Early Sunsets Over Monroeville.

В конце девяностых Нью-Джерси был центром музыкальной сцены, которая на рубеже веков примет форму андерграудного альтернативного рока. Пока Джерард мотался туда-сюда в Манхэттен и Школу Визуальных Искусств, его родина начинала изобиловать новыми группами.Thursday, Saves the Day, Midtown, Poison The Well и другие принимали пост-хардкорное звучание ранних девяностых, а затем придавали ему более эмоциональную остроту. Будучи в восторге и от яростного панка Black Flag, и от чувственности пост-панка группы Joy Division, они начали создавать яростные и эмоциональные звуки. Эта сцена тогда была свирепо независимой, группы давали концерты в подвалах, в основном в VFW Halls или помещениях, где не было сцены, но выступления были значительно влиятельными. Все это пошло из Нью-Брансуика Thursday, что находится в не более чем тридцати милях от Бельвилля.

Thursday, группа, созданная в 1997 году, и ее вокалист Джофф Рикли непреднамеренно стали главными в том, что позже было известно как эмо, хотя Рикли предпочитал называть это пост-хардкором. Музыка, которую он писал, была вдохновлена хардкор-группами, с которыми он встречался в Манхэттене, но ее особый облик появился благодаря тому, что Джофф не умел скримить и кричать так злобно, как это делали вокалисты тех групп. По счастливой случайности это сделало его музыку чем-то новым, доступным и очень волнующим.

«Я слушал много пост-хардкорной музыки, которую позже стали называть ‘скримо’», - говорит Рикли. «Та музыка была суперзаряженной, очень страстной. У них была напряженность и ярость хардкор-групп, но сложность и чувственность пришли от групп типа Fugazi. Это пробудило во мне желание играть музыку, по-настоящему пробудило. Но, как выяснилось, мой голос не мог быть таким, каким я хотел. И вышли такие песни, которые будто бы были написаны под влиянием New Wave и Cure. Мы звучали как Joy Division, но в хардкорной версии, что в то время казалось людям очень странным.

Но не всем – ведь у Thursday быстро появилась аудитория. Рикли был вовлечен в андерграунд-сцену, что позволило подвалам Нью-Брансуика стать импровизированными местными площадками для концертов и принимать на бетонном полу группы, которые находились в турах по стране. Это означало, что Thursday не только получили множество слотов, в которых проходили разнообразные концерты, но также они стали чрезвычайно популярны и в среде музыкантов, бывающих в турах, в речи которых то и дело проскальзывало ‘Thursday’. Сцена медленно возникала вокруг них.

Лейбл появился бок о бок с Thurday, в Кирни, городке в двух милях от Бельвилля.

Здесь Алекс Сааведра – молодой и полный энтузиазма идеалист, слышал новые звучания групп и понимал, что эту музыку некому выпускать. Тогда он выяснил, что может заняться этим самостоятельно и создал лейбл под названием Eyeball Records.

«В старшей школе я создал лейбл, и позже, в результате нескольких неудач, на некоторое время остался без крыши над головой. Я занимался лейблом и жил в машине», - говорит он. «Потом, как только начали появляться успехи, я делился ими. Это значило, что двери Eyeball были открыты для всех. Люди приходили с идеями, а потом мы помогали людям воплотить эти идеи в жизнь. В Eyeball не было кастовой системы, не происходило ничего особенного, не было высокомерия. Нам было все равно, кто вы. Нам было все равно, если вы не умели играть на гитаре. Мы все были там просто ради веселья».

«Мне повезло быть окруженным тысячами великих талантов. Eyeball окружали чудесные люди. Каждая группа, которую вы можете вспомнить, на каком-то этапе была здесь. Думаю, мне повезло иметь так много талантливых друзей. Нам нравилось хорошо проводить время, мы были открыты, и думаю, благодаря этому люди хотели так или иначе принять участие. Мы росли и росли».

Со временем базой Eyeball стало здание, которое арендовал Алекс. И он часто (и в большинстве случаев внезапно) устраивал там вечеринки, на которых группы, работающие с лейблом, выступали для местных фанатов. Хоть дом и был расположен на главной улице в жилом районе, соседи зачастую спокойно относились к вечеринкам, частично из-за того, что многие другие здания использовались в сфере бизнеса, следовательно, по ночам они пустовали.

«Некоторые из этих вечеринок были безумными», - говорит Сааведра. «На одной новогодней вечеринке нам пришлось вывести около шестидесяти людей на улицу, так как пол в здании провис. А ведь здание было одним из самых устойчивых. Приходило много людей, там вы могли найти всех. Не было никаких границ. Приходили и музыканты, и фанаты, и писатели - все. Это было нереально. Известнейшие рок- звезды, художники, актеры, даже порнозвезды. Люди были очень крутыми, поддерживали и принимали всех. Некоторые приходили за вдохновением».

Когда репутация Thursday возрасла, они вышли на первый план пост-хардкорной сцены Нью-Джерси – сцены, которая быстро становилась центром пост-хардкора Великобритании. Это значило, что в местном масштабе все приглядывались к ним, и все хотели создать группу благодаря им.

«Thursday открыли множество дверей людям», - говорит Сааведра. «Может, они и не стали легендами, но они определенно были группой, которую на тот момент все использовали в качестве основы для сравнения».

Именно к этой сцене тянуло братьев Уэй. Все еще сосредоточенный на комиксах и заканчивающий последний год в Школе Визуальных Искусств, Джерард пошел на

концерт Thursday. Все остальное время он проводил в подвале родительского дома.

«Как-то я пошел на концерт Thursday, они играли в Loop Lounge», - рассказывает Джерард. «Тогда я нечасто ходил на концерты. А если и ходил, то это был концерт какой-нибудь группы типа Morrissey или Pulp, обычно я ходил на масштабные мероприятия. Я редко делал это. Один раз я купил билет на Pulp, но так и не пошел, потому что я много времени проводил, заперевшись в подвале, был в депрессии. В те времена мне было трудно выходить из дома».

Майки был более увлечен концертами. После старшей школы он пытался поступить в колледж, в основном из-за того, что он думал, что в колледже есть возможность познакомиться с кем-то, с кем можно создать группу. Он ушел оттуда, а позже стал кем-то вроде интерна в Eyeball Records, - ни сам Майки, ни Сааведра не помнят, как именно так получилось. Более активный и общительный, чем свой брат, Майки быстро стал отъявленной частью лейбла, и, в конце концов, Сааведра считает, что он, должно быть, решил сделать так, чтобы Уэй-младший занимался чем-то полезным, и подключил его к работе над mail out records.

«Майки постоянно куда-то уходил», - говорит Сааведра. «Он так или иначе жил с нами в доме Eyeball. Я имею в виду то, что он выпивал все пиво и водку, а потом никак не уходил. Опять же, это описание подошло бы ко многим людям, так что я не могу тыкать пальцем в Майки. Он очень умный, иногда очень тихий. Но когда вы отвлекали его от раздумий, он оказывался просто взрывной волной. Правда, он очень веселый парень и хороший человек».

Рикли помнит, как они все веселились с Майки, а еще соглашается с тем, что он всегда был тем, за кем нужно было присматривать.

«Майки был общительнее многих, кто приходил на те вечеринки, которые мы устраивали», - говорит Рикли. «Майки мог быть безумцем. Он оставался на ночь, и потом мы всегда спрашивали у него: «Черт, что это за девчонка вчера с тобой была?» Он отвечал: «Понятия не имею». Он был немного неконтролируем».

Он стал тем, за кем они постоянно следили, и тем, над кем они ласково насмехались.

«Майки стал нашим суррогатным младшим братом», - говорит Сааведра. «Он был тем малым, за которым нужно было присматривать. А еще мы над ним подшучивали. У него была просто чудовищная осанка, и мы говорили: «Чувак, ты будто в чем-то неуверен, что с тобой? Ты выглядишь как гребаный мистер Бернс! Выпрямись». Мы провели его через «школу мужика», чтобы у него появилась уверенность. Сначала он был таким маленьким болваном, а потом стал становиться все увереннее в себе.

Видеть, как он играет перед тысячами людей, - сейчас это заставляет меня смеяться. Я вспоминаю кличку мистер Бернс и «школу мужика», и в следующее мгновение вижу, как он стоит на сцене, это так забавно».

Пока Майки внедрялся в местную тусовку, Джерард на закате девяностых не обращал внимания на вещи, несвязанные с рисованием. В 1997 году он закончил Школу Визуальных Искусств с образованием в области карикатуры и сосредоточился на рисовании, его первый шаг в процессе создания комиксов. Удача его не жаловала.

«Я всюду совался со своим портфолио, относил его в каждую крупную компанию, где занимались комиксами, показывая им свои работы и пытаясь хоть чего-нибудь добиться», - говорит Джерард. «Ничего не получалось».

Он помог некоторым группам на Eyeball с дизайном футболок, в том числе и Thursday, которых стали узнавать повсеместно после релиза их дебютного Waiting.

«Дом Eyeball был местом остановки многих групп в турах и хорошим местом для встречи многих хороших людей», - вспоминает Сааведра. «Джерард подключился к нам, когда разрабатывал дизайны футболок. Он автор лучшего дизайна, который когда-либо был у Thursday».

Но в основном Джерард был сфокусирован на получении точки опоры в индустрии комиксов. На протяжении следующих двух лет он работал везде, где мог, в том числе и в легендарном издательстве DC Comics. К своему ужасу он обнаружил, что его работы всегда упускали из виду, не замечали. В основном он был просто мальчишкой, который занимается ксерокопией. Несмотря на свое внутреннее удовлетворение по поводу того, что он видел различные комиксы задолго до их появления в магазинах, в творческом плане у Джерарда было многое нереализовано.

«Я ходил в художественную школу, а после того, как ушел оттуда, я понял, что работы для меня нет», - говорит он. «Обычная история: иметь разные мечты в школе, а позже, закончив ее, понять, что тебе нигде не преуспеть».

В DC Comics он работал у молодого инкера по имени Джо Бойл, который увидел в Джерарде что-то выдающееся, непохожее ни на что. Пусть Бойл и признает, что Джерард зачастую был застенчив, он также говорит, что вместе с тем у него была и уверенность в своем таланте.

«Характер у него был», - вспоминает Джо. «Он определенно хотел, чтобы о его присутствии в этом мире знали все. Он делал ксерокопии обложек комиксов, иногда заменяя лица персонажей своим лицом. А потом он прикреплял это на дверь с табличкой типа «Восхитительный Джерард сегодня здесь!» Я сказал ему: «Слушай, ты ведь совсем ненадолго здесь, тебе следовало бы познакомиться с кем-нибудь, наладить связи». Но он уже взял это под контроль.

«Тогда Джерард был уверен, но в то же время вроде бы сомневался. Он был застенчив, но становился более смелым, где это было нужно. Главным образом он был неуверен в себе, но только не там, где дело касалось рисования».

Бойл ушел из DC Comics и в 2001 году начал работать с анимацией в Curious Pictures, где создавали шоу для Cartoon Network. Он в очередной раз попросил Джерарда

работать с ним, и именно тогда они начали совместно трудиться над разнообразными идеями. Они быстро превратились из напарников в друзей. Джерард делал рисунки карандашом для того, чтобы позже Бойл поработал с этими рисунками чернилами.

Эти двое постоянно обсуждали идеи для комиксов или телевизионных шоу, которыми могли бы заниматься.

Джерард якобы работал в шоу Cartoon Network Sheep In The Big City – хотя он признает, что по большому счету это была ‘очередная работа с ксероксом’. Но находясь рядом с Бойлом, он начал работать над своим собственным проектом The Breakfast Monkey – зачастую сюрреалистичным мультиком об обезьянке, одержимой завтраками.

Breakfast Monkey была незначительным персонажем в другой задумке комикса, над которым Бойл и Уэй работали вместе со своим другом Сту. Ничего не получилось, но Бойл хотел раскрыть обезьянку, видя потенциал. Они с Джерардом принялись за эту идею. «Он постоянно что-то добавлял туда, и никто не мог нам запретить это делать, потому что это была наша идея», - говорит Бойл. «Мы постоянно смеялись, было очень весело».

Для них было полезно встретиться с начальством Curious Pictures – это что-то, что создавало проблемы Джерарду.

«Внезапно люди начали обращать внимание на мои работы», - говорит Джерард. «Но я был мальчишкой, который занимался ксерокопией, и для некоторых людей это было странно – заниматься ксерокопией и преуспеть в чем-то».

Бойл и Джерард нашли в Curious Pictures восприимчивость к их работе, но люди из этой компании хотели, чтобы Breakfast Monkey прошел через обширную коррекцию. Мало-помалу Джо и Джерард начали чувствовать, будто их творение превращают в нечто другое, во что-то, от чего им было неуютно.

«Ты постоянно слышишь эти истории о людях, которые приходят со сценариями и все изменяют и изменяют до тех пор, пока в конечном счете не останется ничего от первоначального варианта», - говорит Бойл. «Происходило именно что-то такое. Всем все нравилось, все хвалили наше творение и нас, но они хотели сделать из этого что-то абсолютно другое. Они даже хотели сделать из этого познавательную программу, где людей бы учили, как готовить завтраки на каждый день, где были бы рецепты со всего мира. А мы отвечали: «Но мы занимаемся абсолютно другим! Это просто чепуха! Мы не учим детей печь вафли!»

Джерард был абсолютно разочарован тем, как истолковали их идеи.

«Я понял, что работаю с комитетом над собственным творением», - говорит он. «Люди говорили о продажах, игрушках, о сраных плюшевых медведях, они упускали только одно – то, что в идею вкладывалось совсем другое».

Компания сообщила им, что у них уже есть шоу, почти такое же, как и Breakfast Monkey – Aqua Teen Hunger Force, и из-за этого нужно было что-то менять. Джерард и

Бойл не согласились, поэтому мультфильм Breakfast Monkey буквально засох на корню.

Это стало еще одним огорошившим Джерарда событием. Он уже начинал думать, что, должно быть, коммерческое искусство не для него. На тот момент ему было двадцать четыре года, и пусть он работал в крупнейших компаниях, пусть его страницу напечатали в комиксе Big Book of the Weird West, а большее количество его работ было опубликовано в Footsoldiers, он чувствовал циничность в этой сфере. Пока его брат Майки давал себе волю в доме Eyeball, Джерард, мрачный и безразличный ко всему, скрылся в родительском подвале.

«Мы постоянно шутили с Майки», - говорит Джофф Рикли. «Мы говорили: «Что, твой брат все еще сидит дома в трусах, есть хлопья и рисует комиксы?» Мы всегда шутили над тем, что Джерард был нелюдимым и не выходил из дома».

А когда Джерард все же сделал это, Алекс Сааведра вспоминает, что он оказался довольно веселым.

«Он не был тем депрессивным и мрачным чуваком, каким его постоянно описывали. На самом деле он был очень-очень веселым. Но он был тихоней. Когда вам удавалось вытащить его из дома, он был потрясающим. Просто вытащить его из дома было не особо легко. Его было трудно оторвать от рисования, в основном потому, что он становился все ближе и ближе к становлению тем художником, которым он мечтал быть. Этот парень мог создать любой комикс, какой только угодно его душе – он был на грани прорыва, и он упорно трудился».

Но Джерард не так себя чувствовал. В том подвале он рисовал и писал, время от времени брал гитару в руки, но в основном он пребывал в неком отчаянии. Он посещал психотерапевта с целью попытаться сделать так, чтобы его жизнь обрела смысл, принимал антидепрессанты. Он исписывал тетрадь за тетрадью своими идеями, рассказами и злобными мыслями.

«Я прошел через множество негативных вещей. Я сидел там, коря себя за то, что ничего не доводил до конца», - говорит Джерард. «Я волновался, слишком много думал и загонял себя в депрессию, но положительной стороной этого были многочисленные тетради, исписанные идеями. Я не всегда знал, для чего вообще эти идеи, но в конце концов у меня появилась коротенькая история под названием ‘I Brought You My Bullets, You Brought Me Your Love’. Она была о гангстерских убийцах Чикаго. Историю никто никогда не читал, и мне кажется, сейчас она утеряна. Но все дело было в том, что у меня было много идей. Это значило, что я уже формировал эстетику группы, только группы у меня еще не было. Я хотел, чтобы она была чем-то новым, чтобы у нее была энергия, который никто не обладал прежде».

Это пришло позже. В тот момент он не имел не малейшего понятия, что возглавит музыкальный проект, и был уверен, что его будущее – графическое искусство. Но

затем случилось нечто, изменившее все.

 

В конце лета 2001 Джерард появился, чтобы сделать какое-нибудь продвижение, в чем-нибудь преуспеть. Он все время занимался разработкой фигурок в Fun House, Хобокен, Нью-Джерси. Эта компания сотрудничала с монстрами индустрии комиксов вроде Marvel. Это была работа мечты – ‘возможно, лучшая работа, которую только можно получить’, - однажды признался он. Но он все еще не был счастлив.

Затем событие самого драматичного вида заставило Джерарда переоценить свою жизнь. 11 сентября 2001 года, именно в тот день, когда террористы атаковали Башни- близнецы, он оказался в Хобокене. Он стоял на берегу реки, наблюдая за развернувшимся злодеянием.

«Рядом со мной было еще сотни четыре людей, я стоял у ограды. Прямо на наших глазах все рухнуло», - говорит он. «Это была самая большая нейтронная бомба душевных мук. Я знал, что никого из моих близких там не было, но там были сотрудники и другой персонал, они просто обезумели. Плакали, орали, крушили все на своем пути, кричали что-то о дьяволе».

Это драматично потрясло его, но, в первую очередь, вызвало глубоко негативную реакцию. У Джерарда всегда было глубокое и навязчивое сострадание другим: «У меня высокий уровень сочувствия другим, это делает меня больным. Это и дар, и проклятие. У меня такой уровень сострадания, что я чувствую каждую эмоцию так сильно, что мне от этого плохо», - сказал он однажды. Именно это привело Джерарда к абсолютному изнурению после атаки на ВТЦ. «[Катастрофа] 9/11 на некоторое время буквально разорвала его голову», - вспоминает Сааведра. «Как и головы многих других».

Как и то ограбление в магазине комиксов, трагедия заставила Джерарда переосмыслить свою жизнь. «Когда произошла эта трагедия, она просто приняла решение за меня», - говорит он. «Я использовал ее почти как катализатор – я решить принять ее, послать нахер остаток своей жизни и создать группу. Я просто понял, что хочу сделать это именно сейчас».

«С тех пор я находился в родительском подвале со своей гитарой Fender. Тогда я и написал “Skylines and Turnstiles”, а еще некоторый другой материал. На самом деле “Fashion Statement” тоже была написана в то время, пусть мы и не использовали ее до второго альбома – Three Cheers For Sweet Revenge. Я написал эти песни, сидя в пижаме или нижнем белье с хилым усилителем».

Он просмотрел все свои тетради, читая все написанные им истории и идеи, которые приходили к нему во время депрессии. В них он нашел муки и воображение в равной мере. Он начал выпрыскивать все это в песни.

«Я думал: «Все это было у меня внутри многие годы, а теперь я хочу выпустить это

наружу», - говорит он. «Я просто пытался сделать что-то стоящее из всех заметок, мыслей и мечтаний, написанных мною за два года, придать этому смысл. В депрессии я точно не был, но я, несомненно, был отшельником. Я смотрел на каждый рассказ, думая, можно ли превратить его в песню, или же он должен стать заголовком песни или альбома».

Он неистово работал – очень быстро и очень продуктивно. Он привлек знакомого ему барабанщика по имени Мэтт ‘Оттер’ Пелиссьер, с которым он встречался в Loop Lounge, рок-баре Passaic, который являлся центром пост-харкдорной сцены Нью- Джерси. Тогда Пелиссьер работал механиком, но еще играл в местной группе под названием The Rodneys с Рэем Торо, который играл с Джерардом в эфемерной Nancy Drew.

«Музыка была более или менее написана, не хватало только барабанов», - говорит Джерард. «Я арендовал на час помещение, притащил свою Fender и играл ему песни, а он барабанил. Нас было двое. Вышло нормально, но я понял, что не могу петь так, как хочется, и играть на гитаре. Так я не мог быть достаточно хорош ни в вокале, ни в игре на гитаре, поэтому я тут же вспомнил о Рэе».

 

Рэймонд Торо был тихим ребенком, который проводил больше времени дома, нежели на улице. Он был из Кирни - маленького городка, населенного людьми рабочего класса, расположившегося неподалеку от Бельвилля. Рэй родился 15 июля 1977 года, вырос в маленьком домике с двумя братьями и родителями из Пуэрто Рико, имеющими португальские корни. Его родители, как и Уэи, были обеспокоены преступностью Нью-Джерси, поэтому Рэй приучился развлекать себя, сидя дома.

«Рядом с моим домом шаталось много забавных личностей», - говорит Рэй. «Среди них был парень по имени Бертайн, он был наркоманом. Спустя несколько месяцев у него случилась передозировка прямо рядом с нашим домом, и я видел, как его увозили на скорой».

Он делил комнату в маленьком доме с двумя старшими братьями. Старший брат был первым, кто увлекся музыкой: классическим роком Джими Хендрикса, Pink Floyd, Led Zeppelin и Black Sabbath, а позже погрузился в метал-звучания Iron Maiden, Metallica и сольных работ Оззи Осборна. Его брат всегда праздно брал гитару Рэя – постоянно засиживаясь допоздна, разучивая рифы из книг по игре на гитаре, не давая спать младшему брату. В тринадцать лет Рэй тоже взял гитару в руки.

«То, что он постоянно играл и занимался, казалось мне чудесным. Вот так я и увлекся этим – ведь я постоянно смотрел на него, хотел быть похожим. Когда я начал слушать метал и панк, он уже умел играть все эти песни на гитаре. Это произвело на меня впечатление. Игра на гитаре полностью охватила меня».

Рэя поражал гитарист Оззи Осборна – Рэнди Роадс. Он был поражен тем, как от

классической музыки он переходил к металу, Рэй старался подражать ему. Он брал уроки, и даже записался на курсы набора текста, чтобы стать более ловким в игре на гитаре, но технически превосходным музыкантом он стал благодаря ранам на пальцах от бесконечной практики.

«Я особо ни с кем не общался и никуда не ходил», - говорит он. «У меня были друзья, но мы общались только в школе, но не за ее пределами. Единственное, что всегда было рядом со мной, когда я приходил домой – гитара».

Рэй не выделялся в школе. Он говорит, что был ‘одним из невbдимок’, тем, кто не преуспевал, но и не терпел неудачи, тем, кто просто был.

«Я чувствовал себя невидимым, потому что во мне не было ничего, что отделяло бы меня от других детей. Мои друзья были почти одинаковы, пусть они и были кем-то вроде отбросов. В моей школе шло четкое разделение детей на любителей рэпа, попа, а еще существовали маленькие группы тех ребят, которые увлекались панком и металом. Я входил в последнюю группу».

Но он отличился своей игрой на гитаре. Он уже имел опыт выступлений с Мэттом Пелиссьером в The Rodneys, которые выпустили в 1997 году альбом под названием Soccertown USA – так иногда называли Кирни. Но несмотря на небольшой местный успех, сердце Рэя не особо лежало к статусу участника какой-либо группы. После окончания школы он поступил на курс по редактированию фильмов в William Paterson University в Уэйне, Нью-Джерси, и уже не так часто играл на гитаре.

«Я поступил в колледж обучаться в индустрии кино. Я хотел быть редактором. Мне казалось, что это все, чем я хочу заниматься. Я был увлечен фильмами, мне нравилось анализировать их. Я был очень заинтересован в процессе их создания, было интересно, как их вообще снимают – вот на чем я сосредоточился. На время учебы в колледже я прекратил играть в группах. Около года я играл на барабанах в одной группе, и все».

Та группа называлась Dead Go West, но она не являлась чем-то серьезным, поэтому Рэй был счастлив отбивать ритм где-то позади.

«Мне и моему другу Джорджу было нечего делать по выходным, поэтому мы просто играли», - вспоминает он. «На тот момент, когда Джерард пригласил меня, я не играл на гитаре в группах уже несколько лет».

«Он такой талантливый», - говорит Джерард. «Он был лучшим гитаристом в Нью- Джерси, играл на барабанах только потому, что хотел этого. Вот что в нем важно. Он никогда не занимался этим ради веселья, ему просто нужно было повеселиться».

Джерард рассказал ему о музыке, которую писал, и спросил, не хочет ли Рэй зайти к Мэтту домой и послушать. Он даже не знал, хочет ли Торо быть в группе, но понял, что если спросит, то ему все равно почти нечего терять. «Я точно не знал, чем он тогда занимался, и я думал, что он хотел работать с фильмами», - вспоминает Джерард. «Я

попросил его придти и поиграть, безо всякого давления – просто чтобы проверить, все ли я правильно делал».

Рэй подумал, что будет весело, и уже имел опыт игры на чердаке дома Пелиссьера –

именно там проходили репетиции The Rodneys.

«У Мэтта была раздражающая лестница, ведущая на чердак – она была очень крутой и извилистой, просто идеальной для того, чтобы таскать гитары и усилители», - говорит Рэй. «Чердак был разрушенным, так как друзья Мэтта приходили туда покурить траву и выпить, там повсюду было дерьмо и мусор. Вот там мы и репетировали. Джерард и Мэтт сыграли мне «Skylines and Turnstiles», так как на тот момент это была единственная их песня. Я прослушал ее, подключился к тому, что они делали – вот так все и началось».

Джерард тотчас же поразился. «Рэй – тот человек, который все схватывает налету, мы один раз сыграли ему «Turnstiles», и он сразу же улучшил ее в десять раз».

Рэй сразу же стал своим, и, имея гитариста и барабанщика, Джерард удвоил интенсивность своей работы.

«Все росло как снежный ком», - говорит Рэй. «Я помню, как Джерард говорил о желании сделать это «по-настоящему». Большинство групп, в которых мы когда-либо состояли, были образованы просто ради веселья. В этом случае в музыке было что-то прямое и безотлагательное. Мы знали, что хотим донести это и для других людей, мы знали, что хотим давать концерты, мы знали, что хотим сесть в фургон и отправиться в тур».

Рэй тоже начал писать, играя песни Джерарду, чтобы он мог написать к музыке слова. Они быстро начали писать свой собственный материал для репертуара.

«Мы встречались один раз в семь дней в последующие четыре недели, играли и тренировались», - говорит Джерард. «На тот момент казалось, что нет ничего невозможного. Рэй написал «Our Lady of Sorrows» - она стала второй полноценной написанной нами песней. Она вписалась тем, что не вписывалась. Вот что мы хотели делать – объединять те песни, которые не сочетались бы вместе, но вопреки всему сочетаются. Эта песня была очень агрессивной, эдакий метал – там были биты, которые мы позаимствовали у Helloween».

«Звучание приходило от посиделок в комнате Рэя, которую он делил со своими братьями. Мы сидели у компьютера с двумя гитарами и просто много разговаривали о звуке. В этом плане мы абсолютно понимали друг друга, были солидарны на 100%».

«Забавно», - говорит Рэй. «В этом было что-то очень правильное, что нам нужно было развивать».

Они быстро начали работать над демо, записывали их на чердаке дома Пелиссьера, у них было дешевое оборудование и еле работающие микрофоны. Все было очень просто организовано, барабаны и гитара – на чердаке, Джерард завывал в ванной.

Они записали ‘Skylines and Turnstiles’, ‘Cubicles’ и ‘Our Lady of Sorrows, в то время называвшаяся ‘Bring More Knives’. В грубоватости демо-записей было что-то мерцающее. Они назвали это Dreams Of Stabbing and/or Being Stabbed (Мечты О Нанесении Ударов и/или О Том, Чтобы Быть Ударенным), но чаще всего демо называли просто The Attic Demo (Чердачные Демо). Прослушав их, Сааведра был поражен.

«Наша реакция была типа: «Мать моя женщина, Джерард умеет петь! Где его талант был раньше?» - рассказывает он. «На тот момент он только-только раскрыл талант, которым всегда обладал».

К тому времени Сааведра и Джерард были довольно хорошо знакомы, но Рэй был новым человеком. Но когда Алекс услышал, как он играет, все сомнения тут же сдуло.

«Рэй был самым талантливым из них», - говорит он. «Он был таким ребенком- металхэдом. Мы мало о нем знали. У него была прическа афро и большие очки, я подумал тогда: «Этот парень так странно выглядит». Я не мог разгадать его, для меня он оставался тайной. А потом я услышал, как он играет на гитаре, и тут же воскликнул:

«Черт побери!» Вероятно, он целыми днями терзал гитару у себя дома. Он был великолепен с самого начала. Он был как профессиональный гитарист – просто умереть, какой гитарист! Было бы позором, если бы никто никогда не услышал, как он играет».

«Он был очень тихим. А еще супер-задротом по комиксам, у него в кармане всегда была фигурка Человека-паука. Я особо ничего не знал о нем, разве что у него было крутое имя. Рэй Торо – звучит как имя порно-звезды! Рэй Торо! Такое имя вам точно не забыть, но Рэй был просто тихим пареньком из Кирни».

Сааведра становился все более заинтересованным, он всегда обращал внимание своих друзей на их артистические таланты. Когда он узнал, что у них нет басиста, участники зарождающейся группы даже просили Алекса поиграть с ними.

«Я собирался чуть-чуть им помочь, но это было бы лишь на время», - говорит Сааведра. «В те времена попросить кого-то поиграть в твоей группе – это было равносильно, скажем, попросить человека помочь тебе передвинуть дом. Я ответил:

«Думаю, если вам кто-то нужен… Стоп, можно же выучить твоего брата!» В конце концов обучение Майки приобрело смысл».

Майки был не самым идеальным басистом, к тому же тогда он провалил прослушивание в другую группу, записывающуюся на Eyeball – Pencey Prep, фронтменом которой был Фрэнк Айеро. Между ними не было никаких конфликтов, и две группы начали становиться друзьями, Pencey Prep помогали My Chem с их первыми концертами. Но несмотря на провал Майки при прослушивании на роль басиста в Pencey Prep, Джерарду понравилась идея взять в группу своего младшего брата.

«Майки сказал: «Блин, чувак, я хочу в этом участвовать! Это невероятно звучит. Эта группа звучит как все, частью чего я когда-либо хотел быть», - вспоминает Джерард.

«Поэтому он выучился. Я никогда прежде не видел, как группа так быстро учится и преуспевает».

Майки тоже привнес кое-что важное. Его выгнали из колледжа и он работал в книжном магазине Barnes & Noble. Однажды вечером он заметил стопку книг Ирвина Уэлша (автор ‘На игле’). Одна из них, история в трех книгах, называлась «Экстази: Три Истории о Любви и Химии». Майки записал название на клочке бумаге, положил в карман, а чуть позже пошел домой. Так родилось название My Chemical Romance.

 

Сформировав группу и выбрав ей название, My Chemical Romance были готовы начинать. Все было сделано в сумасшедшей спешке, потому что Джерарда с головой захлестнула волна вдохновения и, как это у него обычно случалось, он не мог сосредоточиться на чем-то еще, пока не доведет что-то до конца.

«В тот момент была сильная спешка, срочность», - говорит Джерард. «Нам нужно было играть перед людьми, нужно было выбираться оттуда. Была некая магия, чувствовать которую было столь непривычно. Я никогда не чувствовал ничего подобного ранее – ни занимаясь искусством, ни играя в других группах, и в других проектах, в которые были вовлечены ребята, тоже не было ничего подобного. Когда ты создаешь новое звучание и оно поистине великолепно – это одно из высочайших и лучших чувств мира. Это было так уникально, и, самое главное, мы сделали все сами. Сразу же появилось ощущение, что все идет как надо, что все правильно».

Они рассказывали о себе всем, кого знали. Джерард, так долго пробывший застенчивым одиночкой, еле-еле мог перестать говорить о своей новой группе, когда он столкнулся на вечеринке с Джофом Рикли.

«Мы с моим братом создаем группу!» - с энтузиазмом сказал он.

«О, понятно», - ответил Рикли с явным скептицизмом.

«Нет, я серьезно», - настаивал Уэй. «Мы будем называться My Chemical Romance». Рикли засмеялся. «Что ж, по крайней мере, у вас великолепное название. Я уверен, вы будете масштабн…»

Джерард взял гитару и начал играть песни, прервав собеседника.

«Я не очень хочу слушать, мы ведь на вечеринке», - признался Рикли.

Но несколько недель спустя Алекс Сааведра позвонил ему, чем-то взволнованный и сказал, что Рикли должен прийти и послушать, как они репетируют. Рикли согласился, но мало о них думал, пока они старались изо всех сил. Он уехал в тур с Thursday, не вспоминая о My Chemical Romance. Тогда Сааведра позвонил ему снова.

«Слушай, мне нужно рассказать тебе о My Chemical Romance», - сказал Сааведра, тяжело дыша. «Они записали одну песню, и она очень хороша».

«Окей, понял», - снова сказал Рикли, все еще незаинтересованный. Но Сааведра отправил ему диск с песней под названием ‘Vampires Will Never Hurt You’, которая взорвала Джоффу мозг, восхитив его.

«Я сразу же позвонил им и сказал: «Это очень круто. Никогда не слышал ничего подобного». В их звучании слышались те, кто повлиял на них – немного Thursday, немного AFI, плюс другие группы. Но песня была уникальной – для группы, которой всего месяц, это неплохо. Я был впечатлен».

Было ясно, что у My Chemical Romance что-то получится. С записанными демо и все нарастающим количеством разговоров о них, группа поняла, что им необходимо сделать еще один шаг. Им нужно было выступать.

This Is The Best Day Ever

Октябрь 2001, Юинг, Нью-Джерси. Все четыре участника My Chemical Romance сидели в ярко-желтом обшарпанном школьном автобусе с Pencey Prep. Автобус был припаркован у VFW Hall, всех ребят парализовал страх. Внутри собиралась маленькая толпа, там же висел плакат со списком. Первыми были My Chemical Romance, вторыми

– Pencey Prep, а хедлайнерами оказалась панк-группа кузина Фрэнка Айеро – Патрика. Это был первый концерт My Chemical Romance – тот, который состоялся благодаря тому, что Фрэнк Айеро помог им с этим.

«То шоу было идеей моего кузина Патрика, это его работа», - говорит Фрэнк, который встретился с My Chemical Romance в Eyeball. «Он спросил, смогут ли Pencey Prep выступить, я ответил: «Конечно. А есть еще свободное время? Мои друзья собрали группу».

Он не подозревал, что ему и его басисту Джону «Хэмбону» Макгиру придется уговаривать My Chemical Romance. Он не подозревал, насколько сильно они напьются. Братья Уэй нервничали. Они выпивали бутылку за бутылкой, так, будто это была вода, а не пиво, едва чувствуя вкус.

«За пять минут я прикончил семь бутылок», - говорит Майки. «Я просто окаменел, каждый говорил со мной, подготавливая к выходу на сцену. Это был мой первый собственный концерт. Я очень нервничал, напился чуть ли не до интоксикации. Я выпил около десяти бутылок пива потому, что сильно нервничал».

«Они были пьяны», - вспоминает Фрэнк. «Очень пьяны».

Рэй и Пелиссьер находились в более хорошем состоянии, но полны страха.

«Я тоже нервничал, хотя у меня уже был опыт в выступлениях перед людьми», - рассказывает гитарист. «До этого я играл с разными группами, но с нашей группой все было иначе – мы писали такую музыку, какой я никогда раньше не слышал».

Группу ждало человек тридцать или сорок. Они находились в маленьком помещении, которое, по иронии судьбы, иногда использовалось для встречи клуба анонимных алкоголиков. Люди стояли локоть с локтю, смотря на пространство без малейшего намека на сцену. О том, что здесь будет концерт, напоминали только микрофоны, барабанная установка и полуразвалившиеся усилители. В какой-то момент My Chemical Romance все равно пришлось бы взять себя в руки. В какой-то момент братьям Уэй пришлось бы выйти на место выступления и столкнуться лицом к лицу с немногочисленной толпой.

В автобусе все четверо парней выдохнули, а потом направились в здание, прихватив свои инструменты. Они были готовы. «Мы подключили инструменты, потом

посмотрели друг на друга и сказали: «Вперед!» - вспоминает Джерард.

Первой песней, которую они сыграли, была не так давно написанная ‘Skylines and Turnstiles’. Сперва ничего не происходило. Люди стояли и смотрели, неуклюже дергаясь в такт музыки. Никто не знал, что собой представляют My Chemical Romance. Никто не знал, чем было их странное звучание. Когда песня, клыкастая, красноречивая, страстная, была близка к концу, что-то случилось. Что-то восхитительное.

«Помещение взорвалось, как только закончила песня», - говорит Джерард. «Это был первый раз, когда кто-то слышал эти звуки, и мне хотелось бы встретиться с кем- нибудь, кто был там в тот день. Думаю, мы отыграли настолько хорошо, насколько было возможно. Другие песни мы играли на той же самой волне, мы чувствовали себя ярким пламенем. Мы разрезали воздух звучанием каждой песни, на каждую был отклик. Для нас это было чертовски важно».

«Я стоял на стуле, наблюдая, как они отмачивали этот сет. Это был гребаный ураган», - вспоминает Фрэнк. «Никто не знал, чего ожидать, так как это был их первый концерт. Все прошло в беш