Феномен Владимира Высоцкого, Юрия Визбора, Александра Городницкого, Михаила Анчарова и многих других

 

1

 

Известность Высоцкого, даже по сравнению с известностью поэтов, повсеместно "обэкраненных", беспрецедентно велика. Не было у нас подобного общенародного внимания к личности и деятельности творческого работника. У могилы Владимира Высоцкого всегда многолюдно. Творчество его собирают и изучают дотошно и досконально повсеместно, знатоки печатают его сборники, тематические и хронологические, исследуют произведения и биографию на самом высоком уровне. Можно ответственно говорить о том, что создание "Энциклопедии" Владимира Высоцкого по типу лермонтовской или шевченковской — дело в течение обозримого периода совершенно реальное, независимо от того, примкнут к нему штатные филологи либо останутся в стороне.

 

Публиковалось ли о каком-либо из поэтов в советской печати от Калининграда до Владивостока когда-либо такое количество статей и заметок, как за последнее время о Высоцком? Прекрасные работы Н. Крымовой, Ю. Карякина, В. Толстых и ряда других авторов, увидавшие свет в толстых журналах, по-настоящему серьезные дипломные работы, выполненные в самых разных городах нашего Отечества и в других странах социалистического содружества молодыми филологами и журналистами,— все это лишь предвестие грядущего изобилия научно-исследовательской и популяризаторской литературы, посвященной годам его жизни и работы. То есть размах интереса к нему, любви и желания познать еще лучше — этот размах воистину беспрецедентен.

 

Но почему же мы должны замыкаться лишь границами своего Отечества? Известность Высоцкого уже давно перехлестнула границы Советского Союза, и фактически нет капиталистической страны, в которой по бросовым ценам не продавались бы изготовленные оборотистыми американскими дельцами на гонконговской дешевой пленке кассеты с его песнями. Повсеместно издаются его пластинки — и пиратским способом, и по конвенции, публикуются статьи и монографии о нем, сборники его произведений. И возникает, не может не возникнуть у сколько-нибудь серьезных обществоведов, искусствоведов, теоретиков литературы, литературно-художественных критиков и т. д. и т. п., не может не возникнуть вопроса о корнях, истоках, причинах подобного феномена. В чем действительно основа подобного приятия поэта за своего: и героическими исследователями космоса, и конторскими служащими офиса в Гамбурге, и профессорами Принстонского университета в США?

 

Популярность человека может произрастать из разных корней. Массовая известность деятеля культуры — также. Отрицатели Высоцкого пытаются сыграть на фактах совершенно реальных, но истолкованных с грубыми нарушениями логики. Ошибка первая: популярность отождествляется ими с популярностью скандальной. Неясно, правда, как быть со всенародной и всемирной известностью Маяковского, Блока, Есенина? Им-то эстетическая высота не помешала стать популярными...

 

Ошибка вторая: наличие у поэта не самых сильных сторон в творчестве является поводом для отлучения его от лика Поэзии. Что тут сказать? Конечно, имеются читатели, для которых "Москва кабацкая" интересней всего остального творчества С. Есенина. Но, может быть, и Есенин не сводится к этому циклу, и цикл этот следовало бы анализировать в широком контексте биографии поэта?

 

Сейчас в моем тексте воспоследуют довольно пространные извлечения из статьи иркутского журналиста Леонида Мончинского. Цитируя его, я преследую по крайней мере две цели. Первая из них — показать, сколь интересные материалы о Высоцком публиковались и публикуются в нашей периодике. Можно было бы приводить примеры с глубоким уважением к авторам статей в "Литературной Грузии", в свердловской и кемеровской газетах, множестве районных газет, но я пишу не библиграфический обзор, — мое дело сейчас продемонстрировать концепционную ясность и богатство фактуры многих материалов на немногих примерах. Главной же задачей при ссылках на статью Леонида Мончинского является фокусирование нашего внимания на том именно качестве Владимира Высоцкого, которое и сделало его известным у нас повсеместно. Речь пойдет о глубоком, внутреннем, органичном для него демократизме жизненных устоев, на которых и зиждется могучая народность его творчества.

 

"...К вечеру в поселке старателей набралось человек сто двадцать. Мы ломали голову: как узнали, откуда бы им взяться? По холодной северной распутице, через грязь, болота многие километры шли люди из лесных кордонов, геологических палаток, зимовий. Старый якут Кеша приехал на смешном таком олене в потертой по бокам от долгих переходов шкуре и тоже старом. Он все улыбался, показывая Владимиру единственный зуб, объясняя старательно, но без хвастовства:

 

— Однако медведь на Гнилом ключе шалил. Олешха пугал. Кеша думал — пешком ходить надо. Ши-и-ибхо далехо.

 

— Обманул все же медведя, дедушка?

 

— Обманул, обманул,— радостно трясет головой старик и гладит сухой ладошкой рукав Володиной куртки, и губы шепчут что-то не вслух, для себя.

 

Разместить сто двадцать человек в столовой показалось делом невозможным, и поначалу хозяева повели себя со всей определенностью:

 

— Товарищ Высоцкий приехал до нас. Очень сожалеем, но...

 

Высоцкий попросил:

 

— Ребята, давайте что-нибудь придумаем. Мокнут люди...

 

И минут через тридцать был готов навес.

 

Открыли окна, двери настежь. Высоцкий тронул струны гитары...

 

Страсть, любовь, ненависть не играл — живьем отдавал, как в чудесном прозрении. – А где этого, живого, напасешься?"

 

Громадный, истинно настроенный внутренний мир поэта в качестве средства для истинного объяснения того мира, который существует в нас и вне нас,— такова основа воздействия поэтического творчества на людей и таков критерий его значимости.

 

Бесспорной по отношению к нему видится мне формула "Высоцкий — хозяин жизни", то есть именно такой человек, которому до всего есть дело, и до хорошего, и до плохого в окружающей его действительности. Хозяин жизни, если говорить о поэте, это человек, который знает действительность так, как знаешь свое собственное творение — изнутри, в его глубинных внутренних связях и в закономерностях его собственного развития. Вот почему он так правдив, например, в тех сказках, которые написал сам: он создал их не из ничего, а из собственной души, столь широко вместившей жизнь человека.

 

Однако вернусь к повествованию о концерте на золотоносном Бодайбинском прииске: "Мы тогда молчали, все четыре часа, ни хлопочка он не получил — время экономили, хотя знали — чудо не вечно, и с последним аккордом почувствовали прелесть утраты. Володя стоял на сколоченном из неструганых досок помосте, пот — по усталой улыбке соленым бисером. Добрый такой, приятный человек, вид немного беспомощный — дескать, все, мужики, отработал, весь, как говорится, вышел. А мужики с понятием, не настаивают, только в волнении мужики, вроде глухарей на току.

 

Потом он ушел отдыхать на нары к старателям, но никто не расходился до самого утра, да и некуда было многим уходить. Дождь барабанит по крыше, под крышей — люди говорят о случившемся без крепких, привычных слов. Бережный разговор получился, для кого-то, может быть, единственный в этой жизни скитаний и поисков..." ("Восточно-Сибирская правда", 1981, 3 сентября).

 

Владимир Высоцкий стал популярен благодаря множеству удивительных совпадений: он как личность в максимальной степени соответствовал воистину глобальным изменениям в перестройке всей мировой культуры. Развитие производительных сил — боже мой, какая проза при разговоре о субстанциях возвышенных и невесомых! — привело к бурному вторжению электроники во все без исключения сферы человеческого бытия и быта. Аудиовизуальные средства искусства обрели новое дыхание: телевидение, младшенькое дитя театра и кино, едва вылупившись из скорлупы, принялось расти с такой скоростью, что из общего родового гнезда искусства на землю едва не посыпались не только его братики-сестрички, но и сами родители. А по соседству из другого гнезда, куда кукушка-время также подбросила электронное яичко, с грохотом полетели вниз патефоны и с ними нескончаемый веер черных тяжелых пластинок, звучавших на скорости 78 оборотов в минуту, и прочая устарелая техника, которую принялись вытеснять магнитофоны.

 

Поэт Владимир Высоцкий был песенником, то есть стихи его прежде всего обращены к живому восприятию слушателя, а для песен — с пришествием магнитофонной эпохи — создалась возможность массового распространения, ничем не регулируемого тиражирования. То, что записано на бобине или кассете у одного, может со скоростью пожара, распространяющегося при ураганном ветре по сухостойному лесу, оказаться на магнитной пленке у десятков, сотен, тысяч других владельцев магнитофонов. Это счастливое совпадение индивидуальности автора (сочинителя авторской песни) и новой технологии распространения культуры нельзя не учитывать, анализируя причины известности творчества Владимира Высоцкого.

 

Да, но поют для слушателей сотни и тысячи авторов, эпоха такая — магнитофонная, однако остаются на пленках и распространяются в геометрической прогрессии песни лишь избранных. Почему? Каким таким насущнейшим потребностям своего времени отвечали песни В. Высоцкого? Попытаемся же "определить тот жизненный элемент, который составляет исключительное свойство его произведений и которым он обогатил родную литературу и жизнь своего общества". И, думаю я, если начнем мы с педантической аккуратностью перебирать все его 600 стихотворных текстов (а некоторые из строф в них имеют, как определил Андрей Крылов, и 7, и 12 вариантов), мы навряд ли найдем в химически чистом виде математически однозначно выраженный тот самый элемент, который и составляет "исключительное свойство его произведений". Дело в том, что элемент этот — не элементарен, он многосоставен, и определить его можно, осуществив синтез творчества Владимира Высоцкого. В сборнике "Нерв", первом из изданных у нас (издательством "Современник"), содержание было разбито на десять тематических рубрик. В тех, несравнимо более полных собраниях его сочинений, которые самостоятельно печатались и печатаются на машинке ценителями его творчества, можно обнаружить сверх того еще десятка два тематических рубрик. Вопрос: в каком же именно стихотворении и в какой же именно из рубрик сокрыта искомая формула? Естественный ответ: во всех рубриках сразу. Может быть, эти слова из "Песни певца у микрофона" определяют смысл творчества Высоцкого?

 

Я освещен, доступен всем глазам.

Чего мне ждать: затишья или бури?

Я к микрофону встал, как к образам.

Нет-нет, сегодня точно—к амбразуре.

 

Да, конечно, смысл этот — ответственность перед собой и людьми.

 

А эти, из уже ставшей классической песни "Он не вернулся из боя"?

 

Нам и места в землянке хватало вполне,

нам и время текло для обоих...

Всё теперь одному, только кажется мне,

это я не вернулся из боя.

 

То же самое: это — Высоцкий, и — далеко не весь Высоцкий.

 

А песня, которая написана об альпинистах, и, разумеется, не только о них:

 

Если друг оказался вдруг

и не Друг, и не враг, а так.

Если сразу не разберешь,

плох он или хорош.

 

Парня в горы тяни — рискни.

Не бросай одного его,

Пусть он в связке одной с тобой.

Там поймешь, кто такой.

 

Да, это важная грань Высоцкого, но только одна грань. А эта песня?

 

Я больше не намерен бить витрины

и лица граждан,— так и запиши! —

Я воссоединю две половины

моей больной раздвоенной души.

 

И опять-таки — это лишь маленький осколочек от того большого зеркала, в которое смотрится мир Высоцкого.

 

А воистину общеизвестный "Диалог у телевизора" Вани и Зины? А "Дорожная история" ("Дорога, а в дороге МАЗ, который по уши увяз")? А "Канатоходец"? А "Бег иноходца"? А "Я не люблю", а "Кони привередливые"? Да, все это — Высоцкий, но далеко не весь Высоцкий! По отдельности они не объясняют причины всесоюзной популярности.

 

То расхождение между словом и делом, которое стало оказывать разрушительное воздействие на экономику и нравственность нашего общества в прошлые годы, не могло не вызывать чувства протеста и несогласия у всех нравственно нормальных людей, у всех, кто воспринял заветы своих отцов и старших братьев, отдававших саму жизнь, когда потребовалось, во имя защиты своей страны от фашизма. Нормальные советские люди, мы все, разумеется, не могли не ощущать необходимости существенных перемен в нашей общественной жизни. И Владимира Высоцкого воспринимали именно в этом серьезном социальном контексте. Вот почему, выступая с тезисной статьей "Будущее Владимира Высоцкого" в траурном номере газеты "Менестрель", выпускаемой Московским городским клубом любителей самодеятельной песни, я писал летом 1980 года о том, что отношение к творчеству этого поэта не изменится, "когда в нашей стране неизбежно произойдет то, что языком официальных документов называется "упорядочением механизма хозяйствования". Я писал тогда, что для людей, которые будут жить в период "упорядочения" (сейчас он называется "перестройка"), то есть когда вполне возобладают нормы человеческой жизни, интерес именно к социальной стороне творчества Высоцкого может приобрести у будущих слушателей скорее исторический оттенок.

 

Иначе говоря, для меня, как и для других почитателей Высоцкого, гражданским нервом его творчества была правдивость (та острая и естественная реакция на общественные вопросы, что всех нас волновали, вызывали раздумья), которой нам недоставало в нарочитой пустоте эстрадной песни. Взятое в этом плане, творчество Высоцкого являло собой нормальную реакцию нормального человека, чуждого жизни с двойным дном (одно видим — говорим другое), возведенное великолепным художественным даром и талантом искренности в степень высокого, народного искусства. Таковы корни его популярности.

 

Нелепо утверждать, да, кажется, никто этого и не утверждает, что превосходной степени достигают все его песни. Нет, конечно. Среди них встречаются и проходные, и композиционно неуравновешенные, и написанные "по случаю", для какого-либо дружеского юбилея или для совершенно определенной, узкой компании, имеющей свои, чисто корпоративные интересы. Это так. Но при том: "Банька по-белому" — сказание о трагической судьбе человека, прошедшего через облыжные обвинения и репрессии. "Чужая колея" — притча об инерции бессмысленного движения и пагубности его. "Мне в ресторане вечером вчера" — едкая сатира о восшествии воров-торгашей на Олимп общественного благоговения. "Штрафные батальоны" — что-то не припомню я в нашей большой литературе о войне повествований на эту драматическую тему. "Считать по-нашему, мы выпили немного"—о пьянстве, смеясь сквозь слезы, он заговорил задолго до того, как правительство встрепенулось, чтобы попытаться принять меры против алкоголизма.

 

И вместе с тем, и, может быть, это самое главное: ведь любили и любят его не только за ту суровую правдивость, которой отличаются некоторые из нынешних знаменитых писателей — десятилетие спустя после Высоцкого, отважно обличают они теперь пороки общества, в основном прошлые. В том-то и дело, что Высоцкий тельняшки на себе не рвал и бесконечно далек был от оголтелости, которая характерна для тех, кто уже изработал свой внутренний ресурс душевный, кто и сам до смерти перепугался и других сейчас норовит до икоты застращать. Нет, это был человек, богато одаренный чувством юмора, и целые циклы лукавых и распотешных песен создал он одновременно с теми, которые окрашены в трагические тона: кто не знает, к примеру, его обширнейшего спортивного цикла, его лукавых сказок, его насмешливых сатир? И ведь вот что: немало спето им таких песен, где единственным достойным персонажем является, собственно говоря, сам автор. Но очень много песен создано им и таких, в которых он искренне любуется людьми сильными, добрыми, мужественными, в которых высвечивает человека, сохраняющего свое человеческое звание даже в самых сложных, порой смертельно опасных обстоятельствах. Разве песня "Канатоходец" не о человеке, упрямо двигающемся к большой цели, к воплощению своей мечты? Обратим внимание: после того как первый, что шел без страховки, упал на арену с высоты, появился его преемник:

 

И сегодня другой без страховки идет.

Тонкий шнур под ногой... Упадет, пропадет!

Вправо, влево наклон... И его не спасти!

Но зачем-то ему тоже нужно пройти

Четыре четверти пути!

 

И человеку, нормальному человеку, который жив мечтой и поиском, а не водкой и тряпьем, посвящена песня "Мой финиш — горизонт, а лента — край земли. Я должен первым быть на горизонте!".

 

Сам он с абсолютной точностью, лучше любых критиков определил суть и смысл своего творчества: "Песни я пишу на разные сюжеты. У меня есть серии песен на военную тему, спортивные, сказочные, лирические. Циклы такие, точней. А тема моих песен одна — жизнь. Тема одна — чтобы лучше жить было возможно, в какой бы форме это ни высказывалось — комедийной, сказочной, шуточной" ("Литературная Россия", 1986, 8 августа, с.10).

 

Время бежит удивительно быстро. Давно ли, кажется, умер Владимир Высоцкий? Вот он, этот черный день, совсем рядом, а между тем дети, родившиеся в тот год, уже давно, вдев себя в ранцы, направились в школу. Стремительно, как порожистая речка, мчит время, меняется действительность. Уйдут со временем боли и тревоги и нашего времени, им на смену заступят новые. Так как же будет восприниматься нашими младшими современниками тогда творчество Владимира Высоцкого? Не отойдет ли оно на задний план? Не окажется ли в связи с иной атмосферой общественной жизни лишь историческим реликтом?

 

Отрицательный ответ можно дать со всей определенностью, опираясь не только на теорию литературы и не столько даже на аналоги культуры недавнего прошлого, сколько на феномен международной, повсеместной популярности нашего автора. И это при том, что наши, сугубо внутренние процессы недавнего прошлого, на которые столь звучно резонировали струны его гитары, для зарубежных слушателей или читателей либо неизвестны, либо не особенно интересны. У них была своя жизнь и свои в ней затруднения. Тем не менее, книги о жизни и творчестве Высоцкого за рубежом издают с неизмеримо большей оперативностью, правда, сажая туда сплошь да рядом несусветные ошибки; сборники его произведений печатают в объеме, гораздо более просторном, чем в Союзе, правда, смеху подобно, приписывая ему сплошь да рядом совсем не его песни; пластинки штампуют одну за другой, да так еще стараются, чтобы на составленных последовательно конвертах образовался бы портрет поэта (вот уж любители будут гоняться за каждым, очередным выпуском, иначе штриха в творческом облике недостанет, молодцы коммерсанты!); а уж что касается компакт-кассет, о которых я уже упоминал, так они идут по демпинговым ценам, чтобы завоевать рынки сбыта (у нас же таковыми изделиями занимаются лишь умельцы, восседающие в кооперативных будочках, но в отличие от империалистов дерут цены чудовищные...). Иначе говоря, предложение есть дитя спроса, и, судя по изобилию форм подачи, спрос на песни Высоцкого за рубежом весьма велик. Чем же определяется его известность там? И чем будет определяться его популярность у нас, когда уйдет в прошлое столь важная для нас, его современников, актуализация его творчества?

 

Позволю в этой связи продолжить изложение своих тезисов, что были опубликованы в траурном номере "Менестреля" летом 1980 года (здесь важно указание на дату): "Потом, когда отойдут на дальний план и рассеются, как туман, преходящие факторы времени, тогда станут проясняться, вырисовываться в полный рост реальные размеры этого громадного явления нашей национальной культуры, и возникнет некто, кто без сомнения скажет: "Да ведь это гениальный человек! Он ростом с Есенина, однако похож, как все неповторимые люди, только на самого себя!" И все увидят, что это действительно так, ибо "большое видится на расстоянье".

 

Все мы, кто знал и любил Высоцкого еще задолго до его всесоюзной и кругосветной известности, будем исходить сейчас из критериев именно той, грядущей поры. Мы не станем особенно реагировать на издержки ни сенсационности, ни обыденности, мы будем исподволь проявлять и укрупнять именно те черты его творческого облика, которые и соответствуют реальной роли этого Человека".

 

Создания Владимира Высоцкого рьяно и самозабвенно служили решению злободневных социальных и художественных задач его современности — ив этом заключен первый и главный "секрет" известности Владимира Высоцкого и его завет людям искусства. Вместе с тем и одновременно песни его достигают самых глубоких глубин человеческой нравственности и поднимают оттуда на поверхность для раздумий и волнений те вопросы, которые издревле считаются общечеловеческими, вечными,— и в этом содержится второй и тоже главный "секрет" общенародной любви к Высоцкому и его завет мастерам культуры.

 

В народном восприятии искусства этическая оценка идет впереди эстетической и определяет ее. Не будем сейчас обсуждать подобную многотысячелетнюю установку. Примем ее как данность. Как такую данность, которая позволяет понять причину колоссальной международной и надвременной популярности песен Высоцкого. Я, например, затрудняюсь назвать хоть какую-либо из фундаментальных ценностей человека, праценностей, которая не нашла бы достойного, чистого выражения в его песнях.

 

Сила и надежность мужчины? Его верность своему долгу защитника — детей, женщин, Родины, своих убеждений? Но на эту тему можно не только дипломные сочинения писать, но целые монографии! И разве безупречно признаваемый всеми, даже теми, кто ничего другого у него не признает,— военный цикл весь от начала до конца не утверждает в качестве незыблемой и непреходящей именно эту великую человеческую ценность?

 

Женская нежность, доброта и поглощающая мужчину любовь к женщине? Да ведь именно Высоцкий является одним из самых ярких и страстных трубадуров этой извечно человеческой темы! В одном из шеститомных собраний его песен, составленных бескорыстными собирателями и знатоками его творчества, этой теме отдан целый том, так и названный — "О любви". И каких же только оттенков и поворотов в решении — эмоциональном и художественном — этой темы там только нет!

 

Я поля влюбленным постелю,

Пусть поют во сне и наяву!

Я дышу — и, значит, я люблю!

Я люблю — и, значит, а живу!

 

В томе "О любви", о котором я упомянул, приведены лишь "серьезные" песни, но боже мой, сколько их в карнавальных одеждах бродит по другим томам, даже там, например, где Владимир Высоцкий с усердием и юмором пародирует на заре своих творческих лет "блатную лирику". Но ведь песни о любви, созданные им, можно встретить и в томе, озаглавленном составителями "О море": разве история о том,. как два мрачных судна, потрепанные жизнью и изъеденные морской солью, невзлюбили друг друга, находясь на ремонте в доке, разве эта история о том, как они взглянули один на другого (точнее, на другую) после отдыха и ремонта и увидели неожиданно, сколь каждый из них хорош,— разве эта песня не о человеческой любви?

 

Исконное для человечества стремление к постижению нового, к одолению трудностей, к познанию неизвестного — это ценность, значение которой в общечеловеческой жизни является не только непреходящей, но и постоянно возрастающей. В развернутом стихотворении "Мой Гамлет" (около 100 строк) воистину прокламируется постоянная погоня за истиной, погоня, которой никогда не суждено прекратиться, потому что абсолютных решений не бывает, потому что движется само время и постоянно усложняет условия задачи.

 

Чувство равновесия и справедливости побуждает меня именно в этом, серьезном месте изложения особо подчеркнуть, что Владимир Высоцкий, если речь идет о ценностях, был просто-таки Крезом, мультимиллионером, владельцем такой драгоценности, как юмор. Раньше я говорил о его спокойной улыбчивости даже в драматических местах как об одной из особенностей национального характера. Сейчас говорю о его улыбке как о свидетельстве высокого, истинно человеческого развития, ибо кто лишен чувства юмора, кто не способен воспринимать смешные стороны мира и собственные комические черты характера, тот, конечно же, обделенный человек. А Высоцкий был человеком, в полном смысле этого слова, и, даже повествуя о самых уважаемых им категориях, таких, например, как неукротимое стремление ввысь всепроникающей мысли, он мог вдруг широко и открыто улыбнуться — вспомним хотя бы песню о Феде-археологе:

 

— Он древние строения

искал с остервенением

и часто диким голосом кричал,

что есть еще пока тропа,

где встретишь питекантропа,

и в грудь себя при этом ударял.

 

О великом демократизме его творчества речь уже шла. Но в том контексте, который мы избрали сейчас, эта могучая этическая праценность видится по-особому. Из глубины веков, подобно реке, издревле движется, постоянно ширясь, стремление к раскрепощению и равенству людей и, если демократических героев из театра Высоцкого собрать всех вместе, то какая же пестрая, какая неординарная толпа, состоящая из индивидуальностей, образуется!

 

Лирический герой Высоцкого, выступающий в десятках разных обличий, расщепляет, подобно ядру атома, самые трудные, самые фундаментальные вопросы жизни и смерти, высвобождая исполинскую сокрытую энергию, дотоле мирно дремавшую в словесных недрах.

 

От имени многих людей поет Высоцкий, и за кого только его не считали! Он объяснял предельно понятно: "Я ведь пишу песни от имени людей различных, думаю, что стал делать это из-за того, что я актер. Ведь когда пишу — я играю эти песни. Пишу от имени человека, как будто я его давно знаю, кто бы он ни был — моряк, летчик, колхозник, студент, рабочий с завода..."

 

И для того чтобы не перечислять в систематическом порядке все основные праценности, которые люди Земли находят в творчестве Владимира Высоцкого, разговор следует завершить указанием на такую праценность, которая безусловно, в любой иерархической системе ценностей будет стоять на первом месте.

 

Первой и основной ценностью в народных представлениях является сама жизнь. В народном творчестве подход к решению вечных проблем глубоко оптимистичен. В сказках добро побеждает зло, силы бытия первенствуют над силами уничтожения. Что касается профессионального творчества, то, разумеется, "хэппи энд"— дело отнюдь не обязательное для него, но обязательным условием подлинного искусства является требование того, чтобы чувства и мысли создателя произведения были чувствами и мыслями человека, который активно и беззаветно любит жизнь и страстно ненавидит все то, что мешает ей двигаться естественно и даже угрожает самому ее существованию. А уж тут-то Высоцкий — на коне! Его творчество жизнелюбиво по самой сути своей, утверждение добра, низвержение зла—вот пафос его песен, всех до единой! Начиная от одной из ранних своих философски встревоженных вещей "Песни беспокойства" ("А у дельфина взрезано брюхо винтом..."), кончая самым последним стихотворением, в котором он с гордостью и спокойным достоинством заявляет о том, что ему есть с чем предстать перед Всевышним. Владимир Высоцкий бился за жизнь, неистово воюя против мертвечины во всех ее личинах и обличиях. Причины известности Высоцкого ясны. Движение времени лишь подчеркивает значимость его песен, его творческого опыта.

 

Большой опыт в этом отношении выработан и принадлежит, конечно, не только В. Высоцкому. Значительное количество создателей авторской песни следовало и следует тем же принципам, что столь блистательно воплощены им, ибо реалистический принцип этот — родовой для искусства в целом. Дело в том, что ареал его может быть сколь угодно широк — в меру многообразия авторских индивидуальностей (для одних — важнее факт, для других — собственное ощущение этого факта), но во всех случаях гармонически равновесной сердцевиной искусства является внутреннее равноправие и соподчинение изображаемой автором фактуры жизни и ее внутреннего смысла. Причем я имею в виду не грандиозный масштаб события, которому соответствует вселенское обобщение, а именно их художественную соразмерность. То есть речь сейчас применительно к песне идет о гармонии между категорией реальности и категорией обобщения, осмысления. Смешно, конечно, было бы утверждать, что такой-то автор относится исключительно к такому-то художественному крылу: творческие личности подвижны, многогранны, изменчивы. Так, например, А. Дольский в начале своего пути был явно выраженным романтиком, сказочником, певцом прекрасно-расплывчатых ценностей (куда входили дальние страны, королевство синих глаз, удивительный вальс, исполняемый городом, красота одиночества и т. д.), а ныне он стал сатириком, обличителем, обобщения которого несут сугубо социальную направленность (например, песня маленького чиновника, который лгал, подличал, унижал и был унижен, с рефреном "Как весь народ, как весь народ"). Такую же эволюцию (или период качания маятника?) проделал и А. Зарифьян от песен "Небо — для крыла", "Хорошо", "Песенка о сердце", "Осень", "Песенка о несбыточной мечте", "Спрашивайте, дети"— с ее вопросами: "Кто построил небо? Что за штука ананас?"— и им подобным романтико-лирическим поэзам до задорной песни о дурилах-начальниках и до лихой песни о проститутках, которую он с воодушевлением исполнил на Грушинском фестивале патриотической песни 1988 года в присутствии более 80 тысяч слушателей. О сходном же изменении творческой манеры можно говорить и по отношению к О. Митяеву (ср. "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались" и песню о душевных мучениях тюремного палача сталинских лагерей, также исполненную на Грушинском фестивале патриотической песни, но 1987 года).

 

Конечно же, и в этих случаях, и в других следует говорить, что в основе их творческих изменений лежит грозный первотолчок, полученный автором от самой действительности: более разительной эволюции, чем путь А. Галича, именно в этом плане не найти. Это, конечно же, эволюция прежде всего мировоззренческая. Вместе с тем другие авторы, например, Б. Окуджава, Ю. Визбор, М. Анчаров, Б. Вахнюк, В. Вихорев, Е. Бачурин, А. Городницкий, Н. Матвеева, А. Крупп, И. Михалев, и сколько еще иных, испытав те же тектонические толчки, которые, безусловно, породили существенные раздумья и корректировку их прежних общественных представлений, тем не менее –поэтику своего творчества не изменили. Вот почему с надеждой на появление отдельных монографических томов о наших авторах, где будут и тексты, и библиография, в этой книге я все же акцентирую внимание на общих для всего движения проблемах, которые, разумеется, находят

свое самое выразительное проявление в творчестве талантливых авторов.

 

С грустью оставляя для лучших времен подробный анализ творческой манеры таких глубоко почитаемых мною авторов и композиторов, как М. Анчаров, Е. Бачурин, В. Берковский, В. Ланцберг, Б. Вахнюк, А. Дулов, В. Егоров, А. Иващенко и Г. Васильев, И. Михалев, Л. Сергеев, и скольких еще, заслуживших любовь и популярность бардов, я остановлюсь сейчас на песнях только двоих; Ю. Визбора и А. Городницкого, хотя постоянно буду держать в виду многих и многих из этой же славной когорты. Так внутреннее строение выдающейся вершины становится понятнее при сравнении со всем породившим ее горным кряжем, а геологические особенности всей горной страны наилучшим образом выявляются в разрезах "главных", самых высоких гор.

 

2

 

Мне пришлось обратить внимание на то, что в тетрадках и блокнотах, куда любители самодеятельной песни переписывали полюбившиеся им вещи, по закону больших чисел можно было проследить четкую закономерность: своего рода равновесность заполнения песнями как лирического, так и эпического планов, как эмоционально-накаленных, так и шутливо-спокойных. Любопытно, что тут же закономерность легко обнаружить и в концертном репертуаре наиболее известных композиторов-исполнителей (А. Дулова, В. Берковского, С. Никитина, В. Качана) и наиболее серьезных исполнителей, и лучших ансамблей как в прошлом, так и в настоящем. К подобным же выводам о естественном и равноправном соотношении лирического и эпического в самодеятельной песне мы пришли бы, анализируя и концерты победителей всевозможных конкурсов в Москве, Ленинграде и других городах. На этих заключительных конкурсах исполняется все лучшее, что есть в самодеятельной песне, и там же как нельзя более наглядно, выражается все, характерное для явления. Я не мог не обратить внимания и на то, сколь отчетливо соблюдал этот же принцип и В. Высоцкий, начиная с самого первого своего публичного концерта в январе 1967 года в клубе <Восток>.

 

Обращаясь к творчеству Юрия Визбора и стремясь вычленить главное в его многообразном песенном наследии, мне хотелось бы подчеркнуть именно эту устойчивость, то есть концентрацию вокруг мощного нравственного ядра ореола всех возможных проявлений человеческой личности. Идеальное равновесие драматического и комического, лирики и эпоса, уверенности и раздумий, фактов и их осмысления — все это в той манере, которая специфична именно для русского национального характера, чуждого экзальтации и склонного к спокойному юмору,— вот что явило нам творчество Юрия Визбора.

 

Когда он умер — столь рано, я писал в газете <Менестрель> осенью 1984 года:

 

<Юрий Визбор ушел от нас. Юрий Визбор остался с нами. Он сохранится не только и не столько в нашей памяти – что память? — она забывчива. Он сохранится в той интонации, которая была уловлена им, сформулирована им и образовала чрезвычайно существенный элемент нашей общественной жизни.

 

Когда наиболее умные из профессиональных композиторов или поэтов-текстовиков сочиняют сейчас песни, в которых истинно-героическое содержание проявляется в повседневной, бытовой, подчас даже приземленно юмористической форме, нам слышатся <Кострома> или <Серега Санин>. Они идут путем Визбора, идут путем могучей национальной традиции, которую он развивал с таким талантом на самом современном уровне, которую так блистательно внедрил в нынешнюю культуру, когда действительно талантливые литераторы, киношники, драматурги, эстрадники за обычными ситуациями начинают раскрывать необычные глубины, когда слой за слоем выявляют они в будто бы простых случаях психологический драматизм, то в нашей памяти проступают <Монологи> Визбора, которые он написал раньше их, и его поэтика, растворившись животворными солями в общей почве, побуждает к росту все новые и новые прекрасные, непохожие друг на друга произведения разных родов искусства.

 

Подобно Владимиру Высоцкому, Юрий Визбор был многогранно талантлив, но по-своему, в своей индивидуальности, и след он оставил в большой жизни — свой, и память о нем будет особой.

 

Ушел от нас Юрий Визбор и навсегда остался с нами, среди нас. Его интонация звучит повсюду, мы живем в ней. Мы научились смотреть на мир его глазами, он будет жить, пока будет жить мудрость его таланта. А потому он незабываем".

 

С той поры о нем было написано и много, и хорошо, я имею в виду прежде всего составленный А. Азаровым содержательный многоаспектный том "Юрий Визбор" ("Физкультура и спорт", 1-е изд., 1986 г.) и богато иллюстрированную брошюру Д. Сухарева "Юрий Визбор", изданную Союзом кинематографистов в 1987 году. М<