Глава 37. «Соборная церковь» по-иезуитски

 

Уже первые шаги Франциска на троне были призваны продемонстрировать новаторский характер его понтификата: назвав себя «епископом Рима», а не папой, он отказался от большей части торжественных мероприятий, связанных с интронизацией, и поселился не в Апостольском дворце, а в доме св. Марты, в котором проживают те, кто имеет какие-либо дела при Св. Престоле. Но это была лишь заявка на новый курс и на переход к изменениям системы управления и перестройки всей структуры Св. Престола в целях выведения его из-под влияния старых внутри-церковных кланов и формирования нового облика церкви.

 

 

«Совет 9»

 

Речь шла о реформе Римской курии, направленной на децентрализацию и интернационализацию руководства, до сих пор считающегося «слишком римским». Как откровенно заявил пресс-секретарь Ватикана Фредерико Ломбарди, курия, в отличие от прежних времён, больше не будет централизованным органом управления. Число кардиналов в ней было решено сократить, а структуру — упростить путём объединения и укрупнения её учреждений (создать что-то вроде Совета министров). За модель, скорее всего, могла быть взята система управления Ордена иезуитов, где ещё в 2011 году произошла перестройка курии, в которой были учреждены три главных секретариата (правосудие, обучение и сотрудничество с другими службами) и ещё один, отвечающий за поддержание особых форм апостольской деятельности иезуитов.

Первое, что сделал Франциск, — это создал консультативный орган, на который он мог бы опереться в ходе разработки и проведения реформ. В апреле 2013 года был сформирован Совет из 8 кардиналов, официально утверждённый в сентябре как Совет кардиналов (Consilium Cardinalium Summo Pontifici), превратившийся в итоге в «Совет 9»[921]. Призванный представлять «Вселенскую Церковь», а не Рим, он объединил представителей не Римской курии, а поместных церквей пяти континентов, которые пользуются особым доверием понтифика, поддерживают его взгляды и должны фактически уравновесить влияние Курии. Именно этот Совет стал готовить пересмотр апостольской конституции 1988 года Pastor Bonus («Добрый Пастырь»), посвящённой устроению Римской курии, и разработку переходного периода.

В такой же постоянно действующий консультативный орган понтифик решил превратить и Совет генерального секретариата Синода епископов. С должности его генерального секретаря был смещён занимавший этот пост на протяжении 9 лет архиепископ Николау Этерович, а вместо него поставлен верный папе Лоренцо Бальдиссери, который в итоге стал одним из наиболее ревностных поборников идеи реформирования церковного учения о браке. На первой же консистории, проведённой Франциском, Бальдиссери был возведён в кардинальское достоинство.

 

 

Кардинал Лоренцо Бальдиссери

 

Был назначен также новый госсекретарь Ватикана — архиепископ Пьетро Паролин (с февраля 2014 г. — кардинал), имеющий богатый опыт дипломатической работы в качестве заместителя госсекретаря по отношениям с государствами и призванный придать внешнеполитическому курсу Св. Престола ещё более ярко выраженный глобальный, экуменический характер. Он представлял Ватикан при решении деликатных вопросов, связанных, в частности, с ядерной энергетикой (Иран), Северной Кореей, Вьетнамом, Китаем и пр. На одном из файлов из Посольства США в Риме, опубликованных Дж. Ассанжем на портале WikiLeaks, было отмечено, что «Паролин — лучший собеседник, который когда-либо был у Вашингтона в Ватикане». Он характеризуется как «хорошо информированный и осторожно откровенный» человек[922]. Как выразился один из ватикановедов, папа доверяет ему на тысячу процентов.

 

 

Архиепископ Пьетро Паролин

 

В октябре папа провёл первую встречу с Советом кардиналов для обсуждения бюрократических реформ Ватикана, а в ноябре 2013 года, по случаю закрытия Года Веры, опубликовал своё первое папское обращение (увещание) Evangelii gaudium («Радость Евангелия»)[923], в котором фактически была изложена программа перестройки устройства церкви, конкретизированной в папской речи от 17 октября 2015 года, посвящённой 50-летию учреждения Синода епископов (1965 г.). Речь шла о настолько серьёзных изменениях, что некоторые оценили их как революционные[924].

Одна из ключевых мыслей его послания — «безотлагательное церковное обновление». Заявив, что содержание его текста имеет программное значение, он призвал к устранению дефектов церкви, к пастырскому и миссионерскому «обращению». Напомнив, что «церковное обращение» ещё II Ватиканский собор понимал как «открытость к постоянному самореформированию ради верности Иисусу Христу», он уточнил, что речь идёт о таком миссионерском выборе, который способен «всё преобразить, чтобы устои, стиль, график дел, способ общения и все церковные структуры были бы подходящим руслом для евангелизации современного мира, а не для самосохранения». Соответственно, пастырское служение должно стать более активным и открытым, чтобы те, кто занят им, могли «выходить» к людям, адаптироваться и проявлять гибкость и миссионерскую изобретательность.

Это касается и папства, которое должно думать о своём обращении, в связи с чем Франциск поднял вопрос о первенстве и необходимости «благотворной децентрализации». Он напомнил, что ещё Иоанн Павел II просил, чтобы ему помогли найти «такую форму первенства, которая позволила бы, никоим образом не отступая от его прямого предназначения, быть готовым к любым новым ситуациям», и II Ватиканский собор указывал на необходимость того, чтобы «коллегиальный дух осуществлялся в конкретных делах». Но с тех пор никакого продвижения не было, поскольку был «недостаточно прояснён статус конференций епископов в качестве субъектов, наделённых конкретными полномочиями, включая определённую доктринальную власть» [925].

Напомним, что само слово «коллегиальность» применительно к корпусу епископов появилось в Католической церкви в конце 50-х годов. До этого говорили только о вселенской юрисдикции папы, который, как викарий Христа, обладает полнотой власти. Затем на II Ватиканском соборе в ходе редактирования текста Догматической конституции Церкви Lumen Gentium прописали, что коллегия епископов обладает властью, но «лишь совместно с римским понтификом, преемником Петра, в качестве её главы, причём в неприкосновенности остаётся первенство его власти». Но поскольку это ставило под вопрос юридический примат папы, оставляя ему только примат чести, и размывало основы католического учения о Церкви, II Ватиканский собор не пошёл дальше. Однако вопрос о раздвоении верховной власти в церкви так и остался: с одной стороны, единоличная власть папы, с другой — власть коллегии епископов во главе с папой. Чтобы частично смягчить этот коллегиальный аспект, к Догматической конституции добавили «разъяснительную записку». В итоге указанная коллегиальность свелась к деятельности информационно-совещательного органа — Синода епископов и к некоторому расширению полномочий национальных Конференций католических епископов. В дальнейшем опасение того, что коллегиальность обернётся слишком вольными и различающимися толкованиями веры, привело к тому, что Иоанн Павел II и Бенедикт XVI ограничили её проявление, восстановив централизм[926].

 

 

Выступление папы Франциска c речью, посвящённой 50-летию учреждения Синода епископов

 

Франциск вновь поднял вопрос о коллегиальности. В своей речи 17 октября он пошёл уже дальше и заговорил о «Соборной церкви» (в Католической церкви для обозначения собора используется слово «синод», соответственно, «синодальный» — значит «соборный»)[927]. Начал свою речь он с того, что с самого начала понтификата придавал Синоду особое значение, поскольку тот является одним из самых ценных аспектов наследия II Ватиканского собора. Напомнив, что его предшественники говорили о том, что коллегиальная пастырская ответственность могла быть выражена в Синоде ещё полнее, он подчеркнул: «Путь соборности и есть тот путь, которого Бог ожидает от Церкви третьего тысячелетия. То, чего Господь просит у нас, в определённом смысле уже содержится в слове «Синод».

Совместный путь мирян, пастырей и римского епископа — это концепция, которую легко выразить словами, но не так просто осуществить на практике».

Папа выделил необходимость «распознавания новых путей, открытых Синодом (Собором) в Церкви», поскольку Народ Божий свят в силу помазания, полученного от Бога и сделавшего его «безошибочным в вере». «Соборная церковь — это Церковь слушающая, она осознаёт, что слушать значит больше, нежели слышать. Это — взаимное выслушивание, когда каждому есть чему научиться. Верный народ, Коллегия епископов, епископ Рима: каждый слушает других и все слушают Святого Духа». Синод епископов — это «точка, где сходится эта динамика слушания на всех уровнях церковной жизни», через отцов Синода «епископы действуют как подлинные хранители, толкователи и свидетели веры всей Церкви». И то, что Синод слушает епископа Рима, призванного высказаться «как пастырь и учитель всех христиан», не ограничивает его свободу, так как папа выступает как «вечный и видимый принцип единства».

Заявив, что «Церковь и Синод — это синонимы», понтифик указал: «Соборность как основополагающее измерение Церкви определяет рамки для наиболее верного истолкования самого иерархического служения. Если мы поймём, что… Церковь не что иное, как совместный путь Божьей паствы на тропах истории, навстречу Христу Господу, то мы поймем и то, что внутри Церкви никто не может быть «возвышен» над другими. Напротив, в Церкви необходимо, чтобы кто-то «принизился» для служения братьям на этом пути». Христос, основав Церковь, поставил во главе её Синод апостолов, в котором апостол Пётр является «камнем» (Мф.), который должен утверждать братьев в вере. Но те, кто осуществляют власть, называются «служителями», и согласно первоначальному смыслу, они — наименьшее из всех. «Для учеников Христа единственным авторитетом является авторитет служения, а единственной властью является власть креста», поэтому преемник Петра — это «раб рабов Божиих».

Исходя из этого, Франциск дал своё понимание отношений между епископами и папой: «Епископы объединены с епископом Рима связью епископального собщества и в то же время подчинены ему иерархически как главе Коллегии». Таким образом, ничего не сказав о полной и всеобщей власти одного папы и объяснив, что епископы должны подчиняться папе только как главе Коллегии, Франциск показал, что он собирается преодолеть раздвоение верховной власти в пользу коллегии епископов во главе с папой за счёт юридического примата папы (о том, собирается ли он менять при этом Конституцию о Церкви, он не сказал).

Говоря о «Соборной церкви», Франциск выделил три уровня осуществления соборности. Первый — это органы, непосредственно связанные с народом, далее — представленный национальными Конференциями епископов, и, наконец, уровень Вселенской Церкви, — Франциск заявил, что «нежелательно, чтобы папа заменял собой поместные епископаты в распознавании проблем на их территориях». В этом смысле понтифик заявил о необходимости «благотворной децентрализации».

Очевидно, что главное значение предпринимаемой Франциском реформы — это интерес экуменического сближения, поскольку именно папский примат власти является главным препятствием для «христианского единства», и именно этот вопрос стоял в центре обсуждения документа Богословской комиссии между католиками и православными, которая в последние годы обсуждала документ. На это указал и сам понтифик, подчеркнув: «Намерение построить Соборную церковь наполнено экуменическими устремлениями. По этой причине, обращаясь к делегации Константинопольского патриархата, я недавно напомнил об убеждённости в том, что «внимательное изучение того, каким образом в жизни Церкви взаимодействуют принцип соборности и служение того, кто первенствует, явит собой значительный вклад в прогресс отношений между Церквами»». Не случайно и в интервью иезуитскому журналу La Civiltà Cattolica Франциск заявил: «Мы можем больше научиться у православных смыслу коллегиальности епископов и традиции соборности».

Ради этого «прогресса», Франциск, ничего не говоря о примате власти, выделяет примат чести: «Я убежден, что в Соборной церкви осуществление первенства св. Петра может быть лучше освещено. Папа не стоит в одиночку над Церковью, но он находится в ней как крещёный среди крещёных, находится внутри коллегии епископов как архиерей среди архиереев, одновременно призванный — как преемник апостола Петра — управлять Церковью Рима, которая председательствует в любви над всеми церквями».

Но взгляд папы охватывает также всё человечество: «Соборная церковь подобна знамени, поднятому среди народов (ср. Ис. 11, 12) в мире, который говоря об участии, солидарности и прозрачности в управлении обществом, часто вверяет участь целых народов в алчные руки узких господствующих групп». Она «идёт вместе» с людьми, участвует в исторических перипетиях и «может помочь гражданскому обществу возрастать в справедливости и братстве».

 

 

Теолог Ганс Кюнг

 

В связи с призывом к возвращению к «коллегиальности», к переосмыслению папского первенства и передаче доктринальной автономии епископским конференциям встал вопрос и о догмате о непогрешимости папского учения. Сам Франциск никогда не упоминал о нём, хотя первое, что он сказал, выступая на конклаве после своего избрания, было: — «Я грешник». Зато некоторые богословы заговорили о необходимости обсуждения и этого догмата.

Начало этому положил известный церковный реформатор-модернист, профессор Тюбингенского университета Ганс Кюнг, сыгравший, как мы писали, важную роль в подготовке документов II Ватиканского собора и разработке «глобальной этики», подвергавший жёсткой критике последних пап за их нерешительность в проведении в жизнь решений Собора. Теология Кюнга очень близка к протестантской. В силу чего он является сторонником абсолютного экуменизма и глобальной реформы Католической церкви как на доктринальном, так и на пастырском уровнях.

Его цель — раздогматизировать Церковь и утвердить такое новое пастырство, которое будет полностью адаптировано к взглядам современного человека. В одной из своих статей он выступил решительно за снятие запрета брака для священников, за рукоположение женщин и за новые очень либеральные дисциплинарные нормы для мирян[928]. Избрание Бергольо он встретил с радостью, считая, что это «наилучший из возможных шансов», поскольку с ним связана надежда на новое «аджорнаменто» церкви, которое будет осуществлено по протестантской доктринальной модели и устранит догмат о непогрешимости папы, который так яростно отвергался Лютером.

В марте 2016 года он обратился со «срочным призывом» к понтифику, чтобы тот позволил начать «свободную и открытую дискуссию» по всем нерешённым или неясным вопросам, связанным с догмой о непогрешимости. В обращении его говорилось: «Проблематичное 150-летнее наследие Ватикана могло бы, таким образом, быть подвергнуто честной оценке и приведено в соответствие со Священным Писанием и с экуменической традицией. Речь идёт не о тривиальном релятивизме, подрывающем этическую основу Церкви и общества. Но и не о безжалостном, отупляющем, основывающемся только на букве догматизме, мешающем полному обновлению жизни и учения Церкви и блокирующем серьёзный прогресс в экуменизме… Под вопросом само благополучие Церкви и экуменизма»[929].

Кюнг выдвигал уже такое предложение и раньше и вспоминал, что папа Иоанн XXIII, выступая однажды перед студентами Греческого колледжа в Риме, заявил: «Я не являюсь непогрешимым. Я непогрешим, лишь когда даю торжественное определение ex cathedra, но я никогда не буду давать определение ex cathedra»[930]. Но в 1975 году Конгрегация доктрины веры выпустила предупреждение по поводу двух книг теолога, в которых было заявлено, что они содержат мнения, расходящиеся с доктриной Церкви и, в частности, ставящие под сомнение догмат о безошибочности учения Церкви.

Однако при Франциске ситуация изменилась, и, как сообщил Кюнг в интервью американскому еженедельнику National Catholic Reporter, понтифик ответил теологу не через секретаря, а послав ему личное письмо (с обращением «мой дорогой брат»), в котором оценил его мысли и не наложил никаких ограничений на будущую дискуссию. «Я думаю, — добавил Кюнг, — сейчас настоятельно необходимо использовать эту новую свободу для продвижения вперёд в догматических определениях, которые являются причиной разногласий внутри Католической церкви и в отношениях между другими христианскими церквями». То есть и здесь налицо экуменический смысл планируемых изменений. Интересно также, что обновленческий порыв Франциска косвенно поддержал и «папа на покое», поскольку в феврале 2014 года он послал Кюнгу письмо, в котором выразил свою «признательность, что он связан едиными взглядами и сердечной дружбой с папой Франциском» и что он считает, что «его единственным и последним долгом является поддерживать этот понтификат своими молитвами»[931].

Очевидно, что все разговоры о «соборной церкви» носят чисто прагматичный характер. «Благотворная децентрализация» нужна понтифику не для возрождения духа истинной соборности, но для поощрения центробежных тенденций и дальнейшего размывания христианского учения, отвественность за которое понтифик снимает с себя в соответствии с принципом «кто я такой?». Если каждая епископская конференция будет обладать доктринальной властью, то очень скоро в различных странах сложатся свои собственные и, возможно, даже противоположные друг другу учения в области веры и нравственности, что положит конец вероучительному единству Церкви (а ведь внутри неё уже действует такое совсем не католическое сообщество, как Англиканская прелатура). Но это совсем не волнует папу Франциска, озабоченного как раз чрезмерной унификацией. В одном из выступлений, подчёркивая необходимость плюрализма, он заявил: «То, что кажется нормальным для епископа одного континента, может оказаться странным или почти скандальным — почти — для епископа другого континента; то, что рассматривается как нарушение права в одном обществе, может считаться очевидным и незыблемым — в другом; то, что для одних является свободой совести, для других может быть только смутой. В реальности культуры очень сильно отличаются друг от друга, и каждый главный принцип — а как я сказал, догматические вопросы точно определены учением Церкви — каждый главный принцип должен быть приспособлен к культуре, если хотят, чтобы его соблюдали и применяли». То есть, исходя из любимого принципа иезуитов — «инкультурация», — готов принять различные толкования положений веры и нравственности, что может привести, действительно, к формированию разных национальных церквей и обернуться раздорами и хаосом.

Декларативной стала и «коллегиальность». Заявив о своей приверженности к ней, понтифик дал понять, что он будет более активно привлекать епископат к участию в определении стратегии церкви и обрушился с критикой на Римскую курию, которую он стал обвинять в непрофессионализме, нарциссизме и других недостатках. В одном из выступлений он назвал её «громоздкой бюрократической инквизиционной структурой», поражённой пятнадцатью болезнями, в том числе «духовным Альцгеймером»[932]. Но, при всей справедливости критики бюрократической машины Св. Престола, уже с первых шагов понтифика выявилось, что за его внешней демократичностью и открытостью скрывается характерный для иезуитов авторитарный стиль управления, при котором основные решения принимаются единолично папой. Игнорируя мнения работников курии и ограничивая их влияние на церковную жизнь, он стал обсуждать реформу церкви не коллегиально, но с узким кругом доверенных лиц, не имеющих значимого официального статуса, с Советом кардиналов, который уже прозвали «синедрионом кардиналов», а также с привлечёнными внешними международными экспертами, как правило, светскими лицами.

Возведя в принцип кумовство, понтифик стал ставить на епископские кафедры и на ответственные церковные должности близких к нему людей и знакомых, не считаясь с их моральными качествами и способностями. Лицемерными оказались и провозглашённое возвращение к образу «древней Церкви», и борьба против клерикализма, прикрываясь которыми понтифик стал навязывать внешнее упрощение: священству — толерантное отношение к миру сему, а мирянам — запанибратское отношение к духовенству. По модели «Опус Деи» ставка была сделана на прогрессивных мирян, призванных заменить собой уходящее консервативное духовенство.

Тот же прагматичный подход и голый расчёт присутствует и в отношении Православной Церкви. Когда папа делает заявления, что они могут «больше научиться у православных смыслу коллегиальности епископов и традиции соборности», когда он пытается предстать в виде «первым среди равных», выделяя лишь первенство чести, он надеется стать «своим» для православных, убрав, таким образом, препятствие для воссоединения в «Единой Церкви». Однако древний примат чести римской кафедры основывался на духовном авторитете епископа как хранителя чистоты православной веры, теперь же он выводится из еретической идеи преемства апостола Петра как «князя апостолов» и превращается в пустую формулу, призванную стать богословской ловушкой для «разделённых христиан». Абсолютная власть папы останется в силе, но не будет афишироваться, что сделает её более эффективной, так как позволит управлять изнутри всем «христианским сообществом».

Показательны в этом плане слова кардинала Курта Коха, сказанные им в ходе встречи с членами комиссии «Pro Oriente» в октябре 2013 г.: «Необходимым условием для заслуживающего доверия усиления принципа соборности в Католической Церкви является успешный экуменический диалог с Православной Церковью. Одновременно Православная Церковь также должна принять во внимание, что папский примат на универсальном уровне в Церкви не только возможен и богословски легитимен, но, с точки зрения единства, даже необходим, ведь без папства и Католическая Церковь давно бы развалилась на отдельные национальные Церкви».