Огненные часы и огненные будильники

 

Водяные часы долго еще оставались во Франции, да и в дру­гих европейских странах, редкостью. Лет через триста после Карла Великого можно уже было найти кое-где в богатых мона­стырях и во дворцах князей клепсидры с боем. Но большая часть монастырей и почти все население деревень и городов по-преж­нему обходились без часов.

Особенно трудно было жить без часов монахам. Восемь раз в сутки, через каждые три часа, колокола монастырей призыва­ли монахов к молитве. За утренней молитвой шли молитвы пер­вого церковного часа (по-нашему, 7, 8 и 9-й час утра), потом третьего часа (по-нашему, 10, 11 и 12-й час дня) и так далее, круглые сутки.

Ясно, что бедняге звонарю приходилось плохо. То и дело выглядывал он со своей колокольни, чтобы опреде­лить время по солнцу или по звездам. Но если солн­ца или звезд не было видно, приходилось ему по­ступать так, как поступал наш старый приятель мо­нах Августин, — мерить время числом прочитанных псалмов.

Был, правда, и другой, лучший способ. Время оп­ределяли по количеству масла, сгоревшего в лампе, или воска в свече. Одно время «огненные часы» ста­ли настолько употребительны, что на вопрос: «сколь­ко времени?» отвечали: «одна свеча» или «две све­чи». Ночь разделяли на три свечи, и сказать, что сейчас две свечи, было все равно, что сказать: про­шло две трети ночи. Были в ходу также лампы и свечи с делениями, которые служили для более точного от­счета часов.

Но масляные лампы того времени го­рели неровным, коптящим пламенем, све­чи были неодинаковой толщины. Поэто­му для измерения времени они не годи­лись. С ними мирились потому, что дру­гих часов не было: на безрыбье и рак ры­ба. Некоторые монастырские уставы, не мудрствуя лукаво, попросту советовали звонарям прислушиваться ночью к пению петухов.

В Китае, говорят, и сейчас еще пользуются «огненными будильниками». Из опилок и смолы делают прутик, который кладут в небольшую лодочку. Поперек лодочки на нитке вешают два медных шарика. Один конец прута зажигают. Когда пламя доходит до нит­ки, она сгорает, и шарики со звоном пада­ют в стоящую под лодочкой металличе­скую тарелку.

По церковным колоколам распреде­ляли в Париже свой день горожане. Са­пожники, обойщики, суконщики, позументщики кончали работу с первым ударом к вечерне.

Булочники пекли хлеб до заутрени. Плотники кончали ра­боту с первым ударом большого колокола церкви Нотр-Дам. В восемь часов вечера летом и в семь часов зимой колокола дава­ли сигнал: туши, огонь. И все поспешно тушили лампы и свечи и ложились спать. Любопытно, что в те времена, когда люди с таким трудом определяли время, когда ошибиться на целый час ничего не стоило, хитроумные мудре­цы ломали голову над вопросом: на сколько частей следует разделить час? Один, например, предлагал разделить час так: 1 час = 4 долям = 15 частям = 40 моментам = 60 минутам = 22 560 атомам. Другой с ним не соглашался и пола­гал, что час надо разделить таким обра­зом: 1 час = 4 долям = 40 моментам = 480 унциям = 5640 минутам.

Разумеется, вся эта чепуха давно за­быта. Только тогда, когда появились часы с гирями и маятником, стало воз­можно деление часа на минуты и се­кунды.

РАССКАЗ ВТОРОЙ

 

По всем углам торчали фарфоровые пасту­шки, столовые часы работы славного Леруа, коробочки, рулетки, веера и разные дамские игрушки, изобретенные в конце минувшего столетия вместе с Монгольфьеровым шаром.

Пушкин. Пиковая дама

 

Добыча крестоносцев

 

Кто изобрел часы с гирями, неизвестно. По всей вероятно­сти,  первые такие часы были привезены с Востока завоевателями Палестины — крестоносцами. Как во времена Гарун-аль-Рашида, арабы все еще были искуснее и образованнее европейцев.

В суровых залах рыцарских замков, закопченных факелами, в  которых ветер гулял, как в поле, появились роскошные турецкие ковры, шелковые ткани, пест­рые чубуки, кривые сабли из дамас­ской узорной стали. А вместе со всей этой азиатской роскошью, быть может, бы­ли завезены и часы с гирями.

По крайней мере, известно, что еще семьсот лет тому назад султан Саладин подарил своему другу императору Фрид­риху Второму искусно сделанные часы с гирями. Стоили эти часы пять тысяч дукатов — сумма огром­ная по тому времени.

Через пятьдесят лет после этого в одной из столиц Европы появились первые башенные часы. Король Эдуард Первый ве­лел поставить большие часы на Вестминстерской башне в Лондо­не, над зданием парламента. Это высокая четырехугольная баш­ня с остроконечным куполом, которая возвышается над всеми окрестными зданиями, как великан над карликами.

Триста шестьдесят ступеней ведут наверх к Большому Тому — так прозвали англичане свои первые часы.

Четыре века подряд Большой Том без устали отбивал время.

В туманные лондонские дни старая башня, как маяк среди моря, рассылала во все стороны свои глухие тревожные сигналы.

Время идет: спешите, спешите, спешите!

И, прислушавшись к этому мрачному голосу, члены парла­мента, которые восседали внизу в своих париках и мантиях, быть

может, откладывали в сторону гусиные перья и забывали на минуту о своих за­конах, налогах и пошлинах.

Потом место Большого Тома заняли другие часы — Большой Бен. Но о нем мы еще успеем поговорить дальше.

Вскоре после Лондона и в других го­родах Европы появились башенные часы.

Карл Пятый, король Франции, выпи­сал из Германии часового мастера Генри­ха де Вика, которому поручил поставить часы на башнекоролевского дворца в Париже. Восемь лет работал над построй­кой часов немецкий мастер. За то, что он присматривал потом за часами, ему было положено жалованье — шесть су в день — и отведено помещение в той же башне, где находились часы.

Через несколько лет другой мастер — на этот раз француз, Жан Жуванс, — построил часы для одного из королевских замков. На них имеется надпись:

 

Карл Пятый, король Франции,

поставил меня

с помощью Жана Жуванса

в лето тысяча триста восьмидесятое.

 

Жан Жуванс и Генрих де Вик — вот немногие из первых часовщиков, имена которых дошли до нас.

 

 

Часы и колодец

 

Многим из нас в раннем детстве часы казались живыми. Прислушаешься — кажется, что в них бьется маленькое сердце, а откроешь крышку — глаза разбегаются от всего этого движе­ния и мелькания множества колес и колесиков. Настоящая фаб­рика! И вся эта торопливая работа нужна только для того, что­бы передвигать двух маленьких лентяек — часовую и минутную стрелки, которые, на первый взгляд, и не думают двигаться.

На всякой фабрике есть двигатель — паровая машина, ди­зель или что-нибудь в этом роде, — который приводит в движе­ние все рабочие машины.

Должен быть такой двигатель и в часах — ведь не живые же они, в самом деле!

В наших часах двигатель — пружина.

В старинных часах двигателем была гиря. И сейчас еще таких часов достаточно.

Видали ли вы когда-нибудь колодец с воротом? Ворот — это вал, на который намотана веревка: один конец веревки при­креплен к вороту, а к другому привязано ведро. Вращая ворот за рукоятку, вы поднимаете ведро с водой. Но стрит вам упус­тить ведро, которое вы только что с трудом подняли, как оно стремглав полетит вниз, разматывая веревку и заставляя ворот и рукоятку с бешеной быстротой вращаться. Лучше вам в этот момент отойти подальше, не то рукоятка даст вам по рукам без всякой церемонии.

Возможно, что для изобретателя часов с гирей образцом по­служил именно колодец с воротом. Ведро напоминает гирю, а вращающаяся рукоятка — стрелку.

Но в колодце упущенное ведро летит вниз с огромной, все увеличивающейся быстротой; рукоятка вращается так быстро, что невозможно и сосчитать ее обороты.

А в часах стрелки должны двигаться медленно. Даже се­кундная стрелка движется не очень быстро, а ведь нам не секун­ды нужно мерить, а часы. И потом — стрелка должна двигаться равномерно, а не так, как рукоятка ворота, которая чем дальше, тем больше расходится.

Вот в этом-то и вся трудность. Нужно было придумать такое приспособление, которое задерживало бы разматывание веревки и падение гири и, кроме того, делало бы вращение вала равно­мерным. Такое приспособление — регулятор, который регули­рует, делает правильным ход часов, — есть во всех часах. Ведь и в пружинных часах регулятор необходим. Если натянутую, сжатую пружину отпустить, она развернется моментально, и часы сразу остановятся. Развертывание пружины тоже должно быть медленным и равномерным.

 

 

Несколько слов о зайцах

 

Для того чтобы понять, как был устроен регулятор старин­ных часов, мне пришлось вспомнить свои прогулки по Неве на пароходике.

При входе на пристань публику задерживала вертушка, или

турникет. Это приспособление, кото­рое не позволяло пассажирам вламы­ваться на пристань толпой, а застав­ляло их входить по одному. Такие же вертушки ставились при входе в общественные сады для того, чтобы удобнее было ловить зайцев — не четвероногих, конечно, а двуногих *. Когда вы проходите через вер­тушку, вы толкаете ее вперед. Вер­тушка поворачивается и закрывает путь тому, кто идет за вами.

Представьте себе теперь, что гиря, опускаясь, заставляет вращаться не только вал, но и соединенное с ним зубчатое ко­лесико.

Нам нужно как-нибудь задерживать, тормозить вращение этого колесика. А для этого мы будем задерживать зубцы ко­лесика так же, как вертуш­ка задерживает входящих в сад.

Здесь нарисовано это колесико. Вертушкой слу­жит здесь ось с  двумя ло­патками. Сейчас верхняя лопаточка застряла между двумя верхними зубцами. Зубец, которому лопаточка мешает пройти, толкает ее вперед. От этого ось пово­рачивается на пол-оборота, и нижняя лопаточка заст­ревает между двумя ниж­ними зубцами. Так дело идет и дальше. А для того чтобы колесику не так-то легко было вращать вер­тушку, на верхний конец оси насажен брус с двумя грузиками.

Если бы мы не постави­ли вертушку, гиря упала бы вниз. Но, заставив гирю вращать вертушку да еще

брус с грузиками, мы задали ей такую работу, что она будет опускаться медленно и равномерно — небольшими толчками.

Теперь можно рассмотреть часы в собранном виде. Вы, ко­нечно, узнаете здесь и гирю, и вал, и колесико с вертушкой (ко­лесико называется спускным, или ходовым, колесиком, а вер­тушка — балансиром).

Слева нарисована стрелка. Циферблат виден сбоку, поэтому цифры не нарисованы.

Вал, вращаясь, приводит в движение весь механизм — и стрелку и балансир. Для передачи движения поставлены две пары зубчатых колес. Слева одна пара передает движение стрел­ке, а справа другая пара заставляет вертеться ось спускного колесика.

Первые часы по сравнению с теперешними были очень прос­то и грубо сделаны и показывали поэтому время очень неточно. У них была только одна стрелка — часовая. Заводить их прихо­дилось по нескольку раз в день. Потому-то Генрих де Вик и дол­жен был жить в башне с часами, что они были капризны и при­ходилось за ними следить в оба.

Цифры на циферблате показывали от 1 до 24, а не так, как у нас — до 12. Один час они били после захода солнца, а 24 — на заходе следующего дня.

В старину началом суток считалась не полночь, как теперь, а время захода солнца.

Позже стали размечать циферблат, повторяя цифры от 1 до 12 два раза — для ночи и для дня. Но через некоторое время стали делать часы с нашим счетом.

Интересно, что теперь опять стали считать часы от 0 до 24. На железных дорогах этот счет принят уже давно. Правда, большинство все еще предпочитает говорить: «половина перво­го ночи», вместо того чтобы сказать: «ноль тридцать», или: «одиннадцать часов вечера» вместо: «двадцать три часа».

Шутка Большого Тома

Стенные часы, которые висят в моей комнате, не прочь иногда пошалить. Сегодня, например, они пробили в полдень не двенадцать, а четырнадцать.

Если это случается с нашими искусно сделанными часами, то, что же остается сказать о тех, которые служили нашим предкам?

 Такую шалость выкинул однажды Большой Том Вестминстера, который, вероятно,   на этот раз забыл, что он не маленький Том. Правда, эта шалость спасла жизнь человеку. Дело было так.

У королевского дворца в Лондоне стоял часо­вой. Опершись о мушкет, он думал о том, что ночь холодна и туманна и что сменят его еще не скоро.

Вдруг ему послышались приглушенные голоса. Он поднял голову и стал прислушиваться, при­стально вглядываясь в темноту.

Улицы тогда не освещались, и разглядеть что-либо было трудно.

Часовой сделал несколько шагов вдоль дворца, но шум больше не повторялся.

В это время раздался бой часов на Вестминстерской башне.

Большой Том был другом нашего мушкетера. Удары его колокола, казалось, сокращали время, которое тянулось томи­тельно медленно.

Часовой принялся высчитывать удары, отстукивая их при­кладом.

На этот раз Большой Том был в шутливом настроении — к двенадцати ударам он прибавил еще тринадцатый.

На другой день часовой был арестован. Оказалось, что на­кануне в полночь из покоев королевы было похищено драго­ценное ожерелье.

 Нашего приятеля обвинили в том, что он спал на посту и потому не слышал, как воры проник­ли с улицы во дворец.

Плохо пришлось бы бедняге, если бы ему не удалось доказать, что в полночь он не спал. Но, к счастью, он вовремя вспомнил тринадцать уда­ров Большого Тома.

Послали за часовщиком, который жил в Вест­минстерской башне.

Тот подтвердил, что действительно в полночь часы пробили тринадцать раз.

Против такого доказательства ничего нельзя было возразить, и мушкетера освободили. Так Большой Том спас своего друга.

Диковинные часы

 

Встарой Москве тоже был свой Большой Том — часы на Спасской башне в Кремле.

Часы эти были устроены совсем особенным образом.

Обыкновенно в часах вращается стрелка, а циферблат ос­тается неподвижным.

Тут было наоборот: циферблат вращался, а неподвижной оставалась стрелка.

Да и стрелка у часов была диковинная: в виде маленького солнца с лучами, которое было укреплено на стене над цифер­блатом.

В довершение всего, на циферблате было обозначено не две­надцать часов, как обычно, а целых семнадцать.

Как же это москвичи считали время по таким странным часам?

Ответ на этомы находим в записках путешественников. Вот что пишет о часах Спасской башни путешественник Мейерберг *:

«Они показывают часы дня от восхождения до заката сол­нечного... Русские разделяют сутки на двадцать четыре часа, но считают часы по присутствию или отсутствию солнца, так что при восхождении оного часы бьют один, потом продолжают бить до самого заката. После этого начинают счет с первого ночного часа вплоть до наступления дня... Когда бывают са­мые долгие дни, часы показывают и бьют до семнадцати, и тог­да ночь продолжается семь часов».

Вот какой сложный был тогда счет времени! Немудрено, что за часами требовался постоянный присмотр. Когда часов­щик, живший в башне, бывал навеселе, часы принимались ку­ролесить, сбивая с толку купцов в торговых рядах и писарей в приказных канцеляриях.

По ночам, когда на Спасской башне били часы, по всему городу начинался стук и трезвон.

«На всякой улице, — говорит Мейерберг, — поставлены сторожа, которые каждую ночь, узнавая время по бою часов, столько же раз колотят в сточные желоба или в доски, чтобы стук этот давал знать об их бдительности шатающимся по но­чам негодяям».

Что стало со старыми часами Спасской башни, неизвестно. В XVIII веке на башне были уже установлены другие часы, вы­писанные по приказу Петра из Голландии.

Великаны и карлики

 

Обратили ли вы внимание на то, что вещи растут?

Двести лет тому назад трехэтажный дом был редкостью, а сейчас в Америке строят дома в сто этажей и больше *. Пер­вый пароходик был карликом по сравнению с теперешними оке­анскими гигантами. Примеров можно найти сколько угодно.

С часами было наоборот. Первые механические часы были огромными башенными часами, гири которых весили несколько десятков пудов.

Прошло много лет, прежде чем часы уменьшились до раз­меров стенных, настольных и карманных.

Большому Тому было уже двести лет, когда по велению короля Франции Людовика XI были изготовлены первые пе­реносные часы. Были они все же не очень маленькими, во всяком случае, не карманными. Во время путешествий короля ящик, в котором помещались часы, навьючивался на спину лошади. Особый конюх, Мартин Герье, должен был за пять су в день ухаживать за лошадью и за часами. По-видимому, он был мастер и по той и по другой части. Любопытно, не путал ли он своих обязанностей и не пробовал ли иногда кормить часы овсом или заводить лошадь.

Около 1500 года появились, наконец, карманные часы. Изо­брел их часовой мастер немецкого города Нюрнберга Петер Генлейн. Говорили, что он еще мальчиком удивлял всех своими спо­собностями.

И в самом деле, задача была под силу только очень способ­ному человеку.

Самая большая трудность была в том, чтобы заменить гирю каким-нибудь другим двигателем. Петер Генлейн приспособил для этого пружину.

 Главное свойство пружины — упрямство. Как бы ее ни скручивали, она всегда будет стремиться раскрутиться. Вот этим-то свойством и решил вос­пользоваться Петер Генлейн.

В глубине механизма карманных часов спря­тана круглая плоская коробочка, сделанная из латуни.

Это «барабан», домик, в котором помещается двигатель ча­сов — пружина. Один конец пружины — внутренний — непо­движен; он прикреплен к оси, на которой сидит барабан. Дру­гой — наружный — прикреплен к стенке барабана.

Чтобы завести часы, мы вращаем барабан и тем самым за­кручиваем пружину, а наружный кончик заставляем описывать круги. Но только мы предоставили пружину самой себе, она начинает разворачиваться, наружный кончик ее возвращается на прежнее место, а вместе с ним и барабан делает столько же оборотов назад, сколько раньше сделал вперед.

Вот и весь фокус.

Несколько зубчатых ко­лесиков передают вращение барабана стрелкам — так же, как в часах с гирей.

Для того чтобы замед­лить разворачивание пру­жины, Петер Генлейн вос­пользовался таким же ба­лансиром, какой делали в больших часах.

На этой странице нари­сованы железные часы, сде­ланные, вероятно, самим Генлейном. Задняя крыш­ка часов снята, так что можно рассмотреть механизм. Справа — большое зубчатое колесо, которое сидит на той же оси, что и барабан. Барабан находится под ним. Это зубчатое колесо служит для завода. Ключ насаживают на четырехугольную ось маленького колеси­ка и вращают его, а колесико, в свою очередь, вращает большое колесо и барабан. Другие колеса, передающие движение стрел­ке, спрятаны под пластинкой, закрывающей от нас внутрен­нюю часть механизма. Налево — маленький балансир с дву­мя грузиками, вроде того бруса с грузами, который был в боль­ших часах.

Стрелка только одна. Часового стекла не было. Над каждой цифрой — шишечка, для того чтобы в темноте можно было на­щупать, который час.

Шишечки нужны были еще вот почему. В старину считалось очень невежливым смотреть на часы, находясь в гостях. Если вы взглянете на часы, хозяева могут подумать, что они вам надоели. Поэтому, когда гость собирался уходить, он опускал руку в карман своего камзола и незаметно нащупывал стрелку и шишечку, около которой она стояла.

Три сестры — три стрелки

 

Ни одна вещь на свете не остается неизменной. Переходя из года в год, из века в век, вещи меняют форму, делаются то бо­льше, то меньше, то сложнее, то проще. У каждой мелочи, у каждой безделки — своя длинная история.

Достаньте-ка свои карманные часы и положите их на стол перед собой. Что вы видите? Циферблат с двенадцатью цифра­ми, три стрелки, часовое стекло, головку для завода. Кажется, что все это так и появилось целиком на белый свет. Но это толь­ко кажется так.

У циферблата — одна история, у стрелки — другая, у часо­вого стекла — третья, у головки для завода — четвертая.

Возьмите, например, стрелки. Из трех сестер — трех стре­лок — самая старшая часовая. Ей уже много веков. Минутная стрелка помоложе. Она появилась около 1700 года. А самая младшая сестра — секундная стрелка. Она родилась лет через шестьдесят после минутной.

А часовое стекло? У первых карманных часов стекла не было. Стекло появилось только в начале XVII века.

Головка часов сначала служила только для подвешивания, а заводили часы не головкой, а ключом.

Почему же часы так менялись? Почему, например, часовая стрелка старше минутной, а минутная старше секундной?

Дело тут в том, что в старину, в XIV — XV веках, довольно было и одной стрелки — часовой. Тогда не было надобности в точном измерении времени. Люди тогда редко пускались в путь — не было хороших дорог, хороших повозок.

В городах было тихо и безлюдно, только изредка ярмарка оживляла городскую площадь. Странствующие купцы обходили владения помещиков, продавая вывезенные из Азии пряности, краски, лекарственные травы. Товары везли из далеких стран месяцами и даже годами. Люди жили не торопясь, не учитывая и не рассчитывая своего времени. Первые карманные часы были всего лишь красивыми и дорогими игрушками.

Но время шло, и жизнь менялась. Развивалась и росла тор­говля. Все чаще и чаще уходили в плавание корабли — за за­морскими товарами. В поисках морского пути в Индию купцы-мореплаватели достигли экватора, обогнули Африку, открыли Америку, проникли в сказочную Мексику. Из только что откры­тых стран пошли в Европу флотилии, груженные серебром, зо­лотом, перцем, гвоздикой, кофе. В Африке началась охота на

негров. Черных невольников повезли тысячами в Америку, на плантации.

На верфях громче застучали молотки. Между городами про­легли новые дороги. И города стали другими. Запестрели вы­вески лавок. Рядом с маленькими мастерскими ремесленников появились большие мастерские — мануфактуры с десятками и сотнями рабочих. И, наконец, завертелись валы первых машин.

Так менялась жизнь в течение веков, делаясь все более то­ропливой, шумной, деловой. Люди все больше и больше привы­кали дорожить своим временем.

Если в XV веке довольно было только одной часовой стрел­ки, то в XVIII веке это уже никого не устраивало. И вот появ­ляется минутная стрелка, а потом и секундная. Часы перестают быть игрушкой. Теперь, в XX веке, ни один корабль не уходит в море без точного хронометра, ни один поезд не отходит без расписания, ни одна фабрика не работает без точного распре­деления времени.

Еще не так давно чуть ли не вся наша страна жила не по часам, а по солнцу. У нас не было своих часовых фабрик. В де­ревне часы были редкостью. С тех пор страна изменилась. Часы стали нужны не только городу, но и деревне, не только заводу, но и колхозу. В первую же пятилетку начато было в СССР фаб­ричное производство часов.

Теперь часы — одна из самых необходимых вещей у нас в стране. Лучшие работники у нас — это те, которые умеют пользоваться своими часами, которые научились считать время не только минутами, но и секундами.