Индивидуальное и совместное богослужение

До сих пор в этом разделе подчеркивалось существенное пересечение полезных подходов в уединенной практике путешествия вовнутрь и того же самого путешествия, осуществляемого совместно и в компании других людей. Не всегда бывает легко отделить одно от другого, но я уверен, что, невзирая на трудности, некоторые различия можно и даже необходимо отметить.

Во-первых, бывает полезно проводить совместное богослужение регулярно и в установленное время. Хотя для меня не важно назначать периоды для частного поклонения, я абсолютно уверен, что, с чисто практической точки зрения, совместное богослужение, в силу самой своей природы, нуждается согласии всех, кто хочет в нем участвовать, собраться в определенное время, в определенный день и в определенном месте. В качестве очевидного следствия, я бы добавил важность соблюдения каждым участником пунктуальности и регулярности своего присутствия. Данные положения издавна подчеркивались Обществом ради блага всей молитвенной группы.

Во-вторых, каков бы ни был отправной пункт нашей медитации или путешествия во внутреннюю сторону жизни, нашим намерением должно быть осуществление этого упражнения сообща, предоставляя свои души друг для друга.

В-третьих, телесное расслабление, вероятнее всего, имеет место, но степень, до которой оно практикуется, не должна выводить из равновесия остальных присутствующих. Как экстремальный пример: хотя расслабление обеспечивается положением лежа на спине или стоя на голове (обе позы, как я понимаю, входят в упражнения Йоги), эти позиции уместны для нашего уединения, но не для публичного молитвенного собрания.

Мой четвертый довод касается частного чтения книг на собрании (что отличается от публичного чтения в качестве устного служения). И снова я могу показать, что имею в виду, на экстремальном случае. Вспоминаю свое участие в собрании в какой-то период времени, когда несколько присутствующих Друзей, едва заняв свои места, начинали читать книги (наиболее подходящие для этого книги, которые они приносили с собой) и так и не прекращали читать. Когда, по прошествии некоторого времени, нечитающий Друг поднимался, чтобы что-то сказать, читающие закладывали свои книги пальцем, чтобы не забыть, на чем они остановились. Как только устное служение закачивалось, читатели убирали палец из книги и продолжали читать. Это собрание никогда не становилось сплоченным – как бы могло такое произойти? Ведь большинство молящихся было озабочено лишь своими частными мыслями, вызванными прочитанным, и явно не предпринимали никаких попыток разделить жизнь собрания со своими товарищами. Здесь не имеется в виду, что отдельный участник не может с пользой прочитать про себя короткий отрывок, чтобы собрать рассеявшееся внимание, так что он потом более эффективно вступает в общность собрания. Ранее в этом разделе я упоминал личную пользу, извлекаемую мной из письма – но подобному упражнению, я думаю, совершенно нет места на собрании.

Пьер Лаку высказал замечание, с которым я согласен, связанное с моим предыдущим утверждением о намерении сплоченности, с которым нам следует приходить на богослужение. Он пишет: «Молчание религиозного опыта никогда не бывает молчанием, в котором душа замыкается в изоляции. Это молчание, открывающееся вечному в истинном единении умов и сердец, в настоящем единстве, основанном на уважении к различиям … душа, собравшаяся на молчаливую молитву никогда не бывает одинока с Богом. Это всегда сообщение с душами всех остальных молящихся; молчание души включает ее в тот внутренний свет, который освещает каждого человека».(66)  

Мое пятое и последнее различие между тем, что уместно для нашего личного поклонения, но требует изменения на публичном богослужении, имеет отношение к молитве. Наедине с собой мы можем концентрировать наше особое внимание на нуждах конкретного человека или, разумеется, на своих собственных нуждах, думая о них со страстью и состраданием. Делать это будет для нас естественным также и на молитвенном собрании, но с небольшим и важным отличием в подходе. На собрании мы молча пытаемся держать наших любимых или самих себя в растущей жизни собрания. Должен признаться, что я ощущаю легкое чувство раздражения, когда люди говорят о квакерских собраниях, как о «времени молитвы», потому что, как мне кажется, они обычно имеют в виду то, что каждый Друг индивидуально ищет частного общения с Богом, а не то, что каждый всем сердцем соединяется с другими в действе общего единения. 

 

Совместное созерцание

Это побуждает меня прокомментировать высказывание, сделанное много лет назад Эвелин Андерхилл в ее книге «Богослужение». Касаясь квакерского молитвенного собрания, она говорит: «примечательно, что Общество Друзей, единственное христианское объединение, сделавшее созерцательную молитву нормой богослужения, не породило великих созерцателей и не добавило ничего существенного к нашему знанию о внутренней жизни души».(67)

Целью Общества Друзей никогда не было порождение выдающихся лидеров в какой-либо конкретной сфере духовной жизни. Примечательное достижение – на протяжении трехсот лет сохранять форму богослужения, в которой люди на любом уровне духовного развития могут соединиться в совместном и безмолвном созерцании, в поклонении трансцендентности, которую молящийся, при желании, может справедливо назвать Богом.

В этом разделе я попытался показать некоторые из способов, которыми каждый из приходящих на квакерское собрание может поддерживать свою внутреннюю жизнь, так чтобы его разум получал питание в течение недели, а также готовить себя к более полному вхождению в молчаливое богослужение квакерского собрания. Теперь нам следует рассмотреть вопрос, которым могут одинаково задаваться как вновь пришедшие, так и официально принятые в члены собрания Друзья. Когда бывает правильным нарушить молчание каким-либо устным служением, и какого рода высказывания могут быть наиболее полезны собранию?

 

5

ГОВОРИТЬ ИЛИ НЕ ГОВОРИТЬ

Когда много лет назад я впервые начал посещать собрание, одна пожилая квакер объяснила мне, насколько ужасно бывает взять на себя ответственность «нарушить молчание», сказав что-то на собрании. Для этого Друга, и здесь я с ней полностью согласен, уникальность квакерского собрания заключается в том, что оно состоит из людей, согласившихся участвовать в тихом, совместном молчании, с определенной степенью риска, что я и пытался описать в этой книге. Полностью молчаливые собрания чрезвычайно полезны, если только их молчание – живое и творческое. «В объединенной неподвижности истинно «сплоченного» собрания присутствует сила, узнаваемая лишь на собственном опыте, и остающаяся тайной даже для тех, кто с ней знаком».(68)

С другой стороны, бывают собрания, на которых молчание не становится живым и творческим, а остается лишь простым отсутствием слов. Итог таких встреч кратко подвел Л. В. Ходкин: «Мертвое молчание никуда не ведет. Это не путь, а стена, преграда, запертая дверь».(69) Томас Грин описал эти два типа: «Есть живое молчание и мертвое молчание. На слух они могут быть одинаковыми, но для духовной восприимчивости существует глубокое различие».(70)

Не думаю, что нужно обладать особенно высокой чувствительностью, чтобы отличить живое и мертвое молчание; и все же я не разделяю позицию той пожилой женщины-Друга, которая придавала настолько большое значение ужасающей ответственности за «нарушение молчания» каким-либо высказыванием. Мое небольшое расхождение с этими хорошо обоснованными взглядами происходит из того факта, что путь молчаливого богослужения, по своей сути, наиболее естественен. Оговорив эти небольшие условия, хочу подчеркнуть, что я действительно признаю ложащуюся на говорящего на собрании человека реальную ответственность за проявление подлинной чуткости к растущей жизни собрания.

 

Приветствие новым голосам

Самыми ценными на собрании бывают высказывания, которые честно отражают подлинный опыт и выражены в простой форме – это истинно, вне зависимости от возраста говорящего. Поскольку значительная часть этого раздела посвящена размышлению о трудностях, вызываемых неуместными высказываниями, я хочу для начала подчеркнуть, какую огромную пользу могут получить собрания от энтузиазма новичков, включая молодых людей, выросших в Обществе, а также и тех, кто раньше никак не был связан с Друзьями. Они привносят свежие взгляды на жизнь.

Как и сами Друзья, они пожелают откликнуться на дух собрания, но мы не хотим, чтобы их настолько ограничивало чувство ответственности за свое высказывание, что они не смогут произнести ни слова. Хотя на первый взгляд мы можем показаться довольно скучными, респектабельными людьми, не приемлющими новые идеи, позвольте мне уверить читателей, что это впечатление обманчиво – я всегда поражался открытости Друзей.

В сегодняшнем Обществе присутствует огромное уважение и признание идеализма молодежи. Неустанный поиск, происходящий из искреннего любопытства будет воспринят старшими Друзьями как вызов и прививка новой жизни на собрании, конечно, если говорящий не пытается шокировать только ради самого шока. Я обнаруживаю среди новичков и молодых людей истинное наслаждение молчанием. Когда они говорят, их высказывания бывают краткими и уместными. В действительности, им хочется больше, а не меньше, молчания, и они смущаются, когда Друзья говорят слишком часто или слишком подолгу.

 

Опыт семнадцатого столетия

Обзор квакерской истории поможет рассмотреть предмет в перспективе. «Ведь нам неведомы абсолютно молчаливые собрания (на которых принято решение не говорить)», - сказал Исаак Пенингтон о квакерстве семнадцатого века.(71) Он продолжает: «Но мы ожидаем Господа – либо ощутить его в словах, либо в молчании духа без слов, как ему будет угодно». Совершенно ясно, что ранние Друзья считали свои богослужения периодами времени, когда присутствующие ожидали Бога в глубочайшем спокойствии ума, в молчании, которое иногда продолжалось часами. Они всегда делали это в духе открытости, описанном Робертом Баркли, как «святое подчинение разума Богу… пока не смогут быть рождены слова, происходящие из Божьего духа».(72)

Мы также признательны Роберту Баркли за его указание на разнообразие людей, которые действительно говорили на собрании, поскольку «… свободной воле Бога предоставлено выбрать любого, богатого или бедного, слугу или хозяина, молодого или старого, мужчину или женщину».(73) Многие из этих «трудящихся и механистических людей, без какого-либо образования», так сильно повлияли на Роберта Баркли, что он написал: «Сердце мое часто разрывалось и смягчалось добродетельной жизнью, происходящей из мощного служения этих безграмотных людей».(74)

Согласно другому раннему квакеру Томасу Стори, их слова могли быть очень разными, что включало в себя «доктрину, толкование Святых Писаний, порицание, наставление в морали или что-либо, способствующее убеждению неверующих, утверждению колеблющихся, наставлению церкви и тела Христа и совершенствованию освященных в нем».(75) Поспешу добавить, что не считаю намерением Тамаса Стори провести идею о том, что все эти вещи должны проявляться на каждом собрании; он просто отмечал, какого рода предметы могут быть выражены в произносимых на собрании словах.

Для квакера семнадцатого столетия «нарушение молчания», хотя он бы не использовал этой фразы, означало говорить, только повинуясь мощному побуждению к этому со стороны духа Бога.

 

Период квиетизма

Между энтузиазмом начального периода квакерства и нашим временем находится не только значительное расстояние между общим пониманием хода вещей ранних Друзей и нашим отношением к жизни (см стр.53, - английского текста, - прим. пер.), но также и так называемый «квиетистский период» квакерской истории. Его семя уже присутствовало и в раннем квакерстве, поскольку мы обнаруживаем, что Исаак Пенингтон писал: «Ибо человеку надлежит войти в свою нищету, принижение, в ничто, в молчание собственного Духа перед Господом, в отказ от всех своих Знаний, Мудрости, Понимания, Способностей, от всего, чем человек является, что он сделал или может сделать…» (76)

В восемнадцатом столетии эта тенденция развилась до экстремального положения, когда Друзья, выступающие на собрании, согласно Джону У. Грэхэму, «боролись с любой своей мыслью, любой своей целью … в отчаянном усилии достичь Присутствия эти проповедники отбрасывали также все, что было хорошим в их личностях. Они принижали себя, свой разум и волю перед Господом. Приглашение к служению должно приходить как драгоценный Божественный дар без какого-либо усилия с их стороны. Они погружались в тишину перед Господом, становясь по возможности «Ничем, Ничем».(77) Тем не менее, я не порицал бы всецело «квиетистский период», поскольку это было бы несправедливым суждением; многое из того, что есть хорошего в современном квакерстве, возникло тогда. Однако, именно в тот период устное служение на собрании стало восприниматься как ужасающая ответственность за «нарушение молчания».

 

Восстановление баланса

Порядок вещей постепенно менялся, сначала под влиянием евангелического возрождения, потом – и с еще более важными последствиями – с возобновлением ближе к концу девятнадцатого века отношения, более тесно привязанного к истокам квакерства. Таким образом, Общество восстановило баланс между словами и молчанием на богослужении. Теперь перед нами стоит задача посмотреть на существующее сегодня положение и спросить: «Как возникают высказывания на наших собраниях?».

Американский квакер Томас Р. Келли, который написал «Свидетельство преданности», один из классиков подобной литературы нашего времени, сказал в другом месте: «… слова должны не нарушать молчание, но продолжать его. Ибо Божественная Жизнь, которая проявлялась посредством молчания – та же самая Жизнь, которая теперь выражается через слова. И когда подобные слова поистине произносятся «в Жизни», тогда, по их окончании, молчание и богослужение продолжаются непрерванными, ведь молчание и слова были одной природы, единым целым».(78)

Поскольку оставшаяся часть этого раздела будет посвящена связанным с устным служением вопросам, в настоящий момент кажется правильным отдать дань тем верным Друзьям, которые приходят на собрание регулярно, но никогда не говорят. Тем не менее, они вносят огромный вклад в молчаливое богослужение своим глубоко собранным спокойствием. Они кротко, терпеливо воспринимают устное служение других Друзей, вне зависимости от того, помогает им оно или нет, что служит примером для всех нас и указанием на то, как негативные высказывания могут быть, благодаря такому позитивному восприятию, преобразованы в благословение для целого собрания.

Как я ранее заметил, всякий может говорить на квакерском собрании, если высказывание отвечает растущей жизни собрания. В Обществе нет выделенных служителей, хотя с ранних времен Друзья, за которыми была замечена очевидная способность к высказываниям в «служении», признавались «Публичными Друзьями» или «Записанными Служителями». Эта практика была прекращена Лондонским Годовым Собранием в 1924 году с надеждой на то, что более широкое число Друзей сможет в большей степени ощутить ответственность за высказывания на собрании. Так было подчеркнуто признание современными Друзьями важности устного служения, хотя они и продолжают, подобно любому раннему Другу, высоко ценить и уважать молчание, из которого возникает речь.

 

Отвечая жизни собрания

В этом разделе и еще несколько раз в других местах этой книги я использовал слова, как «только если это делается с чуткостью в отношении растущей жизни и духа собрания», чтобы объяснить свое утверждение о том, что высказываться на собрании может любой человек. В противовес этому, читатели заметят, что в цитатах из источников семнадцатого века явно провозглашается, что те, кто говорили, делали это в результате «ожидания Господа» или «в святом подчинении разума Богу». Первые квакеры были одинаково убеждены в том, что произносят слова «от духа Божьего». Я намеренно использую другую терминологию, хотя мне известно, что существуют современные Друзья, которые без малейшего колебания использовали бы язык, в значительной мере схожий с языком Друзей семнадцатого века, но я также знаю, что есть и другие, у кого это вызвало бы серьезные затруднения. Тем не менее, даже они, разумеется, признали бы что высказывание на молитвенном собрании имеет особенное значение и требует особого отношения.

Я надеюсь на то, что все Друзья могут обрести единство в общем описании религиозного опыта, сделанном мной в этой книге. Имеется в виду способ видения нашего совокупного опыта и его интерпретация в терминах трансцендентности этого опыта, что взывает к молитвенному чувству и религиозной преданности. «Ибо богослужение – неотъемлемая часть естественной человеческой религиозности», - говорит Питер Бергер. Он добавляет: «В богослужении снова и снова реализуется прототипический жест религии. Это жест, который человек делает в надежде достичь трансцендентности».(79) Я также надеюсь, что Друзья смогут принять интерпретацию, которую дал Святому Духу Гарри Уильямс: «Дух – это мы сами в глубине своего существа … это место, где я неразличимо сливаюсь с Богом». (80) И в ответ на чувство трансцендентности в нашем глубочайшем существе появляются высказывания на собрании.