Молитва как любящее мышление

Постепенно я осознал, что это мое молчаливое действие было чем-то очень близким к тому пониманию молитвы, которое могло бы стать для меня реальным. Это был совершенно обычный человеческий опыт, в котором также присутствовало сверхъестественное качество, и который был открыт для религиозного толкования. Молитва, в этом смысле, служит естественным откликом с нашей стороны и не может быть отделена от нашего путешествия вовнутрь. Это путешествие и есть наша молитва, наше отдохновение и отклик на значение любви в жизни. Может оказаться, что во время своего внутреннего отдохновения мы захотим специально подумать о ком-то, нуждающемся в ободрении или поддержке. Тогда мы обращаем к ним свое внимание, стараясь представить себе их ситуацию, и позволяя своим мыслям наполниться глубоким желанием того, чтобы у них все было хорошо. «Молитва, - говорит Джон Маккуорри, - это основополагающий способ мышления, страстный и сострадательный, отзывчивый и благодарный, который глубоко укоренен в нашей человечности и который находит проявление не только среди верующих, но и также и среди серьезно мыслящих людей, не исповедующих никакой религиозной веры». (49)

Когда мы молимся посредством любящего мышления за членов своего собрания или за других людей, мы принимаем на себя обязанность, насколько это только возможно, откликнуться на собственную молитву каким-то действием на благо человека, за которого мы молились. Если подобное прямое действие невозможно, тогда мы должны подумать, каким образом нам стать агентами любящего и творческого добра для человека, находящегося в нашем окружении.

Нам следует быть как можно более откровенными в деле любви, принятия и прощения другого человека. Будучи уверенным в том, что мы должны к этому стремиться, я также убежден в том, что это – одно из самых трудных наших призваний. Какие бы усилия ни были нами приложены, очень часто оказывается, что мы терпим неудачу. Порой, если мы по-настоящему честны, нам удается признать, что мы даже и не желаем расставаться со своим недовольством в отношении человека, который чем-то не угодил или прямо-таки навредил нам.

Даже те, кто решительно интерпретирует свой опыт, как прямое общение с Богом, а потому чувствует себя способным искать божественную помощь для достижения примирения, с готовностью признают, что эта задача не из легких. По отношению к другим людям и поведению некоторых из них видно, что они, на самом деле, не простили обиду, невзирая на благочестивые речи, которыми они убеждают нас в обратном! Мне, намного менее уверенно говорящему о молитве в общепринятых терминах, из личного печального опыта известно, насколько трудно бывает принять и простить кого-то, ранившего мое самолюбие, задевшего чувство моего личного достоинства. Поэтому я считаю себя совершенно неспособным давать наставления в этой области отношений. Все, что я могу сделать, это представить три абсолютно недогматических комментария, возникших из моего собственного опыта.

Во-первых, ощущение недовольства как жизнью в целом, так и конкретными обстоятельствами или человеком, ввергает нас в ожесточенное, нездоровое состояние и принижает нашу личность. Во-вторых, тот факт, что мы в этом признаемся, уже служит, по меньшей мере, одним позитивным признаком того, что мы движемся в правильном направлении. В-третьих, мне показалось полезным стараться избегать поспешного столкновения с человеком, которым я недоволен, поскольку это часто приводит к причиняющим боль и неконструктивным взаимным упрекам, и мы говорим то, о чем впоследствии сожалеем. В то же самое время, я полностью сознаю опасность подавления чувства гнева, в дополнение к тому факту, что нежелание ставить людей в известность о том, что они нас обидели, показывает недостаток искренности, что разрушительно для подлинных человеческих взаимоотношений. Конечно, есть люди, настолько сильно любящие и обладающие таким совершенным самоконтролем, что они могут быть деликатными и конструктивными в состоянии прямой конфронтации. Но такие люди редки, и многие из тех, кто чувствует себя к этому способными, по моему опыту, настолько часто обманывают сами себя, что как мне кажется, им стоит повнимательнее рассмотреть свою позицию.

 

Преодоление агрессии

Моим способом преодоления этого аспекта проблемы служит заполнение «дневника ненависти», в котором, в случае необходимости, я описываю, как можно более подробно, живо и точно свои мысли об обидевшем меня человеке и детали его отвратительного поступка, какими я их вижу, а также то, как он явно неверно истолковал мои благие намерения. Записывая все это, я, прежде всего, даю выход своим агрессивным чувствам. Кроме того, вопреки моему текущему настрою, осознание справедливости зарождается во мне, пока я пытаюсь описать позицию своего противника. Мало-помалу я начинаю видеть ситуацию лучше и в более сбалансированной перспективе. Конечно, бывают случаи, когда для исправления ситуации необходимо какое-то незамедлительное действие, но там, где только возможно, я бы все-таки предпочел определить позиции на бумаге. Только на сей раз, это будет иметь форму письма к обидчику с моими доводами, которое не будет отправлено, по крайней мере, до следующего дня. По прошествии нескольких часов раздумий, я редко посылал что-либо, похожее на первоначальный вариант, и даже бывало не посылал ничего. Ведь перечитывая то, что было написано со жгучим ощущением праведности моей позиции и справедливости моих непосредственных реакций, я обнаруживал свои неизбежные преувеличения. Это помогало мне суметь изложить свою точку зрения с умеренностью, происходящей из моего ощущения, что я тоже в значительной мере разделяю ответственность за недопонимание.  

На самом деле, какую бы форму ни принимало написанное, результатом становится возможность отстраненного и спокойного обсуждения ситуации с моим противником, разговор, способный проложить дорогу к большему пониманию и окончательному примирению. То, как мы справляемся со своими внутренними и внешними конфликтами, составляет важный аспект нашей жизни, к которому мы должны относится очень внимательно, признавая, что могут пройти годы, прежде чем мы, наконец, окажемся в состоянии преодолеть недовольство, принять и простить вызвавшего его человека. Еще труднее бывает, когда человек, о котором идет речь, ничего особенно плохого нам не сделал. Просто его отношение и подход к жизни нас раздражают, возможно, из-за несовпадения характеров. Всегда следует помнить, что нас просят любить людей, но это не значит, что они обязательно должны нам нравиться. Подобным образом, мы должны учиться любить себя через готовность принимать себя просто как обычных людей, склонных к ошибкам, которые нам не особенно нравятся и которыми мы недовольны. Одно из последних преимуществ заполнения «негодующего» дневника состоит в том, что он превращается в источник развлечения и обучения, когда, годы спустя, мы заглядываем в отчеты, написанные нами по какому-то случаю, вызвавшему нас тогда настолько жестокую агонию. Делая это, я не перестаю удивляться тому, что мог дойти до подобного состояния из-за столь незначительных событий – кажущихся незначительными лишь по прошествии времени!

Многие люди могут добиваться ощущения равновесия, которое служит первым шагом на пути к примирению, ничего не записывая. Я имею в виду такого рода упражнение, как восхитительно отображенное Доном Камилло в его беседах с самим собой перед Распятием об имевшем место сражении между ним – священником маленького итальянского городка, и коммунистом – мэром этого городка. На самом деле, чтобы добиться качественного приближения к тому, чем служит традиционная молитва для религиозных людей, все подобные диалоги, как молчаливые и происходящие внутри, так и обсуждение с доверенным другом или в письме, должны вестись в свете наших сигналов трансцендентности. Такого рода дисциплины, безусловно, способны нам сильно помогать, когда мы вовлекаемся в действо отстраненности от обычной жизненной активности, и они не менее ценны, чем какие-либо другие формы молитвы, которые использовались нашими предками, чья религиозность носила более привычный характер. Практикуемые с усердием, эти дисциплины, также помогают нам придерживаться более христианско-религиозного поведения, когда мы бываем призваны справиться с ситуацией, не терпящей промедления.

 

Медитация

Точно так же, как в тишине совместной квакерской молитвы мы опускаемся глубже и глубже в спокойный центр, так и в нашей личной молитве мы обнаруживаем, что наши мысли уступают место глубокому молчанию ума. Ступени к достижению этого состояния в классическом христианстве были описаны, во-первых, как медитация, определяемая Джоном Маккуорри как «… дозволение уму погрузиться в концепции, символы, учения, догматы и истории христианской веры». (50) Это утверждение расширяет квакерскую формулировку, данную Томасом Грином, в своей Свортмурской лекции описавшим медитацию, как «концентрирование мысли на определенном религиозном предмете». (51) Наш швейцарский Друг Пьер Лаку, который так понятно написал о дисциплине внутреннего молчания в работе «Бог есть молчание», ведет нас к следующей ступени, а именно, к созерцанию. Как он пишет: «созерцательное молчание – это способ видеть, не нуждаясь в объекте. Его можно определить лишь как направление. Это взгляд в направлении чего-то, а не на что-то. Идеи о Боге хороши, если только я быстро перемещаюсь от них к чему-то еще». (52) Цель нашего частного богослужения, куда мы вовлекаем друзей, за которых молимся, - это глубинный неподвижный центр в сердцевине нашего существа. Именно здесь мы воплощаем в жизнь слова Питера Бергера о том, что «фундаментальный религиозный импульс – не теоретические рассуждения, а богослужение». (53)

Определенно, сегодня многим Друзьям практика медитации, кому-то в строго христоцентричном смысле, другим – с сильным влиянием восточных идей, представляется полезной, а вовсе не мешающей частному и публичному богослужению. Кроме того, многие современные квакеры, которые писали о богослужении, подчеркивали значимость расслабления тела и одновременного контроля за дыханием. Мне было интересно узнать от многих Друзей, то, как, например, связанные с йогой упражнения, вне зависимости от того, следуют ли эти Друзья всей философии йоги, составляли для них жизненно важную часть следования совету общества регулярно практиковать время внутреннего отдохновения.

В определенных частях Америки я заметил, что некоторые Друзья сидят на собраниях в позе лотоса. В этой стране у меня также была возможность поговорить со многими молодыми квакерами, которые дважды в день занимались своей личной медитацией. Они начинали ее, принимая позу лотоса, как наиболее благоприятную для полного расслабления всех мышц, что достигалось впоследствии через концентрацию на каждой мышце по очереди. Следующим шагом в процессе было перемещение дыхания из легких за счет концентрации на диафрагме и последующего медленного вдоха воздуха в глубоком ритмичном дыхании.

Продолжительное повторение «мантры» - особого слова, предназначенного для каждого отдельного человека, или схожее использование фразы, помогает им отвлечься от самих себя, ведь цель их медитативного действия – достичь пустоты ума. Они отмечают, что избавиться от мыслей нелегко, но в те краткие моменты, когда это состояние достигается, они говорят о том, что получили «опыт божественного», хотя и предпочитают не использовать это слово, но рассматривают свой опыт как «выявление» источника энергии в центре всей жизни.

У них, тем не менее, есть ясное представление о том, что хотя медитация полезна для их частных целей, они не станут практиковать ее на квакерском собрании, поскольку там им хочется быть открытыми для людей и заниматься совместной формой медитации, в чем я с ними полностью согласен.

 

Неструктурированный подход

В брошюре, на которую я уже ссылался, Пьер Лаку замечает, что если мы хотим быть духовно сознательными, «нам следует принять решение четко и намеренно выделять ежедневно определенный период времени для духовной жизни». (54) Я уделил достаточно внимания тому, как это время может быть использовано, потому что уверен в том, что многие Друзья с удовольствием соблюдали бы подобную дисциплину, которая нужна им для усиления их духовного существа. Ранее в этом разделе (стр.76, английского текста, - прим.перев.) я указывал, что мне самому не кажется полезным такой упорядоченный, дисциплинированный подход, хоть я и признаю его обоснованность и очевидную ценность для тех, кто его практикует. У меня есть все основания верить, что я в этом не одинок, поскольку существует большое число Друзей, которые говорили мне, что они их ответ на данный совет Общества не вписывается в традиционные рамки. Наш подход, как нам кажется, соответствует широко распространенному квакерскому представлению о том, что вся жизнь – это подготовка к богослужению. Данное представление широко распространено, потому что одинаково подходит тем Друзьям, которые специально выделяют период времени для культивации духовных ценностей, и тем из нас, кто придерживаются менее дисциплинированного подхода.

Существует одна очевидная опасность, с которой приходится непосредственно сталкиваться тем, кто заявляет, что вся жизнь – это подготовка к богослужению; она заключается в том, что жизнь может проскальзывать так легко, почти незаметно, и мы смещаемся на позицию, в которой никаких конкретных шагов не предпринимается и никакой активной подготовки, на самом деле, не происходит. Но именно признанием этого пути был для меня рост более рассеянного подхода в моем опыте, который показал его эффективность для меня. Он, видимо, совпадает с квакерским ощущением отсутствия строгой границы между так называемыми священными и мирскими вещами. Он также соответствует предположению о природе религиозного опыта, которое я так настойчиво подчеркивал в этой книге, а именно, что этот опыт относится к обычным повседневным событиям жизни, тщательно отслеживаемым, истолкованным в религиозном смысле и рассматриваемым в качестве сигналов трансцендентности. Такое отношение, действительно, предполагает определенную дисциплину наблюдения за опытом, возникающую из самообучения продолжительному взгляду на мир с определенной точки зрения. Бывают также случаи, когда человек сознательно посвящает время осмыслению опыта и уделяет внимание практике его истолкования, но это не происходит в установленном порядке.

 

Жизнь как подготовка к богослужению

Поэтому я, со всей честностью, должен признать, что неосознанно развил модель, схожую с практикой внутреннего отдохновения, хотя мне было бы трудно рассматривать ее как осуществляемую регулярно или каким-либо дисциплинированным образом. Действительно, многие годы, а возможно, в какой-то степени, и всю мою жизнь, меня увлекали и волновали поиски смысла жизни. Эта любознательность в моем случае находила выражение в великом множестве вариантов, некоторые из которых я временами воспринимал как религиозные. Когда в детстве и юности я был застенчивым, и мне недоставало уверенности в себе, какая-то внутренняя потребность побуждала меня преодолевать это посредством сознательного стремления заводить друзей. Прежде всего, это удовлетворяло мою потребность, но постепенно я принял данную практику, открыв для себя обоюдное освобождение и развитие, происходившее в личных отношениях. Радость дружбы давала долговременное удовольствие, и она также раскрывала трансцендентное измерение. Ведь дружба поощряла меня к попыткам понять, что заводит людей; чем они мотивированы; их интересы и, особенно, их взгляды (или чуждые им взгляды) на религию, а также их отношение к жизни. Меня в равной степени интересовали книги, которые они читали, фильмы, театры, телевизионные программы и музыка – все, что их увлекало. Соединяя это с подобными же своими интересами, я, как мне помнится, копил богатство человеческого опыта. Обо всем этом я, как оказалось, постоянно и осознанно размышлял, так что на протяжении многих лет посвятил значительное количество времени этой деятельности, и мне кажется, что это верно и для других квакеров.

Чтение также служило источником великой радости и включало широкое разнообразие книг, от современных романов до биографий и даже теологии (что необычно для квакера). Священные книги не казались мне полезными, и хотя меня воспитали на ежедневном чтении отрывка из Библии, я давно прекратил эту практику, заменив ее чтением конкретной главы или книги, которая привлекала мое внимание. Подобным отношением я руководствуюсь при чтении квакерской литературы, такой как «Христианская Вера и Практика». Поскольку любящие взаимоотношения составляют столь важную часть моей жизни, я часто обнаруживаю, что думаю о своих друзьях и знакомых. Это побуждает меня писать им письма, в качестве одного из способов поддерживать дружбу. И, по крайней мере, мне кажется, что я могу считать это своими молитвенными мыслями о них. Не помню, чтобы я когда-либо практиковал какой-то из этих  видов деятельности в качестве сознательно направленного усилия во время внутреннего отдохновения, поскольку все возникало естественно в обычном течении жизни. Действительно, часто наступают моменты, когда мне хочется обдумать конкретный вопрос или сконцентрировать свое внимание на радостях или нуждах определенного человека. И я чаще всего нахожу, что мне легче сделать это во время прогулки. Таким образом, я могу сказать, что продолжаю традицию Джорджа Фокса, который рассказывает нам, что он «часто гулял в Барнет Чэйз, в ожидании Господа». (55)

Я написал о своем опыте (не пытаясь, впрочем, включить сюда опыт других квакеров, которые следуют этому более открытому подходу к подготовке к богослужению), потому что я убежден в существовании многих членов Общества, а также и новичков на собраниях, которые не учитывают того, что модель, естественно вырастающая внутри их опыта – это верный путь поддерживать их личное понимание религиозных ценностей и своей подготовки к богослужению. На самом деле, существует много общего у более структурированного, упорядоченного метода и у более открытого подхода, и бывают случаи, когда люди пользуются тем или другим методом в разные периоды своей жизни.

 

Квакеры и мистицизм

Я подозреваю, что большинство квакеров согласились бы с тем, что Общество, в принципе, попадает под категорию мистических религиозных групп. Многие Друзья пытались определить, что же это значит. Руфус Джонс завершает Введение к своему «Изучению мистической религии» утверждением о том, что «Общество Друзей – это религиозная организация, которая предпринимает серьезную попытку объединить внутреннюю мистическую религию с активными, социальными начинаниями». (56) Его собрат, американский квакер Говард  Бринтон, дает следующее определение этого слова: «… мистицизм означает прямой, непосредственный опыт Божественного, подлинный опыт, сравнимый с тем, на котором основана наука». Он продолжает цитатой из комментария Дина Инга о том, что «… Общество Друзей – это самая мистическая секта в христианстве». (57) В своем памфлете «Квакерское собрание» Говард Кольер подчеркивает, что «мистический опыт – признак здорового, свободного характера: это не болезненное состояние». (58) Данное утверждение развивает Пьер Лаку, чье эссе я уже цитировал. Он пишет, что: «Для некоторый «мистический» - это синоним «исключительного», что предполагает видения, переходы, левитацию… Так, важные вещи отодвигаются на второй план, центральное – на периферию. Для Павла мистик – это человек, который знает полноту Христа, который живет, исполняясь святым духом». (59)

Тем не менее, важно, что само Общество Друзей обычно с большой осторожностью относилось к мистицизму и мистическому опыту. На самом деле, на него нет ни одной прямой ссылки в индексе «Христианской Веры и Практики». Такой осторожный подход находит существенную поддержку в современных христианских источниках. «Мистицизм, - говорит Питер Бергер, - говоря в широком смысле, это всякая религиозная практика или доктрина, которая утверждает высшее единство человека и божества». Он добавляет, что «мистическая традиция, поэтому, всегда ищет спасения в предполагаемых глубинах самого человеческого сознания», что, как он замечает, «диаметрально противоположно библейской концепции Бога, находящегося вне и напротив человека». (60) Питер Бергер также обращает внимание на строгие ограничения «мистического или любого другого предположительного опыта сверхъестественного», который доступен не каждому.

Джон Маккуорри проясняет это положение, когда пишет: «Мистический опыт – самый настоящий и основополагающий… но все же, сам по себе, мистический опыт не является знанием, это скорее видение того, что следует узнать. Само по себе видение самыми разными путями обусловливается специфическими влияниями, традициями мысли и деятельностью, организациями и привычками, которые постоянно воздействуют на жизнь мистика и формируют его сознание». (61) Он добавляет, «чтобы видение вылилось в знание, оно должно найти выражение и определение в мысли и языке». Подобное заявление делает Кэйтлин Блисс: «Мистический первоначальный опыт божественного, если он подлинный, обретает человеческое выражение, как только о нем начинают говорить». (62)

Алистар Ки представляет краткий, но полезный итог двух основных типов мистического опыта. Один их них касается нового способа видения внешнего мира, в то время как другой предполагает полное и окончательное удаление от этого мира. Алистар Ки утверждает, что «мистический опыт должен быть поистине выдающимся опытом... вне зависимости от того, происходит ли он спонтанно, или же бывает вызван духовными упражнениями, либо использованием наркотиков».(63) Для Алистара Ки, тем не менее, важный вопрос состоит в том, можно ли принять мистицизм в качестве свидетельства существования Бога. И он дает отрицательный ответ, с одобрением цитируя У. Т. Стэйса: «… концепция Бога – это интерпретация опыта, но не сам опыт».(64)

Эти комментарии выдающихся христианских мыслителей, подтверждая корпоративную позицию Религиозного Общества Друзей в его отказе полностью полагаться на мистический опыт как основу своей жизни, тем не менее, не отдают должного интуитивной склонности многих квакеров к мистическому истолкованию религиозной веры, как христианской, так и нехристианской. Возможно, позиция многих Друзей точно выражена в описании Солженицыным одной из героинь романа «Август 1914»: «…она чувствовала, что определенные концепции восточной религии прекрасно дополняют христианскую веру. Ее разум не считал их соединение хоть сколько-нибудь противоречивым; они были только альтернативными проявлениями прекрасного».(65)