Глава 2. Холодное лето 17-го

После 12 июня у волонтеров появилось уже стойкое недоверие к московскому избирательному штабу. К этому дню готовились капитально: с волонтерами на протяжении целой недели работали, готовя их к «сливу» согласованной площадки 12 июня психологически, заведомо понимая, что, скорее всего, в итоге будет перенос площадки с согласованного властями проспекта Сахарова на несанкционированную Тверскую. Были укомплектованы три группы: группа безопасности, навигации и раздачи агитационного материала. Всего в процесс было вовлечено около ста человек, прежде всего активных волонтеров, которые ранее не принимали участия в кампаниях Алексея Навального. Это были активисты новой волны, которые только открыли для себя оппозиционную политику. Именно они в итоге оказались обмануты. Все их усилия, вся подготовка, все проведенные тренинги – все оказалось зря. Это была такая пыль в глаза, попытка показать какую-то внешнюю работу на фоне глубочайшей стагнации кампании.

Но люди почувствовали фальшь. Многие, не будучи глупцами, были крайне разочарованы и в дальнейшем уже не принимали никакого участия в инициативах кампании. Их, безусловно, можно понять.

До Леонида Волкова доносили мысль, что следовало бы детально продумать тактику ухода с проспекта Сахарова или подготовить людей к срыву акции заранее. Но он полагал, что та достаточно сомнительная история с отказами подрядчиков при довольно несложных технических требованиях должна была подействовать на публику положительно. Прежде всего на ту часть «истинно уверовавших», которая уже не видела никаких политических и мировоззренческих ориентиров, кроме Навального, и совершенно не хотела разбираться в нюансах кампании. Они-то и «съели» историю о неизбежности переноса акции с проспекта Сахарова.

У тех же, кто пытался разобраться в проблеме, осталось много вопросов, ответы на которые они так и не получили. В штаб действительно приходили молодые люди, задававшиеся вопросом: неужели оно стоило того, чтобы переносить с Сахарова на Тверскую улицу? Зачем было вписываться в очень сомнительную историю, сорвав гуляния реконструкторам? Этим подходом, кстати, были возмущены не только сами реконструкторы, но и сторонники. Они справедливо полагали, что если мы собираемся строить «прекрасную Россию будущего» и говорим об этом каждый день, то так нельзя поступать с теми, кто готовился к своему фестивалю около года. А мы им, собственно говоря, все испортили. В общении с молодежью, приходящей в штаб, руководство кампании требовало придерживаться жёсткой позиции, заключавшейся в том, что не было другого выхода, кроме как перенос.

Общество тогда было стравлено: люди, которые пришли без политических целей на Тверскую, – все те, кто участвовал в этом фестивале реконструкторов, столкнулись с активистами, которые явились для выдвижения своих политических требований. Многие из них делали это в достаточно недружелюбной манере. Это была та самая новая волна сторонников, готовая к более радикальным протестным действиям, в угоду которым и решил поступить Навальный. Но в итоге прогадал.

Внутренняя социология московского штаба показывала, что основной актив сторонников на Тверскую так и не вышел, все оказались дезориентированы. Люди с проспекта Сахарова уходили разочарованные и мало кто отправлялся оттуда на Тверскую. Они так и не получили своевременного оповещения после принятия решения о переносе вечером 11 июня.

Вся информация передавалась в федеральный штаб. Волков и Навальный прекрасно знали, какое мнение по поводу переноса сложилось среди сторонников, прежде всего среди умеренных и тех, кто, памятуя протесты 26 марта, не хотел быть задержанным. Сейчас все понимали, что сказка о законности митингов и отсутствии последствий развеялась. Новое поколение, столкнувшись с объективной реальностью, не хотело более рисковать. Навальный же, принимая стратегическое решение заведомо саботировать проспект Сахарова, не отталкивался от социологии или вразумительных консультаций с людьми, которые работают «на земле». Он полагался на свою интуицию, которая его как политика подводила уже неоднократно, в последний раз это как раз было в марте. Впрочем, следуя своим интересам, Навальный приобрел 26 марта достаточно клиентов, которых можно было теперь сопровождать в ЕСПЧ.

Одним словом, маневр с переносом был странным. Многие тогда задавались вопросом, чем был обусловлен этот перенос: неужели нельзя было найти компромисс с самими собой? Возможно же было установить более простой экран или поставить более компактную сцену. Сторонники считали, что главное было поговорить и собраться без задержаний, продемонстрировав свою силу, полностью забив проспект Сахарова. Люди, кажется, не понимали, что в них самих в тот момент было гораздо больше уверенности в собственных силах, чем у Навального, который видел грустную картину из регионов: падение объемов агитации, низкий прирост волонтеров и их слабая вовлеченность. Отсюда складывался страх, что на Сахарова не придут даже те радикалы, кто был готов выходить после провала 26 марта.

После 12 июня даже Леонид Волков, наверное, стал понимать, что стратегия длинной, растянутой кампании треснула. Но как человек, который никогда не умел признавать свои ошибки, он и сейчас поступил ровно таким образом, как будто всё было в порядке. Волков не стал никаким коренным образом менять линию поведения, хотя если бы он прислушивался к работающим на «земле» людям, возможно, кампания пошла бы по иному сценарию. Например, можно было разбить кампанию на какие-то более внятные отрезки и начать собирать подписи заранее, еще в оффлайне. Но у Волкова был свой план. Он бравировал в СМИ, что якобы у него есть некая заветная бумажка, на которой он расписал ближайший год – замечательный год больших побед. Однако уже середина июня говорила о другом: никаких больших побед не было, и та волна, которая присоединилась к кампании в марте, сошла. По сути можно было констатировать, что в середине июня с точки зрения статистики и моральных настроений кампания уже закончилась. Для её реанимации Волков решил пойти на радикализацию протеста, как это бывало в прошлом.

С июня по июль кампания находилась в стагнации, никакого прорыва не было. С агитационным материалом случались постоянные перебои, и было совершенно непонятно, куда уходят все деньги. Волков, отвечая на внутренний запрос, почему так мало агитационного материала и почему он такой однообразный, говорил, что, мол, все уходит в регионы. Однако сотрудники с большим электоральным опытом не поверили в такой расклад, ведь регионы сталкивались с аналогичными проблемами. Естественно, регионам поставлялось еще меньше, чем центру, но они зачастую искажали статистику в сторону увеличения показателей.

Ближе к осени в кампании «Навальный-2018» произошло то, с чем он сам так борется в российской действительности, – коррупционное сращивание федерального штаба с отдельными региональными штабами. Корнем зла было желание выслужиться, получить сиюминутный карьерный рост и остаться после кампании в Фонде борьбы с коррупцией. Речь прежде всего о тех региональных координаторах («региональщиках», как их стали называть), которых привел Леонид Волков по так называемой «квоте Милова», - об Олеге Снове (Степанове) и Александре Тагирове. Для них закрепиться в ФБК хоть на каких-то должностях было идеей фикс уже несколько лет. В то время в штабе упорно ходили слухи, что Тагиров и Снов покрывали региональные штабы, каким-то образом оправдывая ложную статистику перед Волковым. Любому опытному человеку было понятно, что региональные штабы не могут раздавать такие объемы агитации, что весь этот объем банально воровался, уничтожался или, что еще хуже, сдавался областным администрациям. Эта была типичная российская болезнь: федеральный центр покрывает отдельные региональные штабы, дабы люди из них могли подняться до более лакомых позиций.

Леонид Волков в тот момент уже относился к тому типу руководителей, про которых Пушкин писал: «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад». Волков, конечно, понимал, что из регионов идут «левые» цифры, и если начать разбирательство сейчас, то вскроются его собственные тактические промахи. А это вызовет гнев потенциальных инвесторов, возможно даже что-то просочится в прессу, что окончательно добьет кампанию, и так шатавшуюся из стороны в сторону. Поэтому Волков решил просто «забить» на эту ситуацию и в дальнейшем к ней так и не вернулся.

Когда Алексей Навальный начал свое турне по стране, приезжающие сотрудники из его аппарата поняли, что в регионах нет таких объемов агитации. Но это уже была осень, и что-то исправлять было поздно. Все приняли соломоново решение: сделать вид, что всё нормально. «Не спрашивай, не говори» — как в своё время было принято в армии США.

К середине июня в отношениях между Волковым и командой московского штаба начался большой разлад. Николай Ляскин попал в опалу, московский штаб получал ресурсы в последнюю очередь, и на нас по большому счету не рассчитывали. Московский штаб превратили в некий волонтерский придаток, целью которого было собирать и «няшить» (это внутренний сленг, означающий: задабривать, вызвать эмоциональную лояльность лидеру) волонтеров к мероприятиям. Больше задач у московского штаба на тот период и не было, что сильно огорчало, потому что в Москве собралась, на мой взгляд, самая опытная и сильная команда по стране. Это были те люди, которые ранее участвовали во многих избирательных кампаниях, имели политическое представление и идеологическое сознание. В регионах же (в большинстве) работали совершенно неопытные в политическом и электоральном плане люди, которые ранее были менеджерами в коммерческих компаниях. У многих из них был «рыночный», в плохом смысле слова, подход, что прежде всего выражалось в «рисовании» статистики. Ляскин со своей стороны, как мог, старался нивелировать этот кризис в отношениях с Волковым, шел на любые уступки, порой даже жертвуя интересами сотрудников и штаба. Но это ни к чему не приводило.

Еще в середине лета Волков хотел запустить агитацию от двери к двери. Надо отметить, что он очень нервничал от того, что параллельно с нашей кампанией в Москве шла кампания муниципальных депутатов. Достаточно успешно, с моей точки зрения, шла кампания Максима Каца и Дмитрия Гудкова. У них было все то, чего так сильно не хватало нам: например, «политический Uber» - онлайн-сервис, с помощью которого они контактировали со своими сторонниками и волонтерами. По их кампании было видно, что на дворе действительно 2017 год. Мы же страдали от нехватки таких современных технологий. Я, сам будучи большим поклонником онлайн-сервисов, да и все сотрудники штаба считали, что мы можем серьезно увеличить количество волонтеров, автоматизировав часть процессов. Но айтишник и, вроде бы, «продвинутый» человек Волков отказывался от этих идей. Видимо, он не хотел быть вторым после Каца и Гудкова. И, кстати, зря: их система показала свою эффективность.

В конце июня Волков поставил штабам задачу организовать в 10-х числах следующего месяца «Большой агитационный уикенд». Это должно было стать федеральным событием. Цели у «уикенда» были очень простые. Кампания шла тяжело, донаты начали падать, потому что люди не видели никакой социологии, кроме бравурных заявлений Навального, что «у Путина нет никаких 86%». Об этом Алексей регулярно заявлял на встречах с волонтерами и в личном общении, зомбировал сотрудников на закрытых летучках, многие действительно заразились «мифом об отсутствующих о 86%» и считали, что уже на этапе предварительной кампании нам удастся набрать 20-30%, а узнаваемость у Навального уже сейчас чуть ли не стопроцентная. Это окрыляло людей, но некоторых смущало то, что все это подавалось в эмоциональной окраске, без каких-то вразумительных социологических отчетов. Волонтеры, сторонники, донаторы — все задавались вопросом: почему мы не видим социологии? Причем люди задавали вопрос из благих побуждений. Кампания ведь хорошая, Леонид с Алексеем столько всего рассказывают. Показывайте цифры, не стесняйтесь мол, мотивируйте социологией людей, возможно и волонтеров станет больше! А там и власть начнет больше бояться, чтобы в конце концов принять решение о допуске Навального на выборы.

Случился парадокс: активисты помнили об основной задаче кампании, в то время как Леонид Волков и Алексей Навальный про главную задачу забыли, растворившись в местечковых, но фундаментальных для себя задачах: росте и стабильности донатов, черном пиаре, создании инфоповодов, которые были бы интересны прежде всего лояльному пулу иностранной прессы. Внимание последних, кстати, тоже ослабевало, потому что никаких маломальских скандалов и качественных мероприятий не наблюдалось. Исходя из этого, Волков думал, если в 10-х числах июля мы проведем какое-то несогласованное уличное мероприятие с федеральным размахом, то оно спровоцирует нервную реакцию власти. Начнется цепь арестов и обысков в штабах, что, безусловно, вызовет живой отклик у наших сторонников, дескать, власть боится. Сторонники воспримут это как доказательство того, что кампания идет успешно и нужно переводить еще средства. План агитационного «уикенда» был довольно бесхитростен: напечатать очень-очень много агитационного материала, «впулить» в это очень-очень много денег и показать получившиеся объемы донаторам.

Хотя до этого с агитационным материалом были большие перебои, к «Большому агитационному уикенду» Волков удивил всех. Ему на стол регулярно падали метрики того, какой объем агитации требуется московскому штабу, чтобы не было дефицита. Эти цифры он прекрасно знал. Московский штаб еженедельно раздавал от двух до семи-восьми тысяч единиц агитационного материала, но это были самые лучшие показатели, обычно же это было около двух тысяч плюс-минус несколько сотен. Что сделал Волков? К 8-9 июля он напечатал около миллиона газет и порядка 700-800 тысяч листовок. И весь этот объем был запланирован только на «уикенд» и только для московского штаба! Совершенно очевидно, что никто и никогда, находясь в здравом уме, не напечатает на единичную акцию такой безумный объем срочной агитации. Все объективные показатели говорили о том, что этот материал мы будем раздавать целый год, а его содержание и роль устареют уже через пару месяцев.

Впрочем, целью таких больших тиражей, прежде всего, было показать донаторам, что у нас большие планы и мы выходим на большие объемы (вопиющая геббельсовщина!). Что мы тратим большие средства и нам нужны еще деньги. И третий момент – разозлить власть, «вызвать огонь на себя». Эта фраза проскакивала у Волкова в разных контекстах, но летом и осенью 2017 года она звучала особенно часто. Более того, сотрудникам московского штаба стало понятно, что их и волонтёров подставляют, когда Волков не стал арендовать для такого громадного объема агитации дополнительное помещение, а все привез в штаб, находящийся под пристальным наблюдением правоохранительных органов.

С этого момента стало ясно, что Волкову мало подставлять тех людей, которых он выводит на площадь, он начал трагичную игру и своими собственными сотрудниками. Тут уж, как говорится, лес рубят, щепки летят, а щепками традиционно выставили простых людей.

Главным и основным аргументом московского штаба против достаточно рискованной формы проведения «Большого агитационного уикенда» было то, что среди волонтеров становится очень много задержаний, что им не предоставляется толковая правовая помощь и что необходимо оплачивать штрафы. Был поднят достаточно серьезный вопрос: что делать с компенсацией штрафов после 12 июня? 26 марта Алексей Навальный говорил, что штрафы задержанных будут оплачены, все это связывали с обещанными выплатами от ЕСПЧ, но 12 июня ситуация была совсем иная. Алексей не заявлял, что штрафы кому-то будут выплачены, что порождало определенную напряженность в отношении с волонтерами. Ко всему прочему, было очень много было задержаний и в обычные дни, не связанные с большими ивентами. Сотрудники полиции задерживали волонтеров, изымали весь агитационный материал, люди проводили по несколько часов в ОВД, что, признаемся, далеко не в каждого вселяет силы бороться снова.

Именно в тот момент московский штаб принял решение о проведении практически еженедельных правовых тренингов. Что любопытно, инициативу московского штаба в федеральном штабе не поприветствовали. Там до сих пор придерживались мнения, что волонтерам не нужно давать дополнительные правовые знания, с помощью которых люди могли бы сами оценивать ситуацию с точки зрения своей безопасности. Против этого выступали и Иван Жданов, и Леонид Волков, считая, что лишняя правовая грамотность порождает сознание, а сознанием обладать волонтеры не должны. И вообще, «не рефлексируйте — распространяйте».

Моя позиция как юриста всегда была и остается простой: человек может обладать идейностью и политическим сознанием, но не все из нас юристы, поэтому людям нужно открывать правовые нормы. Не с точки зрения политики, а с точки зрения того, какие нормы есть: если ты выходишь на улицу в компании своих единомышленников и раздаешь листовки в публичном месте, то ты должен согласовывать это в рамках массового пикета. Вот как раз в данном моменте штаб пытался ввести всех в заблуждение. Здесь мне нужно, конечно, извиниться перед всеми участниками агитации, мы были вынуждены идти на поводу у федерального штаба, замалчивая некоторые вещи.

Очень много кривотолков вызвала ситуация, когда в Москве проходил Кубок конфедераций. Тогда специальным указом были запрещены публично-общественные мероприятия, в том числе и одиночные пикеты. Они нуждались в дополнительном согласовании, в частности и с ФСБ. Федеральное руководство кампании этой информации не учло, и московскому штабу приходили рекомендации продолжать проведение одиночных пикетов несмотря на то, что они нуждались в дополнительном согласовании, которого у нас не было. Навальный, Волков, Жданов — все это знали, но позволяли людям выходить на пикеты, где их оперативно и задерживали.

К лету 2017 года Навальный снова почувствовал себя светочем оппозиции, и любые политики, даже бывшие с ним ранее рядом, воспринимались им как актуальные или потенциальные враги. Тогда же появились первые слухи о том, что Ксения Собчак собирается участвовать в выборах президента. Навальный запретил сотрудникам публично обсуждать и давать оценки ее кампании. Когда же слухи эти стали предметными, поступила рекомендация подвергать Собчак обструкции на уровне выступлений и встреч с волонтерами. Разворачивалась планомерная подрывная работа против Собчак на тот случай, если кампания «Навальный-2018» закончится завтра или послезавтра, и некоторые волонтёры пожелают перейти к ней.

На 8-9 июля московский штаб пытался отстоять хоть какую-то безопасную форму проведения, например, в виде одиночных пикетов только с плакатом, или попытаться согласовать какой-то митинг, но времени уже не оставалось. Волков был непреклонен, он, как всегда, хотел много контента и информационного шума. Ему нужна была волна задержаний, и этого практически никто не скрывал во внутреннем общении. Понятное дело, что для обычных донаторов, которые посылали скромные суммы, такие акции не требовались, но Волкову нужно было произвести впечатление на инвесторов и донаторов, которые, в том числе, находились не в России. Поэтому формула «Большого агитационного уикенда» была простой: как можно больше людей, как можно больше опасности и резонанса. Плюс не стоит забывать о тех чудовищных объемах агитационного материала, который был завезён в московский штаб. По плану Волкова, сроки отгрузки материалов были максимально сжаты, чтобы вызвать у сотрудников полиции больше паники и спровоцировать её на совершение большего количества публичных ошибок, которые бы затем разобрала лояльная пресса.

В «Большом агитационном уикенде» участвовали все субъекты кампании, то есть регионы со штабами, и вся обозначенная ранее внутренняя коррупция дала о себе знать. Многие регионы захотели выслужиться и показать красочную картинку. Для них эти два дня стали решающими: удалось пустить пыль в глаза, что работа идет эффективно, что региональные бюджеты тратятся правильно, и все региональные координаторы, покрываемые федеральным штабом, получили свою порцию похвалы. У московского же штаба перед «уикендом» все более портились отношения с федеральным штабом, а после 12 июня сильно ухудшились отношения и с Иваном Ждановым. Возглавляемый им юридический отдел по-прежнему придерживался той вредительской позиции, что не нужно оказывать правовую помощь задержанным. Этой помощью должны заниматься те, кому это интересно: «ОВД-Инфо», движение «За права человека», «Русь сидящая». Мы же всем помочь все равно не сможем, а лучше поведем дела в ЕСПЧ, никто от нас никуда не денется, и если даже и денется, то на месте одного разочаровавшегося встанут десять неразочаровавшихся. Но не было уже никаких десяти пришедших.

Ожидая сложную ситуацию по задержаниям 8 и 9 июля, московский штаб выстроил собственные отношения с «ОВД-Инфо», запустив по моей инициативе информационный чат для волонтеров. Я понимал, что это вряд ли понравится Жданову, но прежде всего я исполнял моральные обязательства перед нашими сторонниками. В текущей ситуации мы ставили на первое место интересы людей, а не напряженные отношения между московским и федеральным штабами. После 26 марта ФБК все более обосабливался, и с одобрения Навального сотрудничество с «ОВД-Инфо» было фактически сведено на нет. Надо отдать должное ребятам из «ОВД-Инфо», которые стремились выстраивать нормальные рабочие отношения, хотя встречного движения так и не увидели. Но, слава богу, на тот момент еще оставались среди навальнистов люди, готовые совместными усилиями поднимать правозащитные структуры.

Мы шли на риск, в нарушение инструкций федерального штаба пытались объяснить активистам, что это не так безопасно, как с голубых экранов YouTube говорят Алексей Навальный и Леонид Волков, и что задержания 8-9 июля будут. Мы старались доводить до людей объективную информацию, но полностью объективной я ее назвать не могу в силу нашего должностного положения. Если бы мы говорили волонтерам всю правду о ситуации, нас бы всех разогнали ещё в июле. Никто не хотел терять работу, но каждый пытался объяснить людям правду в тех объемах, в которых он мог это сделать. В московском штабе на рядовых должностях люди оставались людьми, чего нельзя было сказать о должностях в федеральном штабе, где людей уже давно заменили цифры и пиджаки.

Для более простой координации точками волонтеров были выбраны станции метро, всего 200 агитационных точек: один координатор и его помощники. У людей должны были быть брендированные сумки, которые презентовались тогда как новейшее секретное оружие. Волков и Навальный много говорили о том, что проапгрейдили кампанию, и мы вот-вот вас удивим новым видом агитационного материала. Памятуя о запущенных на кампании 2016 года онлайн-сервисах, все ждали чего-то прорывного, а этим «оружием возмездия» оказались обыкновенные авоськи. Многих это разочаровало, но волонтеры были людьми неизбалованными, поэтому были рады и этому. Сумка лучше, чем ничего. Тогда же появились красные надувные шары, это тоже была попытка как-то визуализировать нас в городе, и Волков считал, что они дадут необходимую узнаваемость.

На все две сотни московских точек у нас в итоге было в лучшем случае по два человека, а это максимум 400 человек на всю Москву. По факту на многих точках оказалось только по одному координатору, хотя люди туда предварительно записывались по двое и по трое. Мы рассчитывали, что в «Большом агитационном уикенде» только в первый день примет участие до 600 человек, но такого не было. Многие, записавшись, взяв мерч и оценив ситуацию, так и не вышли, а внятного инструмента контроля у нас не было.

Мы попытались сделать мобильные медиа-группы, которые снимали эти точки, потому что нам была поставлена конкретная задача – сбор контента и фотографии. Как всегда говорил Алексей Навальный: чего не было в твиттере, того не было в жизни. Перед «уикендом» нам неоднократно повторяли: мы можем вывести хоть две тысячи человек на улицы, принести реальную пользу и повысить рейтинг, но у нас все равно нет внятной социологии, чтобы это оценить. Все сторонники находятся в онлайне, и если мы не будем конвейером гнать контент в соцсети, то наша аудитория не увидит результатов проделанной работы.

«Большой агитационный уикенд» 8-9 июля начался с большой беды. Беда эта заключалась в том, что план Волкова начал постепенно реализовываться. Незадолго до 8 числа сотрудники полиции пришли в московский штаб, блокировав его вместе с собственниками. Напомню, что до этого уже были проблемы с ними. Штаб работал без электричества, постоянно приходили представители и сам собственник с вопросом, почему мы еще здесь находимся, ведь у нас не урегулированы юридические вопросы и лучше бы нам съехать подобру-поздорову. Этим с лихвой пользовался федеральный штаб, а сам Леонид Волков считал всю ситуацию весьма удачной. Ни в одной нормальной кампании удачей не будет считаться то, что у тебя нет света, что мучаются и сторонники, и сотрудники штаба, что регулярно с претензиями приходят собственники, что в отсутствии бюджета на частное охранное предприятие ты вынужден на ночь оставлять одного из сотрудников, чтобы он буквально стерег штаб.

Открою секрет. Это не было каким-то супер-давлением власти, как об этом с видимым удовольствием кричал Волков, — там происходил обычный гражданский правовой спор. Помещение на Садовнической набережной арендовалось Романом Рубановым в большой спешке, юристы допустили сложную схему. Точнее сказать, это была довольно мутная и темная субаренда: у арендатора, который сдавала нам помещение, были на тот момент какие-то неподтвержденные отношения с собственником, но все на это закрыли глаза. Может быть, надеясь на конфликтный сценарий, который можно будет выставить как противостояние с «режимом», а может быть, просто надеясь на скорую смену помещения, ведь деньги на это были. Рубанов, кстати, тогда получил много вистов за то, что смог так оперативно снять помещение, которое так долго и безуспешно искал Николай Ляскин.

Глава 3. Казус Туровского

Александр Туровский был штатным «ночным волонтером», то есть сотрудником на окладе, официально трудоустроенным в специально под выборы зарегистрированном на имя Леонида Волкова фонде по поддержке средств массовой информации «Пятое время года». Туровский всегда отличался исполнительностью. Он прошел с командой не одну кампанию. Лучшей кандидатуры, чтобы доверить помещение штаба на ночь, было не найти.

Помимо неприятностей с местным ЧОПом определенные сложности создавали и волонтеры. Бывало, что в три часа ночи к дверям штаба нагрянет молодая парочка, «опоздавшая на метро» и желающая «просто переночевать», или праздная компания столичных кутил, считающая, что у «Нэвэльного» вполне себе можно продолжить веселье. Туровский вежливо и без конфликтов объяснял подобным персонажам, что это штаб, а не дискотека или бесплатный хостел. Незаметная, но требующая большой внимательности и ответственности работа, которую высокое начальство предпочитало не замечать, а просьбы нанять специальных охранников - просто игнорировать.

Опасения Леонида Волкова по поводу специальной охраны для штабы были тоже понятны. Не особо лояльные люди, непонятно каких политических взглядов, нанятые на коммерческой основе, в какой-то момент могли сказать что-то лишнее. С учетом того, в каком состоянии находилась кампания и какими методами она велась, рисковать начальство не хотело, да и лишний раз тратить финансы никто не собирался: всё шло на пыль в регионах и сомнительные пиар-акции, только черный хайп давал новые донаты.

В воздухе чувствовалось напряжение. Плохо проведенный субботник грозил московской команде отставкой. Она все еще раздражала Волкова своей монолитностью и «излишним идеализмом» при отсутствии слепой лояльности. Вечером, за день до захвата штаба, Николай Ляскин был особенно беспокойным, видимо чувствовал скорую развязку нехитрой операции «миллион газет в штабе». Никаких дополнительных мер по защите помещения предпринято не было, все как будто не понимали созданной опасности. Дальше случилось то, что должно было случиться. Только вот крайним оказался рядовой Туровский.

Очень предсказуемо и ожидаемо в ночь на 6 июля в штаб ворвалась объединенная группа силовиков, ЧОПа и представителей собственника. Одинокий Туровский находился во внутренней комнате, все наружные двери были надежно закрыты, группа захвата ворвалась с черного входа, который был смежным с соседними помещениями и завален хламом. Туровского избили. Били ногами и руками, уложили на пол, умышленно не давали встать, чтобы оценить ситуацию и собрать вещи, позвать на помощь. Но все эти подробности неравнодушная к ситуации часть команды узнала намного позже, уже на суде.

Захват штаба и изъятие всей агитации никого тогда не удивили, наоборот, все в кампании к этому, казалось, и стремились. Цепляться за помещение без света и без разрешения от собственника было нерационально, выгоднее было его «слить» через неимоверный хайп в прессе под годным соусом «отобрали огромный тираж, а ведь какие были планы». Всё действительно шло как по нотам. Кроме одного казуса — как раз с Александром Туровским.

Примерно в 10 утра 6 июля обнаружилось, что штаб захвачен, на окнах новенькие решетки, замки сменены, у входа ЧОП собственника помещения, внутри активно работают какие-то люди. У меня сразу встал вопрос, что с нашим человеком, где он находится и что ему угрожает. Руководству же было не до этого.

Специальная группа канала «Навальный LIVE» оперативно выехала для ведения прямого эфира с места событий. Пул всевозможной лояльной прессы был тут как тут, оповещение сработало идеально. Полетели стримы, эфиры, неистовое количество воинственных твитов от кого только можно.

Волков сам поспешил на место событий. Выдерживая скорбную мину от такой неожиданной утраты проблемного помещения и невероятных для кампании объемов агитационного материала, он только и рассказывал про это СМИ. Не залезая в гущу событий, он вальяжно встал возле набережной и запустил конвейер громких заявлений. Про то, как волонтеры раздали бы миллион газет в ближайший субботник, «кровавый режим», «беспредельщика»-собственника и самую настоящую кампанию на свете.

Непосредственно у дверей штаба началось еще одно шоу: мы вызвали специального человека с «болгаркой», который на потеху сторонникам и прессе должен был вскрыть дверь в помещение, которое нам и не принадлежало. ЧОП не давал этого сделать, началась публичная полемика. Инфо-поводы шли в сеть нон-стоп. Кампания ожила, пусть и временно. Телефоны не успевали отсчитывать ретвиты и просмотры.

Чуть позже, там же на набережной, состоялся примечательный разговор между Волковым и Ляскиным. Волков строго выяснял, удалось ли спасти материалы, которые он в таком громадном количестве сам распорядился доставить в самую опасную точку - в публичный штаб. Потом поступило дежурное требование найти новый штаб и провести субботник «как можно более ярко и публично». Дополнительного перевода такое указание не требовало - необходимо продолжать хайп, пусть и «на крови», что называется. Как увлекающийся, но не знавший уже долгое время успехов человек, Волков не хотел упускать новый шанс.

Про Александра Туровского в те моменты просто забыли, как это бывает у нерадивых начальников с рядовыми во время боевых действий. Сначала бытовала версия, что он внутри, потом от охранников стало понятно обратное. Ляскин равнодушно отнесся к пропаже сотрудника, было некогда, резонанс шел приличный, да еще начальство рядом. Я начал напрягать штабного юриста Дмитрия Волова, надо признаться, очень ленивого и безответственного человека, чтобы он обзвонил все ближайшие ОВД, срочно нашел адвокатов в помощь. От присутствовавших на месте местных полицейских начальников после долгих препирательств удалось узнать, что есть один задержанный в Пятницком ОВД. Туда отправили адвоката, а через какое-то время на связь вышел и сам Туровский. Он действительно был в ОВД, полицейские готовили материалы и собирались везти его в суд.

Параллельно продолжался цирк у закрытого штаба. За тщетными, но смешными попытками с «болгаркой» последовало героическое заявление для сторонников о дальнейшей работе штаба. Чтобы не упустить накал от скандальности ситуации, было решено продолжить работу в буквальном смысле в ближайшей к офису арке. В арке воняло мочой, местами было очень сыро и ветрено, но собравшимся школьникам такая развязка пришлась по душе. Не против были и завсегдатаи уличных «стояний», которые традиционно присоединялись к таким странным сборищам. Для наибольшей мобилизации кинули клич в твиттер - везите, дорогие ребята, одеяла и мебель. Через пару часов несчастные, замерзшие сотрудники штаба сидели в разноцветных пледах за потертой советской мебелью, которую подвез один радушный волонтер. Сидели для фото для разгона в Интернете — о нормальной работе в грязной арке и речи быть не могло.

Представляю эмоции собственника здания в тот момент. От происходящего сумасшествия неподготовленный человек мог легко впасть в неадекватное состояние. Я понимал всю недобросовестность нашего поведения, но таковы были правила игры: малейшее мое возмущение привело бы, извините, к пинку под зад. Еще теплилась надежда, что наступит осень и дела в кампании могут наладиться. Опять же процесс верификация будущих подписей запустится, да и сторонники «с дач вернутся». Блажен, кто верует…

Туровского ближе к обеду наконец-то доставили в суд. Впрочем, доставили — это громко сказано. Двое полицейских под самым натуральным конвоем повели волонтера до суда пешком, без шнурков, но не забыв при этом про наручники, что смотрелось совершенно по-варварски. При беглом осмотре у Александра сразу обнаружились побои. Большая гематома на скуле, множественные шишки на голове, еще и обезвоживание организма после заточения в ОВД. Оказалось, что штаб захватили на рассвете, примерно в 5.00. Примерно с 6.00 и до двух пополудни пленный сотрудник сидел без еды, воды и связи с внешним миром.

В коридоре суда я увидел перед собой очень уставшего, поникшего и избитого человека. Надо было срочно принимать меры, в противном случае суд «укатал» бы Туровского суток на десять в спецприемник, куда ему в столь болезненном состоянии было никак нельзя. Из руководства штаба в суде никого не было. Ляскин остался наводить уют в арке, Волков никакого внимания к ситуации совершенно не проявил, хотя находился в трехстах метрах от суда. От федерального штаба подошла только группа «Навальный LIVE». Никаких вам групп поддержки в коридоре суда, как это бывает с фондовскими бонзами, когда их судят в менее стрессовой ситуации. Подошли только молодые активисты, которым стало скучно у закрытого штаба, да несколько простых сотрудниц московского штаба, искренне переживавших за ситуацию.

Было решено срочно эвакуировать Туровского до начала заседания. Растерянная адвокат не знала, что делать в этой ситуации, и никакой спасительной инициативы проявлять не собиралась. Тогда я сам вызвал скорую помощь и отвел пострадавшего к приехавшей машине. Растерявшиеся было полицейские тоже поспешили нырнуть в карету. Началось неприятная, но традиционная для таких случаев полемика с приехавшими врачами и давящими полицейскими. Врачи оказались профессионалами и повезли Александра в НИИ Склифосовского.

Там Туровского не хотели госпитализировать, несмотря на прямые медицинские показания. Поднялся скандал. Массово подключилась лояльная пресса, и в этот момент ситуацию соизволили заметить в федеральном штабе. Лично у меня сложилась очень гнетущее внутреннее ощущение, что мы с группой близких юристов находимся в отдельном мире, в одиночку бьемся за своих сотрудников, что нет никакого федерального штаба, великих публицистов Волкова, Жданова, Албурова, Соболь, которые как будто не размениваются на маленькие тр