Глава 1. «Моя совеcть — Алексей Навальный»

С самого начала президентской кампании, а это аж ноябрь-декабрь 2016 года, для Алексея Навального стало идеей фикс полностью подчинить себе уличный протест. Разбить тем самым стремление отдельных оппозиционных элементов что-то значить на этом направлении. И «Комитет протестных действий», объединивший множество небольших субъектов еще с фартового 2011 года, и подающий некоторые признаки уличной жизни ПАРНАС, и неорганизованная молодежь - все должны были влиться в новую уличную вертикаль Фонда борьбы с коррупцией, стать её топающей массой. Ум и центр принятия решений теперь будут только в одном месте – в кабинете Навального, под присмотром самопровозглашенного политтехнолога Леонида Волкова.

Зарождались автономные группы молодежи, которых с каждым днем становилось всё больше и больше. Навальный, признанный мастер улавливать тренды, вовсю зарился сделать их собственным проектом — большим, вроде бы стихийным, по-настоящему модным, но подконтрольным. «С кем в этом году будет молодежь, тот и будет на коне», - фраза Навального, ставшая определяющей на весь 2017-й. В тот момент, правда, никто не придал ей особого значения. Даже самые оптимистичные ветераны ФБК уже отчаялись увидеть новую волну несогласных, готовых к реально активным действиям.

Если бы кто-то еще в 2016 году сказал, что вот-вот появится целая армия автономной молодежи, готовой выходить на Тверскую улицу «за мем с ютуба», этого человека назвали бы сумасшедшим и срочно отправили лечиться в Швейцарию. «Тусовочка» всё больше сжималась, рост количества волонтеров Фонда и членов Партии прогресса стабильно показывал отрицательную динамику. Любой мало-мальски дельный новичок воспринимался как манна небесная и тут же подключался к проектам. Определенную роль для подобного пессимизма сыграли все общественные проекты 2016 года - Барвиха, подготовка и участие в выборах в Госдуму РФ, окончательно развалившаяся после «Касьянова дня» «Демократическая коалиция». Молодежь, казалось, была где-то в своей реальности на YouTube, старшее и среднее поколение протестующих, понабивав красных шишек в предыдущие циклы, всё более уходило во внутреннюю миграцию и абстрагировались от Навального. После бездарного профукивания всех результатов мэрской кампании 2013 года у думающих людей было полное право на подобный скепсис. Провалы всем изрядно надоели.

И тут такой подарок, шанс на новую жизнь, да еще и в год президентских выборов! Армия молодежи, которая так незаметно, но стремительно выросла в ютубе — в том самом ютубе, где Навальный еще мог себя проявить. Молодежь, которая жаждет приключений, не имеет четко сформированных идеологических пристрастий, без понятного политического сознания, правового опыта — вот золотая жила, которую надо было хватать и радикализовывать под начавшуюся кампанию.

Вся информационная политика Фонда перестроилась под новый формат. Сам Навальный начал слушать рэп, вставлять везде в соцсетях своих детей, внимательно следить за Интернет-мемами, даже самыми идиотскими, играть в игры, в конце концов даже подражать школьному сленгу, «завязанному» на соцсети.

Появились осязаемые надежды на заполнение собственной уличной пустоты и окончательную победу над еще недавними партнерами по «Демкоалиции» и людьми, которые давали ему площадку в 2011-2012 годы. Главная игра года началась.

 

***

Кампания, громко анонсированная в конце 2016 года, должна была стать главным откровением политической России, симбиозом всего лучшего, что удалось собрать и обкатать в период с 2013 года. Так думал Волков, на это отчаянно надеялся Навальный, который держал в уме более реальный 2024 год, но рвался «выстрелить» уже в 2018-м. Главный козырь первого этапа кампании - строительство сети региональных штабов, так рано и без видимых целей, совсем не поражал воображение. Бросалось в глаза отсутствие новых сервисов, инноваций, неожиданных ходов. Волков упрямо шел по пути среднего чиновника, давал картинку, которая должна была импонировать не самому думающему человеку. Воздушные цифры ради других цифр, с собственного банковского счета, куда и стекались именно «народные донаты».

Общий план на кампанию 2018 года был достаточно прост. Стараться удерживать повестку внешними цифрами, раз в два месяца устраивать «сильный пойнт» в виде массового, обязательно несогласованного уличного мероприятия. Или ивента, как очень любят говорить по такому случаю в Фонде. Такой ивент, по плану Волкова, должен обеспечивать резкий скачок пожертвований, которые сильно падали в «мирные» периоды, вовлекать новую молодежь и радикализовывать, привязать к себе уже имеющейся актив. Символ «уточки», связанный с расследованием по премьер-министру Дмитрию Медведеву, и общий, вроде бы комиксный антураж должны были внушать актуальным или потенциальным участникам, что всё законно и безопасно. Просто такая модная игра — выходить на улицы, когда надо, и поддерживать «Нэвэльного» (очередной Интернет-мем, кстати).

Навальный в какой то момент переживал, что молодежь в массе своей испугается цепей ОМОНа, поэтому всё делалось с одним главным тезисом: никаких «пугалок» о последствиях до мероприятия - максимальный курс на «мимимишность». Удивительно, что в тот момент никакого не волновало, что неопытные и совсем не разбирающееся в тонкостях несогласованных мероприятий новые люди, могут наломать дров — банально повздорить с полицией и получить за это чудовищные сроки. Никаких разъяснений правовых нюансов, правил и норм поведения, за которые лучше не выходить, чтобы не оказаться в настоящей тюрьме, не было. Фонд волновала только собственная гегемония в оппозиционном мире и контент, который должен внушать представления о силе разворачивающейся кампании. От этого зависели пожертвования.

26 марта 2017 года должно было стать первым таким «сильным пойнтом». Из-за опасения низкой явки и вообще опасений, что молодежь не выйдет из онлайна в оффлайн строжайше было запрещено: во-первых, говорить о ранее случившихся задержаниях. Нужно было стараться скрывать такие случаи от других правозащитников, которые могли придать эти кейсы широкой огласке. Во-вторых, вступать в любые споры о нюансах законности мероприятия; и в-третьих, проводить тренинги, где рассказывалось бы о возможных задержаниях и их последствиях, особенно для несовершеннолетних. И это было только «цветочками» циничного отношения, самое шокирующее было еще впереди и повергло в обескураживающее недоумение весь правозащитный мир.

За правозащитное направление было поручено отвечать руководителю юридического отдела, или, как его стали называть с 2016 года, руководителю юридической службы ФБК Ивану Жданову. Слово «служба» очень нравилось Навальному и чудесно подходило самому Ивану. Фонд уже давно и упорно мимикрировал под какой-нибудь государственный орган, так же важничая и разводя бюрократию, со всеми отсюда человеческими минусами. Жданов же, звезд с неба не хватающий, средний юрист, большой любитель безликих костюмов, быстро ухватил главную суть «руководителя службы» - лояльность и показательная бурная деятельность перед руководством, красивые истории и тихие подчиненные, которые выполняли бы всю работу без лишних вопросов и амбиций. У Жданова было еще одно важное для этой истории качество - он не любил общаться с активистами и полагал, что всё равно всем помочь нельзя с тем уровнем качества, которое соответствовало бы уровню Фонда. А если еще проще, Жданов жутко не любил правозащитников и не хотел с ними соприкасаться, считая это дурацкой работой, которую не заметит руководство. В этом он был прав, руководство никогда не ценило такой работы. Навальный поступал в таких случаях по простому принципу: «сторонник — он и есть сторонник».

Правовая подготовка к акции 26 марта шла со стороны ФБК тяжело, если не сказать - вообще никак. Мне стали писать другие правозащитники с одной единственной целью разобраться, что же планирует предпринимать Фонд для защиты людей, который всё более увлекался мантрами для неопытной молодежи о законности митинга и о том, что «Димон» вот-вот будет раздавлен массовыми гражданскими протестами. Мне удалось договориться со всеми несистемными правозащитниками о создании единого штаба правовой поддержки для участников митинга. Ребята из «ОВД-Инфо» выступили связующим звеном и предложили свою горячую линию. Появлялись реальные перспективы на отличный прецедент - создать по-настоящему объединенный правовой штаб сил несистемной оппозиции, который бы сработал слаженно и эффективно. Дело оставалось за самым главным — убедить Жданова, что Фонд обязан включиться в объединенный штаб по оказанию помощи будущим задержанным. Убеждение шло тяжело.

Жданов принял меня в своем отдельном кабинете, скрытом жалюзями и глухой дверью. Без какого-то либо энтузиазма выслушал мое объемное предложение о совместных действиях с другими правозащитниками. Конечно, поухмылялся как следует. Выразил всевозможный скепсис и с натянутой ленцой выдавил: «Ну, попробуй». Выглядело это как самое настоящее одолжение, которое обычно делает нерадивый чиновник какому-нибудь заиндевевшему от пустых обращений гражданину.

Удалось убедить Жданова выпустить релиз объединенной горячей линии, с включением туда бренда ФБК и нашими обязательствами делегировать в объединенный штаб пул квалифицированных волонтеров. Эту функцию взяли на себя идейные юристы-волонтеры из моего движения «Прогрессивное право», прошедшие много подобных ситуаций. С меня Фонд взял обязательство воздерживаться от публичных разговоров о возможных задержаниях или выражения сомнений в полной законности митинга. Требовалась обратная пропаганда — вселять в людей уверенность и ощущение полной правоты. Я подчинился, о чем пожалел впоследствии много раз и, признаться, жалею даже сейчас.

Объединенный штаб остро нуждался в адвокатах для выездов в ОВД. Все полагали, что Навальный существенно усилит список своими адвокатами и поможет найти новых. С этим оказалось сложнее всего. Жданов стал откровенно мяться. Как позже подтвердилось, он просто не хотел делиться адвокатами, рассчитывая их использовать в нужный час не под общественные нужды для защиты обычных участников, а под собственные проблемы ФБК. Откровенно страховался, как сделал бы на его месте любой чиновник из «партии жуликов и воров». Всего шесть адвокатов в итоге были делегированы Фондом. Шесть — и это несмотря на то, что собственные прогнозы ФБК предсказывали минимум шесть тысяч участников, а Навальный не мог не понимать, что задержания будут массовыми. Один юрист на тысячу человек — это больше походило на форменное издевательство.

Остальные правозащитники, впрочем, были удивлены уже тому факту, что структура Навального наконец-то решилась на совместные действия. Теперь именно я нес моральную ответственность перед целым пулом организаций — «ОВД-Инфо», Движением «За права человека», проектом Ольги Романовой «Русь сидящая». Меня тревожил тот факт, что Жданов может выкинуть какой-нибудь номер в решающий момент, когда Фонд начнет спасать сугубо «своих».

Звездный час кампании приближался. Тогда казалось, это всего лишь первый крупный митинг, большое начало большой кампании. Ощущения, что это станет первым и последним прорывом всей кампании, тогда не было. Волкова заботил только один вопрос - максимальный охват Интернета в этот день. Был придуман план с непрерывной прямой трансляцией из регионов. Регионы Дальнего Востока, Сибири должны были дать хоть какую-то картинку, которая бы мотивировала жителей центральной и западной частей России выходить на улицы своих городов, насыщать публикой как известные места митингов, так и создавать их стихийно. В какой-то момент, совсем незадолго до 26 марта, Волковым натурально овладела какая-то маниакальная страсть и вера в возможный переворот: мол, сначала поднимутся регионы, что станет небывалым явлением и произведет взрывающее впечатление на крупные города в европейской части России. Кем себя тогда представлял Волков, неизвестно, но новым Троцким ему стать не удалось. 26 марта запомнилось разве что огромным количеством задержанных людей в самой Москве. Тех самых людей, кто впервые шел на митинг, не предполагая, что это вовсе не увеселительное мероприятие «с уточками», как им рассказывали с голубых экранов «Навальный LIVE».

Прямая трансляция была организована из помещения ФБК. Практически весь состав штаба успел на ней побывать: многие оставались «помогать», чтобы банально не идти на Тверскую. Волковская озабоченность идеями скорой революции настораживала многих, кто это смог воочию понаблюдать.

В помещении же ФБК был назначен сбор «группы Алексея Навального», с которой он должен был двинуть на Тверскую. За силовое прикрытие в этой группе отвечали суровые и никому незнакомые дядьки из Саратова, привезенные тамошним партийцем Ильнуром Байрамовым, который вызывал у всех отторжение из-за неприличной схожести с оперуполномоченным какой-нибудь силовой структуры. Позже Байрамов успел побывать координатором саратовского штаба, но за что-то был уволен. Бытовала версия, что за подозрения его причастности как раз к силовым структурам, а именно печально известному «Центру Э». Группе Байрамова в помощь были отряжены крепкие ребята из команды московского штаба, одним из которых был тот самый волонтер Александр Туровский, который чуть позже будет предан анафеме. Но 26 марта он охранял Навального и как мог ограждал его от полиции, получив за это дежурных тумаков в переулке от ОМОНа. В группу также вошел и Николай Ляскин, который отвечал за распространение агитационных плакатов.

День 26 марта 2017 года начался с задержаний. Вернее, они сразу посыпались как из рога изобилия. Правовой штаб, который начал свою работу с девяти утра, был впечатлен. Стало понятно, что сутки будут неимоверно сложными. Линия «ОВД-Инфо» зафиксировала множество задержаний в отдаленных регионах. Люди очень просили помощи, региональные силовики местами зверствовали, относясь к задержанным как к уголовным рецидивистам, очевидно от неопытности в задержаниях политических активистов. Команда Навального совершенно не позаботилась о возможной защите людей в регионах. Если в Москве Жданов «осилил» лишь шесть адвокатов, то в регионах была полная беда. Понеслись сообщения о задержаниях, арестах, обысках, помещениях в КПЗ, растерянные родители звонили и спрашивали о своих детях, многие ругались. Где-то местные активисты просто пропадали и их не могли найти, потом оказывалась, что они на допросе. Юристы из объединенного штаба как могли помогали всем по телефону, но люди просили прислать им хоть кого-нибудь на защиту и мало где это удалось сделать. Некоторой сетью региональных защитников обладало только движение Льва Пономарева «За права человека», и титаническими усилиями Аллы Фроловой, члена команды «ОВД-Инфо», по некоторым регионам людям удавалось помочь. Людям, которых на несогласованные акции зазывал Навальный, в итоге помогали правозащитники, которые его не слишком то жаловали.

Запомнился звонок одной рассерженной матери из Нижнего Тагила, которая чертыхалась на Навального. Она говорила, что тот подверг ее ребенка опасности, а теперь ребенок задержан, сидит в отделении по делам несовершеннолетних и не знает, что будет дальше. В сибирском говоре этой женщины чувствовалась неподдельная ярость, окажись она рядом в тот момент с Навальным, и последнему стало бы плохо. Случай этой женщины наглядно показывал: в протест включился простой народ, смирный труженик, вернее его дети. Впервые за сто лет произошла новая попытка втянуть простого человека в жернова политики. Только если сто лет назад это были взрослые люди, сейчас в большинстве своем рядовыми протеста оказались обыкновенные подростки и вчерашние школьники.

События в Москве развивались молниеносно. Группа с Навальным смогла успешно стартовать из Фонда и благополучно поехала на Тверскую. Многих поразило, что его не попытались задержать раньше или по пути на Тверскую, в метро. Навальный сумел оказаться в сердце той каши, которую он заварил. Каши, которая отнимет у многих свободу, сделает несчастными целые семьи. Но вряд ли он об этом думал, отправляясь в центр Москвы. Какая-то особенная сосредоточенность его лица говорила о другом: он боится только за себя. Полиция начала задерживать Навального в одном из переулков близ Тверской, видимо, таким образом надеясь сделать всё быстро и без особого резонанса. Вышло наоборот, как у нашей полиции часто и бывает. Автозак с трудом протиснулся на забитый разгоряченными людьми и припаркованными машинами узкий переулочек. Начались скандирования. Полиция не церемонилась, засвистели в воздухе дубинки. Люди стали сдвигать машины, чтобы автозак не смог проехать. Местами наблюдались лежащие, борьба, толкания, в итоге Навальный оказался в автозаке, с ним еще пара неизвестных тогда человек. Ляскин и группа силового прикрытия, помятые, но свободные двинулись дальше. Так несуразно для Навального и трагично для некоторых присутствовавших, потом получивших уголовные сроки, закончилась его эпопея с 26 марта. Никто не удивился. Так и должно было случиться. В революционных грезах продолжал летать только один человек - сидящий за трансляцией из офиса ФБК Леонид Волков.

К 17.00 стало понятно, что будет установлен абсолютный рекорд России по административным задержаниям. Людей задерживали повсюду. Человеческие ресурсы правового штаба начали заканчиваться, около 25 правозащитников были уже задействованы по различным ОВД. Все были в жесточайшем напряжении. Фролова и Сергей Шаров-Делоне умудрялись где-то доставать новых защитников. Телефонная линия разрывалась от звонков, а в какой-то момент просто «упала». Очевидно, это была чья-то диверсия. Было жаль ребят из «ОВД-Инфо», они находились на пределе своих и хотели помочь буквально каждому. Примерно в это же время Максим Кац начал распространять информацию о своем совместном штабе с «Открытой Россией». Это стало серьезным поводом для беспокойства со стороны Фонда, для которых это обстоятельство огорчало больше, чем тысяча задержанных и беда с защитой в регионах.

Тогда же у меня состоялся первый за день диалог с директором ФБК Романом Рубановым:

- Тоня Самсонова (координатор одного из правозащитных проектов) пишет в твиттере, что 50 адвокатов готовы и помогают людям. Это же наши адвокаты? (Рубанов очень любит такую тональность вопросов.)

- Это не наши адвокаты, у нас столько нет, располагаем примерно 25 защитниками, при этом не все из них адвокаты. Уверен, и у них (у штаба, где была Самсонова) нет столько.

- А почему так мало у нас?

- Как смогли, от нас (от Фонда) вообще только шесть и мои ребята из «Прогрессивного права» на линии и парочка по ОВД.

- Ладно. Пишите активнее в сети, что работу ведете, больше информации о работе адвокатов.

- Пишем как можем, тут неистовый аврал, только и успеваем, разрываясь на звонки с регионов и по Москве.

Ситуация с задержанными — что с ними происходит, какая нужна помощь — Рубанова не волновала. Будучи талантливым управленцем, он обращал внимание только на детали, существенные для амбиций Фонда как политической структуры.

Одновременно с этим пришла новая беда. Силовики сорвали трансляцию в Фонде и всех задержали, включая Волкова. Сам Рубанов каким-то образом избежал ареста. Этого талантливого руководителя вообще отличало качество мастерски избегать подобных неприятностей. Даниловское ОВД оказалось набито битком сотрудниками ФБК и выборной кампании. Иван Жданов потребовал туда лучшего адвоката из «своей» шестерки адвокатов. Еще один адвокат по требованию Рубанова был отправлен к Навальному. Дальше началось того, чего я боялся больше всего. Фонд начал давить и требовать адвокатов из списка Жданова, которые к тому моменту уже работали с людьми в других ОВД. Рубанов позвонил мне с ультимативным требованиям:

- В Даниловском ОВД около 30 человек. Нужна юридическая помощь. Срочно.

- Но там же есть уже адвокат

- Да. Тут около 30 человек, поэтому надо двух, а еще лучше трех адвокатов. И Волкову отдельного адвоката, с ним беседует какой-то следователь и будут заводить дело.

У правозащитников случился моральный ступор. Будучи изрядно вымотанным с самого утра, в сплошном аврале и жутком стрессе, тяжело было собраться и откровенно не нагрубить в ответ такому чудовищном эгоизму от человека, который был знаком с ситуацией по количеству защитников и задержанных и возможностям штаба. Кем угодно, но вот дураком Рубанова назвать было нельзя. Его требование было осознанным и от этого еще более мерзким.

- Роман, у нас не на все ОВД хватает сейчас даже по одному защитнику. А стандартная практика, что на одно ОВД по одному защитнику. Адвокатов больше нет, все кончились, поступают сообщения о новых ОВД, куда были доставлены еще задержанные.

- Волкову по-любому нужен адвокат. Найди.

К своему стыду, пришлось «выдергивать» адвоката из другого ОВД и отправлять его в Даниловское. Мерзкий по форме и содержанию поступок. Все задержанные равны. Но некоторые оказались равнее. Фонд не изменил себе.

 

***

Как оказалось позже, никакого уголовного дела на Волкова не было, и интерес Следственного комитета к его персоне оказался гораздо меньшим, нежели к обычным участникам этого «безопасного» митинга «с уточкой». Тем не менее, Фонд получил всех адвокатов, которых просил, практически стольких же, что и ранее предоставил штабу для защиты всех задержанных.

Тут интересно упомянуть судьбу главного юриста ФБК Ивана Жданова и его команды, которые обязаны были быть на острие этой борьбы за безопасность людей в набитых битком ОВД. Когда в Фонде начался обыск и находившихся внутри людей стали массово задерживать брутальные люди в масках, Жданов и кампания сумели убежать. Вот просто взять и убежать. Любой человек, который хоть раз сталкивался с блокировкой офисов или работой спецподразделений в таких ситуациях, искренне удивится. Но Жданов сумел слиться, прихватив с собой еще и тройку верных юристов. Никому другому такой нереальный маневр бы не удался. Примечательно, что избежав опасностей таким немыслимым образом, эти ребята не включились в работу по защите других задержанных, а просто растворились в воздухе. В этот злополучный и сверхнапряженный для юристов день ребята предпочли личную безопасность общественной. Вера в то, что они избранные и стоят сотен обычных задержанных, диктовала им правильность собственных действий. Никаких вопросов к себе ни после этого инцидента, ни после других подобных они не задавали. «У меня нет совести, моя совесть — Алексей Навальный», — таким мог быть их тайный девиз.

Тем временем оставшееся совершенно без сотрудников помещение Фонда обыскивали и массово изымали любые вещи, предоставлявшие, по мнению силовиков, хоть какую-то ценность. Рубанов снова ультимативно обратился в штаб объединенных правозащитников с требованием о немедленной помощи. Ранние доводы о дефиците адвокатов и приоритетах в помощи людям, многие из которых были задержаны впервые и к тому же были несовершеннолетними, его волновали мало. Где были в тот момент адвокаты, традиционно сотрудничающие с ФБК, можно только догадываться. Просто провалились сквозь землю. Рубанов неожиданно потребовал адвоката Илью Новикова и «еще кого-нибудь». Всем было понятно, что ситуацию с обыском не выправить, в ней никак нельзя поучаствовать, но «кому война, а кому мать родна». Опытный аппаратчик Рубанов прекрасно понимал, какой резонанс можно сложиться вокруг этого обыска и ему кровь из носа понадобился адвокат с громким именем. Рубанов потребовал Новикова, ибо тот подходил идеально. Я оперативно набрал Новикову, стало понятно, что он уже в одном из ОВД недалеко от Фонда помогает простым задержанным. Я стал уговаривать Новикова поехать на обыск в ФБК, он сомневался, так как уже был с людьми. В конечном итоге Новиков согласился, но поставил ряд условий: первое — он еще немного поработает с задержанными, т.к. не может сразу уехать в Фонд; второе - ему нужны гарантии по оплате от Любови Соболь, которую он лучше всех знал из Фонда. Дозвониться до Соболь не удалось: как и многие лица, наиболее приближенные к Алексею Навальному, в этот день она тоже растворилась, а телефон был предательски выключен. Удалось уговорить Новикова поехать так.

Этого было мало, Рубанов хотел еще «одного, двух» адвокатов. Героическая правозащитница Алла Фролова, в тот вечер лично переговорившая по телефону с целой армией задержанных, пытавшаяся выправить ситуация в регионах, вновь и вновь находившая защитников для Москвы, и тут согласилась помочь, несмотря на всю неприязнь к ФБК. Был предложен Максим Пашков, опытный и понимающий политическую специфику адвокат, ранее участвовавший в знаменитом «Болотном деле». Пашков сразу согласился помочь и выехал в Фонд. Впоследствии выяснится, что никому из адвокатов не удалось присутствовать при обыске, их просто не пропустили через оцепление. Пропавший в тот вечер без вести Жданов позже еще и начнет обильную критику объединенного штаба, сумевшего направить в Фонд защиту, пусть и по объективным причинам не оказавшую на ситуацию какого-либо влияния. Очнувшийся Жданов начнет предъявлять, мол, что это за Пашков, почему теперь он просит такую сумму за выезд (вполне вменяемую, надо отметить), пусть ждет, когда Фонд сможет выплатить сумму, которую считает приемлемой. В ответ на такое отношение оказавшийся принципиальным человеком Пашков резким тоном сообщил, что вообще отказывается от любой премии со стороны ФБК, пообещав также больше никогда не помогать Фонду. Жданов в ответ только порадовался, равнодушно рекомендовав «больше с этим му**ком не связываться». Кто в этой ситуации был действительный му**к, разобраться было несложно и дальнейшие события это только подтверждали.

На улице тем временем продолжались задержания. Все возможные прогнозы правозащитников были уже побиты. В штабе всё больше нависало напряжение. Со стороны «ОВД-Инфо» стали подтягиваться еще люди. Поправилась телефонная линия. Измотанные и осунувшиеся за полдня правозащитники успевали еще оказывать поддержку адвокатам и юристам, которых не пускали к задержанным в ОВД. Понемногу задержания прекращались, но Николая Ляскина в итоге всё-таки взяли. Он долго бродил по окрестностям Тверской, под конец решил «самозадержаться» на опустевшей Манежной площади. Казалось, что он искал этого задержания с самого начала. В автозаке его ударил полицейский, пошел резонанс, штаб нашел отличного адвоката Константина Маркина, который представлял движение «За права человека». Маркин грамотно защищал Ляскина в ОВД: тот был госпитализирован в больницу, в районном суде были использованы все способы облегчить наказание. В итоге Ляскину дали 25 суток. На апелляцию Фонд стал просить заменить Маркина и договориться с понятной и «своей» для Фонда адвокатом Татьяной Соломиной. Это был еще один тревожный звонок. Фонд негативно воспринял опыт сотрудничества с правозащитным миром и теперь решительно замыкался на своем пуле адвокатов. Причиной всему послужила банальная ревность к чужим действиям и приоритеты в протаскивании своих. Перед Маркиным было неудобно. Он стал еще одним адвокатом, который получил неприятный опыт от сотрудничества с ФБК.

К 22.00 в автозаках всё еще находились люди. В некоторые моменты складывалось ощущение, что мы присутствуем при похоронах гражданского общества. Внутри всё скребло. Защитников на всех не хватало. Все эти новые люди, которые только-только открыли для себя независимую политику, были сейчас в ОВД, томились в автозаках, у них отнимали телефоны, катали пальцы… Небезосновательно казалось, что массового сторонника мы теряем: теперь он отвернется от улицы, потеряет веру в наше слово — и будет прав. В голове сложился мутный паззл. Обещания каких-то компенсаций от ЕСПЧ за несколько дней до митинга, объявленные Навальным на всю страну, были на этот самый случай, который был сколь неизбежен, столь и предсказуем. Прибыльный бизнес для «адвоката Навального в ЕСПЧ» и идеи недореволюции гармонично друг друга дополнили.

К полуночи стали поступать удручающие новости. В целый ряд ОВД подъехали следователи из СК, начались массовые допросы. Юристы в штабе заговорили о новом «Болотном деле», с прогнозами, что «мартовское» дело может статься еще более масштабным. Опытные правозащитники хватились за головы. Сергей Шаров-Делоне только и произнес: «Безобразие. Этот Навальный творит безобразие».

Следователи начали массовую работу с задержанными. Правовой штаб «Открытой России» по полной включился в очень опасную для задержанных ситуацию. Стали проскакивать тревожные вбросы про убитого полицейского. Часть задержанных просто пропала и было невероятно сложно выяснить, где же они находятся. Незаметно выяснилось, что уже глубокая ночь. Горячая линия продолжала оказывать такие нужные для людей консультации. 27 марта обещал быть чертовски трудным днем. Измотанным людям из штаба «ОВД-Инфо» надо было хоть немного поспать.

Уже глубокой ночью, перед моим отъездом из штаба, на связь снова вышел Роман Рубанов. Он и на этот раз не изменил себе. В ОВД, где содержались сотрудники Фонда, нужны были дополнительные адвокаты. И на завтра в Симоновский суд тоже нужны адвокаты. Тот факт, что в Москве более тысячи задержанных и им всем в равной степени нужны адвокаты, снова никого не волновал. В этой ситуации ФБК проявил форменное двуличие - позиция, что защитники в российских судах не нужны и от них нет никакого толка, сменилась для собственных сотрудников на «завтра в суд очень нужны те и те адвокаты».

27 марта «горячие точки» располагались в двух районных судах. В Симоновском должны были судить задержанных в Фонде сотрудников, в Тверском — всех людей с центра города. ФБК стал работать на себя. Сказка про грамотное и честное взаимодействие с гражданским обществом, опытными правозащитными организациями осталась короткой историей. В Симоновском суде было всё в порядке с адвокатами, как раз с теми самыми, которых Жданов выделил на массовые задержания. Для него, кстати, прошедшая ночь оказалась совсем не сложной — в отличие от задержанных и их защитников. Жданов явился в суд свежим и невозмутимым, чиновничья ухмылка никуда не делась. Для него как будто и не было этих тысячи с лишним задержанных прошлой ночью, следователей СК, тяжелейших случаев по регионам. Руководство Фонда сосредоточилось на защите себя.

Но это были еще не все сюрпризы. 27 марта стало знаменательным еще и тем, что в этот день ФБК придумал свою собственную стратегию помощи задержанным или, как ее по праву станут называть позже, «непомощи задержанным». Жданов с Рубановым в тайне ото всех, в том числе от нас, кто всю ночь разрывался, помогая людям, запустили отдельную горячую линию. Возможно, это и был их изначальный план, расчетливый и ужасно непорядочный по отношению к партнерам, гражданским защитникам и задержанным сторонникам. Проскочить самый сложный этап на «общих» усилиях, за счет других организаций и юристов, а уже потом, когда большая часть повыходит из ОВД, запустить отдельную линию, с упором на золотоносный ЕСПЧ и без особой возни с людьми. По иронии судьбы, номер, на котором Фонд запустил свою линию, ранее принадлежал не кому-нибудь, а самому Следственному комитету РФ. Символизм 80-го уровня.

В Тверском суде, где судили «обычных» задержанных, с самого утра была страшная волокита. Задержанных свозили со всех концов города. Уставшие, измученные люди, многие оказались в такой ситуации впервые. Для «первоходок», коих было большинство, стало большим сюрпризом, что митинг был несогласованным, а за непонятной процедурой составления протоколов теперь последует самый настоящий российский суд, после которого можно «загреметь» на сутки или получить немалый для простого человека штраф. Вера легковесным обещаниям Навального, рассказывавшего про солидные суммы от ЕСПЧ, оказалась для многих из этих людей ловушкой. На болезненной практике им стало понятно, сколько всего Навальный «забыл» уточнить, упомянув про десятки тысяч евро. Про переполненные автозаки, томительные ОВД, ночевки в клетках, суд, спецприемники, апелляции, дальнейшие проблемы на работе/учебе - про это Навальный тактично умолчал, безусловно осознавая, что реальные прогнозы испугают новых сторонников и они никуда не пойдут. А явка была единственным фактором, который его интересовал.

В Тверском суде общими усилиями защитников, среди которых были все правозащитные организации (кроме той одной, которая наобещала каждому пришедшему золотые горы), удалось обеспечить людям достойную защиту, дать им понять, что они в этой трудной ситуации оказались не одни. Люди живо интересовались, кто предоставил защитников, и искренне удивлялись, услышав про «Открытую Россию» Михаила Ходорковского, движение Льва Пономарева «За права человека», «Русь сидящая» Ольги Романовой. Сидящим на скамейке подсудимых было невдомёк, а где же помощь от главного творца вчерашнего «митинга» и каким образом теперь рассчитывать на телефонную линию, находясь в зале суда. Люди нуждались в живой помощи, в защитниках здесь и сейчас, в банальном объяснении ситуации.

Прояснив с героическими ребятами из штаба «ОВД-Инфо» ситуацию с «кидком» от Ивана Жданова, я решил отправиться в Тверской суд, помочь хоть кому-то, пускай и всего одному-двум задержанным. Параллельно меня позвали на прямой эфир РБК-ТВ, чтобы рассказать, как Фонд защищал людей. Находясь под впечатлением от поведения Рубанова и Жданова, осознавая всю мерзость произошедшего, решил от греха подальше на РБК не ходить, чтобы откровенно там всё не высказать.

Я остался в суде и стал защищать простого парня. Человек был не из Москвы, такой типичный «регионал» из Орловской области, только что устроился на работу, до 26 марта никогда не был на оппозиционных мероприятиях, не из «тусовочки», никого не знает, никогда не задерживался. На простой вопрос, откуда появилось желание сходить, ответил просто и совершенно искренне:

- Ну вот так, Навальный позвал, надо же что-то менять в стране. Что теперь будет?

- Скажу тебе правду. С учетом того, что уже двух человек, находившихся с тобой в ОВД, суд отправил сидеть 10 суток, тебя ждет такая же судьба. Это административный процесс, тут всё быстро, судья полагается на рапорт сотрудника, конвейер, но мы поборемся сейчас. Не признавай своей вины. Мы подадим апелляцию.

- Ясно. Компенсация еще должна быть от суда?

- Да. Как только пройдем две российские стадии. Года через полтора ее получишь, после ЕСПЧ.

Парень был перепуган и подавлен, в ОВД с ним успели поработать еще и следователи из СК. В материалах он написал, что приехал на Тверскую, чтобы встретиться с другом и отдать ему собаку. Парень был настолько далек от суровых реалий отечественного правосудия, что искренне считал такой вариант попыткой уйти от плохой ситуации, в которой он по незнанию оказался. Позже его выгонят с работы, за которую он так переживал, пока сидел в спецприемнике. Простой русский человек, в кои-то веки обративший внимание на участие в политической жизни, получил такой болезненный и вредный урок. Его же учителем выступил человек, который не только не потерял работу после 26 марта, а наоборот, прибрел много новых клиентов, на которых он «честно зарабатывает в ЕСПЧ», как он не без гордости позднее заявит в интервью для популярного YouTube-канала Юрия Дудя. Как защитник. Тошнило от этих мыслей, настолько они были противны тому, что мы декларировали в кампании и к чему, как казалось, стремились.