Право на оспаривание оспоримой сделки.

(а) Форма оспаривания. Формой оспаривания оспоримой сделки является судебный иск. Российский закон, в отличие от ряда зарубежных правопорядков, не только не знает внесудебного оспаривания, но и не допускает оспаривания в какой-либо иной форме, кроме исковой. Сколь бы ни был очевиден порок оспоримой сделки для суда и других участников процесса, суд не вправе принимать во внимание основанные на этом требования истца или возражения ответчика до тех пор, пока они не облечены в форму иска (первоначального или встречного).

Представляется, что существенным недостатком российского законодательства является отсутствие возможности оспаривать сделку посредством судебного возражения против иска о ее исполнении. Дело в том, что далеко не всегда оправданно возлагать на лицо, управомоченное оспорить сделку (а таким лицом, как правило, является социально менее защищенный субъект, например несовершеннолетний или потерпевший от недобросовестных действий своего контрагента), бремя проявления процессуальной инициативы, когда ее почему-либо не проявляет противоположная сторона. Его следует защитить также и в позиции ответчика, предоставив ему право оспорить сделку путем простого возражения против иска, не подверженного действию давности.

Действительно, доступная сегодня ответчику защита посредством встречного иска об оспаривании сделки не вполне решает проблему: такой иск подчиняется всем общим правилам об иске, а потому точно так же, как и первоначальный иск, подлежит действию давности, которая по ГК РФ является беспрецедентно короткой, составляя всего один год (п. 2 ст. 181 ГК РФ). Между тем правоотношение, возникшее из оспоримой сделки, может длиться значительно дольше этого срока, к тому же общий срок исковой давности, которому будут подлежать требования, вытекающие из этого правоотношения, составляет во всяком случае три года. Поэтому вполне может сложиться ситуация, когда контрагент управомоченного на оспаривание лица предъявит к последнему иск об исполнении сделки уже после того, как истечет давность по иску об оспаривании, вследствие чего аннулирование сделки по встречному иску окажется практически неосуществимым. Резонно также предположить, что недобросовестный контрагент, знающий об основании оспоримости, скорее всего, будет намеренно выжидать истечения давности по иску об аннулировании, чтобы затем реализовать основанное на оспоримой сделке правоотношение, не опасаясь уже предъявления встречного иска.

Вместе с тем допущение возражения об аннулировании, не подверженного действию давности, в значительной мере подрывало бы строгость разграничения между ничтожностью и оспоримостью, существенно сближая эти категории. Управомоченное на оспаривание лицо могло бы, по сути, игнорировать оспоримую сделку, не исполнять ее, относиться к ней как к несуществующей, не заботясь о ее аннулировании до тех пор, пока ему не будет предъявлен иск об исполнении, который оно смогло бы легко парализовать возражением. Поэтому введение данного института было бы целесообразно лишь для тех случаев, в которых контрагент управомоченного на оспаривание сделки лица действует недобросовестно, используя насилие, угрозы, обман, затруднительное положение другой стороны, или, во всяком случае, знает в момент совершения сделки о наличии в ней порока, например о недееспособности или несовершеннолетии контрагента, об ограничении полномочий органа юридического лица или представителя на совершение сделок от имени другого лица и т.п. При добросовестном же незнании контрагента о пороке сделки (в частности, в сделках, совершенных под влиянием заблуждения) введение этого правила создало бы неоправданный дисбаланс в положении сторон, и для таких случаев должна быть сохранена исключительно исковая форма оспаривания.

(б) Иск об оспаривании (аннулировании). Иск об аннулировании оспоримой сделки, или, как его называет закон, "иск о признании оспоримой сделки недействительной" (п. 2 ст. 181 ГК РФ), является по своей природе преобразовательным (конститутивным). В отличие от негационного иска (см. подп. "б" п. 1.4 комментария к настоящей статье), он направлен не на констатацию недействительности, а на уничтожение правового эффекта сделки, вследствие чего сделка становится недействительной. Таким образом, решение суда выполняет здесь функцию материально-правового юридического факта, с которым закон связывает аннулирование порочной, но до этого действительной сделки и прекращение возникшего из нее правоотношения.

Преобразовательному характеру рассматриваемого иска не соответствует, однако, используемая легальная терминология. Говоря об оспоримости, закон указывает, что сделка "может быть признана недействительной...", а в числе способов защиты гражданских прав называет " признание оспоримой сделки недействительной" (ст. 12 ГК РФ). Слово "признание" может навести на мысль, что речь идет не о прекращении сделки и возникшего из нее правоотношения, как это имеет место в действительности, а о констатации их отсутствия, что составляет предмет иска о ничтожности, разновидности отрицательного иска о признании. Такая терминология нежелательна, поскольку в определенной мере способствует смешению оспоримых сделок с ничтожными. Представляется, что существу оспоримости более всего отвечает термин "аннулирование" ("отмена").

Иск об аннулировании сделки является средством осуществления одноименного притязания, возникающего вследствие пороков оспоримой сделки и направленного на защиту охраняемого законом интереса истца в ее аннулировании. Суд, установив основание недействительности оспоримой сделки, обязан аннулировать ее по иску заинтересованного лица.

Из специальных положений закона, предусматривающих при установлении отдельных оснований оспоримости, что "сделка... может быть признана судом недействительной по иску...", нельзя делать вывод о том, что суду якобы предоставлена свобода усмотрения в том, аннулировать оспоримую сделку или нет. Слова "может быть признана" указывают только на саму возможность того, что сделка будет аннулирована, а не на дискреционную власть суда признать или не признать ее недействительной по своему усмотрению. Эта возможность может стать реальностью, а может остаться нереализованной, но это зависит только от управомоченного на оспаривание лица. Речь, следовательно, идет в конечном счете о праве заинтересованного лица требовать или не требовать аннулирования сделки, т.е. о возможности ее аннулирования только при условии предъявления в суд соответствующего требования. Тем самым подчеркивается, что оспоримая сделка, в отличие от ничтожной, не является недействительной в силу закона. Она "может быть признана недействительной", а может и не быть (если не будет оспорена). Следовательно, диспозитивность формулировки "может быть признана" адресована не суду, а указанным в законе заинтересованным лицам.

(в) Субъекты активной исковой легитимации по требованию об аннулировании оспоримой сделки (субъекты права оспаривания). В отличие от инициативы в установлении ничтожности, субъективное право на оспаривание оспоримой сделки принадлежит лишь строго определенным лицам: к таковым комментируемый пункт относит сторону сделки и иных лиц, указанных в законе (например, право на иск об аннулировании оспоримой сделки ст. 173.1 ГК РФ предоставляет третьему лицу, в том числе государственному органу, чье требуемое по закону согласие на совершение этой сделки не было получено, а п. 1 ст. 23 и п. 2 ст. 34 Закона о защите конкуренции - антимонопольному органу в отношении определенных сделок, нарушающих требования закона).

Следует иметь в виду, что речь идет об отсылочной норме. Указание в комментируемом пункте на "сторону сделки" как субъект оспаривания, во всяком случае, не имеет достаточной определенности и даже может показаться излишним, поскольку специальные нормы, устанавливающие основания оспоримости, почти всегда называют конкретных лиц, которые вправе требовать признания оспоримой сделки недействительной, и тем самым определяют субъектов права на иск об аннулировании такой сделки. Более того, зачастую лишь из указания таких лиц можно вообще сделать вывод, что речь идет именно об оспоримой (а не ничтожной) сделке. В то же время в некоторых редких случаях закон говорит об оспоримости сделки, но не указывает прямо субъекта, имеющего право оспаривания (например, п. 1 ст. 168 ГК РФ). В такого рода случаях оказывается применимой комментируемая норма, указывающая на то, что такую сделку может оспорить именно ее сторона. При этом вопрос о том, какая конкретно из сторон может добиться аннулирования сделки, должен решаться на основании положения абз. 2 п. 2 ст. 166 ГК РФ, которое, как представляется, лишь в подобных редких случаях должно находить свое применение (подробнее см. п. 2.2 комментария к настоящей статье).

Поскольку оспоримость устанавливается в защиту интересов конкретного частного лица, редко может возникнуть ситуация, в которой правом на оспаривание обладали бы обе стороны сделки. Обычно такое право имеет лишь одна из сторон. Но в редких случаях такая симметрия в правах на оспаривание все же возможна (например, при взаимной ошибке и оспаривании сделки любой из сторон сделки по правилам ст. 178 ГК РФ).

Также следует отметить, что указание в комментируемой норме на сторону оспоримой сделки как имеющую право оспаривания явно рассчитано на ситуации, когда установление законом оспоримости направлено на защиту интересов именно стороны договора или односторонней сделки. Но как быть, если оспоримая односторонняя сделка затрагивает интересы не совершающего ее лица, а адресата его волеизъявления, например адресата заявления об отказе от договора или о зачете, если закон прямо не наделяет его правом на оспаривание? Думается, что в этих случаях комментируемое положение должно толковаться расширительно, в том смысле, что право на оспаривание должна иметь сторона не только собственно сделки, но и соответствующего правоотношения, на которое сделка оказывает влияние, т.е. и то лицо, чьи права и обязанности затрагиваются оспоримой односторонней сделкой.

Обратим внимание на то, что в комментируемой норме устанавливается, кем соответствующее требование "может быть предъявлено ". Если исходить из обоснованного предположения, что используемая законодателем терминология соответствует ее общепринятому в процессуальной науке пониманию, то речь должна идти о праве на предъявление (а не только удовлетворение) иска. Иногда (как в случае с комментируемой нормой) закон, определенно устанавливая, кто вправе предъявить соответствующий иск, имеет в виду, очевидно, не процессуальных истцов, которые, действуя от собственного имени (т.е. не являясь процессуальными представителями), требуют защиты не своего, а чужого права или охраняемого законом интереса (имеют, следовательно, только процессуальный, но не материальный интерес в иске; к таким истцам относится прокурор, а в случаях, специально предусмотренных федеральным законом, государственные органы, органы местного самоуправления, иные органы, организации и граждане: ст. ст. 34, 45, 46 ГПК РФ; абз. 5 ст. 40, ст. ст. 52, 53, 53.1 АПК РФ), а лиц, которые требуют защиты собственных материально-правовых интересов (так, например, таким лицом согласно ст. 173.1 ГК РФ будет третье лицо, чье согласие на совершение сделки требовалось в силу закона, но не было дано). Такими указаниями эти лица признаются имеющими охраняемый законом интерес, защищаемый соответствующим иском. Поэтому, если в подобных случаях иск предъявляется лицом, не указанным в законе, следует констатировать изначальное отсутствие у него подлежащего защите охраняемого законом интереса: это, думается, как раз один из тех случаев, в которых согласно п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ "в заявлении, поданном от своего имени, оспариваются акты, которые не затрагивают права, свободы или законные интересы заявителя". Такая констатация, как представляется, делает излишним рассмотрение дела по существу, ибо она означает отрицание за истцом права не только на удовлетворение, но одновременно и на само предъявление иска, а следовательно, должна влечь отказ в принятии искового заявления (п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ, п. 1 ч. 1 ст. 127.1 АПК РФ) или, если оно уже принято, прекращение производства по делу (абз. 2 ст. 220 ГПК РФ, п. 1 ч. 1 ст. 150 АПК РФ).

(г) Субъекты активной исковой легитимации по требованию о применении "последствий недействительности" оспоримой сделки. Поскольку в комментируемом пункте речь идет лишь об иске об аннулировании оспоримой сделки, то и активная легитимация определяется лишь по этому иску. Данный иск (исковое требование) не следует смешивать с иным, хотя и тесно с ним связанным, - иском (исковым требованием) о применении "последствий недействительности" оспоримой сделки. Термином "применение последствий недействительности сделки" (ст. 12, п. п. 3 и 4 ст. 166, п. 4 ст. 167 ГК РФ) - как представляется, излишне громоздким и не вполне корректным - законодатель обозначает осуществление судом охранительных притязаний, связанных с выполнением по недействительной (в данном случае аннулированной судом оспоримой) сделке имущественных предоставлений (подробнее см. подп. "б" п. 1.1 комментария к ст. 167 ГК РФ), т.е. в первую очередь реституционных притязаний (п. 2 ст. 167 ГК РФ), но также - в специально предусмотренных законом случаях оспоримости сделки - и требований о возмещении понесенного в связи с такой сделкой реального ущерба или вообще убытков (например, абз. 3 п. 1 ст. 171, абз. 2 и 3 п. 6 ст. 178, п. 4 ст. 179 ГК РФ).

Иск о применении "последствий недействительности" оспоримой сделки является по своей природе не преобразовательным, как только что рассмотренный иск об аннулировании, а иском о присуждении (подробнее см. подп. "г" п. 1.1 комментария к ст. 167 ГК РФ).

Хотя оба исковых требования чаще всего предъявляются одновременно, оформляются одним исковым заявлением и рассматриваются судом в рамках одного процесса, необходимо все же четко различать их в качестве двух самостоятельных исков (исковых требований), отдельно названных в ст. 12 ГК РФ среди способов защиты гражданских прав и отличающихся друг от друга в том числе по предмету и основанию, как необходимо различать и два самостоятельных охранительных притязания, реализуемых посредством этих исков (подробнее см. подп. "г" п. 1.1 комментария к ст. 167 ГК РФ).

В комментируемом положении, как и вообще в ст. 166 ГК РФ, ничего не упоминается о том, кто в случае оспоримости сделки является истцом по иску о "применении последствий недействительности". Об этом не говорится ни в ст. 167 ГК РФ, специально посвященной "последствиям недействительности", ни где-либо еще.

При отсутствии специального правила на этот счет надлежащим истцом по данному иску следовало бы признавать субъекта соответствующего притязания, а им может быть лишь сторона недействительной сделки, в чью пользу производится реституция или взыскивается реальный ущерб либо иные убытки. С другой стороны, это не исключает, что специальным указанием закона на рассматриваемый иск может быть легитимировано и иное (помимо стороны сделки) лицо: для этого нет необходимости в особой отсылочной норме, подобной абз. 1 п. 2 ст. 166 ГК РФ. Однако, как правило, если закон и легитимирует третье лицо, то лишь на иск об аннулировании оспоримой сделки, ничего не говоря о субъекте права на иск о применении "последствий недействительности" таковой.

Является ли это упущением законодателя? Целесообразность легитимации третьих лиц на иск о применении "последствий недействительности" вообще (т.е. не только при оспоримости, но и при ничтожности сделки) вызывает сомнения, учитывая, что, независимо от того, кто предъявит соответствующий иск, применение "последствий недействительности" в любом случае будет возможно лишь в пользу стороны сделки. Впрочем, на практике ситуации такого рода не редкость. Например, арендодатель оспаривает сделку субаренды, совершенную без его согласия, и требует вернуть вещь арендатору; собственник оспаривает сделку унитарного предприятия по продаже государственного или муниципального имущества, совершенную без его согласия, и требует вернуть это имущество обратно предприятию. (При этом мы оставляем в стороне особый случай, когда незаконные сделки по отчуждению государственного или муниципального имущества унитарными предприятиями оспариваются прокурорами с требованием вернуть обратно этим предприятиям все ими предоставленное по сделке: в данном случае прокурор, действуя на основании ч. 1 ст. 52 АПК РФ, является лишь процессуальным истцом, "материальным" же истцом выступает сторона сделки, в пользу которой прокурор требует реституции.) В подобных случаях суд присуждает по требованию лица, не являющегося стороной сделки, одну из сторон сделки к реституции в пользу другой ее стороны или обе стороны к двусторонней реституции (если по сделке произошел взаимный обмен встречными предоставлениями). Иными словами, решение о присуждении выносится в пользу того, кто не является истцом и не заявляет сам требование о реституции. Но если это лицо уже однажды произвело отчуждение спорного имущества, то что мешает ему после реституции сделать это снова?

Данная конструкция несколько необычна и непоследовательна с точки зрения общих принципов гражданского процесса и уже в зародыше чревата проблемами на стадии исполнительного производства. Ее применение, однако, оправданно при оспаривании конкурсными кредиторами сделок должника, совершенных им в преддверии или в ходе банкротства (п. 2 ст. 61.9 Закона о несостоятельности (банкротстве)). Интерес конкурсных кредиторов как третьих по отношению к оспариваемой сделке лиц состоит в том, чтобы имущество вернулось в имущественную (конкурсную) массу должника для обращения на него взыскания. Оправданность рассматриваемой конструкции в этом случае обусловлена существенной спецификой положения должника при банкротстве: над конкурсной массой, в которую возвращается имущество, истребованное кредитором в пользу должника, последний уже не властен в полной мере (в отличие от ситуации, когда имущество по иску собственника возвращается унитарному предприятию или по иску арендодателя - арендатору). То обстоятельство, что должник лишен возможности повторно им распорядиться по своему усмотрению и что данное имущество в конечном счете предназначено для удовлетворения интересов третьего лица - кредитора, снимает для данного случая основное возражение против рассматриваемой конструкции, которое, однако, сохраняется для иных ситуаций.

Позицию законодателя, наделяющего в отдельных случаях третьих лиц правом на иск об аннулировании оспоримой сделки, но умалчивающего относительно иска о применении "последствий недействительности", можно понимать по-разному. С одной стороны, возможно, что это - вполне целенаправленный выбор, обусловленный непоследовательностью для большинства случаев только что рассмотренной конструкции, хотя и применяемой в судебной практике. С другой стороны, не вполне последовательным в тех же случаях было бы также наделять третье лицо правом на иск об аннулировании сделки, не предоставляя ему вместе с тем права требовать применения "последствий недействительности", ибо непонятно, зачем тогда ему нужно вообще добиваться аннулирования сделки. Можно поэтому предположить, что, устанавливая в отдельных нормах активную легитимацию третьего лица на иск об аннулировании сделки, законодатель тем самым подразумевает и активную легитимацию на иск о реституции (или о применении иных "последствий недействительности"). Этим же, возможно, объясняется и то, что в комментируемой общей норме, говоря о субъекте права на иск об аннулировании оспоримой сделки, законодатель умалчивает, как уже отмечено ранее, об активной легитимации на иск о применении "последствий недействительности": вероятно, последняя мыслится им как сама собой разумеющаяся, как охватываемая легитимацией на иск об аннулировании.

Здесь необходимо обратить внимание и на то, что сам законодатель в общих положениях ст. 12 ГК РФ, где перечисляются способы защиты гражданских прав, называет оба исковых притязания: "Защита гражданских прав осуществляется путем... признания оспоримой сделки недействительной и применения последствий ее недействительности...". Данная формулировка может быть истолкована двояко: или (а) как свидетельство того, что законодатель четко различает соответствующие требования, и тогда при толковании соответствующих специальных положений ГК РФ следует исходить из того, что для признания за третьим лицом активной легитимации на иск о применении "последствий недействительности" оспоримой сделки необходимо прямое указание об этом в законе, или же (б) в прямо противоположном смысле, а именно что законодатель рассматривает их как единое притязание, и тогда для рассматриваемой легитимации было бы достаточно указания закона лишь на право оспорить сделку.

Думается, что все теоретические и практические соображения, различная правовая природа рассматриваемых притязаний и исков, различные основания и предмет последних (см. также подп. "г" п. 1.1 комментария к ст. 167 ГК РФ) говорят, скорее, в пользу первого варианта толкования.

Особую ситуацию представляет оспаривание сделок корпораций. Помимо самих сторон оспоримой сделки обоснованный интерес в применении "последствий недействительности" могут иметь участники (акционеры) хозяйственного общества, совершившего, например, крупную сделку или сделку с заинтересованностью в нарушение установленного порядка, при аннулировании такой сделки. Посредством данного иска, непосредственно направленного на защиту прав и интересов самого общества, они косвенно добиваются защиты и своих собственных интересов как участников этого общества. Вместе с тем удовлетворению данной потребности успешно может служить институт косвенного иска. В отечественном праве, однако, для решения этой проблемы используется прием наделения участника корпорации полномочиями ее представителя. Согласно абз. 1, 6 п. 1 ст. 65.2 ГК РФ "участники корпорации (участники, члены, акционеры и т.п.) вправе... оспаривать, действуя от имени корпорации (пункт 1 статьи 182), совершенные ею сделки по основаниям, предусмотренным статьей 174 настоящего Кодекса или законами о корпорациях отдельных организационно-правовых форм, и требовать применения последствий их недействительности...". Согласно официальному разъяснению этой нормы, данному в п. 32 Постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. N 25, "участник корпорации, обращающийся в установленном порядке от имени корпорации в суд с требованием... об оспаривании заключенных корпорацией сделок, о применении последствий их недействительности... в силу закона является ее представителем, в том числе на стадии исполнения судебного решения, а истцом по делу выступает корпорация (пункт 2 статьи 53 ГК РФ, пункт 1 статьи 65.2 ГК РФ)". Таким образом, субъектом активной исковой легитимации в данном случае остается сама сторона оспоримой сделки (хозяйственное общество).

2.2. Дополнительное условие для аннулирования оспоримой сделки. Помимо условий для аннулирования оспоримой сделки, предусмотренных нормами, устанавливающими конкретные основания оспоримости, абз. 2 комментируемого пункта вводит еще одно условие права на удовлетворение соответствующего иска: оспоримая сделка "нарушает права или охраняемые законом интересы лица, оспаривающего сделку, в том числе повлекла неблагоприятные для него последствия".

Соображения, по которым было введено такое дополнительное условие, отсутствующее в прежнем законодательстве, не вполне понятны. Согласно традиционным представлениям, если имеет место состав оспоримой сделки, то этого уже достаточно для того, чтобы такую сделку оспорить в суде и добиться ее аннулирования (именно потому, что сделка является оспоримой). Действительно, для большинства оснований оспоримости рассматриваемое требование явно излишне, а его реализация привела бы к необоснованным препятствиям в реализации цели соответствующих норм.

Так, если лицо совершило сделку под влиянием заблуждения, обмана, насилия или угроз, то уже сам по себе соответствующий порок воли или волеизъявления (опечатка, описка, обмолвка), казалось бы, исходя из целей правового регулирования, оправдывает аннулирование сделки, и требовать от потерпевшего еще и доказывания обстоятельств, на которые указывает комментируемая норма, противоречило бы целям установления оспоримости таких сделок. Пришлось бы прийти к абсурдному выводу, что если некто, например, заключил договор вследствие обмана со стороны своего контрагента, но этот договор объективно, с точки зрения оборота, не является для него невыгодным, то он не может его оспорить.

Аналогичные соображения действуют и в иных случаях. Так, например, если совершена сделка, нарушающая императивную норму закона, но при этом не посягающая ни на публичный интерес, ни на права или интересы третьих лиц (когда в силу п. 2 ст. 168 ГК РФ имеет место ничтожность), такая сделка является оспоримой в силу п. 1 ст. 168 ГК РФ. Данная норма прямо не говорит о том, какой именно интерес должна нарушать такая сделка, однако ее систематическое толкование в совокупности с п. 2 этой же статьи позволяет сделать однозначный вывод о том, что речь может идти только о частном интересе одной из сторон этой сделки (подробнее см. комментарий к ст. 168 ГК РФ). Для признания такой сделки недействительной суд, следовательно, должен установить, что нарушенная сделкой норма направлена на охрану именно частного интереса оспаривающей сделку стороны. Однако при буквальном понимании комментируемого положения этого было бы еще недостаточно для аннулирования сделки: стороне, оспаривающей последнюю, нужно было бы еще доказать, что ее интерес на самом деле фактически нарушен сделкой, а также в чем именно состоит это нарушение. Подобный "двойной фильтр" для оспаривания незаконных сделок представляется явно излишним и ничем не оправданным.

Интересно в связи с этим заметить, что применительно к отдельным основаниям оспоримости Пленум ВС РФ уже разъяснил, что рассматриваемое требование о необходимости доказывания нарушения "прав или охраняемых законом интересов" лица, оспаривающего сделку, излишне: согласно абз. 2 п. 71 Постановления от 23 июня 2015 г. N 25 "не требуется доказывания наступления указанных последствий в случаях оспаривания сделки по основаниям, указанным в статье 173.1, пункте 1 статьи 174 ГК РФ, когда нарушение прав и охраняемых законом интересов лица заключается соответственно в отсутствии согласия, предусмотренного законом, или нарушении ограничения полномочий представителя или лица, действующего от имени юридического лица без доверенности". Думается, что необходимость принятия этого разъяснения, ограничивающего сферу действия комментируемой нормы, свидетельствует о явной непродуманности последней, и из этой сферы на практике необходимо изъять и иные ситуации оспоримости сделки. Установление законодателем любого состава недействительности, в том числе к которой может привести оспоримость сделки, уже само по себе означает, что он изначально признает нарушенными такой сделкой те или иные интересы, что делает установление дополнительного условия оспоримости, предусмотренного комментируемой нормой, явно избыточным.

Кроме того, нарекания вызывает редакция анализируемого положения. Охраняемые законом интересы, если, конечно, понимать их в качестве самостоятельной правовой категории (в отличие от интересов, опосредуемых присвоением их носителям субъективных прав), просто не могут быть нарушены в принципе, ибо само их возникновение связано именно с предоставлением их носителям средств правовой защиты, реализация которых и означает защиту этих интересов. Так, в рассматриваемом случае закон, признавая за конкретным лицом право на оспаривание сделки, тем самым признает его обладателем охраняемого законом интереса в аннулировании этой сделки, защищаемого соответствующим иском. Нарушить такой интерес невозможно. При ином понимании данного термина становилось бы непонятно, в чем отличие обозначаемого им понятия от понятия субъективного права. Таким образом, в данном случае (равно как и в ряде других: ср., например, п. 2 ст. 168 ГК РФ) речь должна идти, по-видимому, о не вполне корректном использовании правовой терминологии авторами нововведения.

2.3. Дополнительное условие для аннулирования оспоримой сделки в интересах третьего лица. Абзац 3 комментируемого пункта содержит положение, сходное с только что рассмотренным, но рассчитанное на случаи, когда "в соответствии с законом сделка оспаривается в интересах третьих лиц": в этих случаях необходимо, чтобы сделка нарушала права или интересы этих третьих лиц. Гипотетически возможны два варианта толкования данной нормы:

(а) в силу закона на оспаривание сделки управомочено третье по отношению к сторонам этой сделки лицо, т.е. лицо, в сделке не участвовавшее, которое оспаривает сделку в суде. При данном толковании, однако, рассматриваемое положение выглядит излишним, ибо предположенная ситуация полностью охватывается рассмотренным ранее абз. 2 комментируемого пункта. Ведь именно это третье лицо и является упомянутым в нем "лицом, оспаривающим сделку";

(б) в силу закона сделку оспаривает лицо, управомоченное на это законом, но не имеющее собственного материального интереса в оспаривании, иными словами, делающее это в интересах другого лица - стороны сделки или третьего по отношению к сделке субъекта: такое лицо имеет не материальный, а процессуальный интерес в иске и действует в качестве процессуального истца (это может быть прокурор, иное должностное лицо, государственная либо общественная организация или орган, а также частное лицо, наделенные в силу закона соответствующим процессуальным правом), в то время как "третье лицо", в интересах которого оно выступает в суде, именуется материальным истцом (подробнее см. подп. "в" п. 2.1 комментария к настоящей статье). Однако и при таком толковании комментируемая норма была бы излишней, ибо в силу общих положений процессуального права для удовлетворения иска необходимо, чтобы в отношении материального истца было доказано все то, что требовалось бы, если бы он сам предъявил иск в суде в защиту своих прав или охраняемых законом интересов. Поскольку при подобном предположении пришлось бы прийти к выводу о необходимости аналогичным образом дублировать абсолютно все нормы гражданского права, вообще устанавливающие притязания, специально на случай предъявления иска процессуальным истцом, что выглядело бы абсурдным, данный вариант толкования также должен быть отвергнут.

Таким образом, смысл рассматриваемого нововведения остается неясным.

2.4. Подтверждение оспоримой сделки. Абзацем 4 комментируемого пункта в российское гражданское право введена новая норма о подтверждении оспоримой сделки. Хотя в ней прямо не говорится о том, что речь идет именно об оспоримой сделке, это вытекает как из содержания всего комментируемого пункта, так и из систематического толкования данной нормы в совокупности с положением п. 5 комментируемой статьи (см. далее). Именно такое толкование официально принял и Пленум ВС РФ, указав в п. 72 своего Постановления от 23 июня 2015 г. N 25, что перед нами случай, когда из поведения лица "явствует воля сохранить силу оспоримой сделки" (выделено нами. - Д.Т.).

Аналогичные положения о подтверждении оспоримых сделок содержатся в актах международной унификации частного права. Согласно ст. 3.12 Принципов УНИДРУА, "если сторона, имеющая право аннулировать договор, явно или подразумеваемым образом подтвердит этот договор после того, как начнет течь срок для уведомления об аннулировании, аннулирование договора исключено". Почти такое же положение закреплено в ст. II.-7:211 Модельных правил европейского частного права: "Оспаривание договора не допускается, если после начала установленного для направления соответствующего уведомления срока сторона, обладающая на основании настоящего Раздела правом оспорить договор, прямо или косвенно подтверждает его действительность".

Подтверждение оспоримой сделки означает устранение (или "исцеление") порока, приводящего к ее оспоримости: например, уже после осознания своего заблуждения (ст. 178 ГК РФ) лицо, вместо того чтобы оспаривать сделку в суде, производит приготовления к ее исполнению, исполняет ее или требует исполнения от другой стороны.

Ранее (см. подп. "б" п. 1.4 комментария к настоящей статье) уже упоминалось, что в редких случаях закон допускает "исцеление" (конвалидацию, подтверждение) ничтожной сделки, которая таким образом из недействительной превращается в действительную. Исцеление же оспоримой сделки представляет, с точки зрения его последствий, качественно иное явление. Хотя и в том, и в другом случаях происходит "исцеление" пороков, вследствие чего сделка рассматривается как свободная от них с самого начала, последствием исцеления оспоримости, в отличие от исцеления ничтожности, выступает не придание сделке юридической силы (ибо она и так действительна с момента ее совершения), а просто отпадение у подтвердившего сделку лица права на ее дальнейшее оспаривание, погашение этого права.

Такой эффект не вступает в противоречие с идеей оспоримости (в отличие от эффекта исцеления ничтожной сделки, находящегося в явном конфликте с "чистой" идеей ничтожности), а потому не имеет исключительного характера: исцеление оспоримости, состоящее в устранении дефектов сделки, возможно всегда и по логике даже не требует специального указания на это в законе (в противоположность исключительному характеру исцеления ничтожности). Поэтому и до появления рассматриваемого нововведения суду при подобных обстоятельствах следовало отказывать в иске об аннулировании сделки на том основании, что попытка осуществить соответствующее притязание означает, по сути, злоупотребление правом (п. 2 ст. 10 ГК РФ) в форме непоследовательного, противоречивого поведения. Сказанное следует иметь в виду также и в будущем, при рассмотрении споров из отношений, к которым комментируемая статья должна применяться в ее старой редакции.

Действия по подтверждению оспоримой сделки чаще всего являются конклюдентными, т.е. лишь косвенно свидетельствующими о воле создать определенные правовые последствия (например, исполнение условий сделки, принятие исполнения, предъявление требований по качеству поставленного товара и т.п.). Тем не менее возможно подтверждение оспоримой сделки и прямым волеизъявлением. В любом случае все такие действия по своей природе представляют собой одностороннюю сделку.

Правовым последствием этих действий является то, что совершившая их сторона "не вправе оспаривать сделку по основанию, о котором эта сторона знала или должна была знать при проявлении ее воли". Хотя комментируемое положение ГК РФ не уточняет, проявление какой воли имеется в виду, речь идет, бесспорно, о проявлении воли "на сохранение сделки" (что прямо разъясняется п. 72 Постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. N 25), а не на ее совершение или оспаривание.

Из данного положения вытекает также относительность эффекта подтверждения: устраняется конкретный порок сделки, о котором сторона знала или должна была знать, что не всегда может означать также исцеление сделки в целом, ибо не исключено наличие в ней и иных, скрытых пороков.

Далее, как следует из комментируемой нормы, действия по подтверждению могут считаться проявлением воли на