑цзун,

И Ханьский Гао‑цзу:

Там – Фан и Ду,[1262] там – Сяо, Цао рядом.[1263]

А мне – без вас нельзя.

Хочу, чтоб вы, друзья,

Преодолели мудрости преграды.

 

На мотив «Поразительный сюцай»:

 

В «Изреченьях»,[1264] говоришь,

Есть правления рецепты, –

Знаешь половину лишь –

И уже почти мудрец ты –

Горы, реки. – все в руках!

Мудрость древних – неба высь!

Не с красоткой веселись –

Истолковывай каноны,

Чти гуманности законы –

И покинет душу страх.

 

На мотив «Катится расшитый мяч»:

 

Ярко свечи цветные горят,

Вьется чудный густой аромат

Из курильниц, расставленных в ряд.

Не волнуйся, почтенный мой брат,

Я не стану невестку просить[1265]

Кубок плещущий мне подносить.

«Не бросают в сиротстве жену!»

Эту стойкость души я пойму.

Не познает позора тот муж,

Что жену выбирал по уму.

И «влюбленной чете никогда

Не забыть скудной жизни года».[1266]

Не красы ты искал – доброты,

Как Лян Хун – Мэн Гуан, выбрал ты.[1267]

Ты – И Инь, я – Тайцзя.[1268] Извини!

Пусть счастливо пройдут ваши дни.

 

На мотив «Поразительный сюцай»:

 

Отдохнуть бы, уснуть бы скорей!

Биографии прежних царей,

Царств подъемы, паденья всю ночь

Поученьями сон гонят прочь.

Мы серьезный ведем разговор…

В мире горе и боль с давних пор,

Длятся скорби народной века…

Жаль, что ночь эта так коротка.

 

На мотив «Катится расшитый мяч»:

 

Скорблю, если вижу:

Как ближнему нечем прикрыть наготу;

Скорблю, если вижу:

От голода ближнему невмоготу.

Скорблю, если вижу:

Бедняге постелью – промерзший порог;

Скорблю, если вижу:

Ученый за книгою ночью продрог.

Скорблю, если вижу:

Супруги, замерзшие, стонут вдвоем;

Скорблю, если вижу:

Купец‑горемыка оставил свой дом.

Скорблю, если вижу:

Как в буре ладью рыбаку не унять;

Скорблю, если вижу:

Голодные дети и мертвая мать.

Скорблю, если вижу:

Как голоден, в рубище гордый мудрец;

Скорблю, если вижу:

Защитника Родины близок конец.

Страна моя – скопище скорби

Кто кроме меня ее вскормит?!

 

На мотив «Поразительный сюцай»:

 

Скорблю о горестях народа,

Судьба его в моих руках.

Ведь благодать страны в веках

Забота царственного рода.

На севере – Лю Су атаковал,

Он Тайюань уже к рукам прибрал.[1269]

Разрухи зарево алеет

Я фениксовы пропилеи[1270]

Покинув, мчусь под флагом на восток,

Шандан отбить, который враг отторг.[1271]

 

На мотив «Катится расшитый мяч»:

 

Ты вспомнил Цянь‑вана, Ли‑вана,

Жестоких Лю Чана, Мэн Чана.[1272]

Народ их страдал беспрестанно

Под гнетом развратных тиранов.

Возьмут полководцы У, Юэ,

Кто сможет отбить их, рискуя?

Погибнем, кто, честен и предан,

На юге одержим победы![1273]

Бандитов осилить не скоро –

Могучей должна быть опора.

Чтобы мощь государств возрастала,

Оплот нужен, крепче металла.

 

На мотив «Сниму холщовую рубашку»:

 

Спешу через Янцзы, отвоевав Цзиньлин,[1274]

Я в битве стал властителем Цяньтана,[1275]

Пройду мосты я Сычуаньских гор‑стремнин,[1276]

Не испугаюсь южного дурмана.[1277]

На мотив «Миром и покоем упоен»:

Как гордый тигр, бросаюсь в бой,

Мне нипочем мороз любой,

Стратегией удержим рубежи.

Пусть плеть свистит и стремена,

Взнуздайте звоном скакуна,

Вперед, солдаты, в битве наша жизнь!

Отнимем у врага печать –

С победой будут нас встречать –

В родной Бяньлян,[1278] в обратный путь спеши!

 

Предпоследняя ария:

 

Кто волей Неба покорен,

В том – справедливости закон;

Кто к праведности возвращен –

Тот будет полностью прощен;

А кто заносчивый тиран,

Сопротивляющийся нам,

Того лишь гибель ждет и срам,

Былая мощь – ветшалый хлам.

Не жгите жителей дома,

Амбары, скот и закрома,

И не позорьте жен и дев,

Оберегайте их везде.

И помогайте по местам

Порядок водворять войскам;

Оброк назначьте, учредив законы,

Спасайте город от смутьянов конных,

Народным разумом смирите непреклонных,

Амбаров вскройте закрома –

Голодных по дорогам тьма.

Заключительная ария:

Рассеется сражений дым,

И ты вернешься невредим.

Скорей в величии предстань,

Могуч и горд взойди в Линъянь![1279]

Твоим соратникам хвала!

Портреты лучших сохраним,

Треножники, колокола

Отлиты с именем твоим!

Блестящий воинский талант,

Бесстрашен и, как вихорь, скор.

По звездам составляешь план,

По очертаньям рек и гор.

Ты земли обозришь, вступая в бой,

Хоругви развернешь перед собой,

В ночи сразишь атакой огневой;

И выведешь вперед корабль свой,

Охраной защитясь береговой,

Из воинов растишь ты молодцов,

За правду стойких преданных борцов;

По слуху узнаешь, где вражий стан,

Где колесница полководца там.

С окраин шлешь депеши: кончен бой.

Земля родная славится тобой,

С триумфом в Стольный град приносишь мир.

А воинов награды ждут и пир.

 

Певцы допели цикл[1280] и удалились. Пирующие успели осушить по нескольку кубков, и на столах уже меняли блюда. Вечерело. Зажгли огни. Симэнь крикнул Дайаня. Наградив поваров, певцов и музыкантов, он начал откланиваться.

– Мне пора, – говорил он. – Сердечно благодарю за щедрое угощение. Простите, что отнял у вас целый день.

– Есть за что благодарить! – воскликнул придворный евнух Хэ, никак не желая расставаться с гостем. – Я нынче свободен и решил побыть с вами, сударь. Посидеть, поговорить. Извините, пожалуйста, за мое скромное угощение. Не проголодались?

– Как вы можете так говорить, ваше сиятельство! – воскликнул Симэнь. – За отменные яства я вам крайне признателен. Но мне, простите, пора. Надо отдохнуть. Ведь утром нам с Тяньцюанем предстоит визит в Военное ведомство, регистрация и получение мандатов.

– В таком случае заночуйте у меня, сударь, – предложил Хэ И.

– А завтра вместе с племянником и делами займетесь. Да, позвольте узнать, где вы остановились.

– Пока у секретаря Цуя, родственника коллеги Ся Лунси, – отвечал Симэнь. – У него и вещи лежат.

– Дело поправимое, сударь! – заверил его Хэ И. – Чем в людях обретаться, велите слугам перенести вещи и поживите эти дни у нас, а? У меня на заднем дворе все равно помещения пустуют. А какая тишина! И с племянником будет удобнее о делах договориться.

– Можно, конечно, и у вас, – согласился Симэнь. – А господин Ся не обидится? Подумает, я пренебрегаю его радушием.

– Да что вы! – удивился Хэ И. – В наше‑то время?! Да теперь утром выйдет из управы с повышением, а к вечеру встретится – даже не поклонится. Не управа – настоящий балаган! Когда‑то вместе служили, а теперь ваши пути разошлись. Какое он имеет к вам отношение? А обидится, значит без понятия человек. Нет, этот вечер вы должны посвятить мне. Не отпущу я вас, сударь, и весь разговор! – Хэ И обернулся к слугам. – Накройте стол в той комнате и угостите слуг его сиятельства Симэня. А вы ступайте за вещами.

Хэ И распорядился, чтобы гостю приготовили западный флигель в заднем саду – накрыли постель и разожгли в жаровне уголь. Стоило хозяину вымолвить слово, как слуги на разные голоса отзывались: «Есть!» и спешили исполнять приказания.

– Вы так добры, ваше сиятельство, – не унимался Симэнь, – но мне, право, неловко перед Ся Лунси.

– Будет вам волноваться! – уговаривал его хозяин. – Нисколько он не обидится. Ведь сказано: «Не радей о службе, на которую не уполномочен».[1281] До вас ли ему?! У него своих забот не оберешься. Одна кладовая государевой свиты чего стоит!

И без лишних слов Хэ И отпустил Дайаня и конных всадников выпить и закусить, а солдат за вещами. Те взяли веревки и коромысла и отбыли к секретарю Цую.

– У меня вот еще какое к вам дело, сударь, – обратился к гостю Хэ И. – Ежели племяннику придется с вами служить, не могли бы как‑нибудь подыскать ему дом? Он бы тогда и семью с собой захватил. Пока он один с вами поедет. Простите, что прибавляю вам хлопот. А семья у него небольшая. Два‑три десятка человек с прислугой.

– А кто же будет присматривать за этим домом после отъезда Тяньцюаня? – поинтересовался Симэнь.

– Здесь я поселю моего второго племянника Хэ Юнфу, – пояснил хозяин. – Сейчас он живет в поместье.

– Какой же дом, позвольте узнать, вы намерены приобрести для Тяньцюаня?

– Думаю, лянов за тысячу подошел бы.

– Ся Лунси собирается продать свой дом, – подхватил Симэнь. – Он ведь остается в столице. Вот бы Тяньцюаню подошел. Убили бы сразу двух зайцев. Прекрасный дом! Семь комнат по фасаду, пять построек вглубь. Пройдя через внутренние ворота, сразу попадаешь в громадную залу с двумя флигелями рядом. Их венчают фигурные крыши, а сзади располагаются жилые постройки обвитые цветами беседки и разные строения, вокруг которых проходят и дорожки. Словом, есть где разместиться. Как раз для Тяньцюаня!

– И дорого он запрашивает? – спросил Хэ И.

– Говорил, тысячу триста платил, – отвечал Симэнь. – Правда, он сзади пристройку возвел и беседки. Вы сами назначьте цену, ваше сиятельство.

– Нет уж, я вам доверяю, – отозвался хозяин, – Как вы договоритесь, так и порешим. Может, пока я дома, и направим к нему посыльных, пусть счет напишет, а? Такой случай нельзя упускать. И племяннику сразу будет, где остановиться.

Немного погодя Дайань со слугами принес вещи Симэня.

– А Бэнь Дичуань и Ван Цзин вернулись? – спросил его хозяин.

– Ван Цзин пришел, а Дичуань с паланкином задержался, – отвечал Дайань.

– Послушай‑ка, вот какое дело, – зашептал на ухо слуге Симэнь. – Принеси мою визитную карточку. Надо будет поблагодарить господина Ся и попросить у него счет на дом. Его сиятельству нужно. И Бэня с собой возьми.

Слуга удалился. Немного погодя вместе с Дайанем явился и Бэнь Дичуань, в темном одеянии и в шапочке.

– Его сиятельство господин Ся вам низко кланяется, – заговорил Бэнь Дичуань и протянул счет. – Раз, говорит, его сиятельство пожелали, ему неловко назначать цену. Вот просили передать первоначальный счет. А насчет пристроек, хотя они и стоили немалых денег, говорит, как батюшка распорядится.

Симэнь протянул счет Хэ И. В нем значилась сумма: тысяча двести лянов серебра.

– Дом неновый, – заговорил Хэ И. – Наверняка что‑то обветшало, потребуется ремонт … Но, доверяя вам, сударь, я готов дать указанную сумму. Тем более по случаю вступления на службу племянника.

Бэнь Дичуань тотчас же опустился на колени.

– Совершенно верно вы изволили заметить, ваше сиятельство! – говорил он. – Исстари повелось:

 

Кто денег не жалеет –

Поместьями владеет.

В нем сменится хозяев сто,

И всяк – по‑своему устрой.

 

Слова Бэня привели Хэ И в восторг.

– А ты, речистый, кто же будешь? – спросил он. – Да, большому человеку не пристало о малых затратах сожалеть. Что верно – то верно. – Хэ И обернулся к Симэню. – Как его зовут?

– Это Бэнь Дичуань, мой приказчик, – отвечал Симэнь.

– Так нам незачем и посредника искать, – решил Хэ И. – Ты посредником и выступишь. Раз нынче счастливый день, надо, не откладывая, и расплатиться.

– Ваше сиятельство, сегодня поздно, – заметил Симэнь. – Может, завтра утром?

– Нет, мне в пятую ночную стражу надлежит быть при дворе, – объяснил придворный. – Завтра ведь торжественный выезд Его Величества. Так что не стоит откладывать. Сегодня и завершим сделку.

– А когда, позвольте узнать, выезжает Его Величество? – поинтересовался Симэнь.

– К алтарю отбывают в полдень, – объяснил Хэ И. – В третью ночную стражу свершится торжественный обряд принесения жертв, а ровно в предрассветный, третий час инь[1282] в государевом дворе будет устроена трапеза, после чего состоится большая аудиенция, на которой Его Величество соизволит принять благодарность от верноподданных и поздравления с наступлением зимы. На другой день столичные чины гражданской и военной службы приглашены на пир Счастливого Свершения. Вы же как чиновники с мест после большой аудиенции будете свободны.

Хэ И велел племяннику принести из задних покоев двадцать четыре полновесных слитка серебра.[1283] Их уложили в коробы, в которых обыкновенно носят продукты, и двое слуг вместе с Бэнь Дичуанем и Дайанем отправились к секретарю Цую, чтобы вручить Ся Лунси. Обрадованный Ся сам написал купчую и передал ее Бэню.

Хэ И тоже остался доволен сделкой и одарил Бэня десятью ленами, а Дайаня и Ван Цзина тремя лянами каждого.

– Этих малых не стоило бы баловать, – заметил Симэнь.

– Ничего, на сладости пригодятся, – отвечал Хэ И.

Приказчик и слуги земными поклонами поблагодарили придворного. Тот велел их угостить.

– Я вам очень признателен, сударь! – Хэ И поклонился Симэню.

– Что вы, ваше сиятельство! – воскликнул Симэнь. – Я к вашим услугам.

– Надеюсь, вы поговорите с ним, – продолжал Хэ И. – Не мог бы он пораньше освободить дом? Тогда б племянник перевез и семью.

– Поговорю, непременно поговорю, – заверил его Симэнь. – Думаю, ждать долго не придется. Пока господин Хэ поживет в управе, а как освободится, так и переедет. А там и семью перевезет.

– Уборку и ремонт, думаю, надо будет отложить до нового года, – говорил Хэ И. – Прежде семью переправить. Чего хорошего в управе проживать?!

Пока они говорили, настала вторая ночная стража.

– Простите, вам, должно быть, пора на отдых, ваше сиятельство, – заметил Симэнь. – Я тоже выпил порядком.

Хэ И простился с гостем и направился в дальние покои, а Хэ Юншоу заказал музыку и посидел немного с Симэнем за столом.

После метания стрел в вазу они разошлись.

Симэнь прошел в задний сад, где прямо на северной стороне располагалась библиотека из трех комнат. С одной стороны от нее возвышалась белая стена, с другой стороны к ней примыкала терраса среди стройных ив. Рядом красовалось озерцо с причудливыми камнями по берегам, кругом в больших вазах цветы и декоративные деревца.

В библиотеке ярко горели красные свечи. Парчовые шторы и низкие ширмы с позолотой отделял ложе. Пышную высокую постель закрывал полог. Кругом царили порядок и тишина. Были низко спущены занавеси. В жаровне горел уголь, всюду стояли дорогие вазы. Из курильниц струилось благоухание ароматных трав и мускуса. Хэ Юншоу все еще беседовал с Симэнем. Мальчик‑слуга подал чай, после которого они расстались.

Симэнь приблизился к жаровне и, сняв шапку и халат, лег спать. Ван Цзин с Дайанем ушли в пристройку, где устроились накануне. Симэнь разулся и потушил свечи. Он был пьян. Не спалось ему под парчовым одеялом на шелковой постели. Луна заливала крапленую золотом кровать, отделанный собольим мехом узорный полог, освещала жаровню. Симэнь долго ворочался с боку на бок. Слышно было, как где‑то вдали падали капли в клепсидре. Безмолвие царило под сенью цветов. Лишь шелестел по оконной бумаге холодный ветер. Давно Симэнь покинул родной дом. Только хотел он кликнуть Ван Цзина, чтоб тот лег с ним рядом, как за окном послышался тихий женский голосок. Симэнь накинул платье и спустился с кровати. Он сунул ноги в туфли и осторожно приоткрыл дверь. Перед ним стояла Ли Пинъэр. Ее так красила высокая прическа и едва заметные следы румян. Сколько изящества было в ней, хотя одета она была в старое белое платье, совсем гладкое, без узоров. Когда она неслышно переступала лотосами‑ножками, приближаясь к Симэню, из‑под нижней юбки выглядывали бледно‑желтые чулки и малюсенькие туфельки. Она встала, освещенная солнцем, и Симэнь ввел ее в спальню, обнял и заплакал.

– Как ты здесь очутилась, нерасстанная моя? – спрашивал он.

– Дом подыскивала, – отвечала она. – Пришла сказать: нашла я дом. Давай туда переберемся.

– Где ж он? – поспешно спросил Симэнь.

– Тут, совсем рядом. С Большой улицы на восток повернуть. Как раз посередине Котельного переулка.

Симэнь обнимал и ласкал Пинъэр. Они легли и отдались любви. Когда они вдоволь насладились, Пинъэр стала поправлять платье, потом прическу. Она медлила, отдаляла момент расставания.

– Запомни, дорогой мой! – заговорила она поучительно. – Не гуляй по ночам! Раньше домой приходи. Смотри, не ровен час, погубит тебя насильник. Гляди, крепко запомни, что я тебе говорю!

Предупредив Симэня, Пинъэр опустила руки и пошла, увлекая его за собою.

Они вышли на Большую улицу. Было светло как днем – так ярко светила луна. И в самом деле, стоило им свернуть на восток, как за аркой показался небольшой переулок, а пройдя немного, они очутились перед белыми двустворчатыми воротами.

– Вот и мой дом, – указывая пальцем, сказала Пинъэр.

Она опустила рукава и вошла в ворота. Симэнь поспешил за ней, хотел было удержать ее, но тут же очнулся. То был сон. В окно светила луна, колыхались тени цветов. Симэнь рукою коснулся постели. Она была сыра от любовной влаги. Одеяло еще благоухало. Он еще ощущал сладостное прикосновение ее уст. От одного сознания вечной разлуки его терзала неизбывная скорбь.

Да,

 

Все хорошие вещи в этом мире так хрупки,

Как игра облаков и глазури на кубке.

Тому свидетельством стихи:

В дымке яшмовый чертог, в нитях инея халат;

Тусклы месяца лучи, душу сонную страшат.

Безотрадно одному на холодом ложе спать.

Зябнущего петуха на рассвете не слыхать …

 

Симэнь долго ворочался, напрасно ожидая первых петухов. До рассвета, увы, было еще слишком далеко. Наконец, он погрузился в сон.

С раннего утра поднялся мальчик‑слуга и с горячей водою и полотенцем стал дожидаться пробуждения гостя. Ван Цзин с Дайанем помогли Симэню умыться и причесаться. Заваренный с имбирем чай Симэнь и Хэ Юншоу пили вместе. Потом накрыли стол и принесли рисовый отвар.

– А его сиятельство не будут завтракать? – спросил Симэнь.

– Дядюшка еще в пятую ночную стражу отбыл ко двору, – пояснил Хэ.

Немного погодя на столе появились четыре тарелки с закусками и четыре блюда горячих мясных кушаний. Симэнь и Хэ Юншоу сели за стол, окруженные горящими жаровнями. После рисового отвара подали мясные фрикадельки, пельмени и заправленный яйцом легкий суп. Пока они завтракали, велено было готовить коней.

Хэ Юншоу и Симэнь Цин в парадных одеяниях, сопровождаемые свитой слуг, с утра нанесли визит в Военное ведомство, после чего Хэ вернулся домой, а Симэнь направился в монастырь Первого министра с намерением почтить настоятеля Чжиюня.

Настоятель пригласил гостя на монашескую трапезу, но Симэнь отведал лишь немного сладостей, а остальное роздал своим слугам. Дайань достал кусок расшитого золотом атласа, который и был поднесен Чжиюню.

С Восточной улицы Симэнь повернул к секретарю Цую, желая повидаться с Ся Лунси. Но когда они проезжали по Котельному переулку, как раз посередине ему предстал дом с двустворчатыми белыми воротами – точь‑в‑точь какой он видел во сне.

– Узнай‑ка вон у той торговки соевым творогом, кто живет в этом доме, – наказал потихоньку Дайаню Симэнь.

– Это дом командующего Юаня, – отвечала торговка.

Симэнь невольно вздохнул от изумления.[1284]

Когда добрались до секретаря Цуя, Ся Лунси отправлялся нанести визит, и слуги уже вывели ему коня, но заметив Симэня, Ся велел им привязать коня, а сам провел гостя в залу.

После положенных поклонов и приветствий Симэнь велел Дайаню подать лист подношений, в котором значились кусок расшитого золотом темного бархата и кусок узорного атласа.

– Простите, сударь, что не поздравил вас первым, – говорил Ся Лунси. – Сердечно благодарю за внимание и за хлопоты с домом.

– Его сиятельство Хэ попросил меня подыскать дом племяннику, – объяснил Симэнь. – И я, памятуя наш разговор, предложил ваш дом. И, представьте себе, он сразу решил, что дом подойдет, и мне ничего не оставалось, как послать за счетом. Он сразу же согласился дать обозначенную сумму. Впрочем, это и похоже на придворного! Им вынь да положь. Тут же и договорились. Так что вам, ваше сиятельство, я считаю, тоже повезло.

Они громко рассмеялись.

– Да, мне еще надо будет засвидетельствовать почтение Хэ Тяньцюаню, проговорил Ся. – Он отбывает вместе с вами?

– Да, со мной, – отвечал Симэнь. – Семью перевезти собирается немного попозже. Дядюшка его очень меня просил поторопить ваше сиятельство по возможности пораньше освободить дом. Он бы тогда семью перевез. Пока в управе придется остановиться.

– Я его не заставлю долго ждать, – заверил Ся Лунси. – Как только найду дом, сразу же возьму семью. Думаю, в следующем месяце, не позднее.

Симэнь стал откланиваться и перед уходом оставил секретарю Цую свою визитную карточку.

– Посидели бы, сударь, – говорил Ся. – Простите, но я сам тут в гостях…

Он проводил Симэня. Тот вскочил на коня и отбыл к Хэ Юншоу, где его давно ждал обед.

Симэнь рассказал о визите к Ся Лунси.

– Дом он в следующем месяце обещал освободить, – заключил Симэнь.

– Как я вам признателен за великую услугу! – благодарил его обрадованный Хэ Юншоу.

После обеда они остались в зале поиграть в шашки.

Вдруг появился слуга и доложил:

– От господина Чжая посыльный с подношениями. Их доставили было секретарю Цую, потом сюда.

Слуга вручил красную визитную карточку, в которой значилось:

«Сим подношу кусок тканого золотом атласа, кусок нанкинского узорного шелка, свиную тушу, барана, два жбана вина придворного изготовления и две коробки сладостей.

С нижайшим поклоном и почтением сват Чжай».

– Доставил же я опять хлопот почтенному господину Чжаю, – заметил Симэнь при виде посыльного и, приняв подарки, вручил ответную карточку с благодарностью.

Посыльный был награжден двумя лянами серебра, носильщик с коромыслом пятью цянями.

– Я тут не у себя дома, – добавил Симэнь. – Прошу прощения, что не могу должным образом почтить господина дворецкого.

– Я не смею принять вашей награды, сударь, – проговорил слуга.

– Бери, на чарку вина пригодится, заключил Симэнь.

Слуга отвесил земной поклон и принял серебро.

– Сестра просила меня повидаться с племянницей Айцзе, – обратился к хозяину стоявший рядом Ван Цзин. – Гостинцы передать наказала.

– Что за гостинцы? – поинтересовался Симэнь.

– Две пары туфелек собственного изготовления.

– Всего‑навсего? – удивился Симэнь. – Нет, так идти неудобно. – Симэнь подозвал Дайаня. – Достань из моего чемодана две банки печенья‑розочек, положи в разрисованную золотом коробку и передай с визитной карточкой Ван Цзину. Переоденься в темное платье и ступай с ним навести Айцзе.

Однако не о том пойдет речь.

Симэнь написал визитную карточку и послал в знак благодарности секретарю Цую баранью тушу и жбан вина, а присланные ему свиную тушу, жбан вина и две коробки сладостей отнес в задние покои, чтобы отблагодарить Хэ И.

– Сударь, мы же как одна семья! – воскликнул благодарный Хэ И. – К чему вы беспокоились?!

А теперь расскажем пока о Ван Цзине.

Подошел он к дому дворецкого Чжая и сказал о намерении повидаться с Хань Айцзе. Ван Цзина провели во внешнюю залу. Появилась Айцзе. Повзрослевшая и похорошевшая, похожая на стройное деревцо, украшенное яшмой и нефритом, она мало чем напоминала прежнюю Айцзе. По ее распоряжению накрыли стол.

Угощая Ван Цзина вином и закусками, она заметила, что дядя слишком легко одет, и поднесла ему отороченный соболем небесно‑голубой полотняный халат, а также пять лянов серебра.

Ван Цзин, вернувшись, рассказал о встрече Симэню, и тот остался очень доволен.

Симэнь и Хэ Юншоу играли в шашки, как вдруг послышались окрики. Свита разгоняла с дороги зевак.

– Его сиятельство Ся пожаловали. – доложил привратник и протянул две визитных карточки.

Симэнь Цин и Хэ Юншоу поспешно надели халаты и шапки и вышли в залу, где приветствовали Ся Лунси. Хэ благодарил Ся по случаю приобретения дома. Ся поднес Симэню и Хэ Юншоу по куску атласа и жбану вина. Те долго отказывались и благодарили его, но потом приняли подарки. Десять лянов серебра достались Бэнь Дичуаню, Дайаню и Ван Цзину.

Они сели. Подали чай. Завязался разговор.

– Могу я выразить почтение его сиятельству? – спросил Ся Лунси.

– Дядюшка, к сожалению, отбыл во дворец, – отвечал Хэ Юншоу.

– Передайте, пожалуйста, мою глубокую признательность его сиятельству, – говорил Ся, оставляя визитную карточку. – Прошу прощения, что не нанес визита раньше.

Ся Лунси стал откланиваться. Хэ Юншоу отправил ему с посыльным кусок вытканного золотом атласа, но не о том пойдет наш рассказ.

Близился вечер. Хэ Юншоу опять устроил Симэню угощение в теплом павильоне в саду. Пока они пировали им пели певцы. Разошлись во вторую ночную стражу.

Оставаясь под впечатлением сна, Симэнь распорядился, чтобы Ван Цзин перенес свою постель к нему в библиотеку. Слуга устроился на полу, но ночью Симэнь позвал его к себе на кровать. Нагие, они лежали обнявшись. Их уста благоухали. Симэню были сладостны поцелуи слуги.

Да,

 

Когда к Инъин приблизиться не в состояньи –

То и Хуннян сойдет, чтоб утолить желанье.[1285]

 

Так и кончился тот вечер.

На другой день Симэнь встал в пятую ночную стражу, и вместе с Хэ Юншоу они отправились на высочайшую аудиенцию. До открытия Восточных ворот они находились в Зале Ожидания, потом проследовали внутрь.

Только поглядите:

 

Редеют звезды, близок час рассвета,

Еще не высохла, блестит роса на ветках

А копья уж виднеются в цветах.

Звенят подвески в яшмовых дворцах,

И шелестят парчовые знамена.

И Государь взирает благосклонно.

Чиновники стоят в рассветной дымке,

Читая радость на Его челе.

Лиловый пар Пэнлая[1286] вьется зыбкий –

Заоблачный эфир, благой елей.

 

Немного погодя послышался мелодичный звон колокольчиков. Открывались ведущие к трону Девять ворот. Когда отверзлись Небесные врата, взору предстало в полном величии парадное облачение государя. То было царствие мира и благоденствия, эпоха счастливых знамений. После жертвоприношений Сын Неба воротился из Южного предместья столицы, и все чины – гражданские и военные, собравшись в правительственном дворе, ожидали аудиенции. Ударили в колокол. Сын Неба вышел из Тронного дворца и проследовал в залу Высокого Правления, чтобы принять поздравления от верноподданных Империи. Взвились благоуханные шары, поднялся занавес. Величественное зрелище открылось взору!

Только поглядите:

Веет царственный ветер, чист и спокоен. Расстилается жизни тепло над землей. Прекрасное светит на небе солнце. Там, высоко, паров животворных густеют громады. Тут в дымке таятся терем феникса и палата дракона. Мгла рассеется, и разольется повсюду благовещих паров аромат. Когда же хлопьями повалит снег, тысячи жемчужных нитей обовьют дворцы. Вспыхнут ожерел