I Brought You My Bullets, You Brought Me Your Love.

Небо над Нью-Уиндзором в северной части Нью-Йорка было усеяно тучами и хмурилось. Надвигалась буря, облака цвета чернил кружились высоко в небе. Собирался проливной дождь.

В Nada Studios – на самом деле это был маленький, ничем не примечательный домик, принадлежавший родителям Джона Наклерио, создателя лейбла, - Джерард Уэй стал генератором проблем. Был март 2002, и My Chemical Romance завершили половину своей первой студийной сессии, они корпели над демо перед тем, как начать работу над оставшейся частью их первого дебютного альбома.

Абсцесс в зубе Джерарда служил причиной дикой боли, которая мучила его вот уже несколько недель. Он жаловался и стонал от боли, на минуту ему даже показалось, что у него опухоль мозга. Наконец, в середине сессии он отправился в больницу, получив необходимую помощь.

Он вернулся пьяным, что-то невнятно бормотал, его мозг ослабел обезбаливающих препаратов, весь рот был в крови. Времени было мало, как и денег, в графике ребят не было времени на то, чтобы позволить Джерарду отдохнуть. Тем временем вызванная обезбаливающими затуманенность разума едва помогала. Его обезбаливающие таблетки кто-то спрятал.

Злой и изнывающий от боли, он расхаживал по маленькой студии, не имея никакого настроения петь. Он должен был записать вокал к песне, которая впоследствии стала одной из самых значимых ранних песен My Chemical Romance – ‘Vampires Will Never Hurt You’. Но ничего не происходило. Тогда Алекс Сааведра, который продюссировал сессию, взял дело в свои руки.

Он подошел к вокалисту и успокаивающе обнял его. Потом он сделал шаг назад, ударил Джерарда прямо в челюсть и сказал: «А теперь иди и пой».

Джерард был в ярости. Ослепленный злобой и шокированный поступком Алекса, он вошел в комнату записи. Спустя пару секунд он выплескивал все, что было внутри, в микрофон. «Я был взбешен», - признает он. «Я подошел к микрофону и ударил по нему рукой».

Всю боль, которую он чувствовал, он выплеснул в песню. Разозленный тем, что его ударили, взбешенный тем, что его обезбаливающие спрятали и вне себя от боли, он буквально сошел с ума. Вокал становился все безумнее с каждым его выкриком, он во весь голос распевал поэтичный текст песни.

«Потом Джон (Наклерио), техник, сказал: «Черт, это шикарно… Давай еще раз? Я только все подготовил», - вспоминает Джерард. «Я воскликнул: «Да черт вас дери!»

Но он сделал это снова. Он пел из последних сил, был готов все бросить, он разрывал себя на части. «Это звучало словно яд. Это звучало так, будто взебешенный парень хочет разорвать себя в клочья. Это было превосходно», - говорит Джофф Рикли, который тоже продюссировал альбом.

Записанный вокал был далек от идеала, и хоть он был предназначен для демо, в нем было что-то злобное, прекрасно насильственное. В ту запись были вложены самые искренние, сильные и яростные эмоции.

«Ничто не превзойдет запись ‘Vampires’. Даже то, на что мы потратили кучу денег», - говорит Джерард несколько лет спустя. «Мы боялись, что ‘Vampires’ выйдет не очень хорошей. Но это лучшее, что мы, черт возьми, когда-либо слышали. После этого мы сели в фургон, приехали домой и не могли перестать слушать эту песню. Это была самая громкая, грубая, мрачная, самая мелодичная песня, которую я когда-либо слышал. Она была восхитительна».

И все это началось с удара кулаком в челюсть.

«Иногда всем нужно хорошенько получить по лицу», - говорит Сааведра.

 

Первый опыт My Chemical Romance записи в студии должным образом был важным. Они ездили в Nada только для того, чтобы записать демо ‘Vampires Will Never Hurt You’. Была идея отложить трек на месяц в сторону, а потом начать работать над ним с Рикли, который стал продюссером полного альбома. Но два ключевых момента изменили все.

Первым был тот удар в челюсть. Вдохновленный историями и идеями для комиксов, которые он писал в родительском подвале, Джерард играл с различными персонажами и сюжетами в текстах песен, используя их в студии для того, чтобы сделать вокал эмоциональнее. Удар в челюсть помог Джерарду вжиться в роль.

«Тот удар был словно метод игры, только очень странный», - говорит Джерард. «Песня была о чем-то очень темном. Оглядываясь назад, мне кажется, она о ранних признаках моего алкоголизма и о том, как я чувствовал, что впустую трачу свою жизнь. Она о том, каково это – чувствовать себя подонком».

Ее запись была настолько страстной, что, несмотря на то, что это должна была быть запись демо, My Chemical Romance решили, что используют ее и для альбомной версии. Вскоре она стала центральным винтиком альбома, который они вот-вот должны были написать - I Brought You My Bullets, You Brought Me Your Love. Этот альбом дал старт их карьере.

Вторым ключевым моментом стало то, что Рэй пробовал сплести разные части, о которых он мечтал, в ‘Vampires Will Never Hurt You’. Рикли и Сааведра пытались настоять на том, чтобы My Chemical Romance взяли еще одного гитариста. Они чувствовали, что если Рэй вложит в альбом все свои идеи, ему будет трудно играть

песни на концертах. Рэй отказывался, убеждая Рикли в том, что он «просто будет выбирать между важными частями и не очень». Рикли все же сказал, что «если будут важные части, то не следует ставить их в альбоме на первое место». Мысль о принятии в группу еще одного гитариста пришла к Рэю в голову тогда, когда он работал над своими партиями в Nada. И случилось так, что идеально подходящий на роль гитариста человек оказался прямо у них под носом.

Фрэнк Айеро, все еще фронтмен Pencey Prep, пришел в студию только для того, чтобы провести время с ребятами. Он пару раз записывал нечто вроде бэк-вокала, но в основном он сидел на диване и курил. Когда встал вопрос об еще одном гитаристе, Фрэнк был под кайфом и тут же начал волноваться, что они попросят его попробывать, ведь он был не в состоянии нормально играть.

«В студии эта песня звучала великолепно», - вспоминает Фрэнк. «Рэй записал около четырнадати гитарных партий, большинство из которых нужно было играть одновременно. И тогда кто-то сказал: «А вы не думали еще об одном гитаристе? Тогда вы смогли бы играть эту песню на концертах». Я не помню, кто ему ответил, но я услышал это: «Единственный подходящий кандидат сейчас настолько под кайфом, что вряд ли даже в состоянии встать с дивана».

«Я лежал там и притворялся, что не слышал этого, потому что я начал очень сильно нервничать по поводу того, что они намерены попросить сыграть на гитаре какие-то песни. Я был так обдолбан, что даже не мог думать об этом. Но в тот момент я первый раз подумал о том, что у меня есть возможность играть в своей любимой группе – это безумно меня напугало».

После того, как ‘Vampires Will Never Hurt You’ была закончена, My Chemical Romance начали более серьезно думать о том, чтобы попросить Фрэнка присоединиться к группе. Они предполагали, что Pencey Prep вскоре закончат свою карьеру, и еще они знали, что Фрэнк бы отлично вписался. Но, по словам Сааведры, Рэй первоначально отказывался.

«Мы долго убеждали Рэя в том, что Фрэнк – это то, что нужно группе», - вспоминает Сааведра. «Нам пришлось нехило постараться, чтобы Рэй согласился. Я думаю, Рэю нравилось быть единственным гитаристом в группе, единственным, кто пишет песни, и его можно понять».

Рикли тоже думал, что Фрэнк отлично подходит и поговорил с ним об этом. «Мне нравился Фрэнк, я думал, что он очень талантлив, но я не считал Pencey Prep хорошей группой», - говорит Рикли. «Я сказал ему, что он должен присоединиться к My Chemical Romance, так как им нужен был другой гитарист, тем более Айеро мог петь на бэк-вокале. Лучшим, я думаю, было то, что ему бы не пришлось и дальше оставаться в Pencey Prep».

Пусть Рэй и долго был неуверен, нужен ли им второй гитарист, - «Я немного

нервничал», - признает он, - Джерард в этом почти не сомневался. Он знал, насколько энергично Фрэнк выступает, он знал, насколько страстно он играет. Может быть, Фрэнк не обладал техничностью Рэя, но у него была сила и энергия, которую он мог добавить в звучание My Chemical Romance.

«У меня было чувство, что нам чего-то не хватает, и когда мы увидели Pencey Prep на сцене, стало ясно, чего», - говорит Джерард. «В нас уже было что-то взрывное, но этого было мало: Фрэнк был экстра-взрывным».

В конце концов они решились. Поздним вечером, за неделю до того, как должна была начаться запись остальных песен I Brought You My Bullets, You Brought Me Your Love, My Chemical Romance пришли к Фрэнку домой и спросили, не хочет ли он прогуляться. Во время прогулки они объяснили, что через несколько дней начнут записывать альбом, сказали, что он им очень нравится. А потом они спросили, хочет ли он присоединиться к группе.

«Мы знали, что он согласится. Мы знали, что все сработает», - вспоминает Джерард.

«Я ответил: «Черт побери, да!» - говорит Фрэнк. «Тот момент был началом настоящего смерча».

 

My Chemical Romance делали все молниеносно. С Фрэнком на борту, и все еще не отойдя от записи ‘Vampires Will Never Hurt You’, они вернулись в Nada Studios в мае 2002.

Они убедили Рикли спродюсировать их альбом, несмотря на то, что его группа, Thursday, находилась в туре, требующем от участников группы плотного графика, в поддержку легендарного альбома Full Collapse, который быстро сделал их звездами пост-харкдора.

«Они попросили меня стать продюсером их альбома», - вспоминает он. «Я ответил: «Я бы с удовольствием, но у меня сейчас очень плотный график, времени нет». Они настаивали: «Мы проверили твой график, и на этой неделе ты свободен». Между двумя турами продолжительностью в несколько месяцев у меня было десять свободных дней, и из них семь я провел в студии с My Chemical Romance».

«Мы почти заставили его продюсировать этот альбом», - говорит Джерард. «У него было очень мало свободного времени, и мы настояли на том, чтобы он провел это время, работая с нами. Это было круто».

Рикли уже слышал ‘Vampires’, видел репетиции My Chemical Romance и дал им парочку советов, как нужно действовать дальше, но начав продюсировать альбом, он более сосредоточенно прослушивал записи, сделанные на чердаке дома Пелиссьера.

«Я думал, что некоторые песни восхитительны, а некоторые нет», - рассказывает он.

«Но они были такими молодыми, что у тебя сразу появлялось желание помогать им, а не рушить их мечты. Я не хотел говорить «Вот это как-то дерьмово, уберите это из

альбома». На тот момент их опыт составлял всего несколько месяцев».

Рикли был дипломатичен и поклялся сделать все, что сможет. Скажи он группе о каких-то проблемах, маловероятно, что они бы обратили на это внмание, настолько они были взволнованы процессом записи. Не имеет значения, были хорошими песни или нет, My Chemical Romance верили в то, что они написали и просто хотели увековечить это.

«Мы так всем наслаждались», - вспоминает Рэй. «Мы были довольны собой. Мы занимались всем этим не потому, что мы думали о контракте или о чем-то вроде этого, нет. Мы занимались этим потому, что мы хотели писать музыку и играть. Мы знали, что материал заслуживает быть услышанным».

В наше время Nada Studios уже не расположен в подвале дома родителей Наклерио. Тот подвал все еще существует, но сейчас лейбл расположен на огромоном складе площадью в 2000 квадратных футов в Нью-Уинздоре. Джон занимается двумя лейблами сразу – Nada Studios и Broken English. Но когда он работал с My Chemical Romance, все было иначе.

«Я брал много групп из Джерси, и My Chemical Romance оказалась одной из них», - говорит Наклерио. «Моя мама пылесосила наверху, а еще у нас был пес, который постоянно лаял. Нам приходилось останавливать запись каждый раз, когда пес лаял. Я не знаю, как с этим мирилась моя мама – восемь лет различные группы сновали туда- сюда по ее подвалу, который располагался в небольшом доме. К счастью, соседи были такими же сумасшедшими, как я, и мы их не особо волновали».

«Как только вы в\заходили в помещение, вы сразу же видели миллионы усилителей. По какой-то причине у меня их всегда было навалом. Сама студия была площадью десять на двадцать фунтов, и там постоянно было жарко. Главная комната была восемь на восемь, My Chemical Romance постоянно приходилось втискиваться туда. Было так жарко, что запотевали окна. У меня был небольшой кондиционер, и черт возьми, он так громко работал. Но нам приходилось постоянно включать его, хоть он никогда толком не охлаждал воздух в помещении».

Несмотря на все проблемы, в Nada Studios было хорошее оборудование. В те времена Наклерио впервые вложил средства в оборудование Pro-Tools, и дбютный альбом My Chemical Romance стал первым альбомом, записанным на Pro-Tools в Nada. Но Сааведра решил отправить туда My Chemical Romance не по этой причине.

«У меня было мало денег», - рассказывает Наклерио. «Но я знал Алекса, знал, что он был в группе под названием Bomb Paris. Он играл на басу, а потом рассказал мне о своем лейбле, я был впечатлен. Я упомянул, что ему нужно направить пару групп ко мне, и Алекс согласился. Он также упоминал о Pencey Prep, так что я знал Фрэнка еще до того, как он присоединился к My Chemical Romance».

Несмотря на постоянную жару, многолюдность и маленькую площадь Nada Studios, тот

подвал был важным местом для My Chemical Romance, которые были захвачены процессом написания песен и их последующей записи.

«Чтобы пройти в саму студию, вам нужно было зайти в подвал через маленькую комнату, в которой стирали и сушили вещи», - вспоминает Рэй. «Если вы оказывались там в то время, как мы записывались, вы могли увидеть несколько человек, которые лежали на диване и играли на Nintendo. Потом ты заходил в главную комнату, где мы в основном играли. Для нас это было очень весело и ново. Мы очень уважали Джоффа, потому что он сделал это и дал нам веру, что мы тоже сможем».

Для Рэя шанс работать в профессиональной студии любого рода был раем. Он с головой погрузился в работу, открывал все новые и новые возможности, предоставляемые технологиями.

«Первый раз я познакомился с мульти-трекингом когда играл в студии», - говорит он.

«Было так весело экспериментировать, пытаться сделать что-то. Мне нравилось с помощью миксования превращать наши дерьмовые демы в нечто более хорошее. Мне все нравилось, было чувство, что мы все вместе открываем для себя новые горизонты. Так происходило благодаря тому, что мы чувствовали, что музыка этого заслуживает. Каждый упорно трудился. Мне это нравилось. Я бы хотел, чтобы у нас было побольше времени тогда, но все равно это было круто. Та запись звучала лучше, чем какие-либо еще записи. Это было восхитительно».

Рикли помнит, что на тот момент Рэй был самым опытным музыкантом в группе, и продюсер зачастую с надеждой смотрел именно на него, когда нужно было принять какое-либо решение в плане музыки. Однако он говорит, что бывало и так, что его техника была сложной и запутанной.

«Рэй был одним из тех парней, которые могли бы работать в музыкальном магазине»,

- говорит Рикли. «Он был одним из тех гитаристов, которые чудесно играли, но в большинстве случаев не могли найти себе группу. Он выглядел как один из людей Guitar Centre, который был достаточно талантлив для группы и с которым было немного трудно иметь дело, так как он был настолько хорош в своем деле, что критиковал всех, чьи навыки были хуже. Иногда Торо был источником проблем».

«В музыкальном плане Рэй определенно лидер группы», - уверенно говорит Наклерио, но он не согласен с Рикли. «Рэй был взволнован работой в студии, и у меня никогда не было чувства, будто он источник проблем, или что он кому-то надоедает». Рэй писал много партий для альбома, и у Фрэнка первоначально было такое чувство, что ему следует отойти на второй план. Присоединившись к группе после того, как они написали такое количество материала, он не считал, что может или должен навязываться.

«Я никогда не был в группе с людьми, которых плохо знал», - говорит Фрэнк. «Хоть они и пытались сделать меня частью всего этого, я не участвовал в процессе создания и все

еще чувствовал себя фанатом. Я чувствовал себя как фанат, которого пригласили на сцену на концерте. Я не хотел начинать писать серьезные партии».

Они были заняты только сессией, поэтому Фрэнк мог оставить свой след, и его товарищество с Рэем начало расцветать. «Недавно я нашел то, что писал для песен», - сказал мне Фрэнк в 2011. «Когда я присоединился к группе, девяносто процентов альбома уже было готово, и мне многое пришлось выучить. Тогда Рэй в каждой песни одновременно исполнял три разные партии. Он занимался и ритмом, и согласованностью, и основными частями. Я пришел ему на помощь, взял на себя некоторые партии и в разы облегчил ему нагрузку».

«Когда мы начали записывать песни типа ‘Honey, this Mirror Isn’t Big Enough for the Two of Us’ и ‘Early Sunsents over Monroeville’, у меня была возможность что-то написать.

Поэтому я составил партии для этих песен и еще для ‘Headfirst for Halos’. В написании этих песен я действительно принимал активное участие».

«Во многих песнях было только две гитарные партии, так произошло из-за того, сколько времени было и из-за того, что Фрэнк был в группе совсем недавно», - говорит Рэй. «У нас не было времени, чтобы дать Фрэнку самому написать какие-то партии, поэтому я старался сделать так, чтобы мы дополняли игру друг друга. Я пытался написать такие партии, которые, как мне казалось, мы оба смогли сыграть. Но для тех песен, которые получились, нам обоим приходилось что-то писать. Фрэнк брал демо в наш фургон, писал свою партию и тут же бежал записываться. Он разнообразил группу и ее звучание, и это получилось у него лучше, чем мог сделать я».

«Это было похоже на обучение. Мы с Фрэнком пришли из разных мест, мы по-разному слышим музыку, так что это было интересно. Мне кажется, первая песня, которая удалась, это ‘Honey, this Mirror Isn’t Big Enough for the Two of Us’. То, как Фрэнк играл начало самого первого рифма дополнило песню. Я знал, что все получится, и что его стиль отлично переплетется с тем, что делал я».

У Рэя и Фрэнка были полностью разные подходы к игре: Рэй был техничным, опытным гитаристом, он играл точно и быстро. Фрэнк же был панком: его игра не была заплаткой для Рэя с точки зрения техники, но он обладал особым духом и энергией.

Однажды он сказал, что сравнение их стилей было как сравнение ‘сэндвича с яйцом и

Rolex’. Но сочетание удалось.

«В плане наших с ним отношений, нам необходимо было сойтись, сработаться», - говорит Фрэнк. «Я говорил: «Что ж, в группе появилась новая дружба и сотрудничество». В некоторых аспектах Рэй перфекционист, и у меня такое чувство, что я портил его, пока он старался сделать меня лучше. Будто он очищал, а я пачкал. Думаю, сначала ему было тяжело».

Но подобные неловкости вскоре исчезли. Алекс Сааведра помнит, что отношения Рэя и Фрэнка расцвели именно в студии. «Если это и было трудно, то Рэй об этом не

говорил», - говорит Алекс. «Это выглядело так, будто несколько парней просто веселятся».

На кадрах, которые Сааведра сделал в то время, они выглядят полностью довольными процессом записи в студии. Рэй то и дело смеется, а Джерард взволнован записью. В какой-то момент и группа, и Сааведра, Рикли со своей девушкой, Наклерио, превратились в один вокальный коллектив. В процессе записи в студии царил настоящий дух родства и единения.

В частности, одна песня, которая по-особенному блистательна, родилась благодаря духу веселья. Вскоре она стала самой искусной песней в альбоме и точкой отправления My Chemical Romance в красочное будущее, но на первых порах ее не воспринимали всерьез. ‘Headfirst for Halos’ открывается гитарными фанфарами в стиле Queen, которые появятся также и в их втором альбоме Three Cheers for Sweet Revenge, а чуть позже взорвутся в The Black Parade. Но также эта песня наполнена клыкастым панком, который спустя некоторое время стал основой их звучания. Эта песня дала им понять, что у них есть будушее, что они могут совершенствоваться.

«В каждом альбоме есть песня, которая буквально перемещает нас вперед», - говорит Джерард. «В Bullets ею стала ‘Headfirst for Halos’. Сначала эта песня была чем-то вроде шутки. А потом мы поняли, что если мы ее выпустим, то она позволит нам делать многое, ведь она не дает поставить на нас какое-либо клеймо».

«У нас была дрянная поп-песенка, и мы подумали: «Ее звучание не похоже ни на что». Возможно, в ней было что-то от Beatles, возможно, там был и бритпоп, но я не мог перестать думать о ней. Мы поняли, какие возможности нам предоставляет эта песня только после того, как завершили альбом».

Эта песня была написанна неким духомбесстрашия, пусть и, возможно, она не вписывалась в метал- и хардкор-рифы какой-либо другой песни, или в гибельные, мягкие рифы баллады ‘Demolition Lovers’. Эта песня источала яркий свет. Она подсказывает нам, каким приключением была работа в студии.

Сааведра вспоминает, что во время записи они были настоящей взрывной волной.

«Мы очень хорошо проводили время», - говорит он. «Мы торопились, у нас почти не было денег, но мы хорошо проводили время. Мы все тусовались в одном номере в отеле. Мы были как семья, записывающая альбом. Мы записывались целый день, возвращались в отель, ночами валяли дурака, разговаривали и пили».

Но записи проходили не очень гладко, но это никак не мешало им веселиться. Первой проблемой было то, что Майки был не очень хорошим басистом. В конце концов, он играл на басу всего несколько месяцев.

«Умел ли Майки играть? Нет!» - говорит Сааведра. «Он умел держать инструмент, но не умел играть на нем. Все получилось потому, что он хотел этого и старался. Я не буду врать или говорить, что никто из нас не помогал ему, или что к нему все пришло из

ниоткуда. Он очень быстро прогрессировал. Но в то же время он не умел хорошо играть».

«Майки играл во многих песнях, но не имел малейшего понятия, как играть на басу», - говорит Рикли. «Он знал, что его брат чем-то занимается, и нашел способ стать частью этого занятия».

Майки признает: «Я окаменел. Я не понимал, что я делаю. Я полагался на интуицию, играл то, что было в душе. Для меня все было ново. Моим опытом была возня с гитарами в родительском подвале, а потом я вдруг оказался в настоящей студии. Это немного пугало».

Но даже если Майки был дрянным музыкантом, у него было четкое представление о том, как группа должна звучать. «Мы всегда говорили что-то типа: «Разве не было бы круто, если бы Гленн Дациг был в The Misfitrs, или если бы Моррисси был в The Misfits?» Майки играл ключевую роль в поддерживании духа в студии, и, возможно, это гораздо важнее.

«Майки был всеобщим спасителем», - говорит Наклерио. «Возможно, он был не так музыкален, как другие ребята, но его все поддерживали. Все хлопали, когда он заканчивал очередную песню, подбадривали его. Он был хорошим и располагал к себе, все хотели, чтобы у него все получалось. Он был очень беспечным и спокойным всю сессию, он помогал поддерживать дух, поднимал всем настроение».

Но были проблемы гораздо серьезнее. Мэтт «Оттер» Пелиссьер отказался использовать клик-трек – метрономное устройство, которым барабанщики часто пользуются в студии для выдерживания ритма. В результате песни то ускорялись, то замедлялись. В тот момент это всех разочаровывало, хотя позднее Рэй тактично отзывался об этом.

«В том альбоме можно слышна нервозность и волнение», - сказал Рэй в 2011.

«Каждый трек ускорялся и ускорялся из-за того, что Оттер не использовал клик-трек. Мне кажется, в результате у песен появился особый характер».

Сааведра более откровенно критикует то, что Пелиссьер не использовал клик-трек.

«Господи, спасибо тебе за Рэя. Рэй спас тот альбом, он принес удачу. Он следовал ритму Пелиссьера, и это спасло все. Но согласованности в том альбоме почти нет, музыка становится то быстрее, то медленнее, темп то есть, то его нет».

Рикли тоже был невпечатлен барабанщиком, но говорит, что группа была вынуждена мириться с его игрой, потому что он был их другом. «Я даже сказал им, что следует больше репетировать, прежде чем идти в студию, или учесть тот факт, что с таким барабанщиком они далеко не уедут», - говорит он. «Они ответили: «Нет, он же наш друг». В любом случае поиск барабанщика является очень трудным и муторным делом, поэтому они и не хотели выгонять его».

Сааведра говорит, что он пытался убедить My Chemical Romance в том, что им следует

перезаписать партии Пелиссьера с Наклерио, опытным барабанщиком, не говоря об этом Мэтту. «Мы собирались ночами приходить в студию и перезаписывать все, но Рэй бы этого не допустил», - говорит Сааведра. «Мы бы сказали Пелиссьеру, что что-то пошло не так из-за техники, он бы ничего не узнал. Мы могли бы соврать ему: «Да это ты играешь, чувак, ты. Мы просто немного все подчистили». Но Рэй был непреклонен».

Наклерио этого не помнит. Хотя он говорит, что с Пелиссьером ‘возможно, записываться было труднее, чем с кем-либо еще, так как он был очень упрямым’. Он добавляет, что дело обстоит так почти со всеми барабанщиками. «Он был воинственный», - говорит он. «Но сказать, что он был плохим барабанщиком нельзя. Он был великолепным барабанщиком. Некоторые барабанщики умеют идеально настраивать установку, но это абсолютно не имеет значения, если они не умеют играть. А Мэтт мог хорошо звучать и с ненастроенной установкой. Если честно, я не помню, чтобы Алекс просил меня поиграть на барабанах».

Когда Пелиссьера попросили поделиться своими мыслями на этот счет, он отказался давать какие-либо комментирии, но совершенно ясно, что он не согласен с критикой.

 

Если навыки игры Пелиссьера и Майки нуждались в улучшении, единственным человеком в студии, который работал почти безошибочно, был Джерард. Его талант был зорок. Пусть My Chemical Romance и были молодой группой, записывавшейся в подвале и имеющей контракт с небольшим независимым лейблом, Джерард был уверен в том, что их будущее будет великолепным, и в том, что они будут работать с большим размахом.

«Я хотел, чтобы мы были больше, чем просто группой», - говорит он. «Это должен был быть масштабный арт-проект, потому что в творческом плане у меня не было отдушины. Группа была моим всем. Заголовки небольших рассказов, которые я писал, превратились в альбом и заголовки песен: ‘I Brought You My Bullets’, например.

В студии он совершенствовал трюк, который вскоре определил его написание песен. Подобно актеру, он учился создавать персонажей, которые населяли бы его песни.

Заселив их в песню, он стилизовал песни так, будто они пелись от их имени, а во время записи он играл их роль. Этот процесс ускорил удар Алекса при записи ‘Vampires’, который показал Джерарду, насколько мощными могут быть результаты.

Он выплескивал свои эмоции в истории, а позже делал это и в студии во время записи:

«Я всегда выкладывался полностью, когда пел, и никогда не отсупал назад. Старался сделать все максимально хорошо». В основном он недвусмысленно писал о себе, но он скрывал это, вплетая различных персонажей в свои тексты, и позднее он утверждал, что концепт альбома основывался на влюбленных, похожих на Бонни и Клайда. Рикли хвалил изобретательность Джерарда, понимая, что персонажи были

всего лишь масками, скрываясь под которыми, он получал возможность писать о том, что чувствует.

«Как-то я сказал Джерарду, что, должно быть, он думает о группе, как о каком-либо комиксе», - рассказывает Рикли. «Он был чудесным художником, у него было очень развито воображение, и я думал, что он изображает себя в качестве персонажа, а группа для него является сценой».

Джерард не особо нуждался в поощрении. Он уже привнес готическую образность в ‘Vampires Will Never Hurt You’, и с вдохновленными Dawn Of The Dead зомби ‘Early Sunsets over Monroeville’ он привнес больше мрачных идей для комиксов – темы, которые в скором времени стали определять группы. «’Vampires Will Never Hurt You’ дала нам некое чувство идентичности», - позже говорил Джерард. «Эта песня привнесла ту самую готичность. Это были такие песни, которые заставляли людей думать, что мы группа вампиров».

А где-то с гибельной романтикой ‘Drowning Lessons’ и мстительной драматичностью ‘Our Lady of Sorrows’ Джерард стремился найти метафоры для темных сил (непринятие, уныние, нигилизм), которые заперли его в подвале родительского дома с тысячами тетрадей и блокнотов. В ‘Honey, this Mirror Isn’t Big Enough for the Two of Us’ он пишет о глотании антидепрессантов и поглощении выпивки, пишет о себе, но скрывает это богатым воображением.

«Джерард настолько сообразителен и умен, что ему удалось сделать каждую свою песню комиксом и аллегорией», - говорит Рикли. «Некая поверхностная тема – будь это вампиры или что угодно, - всегда присутствует и в то же время скрывается. Песни рассказывают о чем-то более личном, например, о его страхе, что его брат заразится СПИДом или что-то в этом роде. Все имеет гораздо более глубокий смысл».

Алекс Сааведра работал с многими группами, включая и Thursday. Но он никогда не встречал ничего и никого, кто был бы похож на Джерарда в студии. «Ему на самом деле удается оживлять персонажей своих песен. Каждое слово, которое он пишет, важно для него. В тексты он очень многое вкладывает, а они очень многое забирают у него. У него есть умение оживлять вещи».

Рикли думает, что I Brought You My Bullets, You Brought Me Your Love появился в частности благодаря состоянию Джерарда. «Он никогда не уклонялся от использования своих глубочайших страхов», - говорит он. «Мне кажется, это единственное, что мы извлекли из него в процессе записи. Песни не были великими, они не звучали великолепно, и, возможно, в них есть что-то сырое, но в песни вложена неподдельная искренность».

«Однажды я понял, чем обладает Джерард, когда стоит у микрофона. Я подумал:

«Ого. Ну что ж, поехали». Сначала его мелодии без конца повторялись. Он что-то пел, а потом я что-то ему предлагал. И тут же он мчался вперед уже с чем-то абсолютно

новым, с чем-то, что было гораздо лучше первых его попыток. Я садился обратно и снова думал: «Ого». Присутствовал уровень гуманности, который подразумевал, что люди будут связаны с ними больше, чем кто-то когда-либо был связан с музыкой Thursday. Я никогда ранее не видел подобных вещей в человеке».

Запись ‘Early Sunsets over Monroeville’ как раз была таким случаем. По мере того как песня вырастала из мягкой баллады в нечто более темное и злое, Рикли понял, что Джерард вложил в нее что-то очень личное. «Делай то, что подсказывает сердце.

Выплесни все, что у тебя в голове. И даже не слушай музыку», - сказал продюсер. Джерард воспользовался его советом, и его вой и крики, растекшиеся по всей песне, дали эмоциональную окраску песне.

«После этого все сразу же ушли на улицу покурить, потому что они не могли смотреть на Джерарда после того, как он спел это», - вспоминает Рикли. «Он просто разорвал себя в клочья на глазах у всех. Он зашел так далеко, что поставил в неловкое положение всех, кто был его другом. До того момента они не воспринимали его как Джерарда-певца, они видели в нем только Джерарда-друга. То, что он сделал, напугало всех».

Наклерио убежден, что Рикли был так же важен, как и страсть Джерарда, и музыкальность Рэя. «Он помогал всем оставаться собой, быть настоящими, помогал максимально сосредоточиться. У них с Джерардом были по-особенному хорошие отношения», - говорит он. «Джерард делал все, что казалось ему хорошим, даже если оно не было хорошим, и Джофф мог заставить его отступиться, вслушаться в то, что он делает. Они работали вместе, постоянно что-то улучшая».

Такое сочетание было сильным, и Рикли тут же поразился потенциалу My Chemical Romance, пусть они и не осознавали этого. В какой-то момент он подошел к Майки и рассказал, насколько велик их потенциал.

«Если вы продолжите в том же духе, вы будете величайшей группой в мире», - сказал он.

Майки засмеялся и покраснел.

«Я серьезно. Thursday никогда не станет такой великой, какой может стать My Chem», -

настаивал Джофф.

Майки сказал ему, что это смешно, но Рикли был настойчив. Сааведра тоже это знал, и в момент, когда он перестал восхищаться своими друзьями, он начал нещадно подшучивать над Рикли, что My Chemical Romance значительно превзойдут Thursday.

«Довольно скоро после этого мы с Джоффом поговорили», - вспоминает Сааведра. «Я помню, как дразнил его: «My Chem будут хедлайнерами, а не вы. Вы будете у них на разогреве. Ты сам вырыл себе могилу! Тебе нужно прекратить все. Thursday гибнет». А он ответил: «Я знаю, чувак! Они разрушат нас».

«Но мы именно этого и хотели – мы хотели, чтобы люди рядом с нами были успешны.

Мне нравилось, что Eyeball был ступенькой для многих музыкантов, это было восхитительно».

Единственной проблемой была нехватка времени. «Было такое чувство, что мы скорее откажется от этого, чем что-то завершим», - говорит Наклерио. «Но потом у каждого появился свой собственный бюджет и ограничения по времени, мы сделали все, что смогли. Говоря это, меня не покидает мысль, что если бы у нас было больше времени, мы бы сделали что-то получше. Но я невероятно горжусь тем, что мы сделали за столь короткий срок. Могли ли мы сделать что-то более хорошее? Конечно, но все же я ни о чем не сожалею».

Не сожалела и группа. Они были в восторге от того, что они сделали, то и дело играли свои песни для каждого, кто слушал.

«Я думал, что это чертовски великолепно звучит, я был так горд», - вспоминает Рэй.

«Думать, что мы и в самом деле записали альбом - для нас это было невероятно. До My Chemical Romance я записал максимум три песни. Альбом превзошел даже наши самые дикие мечты и ожидания».

 

При всем потенциале I Brought You My Bullets, You Brought Me Your Love, этот альбом боролся за какое-нибудь направление. Написанный в вихре, спешно записанный молодой группой, он едва ли был сюрпризом. Кроме того, My Chemical Romance все еще не знали, кем они хотят быть. В них смешался бритпоп, влияние The Smiths, классический метал Рэя, хардкор и панк сцены Нью-Джерси. В результате этого был записан альбом, не имеющий определенного фокуса. И нельзя сказать, что альбом плохой.

Релиз состоялся 23 июля 2002 года, и альбом тут же попал на радар критиков. В Великобритании один журнал, который, вопреки уверенности людей в том, что на страницах будет упоминание о ‘I Brought You My Bullets, You Brought Me Your Love’, не сделал ничего похожего на ревью. Многие другие журналы тоже обошли дебютный альбом группы стороной. Но в рок-журналах все было иначе. Цитата из ревью Рэя Александры в Kerrang!: «в интервью Джерард Уэй открыто говорит о том, что у него есть некие проблемы. Он признает, что группа – его лечение. Но ничего не могло подготовить вас к его вкладу в I Brought You My Bullets, You Brought Me Your Love.

Вокал Уэя предстает нам и жестокой атакой, и отчаянной мольбой, и нервным расстройством. Это не плаксивое эмо. Убийства, вампиры, призраки, суицид, наркотическая зависимость – это все здесь. Почти весь альбом записан на головокружительной скорости. Рифы, острые как бритва, бодрые панк-мелодии с перерывами на хардкор и пост-хардкор – все так хитро переплетено, так сильно берет за душу и не дает поставить не единого клише. My Chemical Romance удивительны. У них большое будущее».

Странно, что многие специализирующиеся на ревью журналы провалили свою задачу в случае с дебютным альбомом My Chemical Romance, но the Guardian – британская широкоформатная газета, обычно не делающая ревью на дебютные альбомы британских панк-групп, решила сделать исключение для My Chem. Кэролайн Салливан уничтожала ‘эгоцентричный «эмо» ангст’ и каким-то образом сравнила группу с значительно отличающимися ню-металистами Korn (‘последующее длительное хныкание заставляет таких современников, как, например, Korn, выглядеть людьми с недюжинным психологическим здоровьем’), но она все еще понимала живучесть и настойчивость вокала Джерарда, чувствовала трепет от музыки. «Если Уэй просто притворяется, он кроваво убедителен», - писала она. «Положительная сторона – это неустанный лихорадочный темп, соединенный с мелодичными мелодиями (‘Vampires Will Never Hurt You’ – сочнейшая мелодия, аналогов которой не найти нигде’), который оставляет вас с чувством, что вы только что пришли с ужасно изматывающей тренировки в спортзале.

Во многих других журналах дебют никому неизвестной панк-группы на небольшом лейбле проигнорировали. Но вскоре поменяется абсолютно все, все журналы и газеты изменят свое мнение о My Chemical Romance.

Headfirst For Halos.

Стратегия Алекса Сааведра по продвижению новой группы была проверенной. Он проводил обширные кампании, которые заключались в рассылании копий альбома радиостанциям, диджеям, журналистам и промоутерам,

Он начал этот процесс с I Brought You My Bullets, You Brought Me Your Love. Он прекрасно понимал, что для группы было важно иметь авторитет не только на снобистской сцены Нью-Джерси, но и быть успешными и за ее пределами. Однако он был удивлен, когда My Chemical Romance воспротивились этой тенденции.

«Вы должны обрести успех на другом конце страны, чтобы вас заметили на собственном заднем дворе», - говорит он. «Однако M