Фантастический эпизод из недалекого будущего

 

 

 

 

I

 

– Это вы, лейтенант? Сядьте, – сказал адмирал Симен, начальник воздухоплавательного корпуса, обращаясь к вошедшему молодому человеку. Последний был человек маленького роста, мускулистый, на вид бодрый и живой. Его коротко подстриженные усы особенно подчеркивали прямую линию тонких губ, а его серые узенькие глаза смотрели проницательным взглядом. Он был высок, строен и сухощав, как атлет; его мундир доказывал, что он носит чин лейтенанта.

Лейтенант Джервис сел в кресло по другую сторону широкого письменного стола. Глаза адмирала умышленно пристально всматривались в лицо Джервиса, но молодой человек отвечал начальнику тем спокойно‑равнодушным взглядом, который доказывает свободу ума.

– Я хочу поручить вам совершенно особенное дело, – внезапно сказал адмирал. – Оно потребует рассудительности, ловкости и присутствия духа, и мне кажется, у вас есть все эти качества. Может быть, вы еще не знаете, что федерация объявила нам войну?

Джервис порывисто наклонился и сжал ручку кресла. По выражению его лица можно было понять, что война составляла его тайную мечту, что он готов был молиться и поститься, чтобы только принять участие в битве.

– Нет, сэр, не слыхал.

– Я сам узнал об этом только десять минут тому назад и прежде всего подумал о вас. Теперь слушайте: вы знаете, как смотрят на нас моряки. Для них мы только помощники, разведчики, все что угодно, но не бойцы. Я хочу доказать им противное.

 

 

Рот адмирала резко закрылся.

– Вы примете команду над «Йосемитом», – продолжал он, – отправитесь сегодня же вечером. Вот инструкции. Распечатайте конверт, когда отлетите; вот и ордер для отправления.

– Есть, сэр, – сказал Джервис, взяв конверты.

– Еще одно: помните, что я вполне полагаюсь на вас. Успех послужит единственным оправданием того, что я выбрал именно вас. Вам придется действовать в одиночку; «Йосемит» – единственный аппарат, еще не получивший назначения. Но если вы исполните все, как следует, война окончится раньше, чем она начнется. Армия готова мобилизовать войска, морское министерство готово выслать эскадру. Если же вы выполните мои предписания, не понадобится ни армии, ни флота. Я все сказал. Надеюсь, что вы будете в пути сегодня в девять часов вечера.

До сих пор разговор велся деловым тоном, но вдруг адмирал сжал руку Джервиса.

– Я желаю вам счастья, мой мальчик. Мне очень хотелось бы самому довести до конца это рискованное предприятие, но я прикован к моему столу, по крайней мере, теперь. Ах, да, еще одно: лучше испортите ваш беспроволочный приемник, иначе вас, пожалуй, отзовут. До свидания.

– До свидания, сэр, – сказал Джервис, поспешно вышел и посмотрел на часы; они показывали половину шестого. На улице он встретил лейтенанта Сельса с крейсера «Честер»; молодой моряк схватил его за руку.

– Вы слышали что‑нибудь, Джервис? Прошел слух о войне, но я боюсь, что это опять фальшивая тревога. Боже мой, как бы мне хотелось показать этим молодцам нашу силу!

– Мы столкнемся с ними раньше, чем вы явитесь, – улыбаясь, заметил Джервис.

– Ну, нет. Вас отправят в ваших маленьких небесных лодочках – отыскивать врагов и дадут вам строгие предписания не нападать на них. Потом вы сообщите нам необходимые сведения, мы придем и раздавим их. Однако, берегитесь их зенитных пушек. Один снаряд в вашу машину – и конец.

– Не беспокойтесь о нас, – сказал Джервис. – Лучше позаботьтесь о себе самих, если только дело дойдет до схватки с вами… Может быть, мы помешаем этому.

И молодые люди со смехом расстались.

 

II

 

Джервис шел торопливо, то и дело дотрагиваясь до кармана и с удовольствием прислушиваясь к поскрипыванию толстой официальной бумаги. Чего бы он ни дал, чтобы узнать содержание приказа; но в то же время мысленно говорил себе, что ему следует быть благодарным адмиралу за свое назначение. «Йосемит»! Какая возможность успеха! И только подумать, что старик выбрал его, Джервиса!

Между тем, адмирал сам удивлялся, почему он назначил командиром аэростата именно этого молодого человека. Мысль о нем явилась как бы мгновенным вдохновением. Впрочем, Симен следил за Джервисом еще с тех пор, как произошел несчастный случай на аэростате «Потомак», когда только хладнокровие Джервиса помогло благополучно довести его до земли. Но разве для трудной и опасной экспедиции ему не следовало лучше выбрать более опытного командира? В распоряжении адмирала были Картер, Джонс, Шпильман, все хорошие служаки и старше Джервиса. А между тем, когда Симен снова перебрал их в своем уме, он не пожалел о решении, принятом в минуту объявления войны.

Он снова повторил себе, что следовало назначить именно Джервиса.

В семь часов Джервис пришел на авиаторский плац и увидел «Йосемит». Он показал ордер отпустить ему аэростат, и Вилькинс, командовавший «Йосемитом», немедленно передал ему воздушное судно.

– Думаю оставить здесь мои вещи до утра, – заметил он. – Незачем убирать их сегодня.

– Если они действительно нужны вам, возьмите их теперь же, – сказал Джервис. – Я поднимусь через два часа.

Вилькинс широко открыл глаза.

– В чем дело? – поспешно спросил. – Война объявлена?

– Я отправляюсь с запечатанными инструкциями, – сказал Джервис. – Но есть слух о начале войны.

Несмотря на все старания говорить и действовать просто и естественно, в каждом слове, в каждом движении Вилькинса проглядывала печаль о том, что его сменили именно в такую минуту.

– Ах вы, счастливец, – сказал он. – Я охотно лишился бы уха, чтобы только очутиться на вашем месте, если действительно объявлена война!

И он принялся упаковывать свои личные пожитки.

Джервис хлопотал около машины. «Йосемит» составлял последнее прибавление к летучей эскадре, и Джервис был впервые назначен независимым командиром. Поэтому неудивительно, что его грудь переполнилась гордостью. По мере того, как лейтенант осматривал аэростат, он все больше и больше восхищался адмиралом; очевидно, старик имел в виду экспедицию с самого начала недоразумений с федерацией и принял все соответствующие меры. Менее, чем в час, Джервис удостоверился, что ничто не было забыто, и что «Йосемит» может подняться в любую минуту.

Он написал депешу адмиралу, говоря в ней, что немедленно поднимется, и послал за телеграфистом. Когда тот пришел, Джервис передал ему бумагу.

– Пошлите немедля, – сказал он, – можно не шифровать.

– Есть, сэр, – сказал телеграфист.

– Но раньше, чем вы пошлете депешу, – продолжал Джервис, – испортьте наш беспроволочный приемник. Я не желаю получать никаких сообщений. Вы поняли?

– Есть, сэр.

– Это все.

 

III

 

Через пятнадцать минут Джервис, стоя в рулевой кабине, приказал подняться. Рычаг шевельнулся, и «Йосемит» медленно и плавно отделился от земли. Кроме командира, на нем были еще два офицера, лейтенант Хельси и мичман Тельфорд, командовавшие передними и задними метателями торпед, а также десять рядовых и машинисты. Аэростат был защищен гофрированной броней, покрывавшей его нижнюю сторону; его наступательные орудия состояли из пятидесяти метательных торпед, наполненных сильновзрывчатым веществом, которое составляло секрет морского министерства и было известно в официальных кругах под названием «взрывчатого вещества М.».

Джервис внимательно наблюдал, как поднимается аэростат, потом приказал Хельси держать на юго‑юго‑восток, а сам отправился в свою крошечную кабину и распечатал конверт с инструкциями. Вот что он прочел:

«Со всей возможной скоростью направьтесь к бухте Рио, куда собирается боевой военный флот неприятеля. Если, после разведки, найдете возможным напасть на него – атакуйте его. Избегайте стычек с какими бы то ни было судами, кроме вражеских броненосцев. Их, вероятно, семнадцать. Если вы будете действовать осторожно, у вас окажется достаточно снарядов. Рассудите сами, нельзя ли сделать ночного нападения».

Один маленький аэростат против семнадцати боевых судов! Поистине, предстояло большое дело, но, читая приказ, Джервис не впал в уныние при мысли об опасностях, которые грозили ему: напротив, его наполнила безумная радость, когда он подумал о возможности удачи. Целый час просидел командир над картами, потом вошел в рулевую кабину.

– Как мы идем, Билли? – спросил он Хельси.

– Мы делаем около восьмидесяти узлов. Я не тороплю машину. Она может идти на тридцать узлов скорее.

– Пустите ее, пустите во всю силу, до дальнейших распоряжений держите курс на юго‑юго‑восток.

Джервис сказал это спокойным, размеренным голосом, как и подобало командиру, но вдруг он схватил Хельси за оба плеча и сильно тряхнул его.

– Как вы думаете, куда мы летим, Билли? – вскрикнул он, не имея сил подавить своего энтузиазма. – Как вы думаете, куда послал нас старик? К Рио! Там семнадцать броненосцев. Ну, разве мы не удивим моряков? О Боже мой, кто может сравниться с нашим стариком!

– Неужели вы хотите сказать, что мы будем нападать одни на неприятельский флот? – вскрикнул Хельси.

– Вся честь принадлежит нам, Билли. Мы должны разбить их в их же собственной гавани раньше, чем они поймут, кто их губит. Вы понимаете?

– Сколько судов? Семнадцать. Значит, почти по три торпеды на каждое. Ей‑Богу, мы можем потопить их. Семь раз из десяти мы попадали в цель, но старик не разглашал об этом.

– Я знаю. Моряки говорят, что мы еще, пожалуй, способны бросать бомбы в крепости, но что никогда не попадем в пловучую цель. Покажем, что они ошибаются!

– О, да!

Всю ночь «Йосемит» стремился на юг, делая по 110–112 и наконец по 114 узлов в час. На следующее утро, в десять часов, зачернелась земля, и воздухоплаватели узнали восточный берег Порто‑Рико. На высоте тысячи футов они пронеслись над островом и полетели дальше. В четыре часа пополудни «Йосемит» пересек Караибское море; стал виден неприятельский континент. Джервис поднял аэростат на высоту девяти тысяч футов, так что снизу «Йосемит» казался крошечной точкой на голубом небе.

Всю следующую ночь, весь следующий день «Йосемит» летел с наибольшей скоростью над лесами и равнинами Бразилии. Когда наступила ночь, Джервис и Хельси стали определять, где они находятся.

– На месте мы должны быть к полуночи, – сказал Хельси.

– Да, с внешней стороны залива. Если флот там, мы сразу нападем.

 

IV

 

В половине двенадцатого «Йосемит», скрыв огни, повис над бухтой Рио. Джервис был в рулевой камере, а Хельси и Тельфорд стояли подле своих торпед. Внизу, на расстоянии пяти тысяч футов, виднелись огни кораблей и мерцали на черном фоне воды; дальше сиял вечерними огнями большой южный город.

Джервис поставил индикатор на 1000 футов и «Йосемит» бесшумно и быстро опустился до этой высоты над морем. Моторы остановились; слегка дрейфуя на легком ветерке, аэростат висел над обреченными судами. Джервис составлял план атаки. Легко было видеть неприятельский флот. Суда стояли на якорях, образуя широкий полукруг; насчитывалось семнадцать больших броненосцев, на которых покоились надежды федерации. И действительно, они представляли внушительное зрелище.

 

 

Прежде всего, следовало решить, куда нанести первый удар. После пяти минут серьезного размышления, командир «Йосемита» позвал к себе звонком двоих лейтенантов. Оба доложили, что все в порядке, и Джервис приказал медленно пройти над судном, выбранным для уничтожения. В ту минуту, когда передний метатель торпед придется как раз над осужденным броненосцем, Хельси должен был пустить снаряд. Если бы он промахнулся – Тельфорду предстояло бросить свою торпеду; в ином случае воздержаться от этого.

– Приготовьтесь, – сказал Джервис и, поставив индикатор на 300 футов, велел механику медленно двинуть аэростат.

Жужжание заглушенных моторов еле слышалось в рулевой камере; воздушный корабль опустился на новый уровень и медленно двинулся вперед. Джервис выбрал пунктом нападения центр линии вражеских кораблей, и черный корпус осужденного боевого судна быстро приближался. В глубине «Йосемита» лежал Хельси на своем наблюдательном посту, правой рукой сжимая спусковой рычаг и ожидая рокового мгновения.

Он увидел нос броненосца, который слегка поднимался от волн прилива. Мостик судна промелькнул под лейтенантом. Пора! Промахнуться нельзя… Хельси быстро повернул рычаг, и разрывной снаряд упал между двумя черными трубами вражеского судна.

Мгновение ожидания; вдруг сильный зеленовато‑желтый свет озарил гавань; холмы содрогнулись от грома взрыва – и средний броненосец, разбитый на части, превратившийся в груду обезображенного железа, пошел ко дну на том самом месте, на котором стоял.

При первом же признаке взрыва, Джервис заставил аэростат высоко подняться. «Йосемит» понесся к левому концу полукруга и приготовился повторить те же действия. Внизу все пришло в смятение. Спустили шлюпки; прожекторы бросали лучи во все стороны; до воздухоплавателей слабо доносились крики, вопли, проклятия. Но, очевидно, никто не смотрел вверх, потому что ни один луч не направился к зениту. Пораженные знали только, что какой‑то страшный взрыв погубил одно из самых великолепных судов. Никому и на ум не пришло, что враг сделал нападение.

– Приготовьтесь. Тот же порядок, как в первый раз, – услышали лейтенанты приказание Джервиса. «Йосемит» опустился и на высоте 300 футов от земли стал двигаться к крайнему судну.

 

 

Тут все были в страшном волнении. На мостике стояла фигура и через мегафон раздавала приказания. От судна плыли шлюпки; на палубе толпились матросы. «Йосемит» медленно прошел над его носом, над первой башней, над мостиком и, когда фонарь броненосца оказался под аэростатом, Хельси нажал рычаг.

Промахнуться было невозможно. Опять образовалась пелена зеленоватого пламени, послышался страшный гром, треск разорванных стали и железа, и второй броненосец неприятеля исчез в волнах. Развив всю свою скорость, на высоте 1000 футов, «Йосемит» несся к другому краю полукруга. Минуты в две он промчался все расстояние и, так как Хельси не успел приготовиться, Тельфорд получил приказание действовать.

Торпеда упала как раз позади второй башни броненосца и оторвала всю его корму. Судно прыгнуло в сторону, точно испуганная лошадь, и пошло ко дну, погружаясь с кормы; «Йосемит» снова поднялся. Но этим и окончились неожиданности. При свете зеленой вспышки кто‑то увидел поднимавшийся аэростат. Прожектор бросил луч к зениту, поднялся второй луч, третий, и вскоре светлые полосы с четырнадцати уцелевших судов задвигались по небу. Нельзя было сомневаться, что «Йосемит» увидят. Однако, не все средства стратегии Джервиса истощились.

Он внезапно поднял аэростат на 5000 футов и направил его в сторону моря.

Минуты через две большие лучи, колебавшиеся по небу, уже не могли поймать аэростат. Вскоре он опять был всего на высоте 300 футов над уровнем моря.

– Приготовьтесь действовать, – послышалось приказание. – Хельси, вам предоставляется первый броненосец, Тельфорду второй.

Аэростат поплыл в воздухе в противоположную сторону и так низко, что колебавшиеся лучи прожекторов проходили над ним. Джервис опять выбрал середину линии. Тут сновали шлюпки, матросы перекликались и, вообще, царило такое смятение, что лучшего места для второй атаки нельзя было найти. Выбрав судно справа от прорыва, образованного уничтожением центрального судна, Джервис заставил аэростат пройти над его кормой. Броненосец покачивался на своих кабелях и чуть‑чуть кренился в сторону моря.

Хельси, который лежал на своем наблюдательном посту казалось, что «Йосемит» идет очень медленно. Вдруг задний прожектор судна, описав большую дугу, бросил луч на подходившего истребителя. Ослепленный Хельси закрыл глаза; когда он снова открыл их, луч уже прошел дальше, и он услышал под собой голоса кричавших людей и увидел, как они бросались в море, с ужасом смотря на аэростат. Он нажал рычаг.

– Теперь скорее, – крикнул Хельси после взрыва, вскакивая на ноги.

Три матроса уже снова поднимали на позицию другую торпеду. В то же время под рукой Джервиса «Йосемит» сделал поворот и направился к следующему судну той же линии. Однако, теперь лучи прожекторов нашли аэростат, и он двигался к своей жертве среди сияния ослепительного белого света.

Тельфорд, еще почти мальчик, лежал, моргая глазами, и мог только по временам различать приближавшийся к нему силуэт броненосца. Вдруг раздался треск выстрелов скорострельного орудия; снаряды барабанили по броне «Йосемита», некоторые даже пробили ее. Аэростат не был предназначен для таких близких выстрелов. Один снаряд разорвался в отделении, смежном с торпедным, второй в рулевой камере. К счастью, ни тот, ни другой не принесли существенного вреда. Наконец, наступило мгновение, в которое Тельфорд, напрягавший зрение, чтобы различить что‑либо в ослепительном свете прожекторов, на мгновение увидел под собой гигантские двенадцатидюймовые орудия кормовой башни неприятельского судна; они бесполезно стреляли вверх. Он нажал рычаг.

 

V

 

Джервис поднял аэростат на 5000 футов, – тут выстрелы не могли повредить ему; и вот, на этой высоте «Йосемит» понесся над городом. Когда аэростат очутился так далеко, что бегающие лучи не могли застигнуть его, командир остановил машины, чтобы обсудить, в каком положении дело. Пять из семнадцати броненосцев превратились в обезображенные груды разорванной и искривленной стали и теперь лежали на дне бухты. Однако, осмотрев аэростат, Джервис ясно понял, что, желая довершить начатое, он должен действовать с большей осторожностью.

Когда «Йосемит» шел на высоте 300 футов, снаряды зенитных орудий несколько раз пробили его броню. Один из механиков был ранен в голову осколком гранаты, разорвавшейся в машинном отделении, и Джервис мрачно нахмурился, представив себе, что случилось бы, если какой‑нибудь маленький снаряд ударил в одну из сорока сохранившихся торпед. Этого нельзя было допустить; он стал советоваться со своими лейтенантами.

– Попробуем бросать с высоты тысячи футов, – сказал Хельси. – В семи случаях из десяти мы попадали в цель на расстоянии четырехсот ярдов. Мы должны попробовать попасть в судно с высоты тысячи футов.

– Все было бы ничего, если бы не эти лучи прожекторов, – заметил Тельфорд. – Я почти ослеп.

– Они будут меньше вредить нам на такой высоте, – сказал Джервис. – Во всяком случае, попробуем.

Неприятельские суда находились в ужасном положении; они стояли без пара в котлах, и им оставалось только неподвижно ожидать возвращения истребителя.

С моря дул легкий ветерок. Заняв позицию с подветренной стороны обреченного судна, Джервис повернул аэростат в сторону моря. Ветер немного отнес его, и теперь он уже был почти над выбранным броненосцем, вися в воздухе на высоте 1000 футов. Лучи прожекторов поймали его и все сосредоточились на нем, но орудия не могли повредить ему.

Первым пустил торпеду Хельси; воздухоплаватели следили, как она летела вниз, пересекая яркую пелену света лучей прожекторов, и как упала в море и бесполезно взорвалась среди волн. Через мгновение была спущена вторая; снаряд Тельфорда попал в переднюю часть броненосца и снес весь его нос вплоть до башни. «Йосемит» медленно двинулся к следующей жертве; теперь стало вполне ясно, что все суда в его власти, так как на высоте 1000 футов зенитные пушки не были в состоянии причинить ему никакого вреда; воздушному кораблю предстояло, не торопясь, уничтожать флот. Вдруг выстрелы с судов прекратились; лучи прожекторов, один за другим, покинули аэростат и сосредоточились на военной мачте одного броненосца, флагманского судна, как оказалось потом; в то же мгновение на нем развернулось громадное белое знамя; десять остальных броненосцев вывесили такие же белые знаки покорности. Бой окончился.

Джервис послал за своими лейтенантами и стал совещаться с ними.

– Десять человек не могут удержать в своих руках одиннадцать броненосцев, – сказал Хельси.

– А если мы оставим их, они, конечно, снова начнут военные действия, – заметил Джервис.

– Можно телеграфировать домой, чтобы выслали флот, – вставил Тельфорд.

– Он придет сюда только через две недели, – заметил Джервис и покачал головой. – До тех пор выйдет весь наш газ. Мне кажется, придется уничтожить суда.

После совещания, командир спустил аэростат на высоту 200 футов и, остановившись над флагманским судном, сказал через мегафон:

– До девяти часов утра высадите ваш экипаж. В девять я начну уничтожать оставшиеся суда! – И, закрыв слуховое отверстие, Джервис заставил «Йосемит» подняться на 1000 футов. Там офицеры и экипаж воздушного корабля решили ждать назначенного времени.

Рассвело: вражеские палубы начинали пустеть. Одиннадцать больших судов все еще стояли полукругом, хотя в центре линии, там, где утонули четыре броненосца, зиял большой прорыв, а края полумесяца укоротились. К девяти часам на палубах не оставалось никаких признаков жизни, берег же гавани почернел от многих тысяч людей; на крышах домов тоже толпилось бесконечное число зрителей.

И вот маленький аэростат стал бесшумно спускаться с голубого свода. Над всей бухтой стояла торжественная тишина. Джервис смотрел вниз и не мог начать свою ужасную работу. Ему казалось преступным безжалостно истребить эти беззащитные суда, а между тем, ничего больше не оставалось делать. Вдруг он вспомнил о своем собственном флоте, который лихорадочно готовился встретить эти самые суда, – мрачно усмехнулся и поднес к губам говорильную трубку.

– Приготовьтесь стрелять, – приказал он. – Действуйте поочередно. Передний пустит торпеду первым.

И он медленно провел аэростат над первым судном линии. Наблюдавшая толпа затаила дыхание; в глубине аэростата открылось отверстие, и черный силуэт торпеды понесся вниз и исчез в верхних сооружениях обреченного броненосца. Поднялся клуб дыма, послышался гром, от которого вздрогнули окрестные холмы. Средняя часть судна исчезла. Нос упал вперед, корма отлетела назад. Когда дым рассеялся, там, где только что стоял броненосец, бурлили поднявшиеся волны…

Безмолвно, безжалостно, с холодной точностью и бесповоротностью решения бога мести «Йосемит» продолжал свое дело. Обреченные на гибель корабли поочередно на мгновение привлекали к себе внимание всех бесчисленных зрителей и затем переходили в область истории. Только один из них, флагманское судно, великолепная могучая 25.000‑тонная «Парана», отказался погрузиться в воду после первого удара. Броненосец покачнулся, сильно накренился, но остался на поверхности воды. Снова вернулся бесшумный воздушный корабль, приостановился на минуту, пустил второй снаряд, – и гордость флота федерации, чудный броненосец отправился туда же, где были его товарищи. Так продолжалось дело до конца.

Когда все было исполнено, Джервис послал за своим телеграфистом и отправил адмиралу следующую депешу:

«Потопил неприятельский флот. Запасов хватит на неделю. Жду приказаний».

Но дела больше не было. Федерация уже начала мирные переговоры с Соединенными Штатами, и Джервис получил ответную телеграмму, в которой говорилось:

«Немедленно явитесь в Вашингтон».

Через три дня «Йосемит» плавно спустился на авиаторский плац, и толпа репортеров окружила Джервиса, Хельси, Тельфорда и десять человек экипажа, выпытывая у них подробности. Но прежде всех руку Джервиса сжал Сельс, лейтенант с крейсера «Честер».

– Это удивительно, Джервис, – вскрикнул он, – прямо‑таки удивительно!

– О, нет, совсем нет, Сельс, – со смехом ответил Джервис.

– Но почему же мы не знали, что вы можете делать такие вещи? Почему вы не говорили нам?

Джервис опять засмеялся.

– Мы говорили вам, Сельс, – сказал он, – твердили все последние пять лет; но вы хотели, чтобы мы показали вам нашу силу.

– Я поражен, – сказал Сельс, – и мне кажется, что мы, моряки, отжили свой век…

 

 

 

Война будущего. После боя воздушного флота // Вокруг света. 1912. № 11.

 

 

Макс Неаль

В ПОДВОДНОЙ ЛОДКЕ

Эпизод из русско‑японской войны

 

 

 

 

I

 

Полный штиль господствовал на море, но несмотря на это, находившимся на палубе крейсера Соединенных Штатов «Сиракузы» казалось, благодаря быстрому ходу, что дует ветер со скоростью в 20 узлов. Море было гладко, как зеркало, только впереди, у носа могучего колосса‑корабля, поднималась высокая, увенчанная пеной волна, тогда как сзади, где работали оба винта, вода кипела и кружилась, точно вздымаясь из самой темной глубины. Ночь была беззвездная, и над манчжурским берегом летал густой туман. Часовой на передней палубе зорко всматривался в темноту, висевшую перед кораблем подобно черной завесе. Ночная тишина нарушалась лишь равномерным стуком машины, слегка сотрясавшим покрытый панцирем корпус судна, и однообразным выкрикиваньем часовых.

Полночь минула. Лейтенант Галпин, которого только что сменили, стоял еще на палубе и курил свою сигару. Он но ощущал ни малейшей сонливости, неопределенное предчувствие какого‑то грядущего события угнетало его и не позволяло подумать о том, чтоб удалиться в свою каюту. Посмотрев некоторое время на море, он побрел на ют и через надстройку на верхнюю палубу, где остановился у релинга, как раз около лага, постоянно вертящийся канат которого автоматически считал пройденные мили. Он уже давно следил за лагом, как вдруг заметил, что кусочек сети вертелся вместе с канатом, приблизительно в полутора метрах от релинга. Хотя это совершено не составляло препятствия движению лагового каната, но тем не менее смутило офицера. Он мог бы легко втянуть канат и удалить этот кусочек сети, но вместо этого он спустился через релинг на галерейку, обвивавшую низ корабля. Придерживаясь крепко правой рукой, он левой только что собирался удалить сеть, как вдруг в высшей степени странное обстоятельство вынудило его обратить свои взоры вниз, на воду, слабо озаренную светом из кают.

То, что лейтенант Галпин там увидал, недаром возбудило его внимание. На воде у левого борта отчетливо поднимались из глубины большие белые воздушные пузыри и море характерно волновалось, как будто большая, быстро плывущая рыба приближалась к кораблю. Но какая же рыба могла развить такую скорость? Или, быть может… При этой мысли лейтенант почувствовал что‑то вроде головокружения и кровь прилила ему к сердцу; внезапно, – было ли это последствием страха или собственной неосторожности, но Галпин потерял равновесие и полетел навзничь вниз головой в море. Он ясно почувствовал, как его тело глубоко погрузилось в воду, причем голова ударилась о какой‑то твердый предмет, так что он был близок к потере сознания. Галпин старался вынырнуть, делая отчаянные плавательные движения. Когда он очутился над водой, «Сиракузы» уже удалились от него на длину корабля, и раньше, чем он смог погнать о том, чтобы позвать на помощь, панцирное судно, подобно точке, исчезло в тумане. Часовой на баке неотступно смотрел вперед, и никто не подозревал, что лейтенант Галпин упал за борт.

Галпин был молод, силен и выносливый пловец. Море было спокойно, а берег – в отдалении лишь двух миль в восточном направлении. К тому же, месяц слегка прорывался через тучи, так что было значительно легче ориентироваться. Офицеру удалось с некоторым трудом сбросить верхнюю одежду и снять ботинки; затем, лежа на спине, он собрал свои силы для предстоявшего ему четырехчасового плавания.

Галпин не плыл еще и часа, когда перед вынырнул длинный темный предмет, который он сначала принял за опрокинувшуюся лодку. Но, подплывя ближе, он разглядел лежавший наполовину над водой стальной цилиндр, тупо закругленный с одного конца и заостренный с другого. Для Галпина, как для морского офицера, было ясно, что именно он имеет перед собой.

– Мина Уайтхэда, – воскликнул он невольно. – От нее, следовательно, исходили и воздушные пузыри. Я, по‑ видимому, упал с корабля как раз, когда она проходила, – размышлял Галпин и дотронулся до своей головы, на которой образовалась порядочная шишка. – Торпеду направили на наше судно, но, к счастью, безуспешно. Но кто же это сделал? Кто?

Раздумывая над непонятным происшествием, он крепко ухватился за заднюю часть торпеды. Будучи знаком с механизмом этого страшного орудия, он быстро повернул маленькое винтовое колесо, чтобы удержать таким образом воспламеняющую иглу. Отлично зная, что благодаря этому 200 фунтов взрывчатого вещества были защищены от взрыва, офицер сел верхом на торпеду, хорошо державшую его над водой несмотря на то, что в ней заключалось на 60 футов меньше сжатого воздуха, чем при выстреле. Затем он принялся за исследование. Сначала Галпин нашел ходовой аппарат поднятым кверху, благодаря чему был заперт мотор, приводящий в движение винты торпеды; кроме того, регулятор, сообщающий полную силу внутренней воздушной машине, лежал плоско на круглом стальном цилиндре. Галпин быстро придал обоим обратное положение; тотчас же винты завертелись и торпеда медленно тронулась, между тем как он греб ногами, чтобы сохранить равновесно на своем оригинальном морском коне.

Начало светать, туман медленно поднялся кверху и Галпин смог теперь различить берег, лежавший перед ним в небольшом отдалении. Новая надежда наполнила его. Невольно он оглянулся, словно желая измерить уже совершенный путь, как вдруг увидал что‑то, похожее на бочку с тонкой мачтой и приближавшееся к нему довольно быстро, гонимое невидимой силой. Наверху из крышки бочки высовывалась голова и плечи человека. Но уже через несколько минут лейтенанту Галпину стало ясно, что это была подводная лодка; а теперь он смог также разглядеть, что человек в стальном цилиндре был японец, узкие глаза которого стали почти круглыми от удивления, когда он увидел непосредственно вблизи страшного всадника.

– Алло! Вы плывете? Что же у вас там такое? – крикнул японец по‑английски.

– Мина Уайтхэда, – ответил Галпин в приподнятом настроении.

– А, да, это то, что мы ищем. Мы ее направили вчера на русское панцирное судно, но я не попал в цель. Торпеда же очень ценная вещь, в особенности, если человек так отдален от своего главного пункта, как я; поэтому мы и отправились на поиски.

– Ступайте к черту с вашими русскими! – воскликнул американец. – Вы выстрелили в крейсер Соединенных Штатов «Сиракузы». Но весь ваш успех состоял в том, что вы меня заставили со страха упасть за борт. Разве вы уж больше не можете отличить янки от русского?

Выражение лица японца не изменилось от этих слов. Он лишь возразил:

– Вы принадлежите к этому судну и упали за борт?

– Да, – ответил американец, – и если б вот эта игрушка не попалась на моем пути, то кто знает, почувствовал ли бы я когда‑нибудь землю под ногами.

– Можете вы мне помочь ввести торпеду снова в минный аппарат? – спросил японец.

– Я вам помогу, конечно, но вы должны и меня принять на борт, я основательно продрог.

 

II

 

Галпин, которого командир снабдил теплой одеждой, сидел посреди пустого пространства, образованного стенами подводной лодки. Многочисленные электрические лампы распространяли яркий свет, который отражался в запутанной системе блестящих труб, рычагов и клапанов, густо покрывавших изнутри стальную стену. Внимание Галпина привлекло то, что все было устроено таким образом, чтобы каждый член экипажа, состоявшего из семи маленьких японцев, похожих друг на друга, как братья, мог совершать свою работу, не отходя далеко от своего места, так как горизонтальное положение лодки, особенно при волнении, могло быть обеспечено только минимумом движений экипажа.

Два человека поместились впереди на двойном минном аппарате; один, по‑видимому, помощник капитана, стоял около погружающего рычага, между тем как остальные четверо машинистов и электротехников сидели на корточках вблизи мотора и динамо.

Командир приказал теперь помощнику сменить его в наблюдательной башне и уселся на ящик против Галпина.

– Позвольте узнать, как вас зовут? – начал японец разговор.

– Я Ричард Галкин, лейтенант крейсера Соединенных Штатов «Сиракузы», – ответил спрошенный.

– Сагу Матсуморо, лейтенант японского флота, в настоящее время командир подводной лодки «Ха‑хи».

– Скажите мне теперь, лейтенант Матсуморо, как могли вы сегодня ночью сделать эту ошибку? Разве вы не знаете крейсера «Сиракузы»?Ведь в русском флоте совершенно нет похожего на него судна.

– Нет, есть – «Ретвизан»… Я его осматривал: 3 трубы, 2 мачты и прежде всего галерея верхней палубы, – возразил японец.

– Эта галерея, действительно, специальность верфей Крампа. Но ведь существует еще много судов, у которых она имеется. Вам следовало бы смотреть внимательнее, – укоризненно сказал Галпин.

– Мои глаза очень плохи, а вчера я сломал свою подзорную трубу, – ответил японец.

– Ну, так вам следовало положиться на лучшие глаза. Была бы красивая история для Японии, если б сегодня ночью вы своей торпедой взорвали крейсер Дяди Сэма!

Японец пожал плечами.

– К тому же, «Ретвизан» ведь находится в ремонте в Порт‑Артуре, – продолжал Галпин.

– Нет, – возразил японец. – Он уже исправлен и покинул Порт‑Артурскую гавань. Я нахожусь в поисках за ним.

– Куда же теперь лежит путь?

– Вокруг Ликотунгского полуострова.

– Ну, мне это безразлично, лишь бы вы меня где‑нибудь высадили на берег, – сказал Галпин и закурил папироску, которую ему предложил японец.

– Это невозможно, лейтенант Галпин! Вы получите эту лодку лишь тогда, когда война кончится.

– Что это значит? – воскликнул американец, быстро вскакивая.

Но японец снова усадил его.

– Вы теперь знаете о существовании этой подводной лодки, тогда как японское военное ведомство хочет, чтобы это оставалось тайной. Только таким образом возможно взять добычу, подобную последней.

На лице Галпина отразилось глубокое удивление.

– Какую добычу вы подразумеваете?

– «Петропавловск»!

– Как – это вы? Но ведь то была мина?

– Так думала Россия и весь мир, – самодовольно возразил Матсуморо. – Но это заблуждение. Теперь я могу вам сказать это, так как вы не можете меня выдать. Русское военное судно потопила моя подводная лодка, о существования которой никто, кроме адмирала Того, не знает. И как могла бы мина попасть в судно во время хода?

– Черт возьми! – воскликнул Галпин. – У меня тоже была эта мысль. Но тогда и другие корабли, о которых сообщают, что они натолкнулись на мины, – ваши жертвы?

– Действительно, – ответил японец. – «Победа», «Полтава», «Диана», «Аскольд», «Енисей», – все они мои жертвы.

Гордость отразилась на лице японца.

– Боже! И вы будете, наверное, продолжать эту историю до тех пор, пока не очистите море от русского флота?

– Это в самом деле мое намерение, – ответил Матсуморо. – Но я сделаю еще больше. Моя подводная лодка принесет с собой переворот во флоте всех наций. Броненосец не в состоянии защитить себя от этого ужасного орудия.

– Можете вы удержаться при всяком ветре? – спросил Галпин, любопытство которого возросло до крайней степени. – Как велик район вашего плавания?

– Под водой – 50 миль, на поверхности – 400. Я должен подниматься каждые 10 дней из‑за свежего воздуха и раз в 4 месяца соприкасаться со своим главным пунктом, чтобы делать запасы провизии, воды и часто также торпед. За эту войну я причинил русским больше вреда, чем все мои соотечественники, вместе взятые.

– Однако в эту ночь вы были близки к толу, чтобы потерпеть неудачу, – заметил Галпин. – Что бы вы делали, если б ваша торпеда попала в «Сиракузы