Что Сарнов отбивает у статуи?

 

Во 2-м номере журнала «Вопросы литературы» за этот год Бенедикт Сарнов опубликовал статью «Тамара ему, конечно, изменила». В ней речь идет о недавно вышедшей книге академика Николая Петракова «Последняя игра Александра Пушкина». Сарнов не согласен с автором книги. Он считает, что знаменитое свидание Натальи Николаевны у Полетики не могло быть с Николаем I. Оскорбительные «дипломы рогоносца», полученные Пушкиным накануне дуэли, не могли быть написаны самим Пушкиным. Дантес не мог быть подставной фигурой, прикрывавшей связь жены Пушкина с Николаем. По мнению Сарнова все эти предположения, высказанные Петраковым в книге, не верны, потому, что Петраков по образованию и роду своей деятельности экономист, и не просто экономист, а экономист советский. И поэтому Сарнов считает, что он взялся не за свое дело.

Сарнов также утверждает, что фактов, подтверждающих выводы Петракова, нет никаких. Есть только соображения. Правда, сам Сарнов не утруждает себя доказательствами. Где, например, доказательства, что в квартире Полетики состоялось свидание с Дантесом? Их нет. Ведь это известно лишь со слов самой Натальи Николаевны. А что она должна была говорить мужу, если свидание действительно было с Николаем? Не иначе, как «вешать лапшу на уши».

Попытка «защитить Пушкина» (или его жену) такими средствами по меньшей мере безнравственна. Тем более что Сарнов, ссылаясь на «некоторые новые материалы, проливающие свет», не заметил (или сделал вид, что не замечает) давным-давно опубликованное.

Если мы обратимся к публикации в эмигрантском журнале статьи «Пушкин без конца» («Синтаксис», 1982, № 10), то заметим, что и раньше утверждалось, что «женский светский аристократический Петербург составлял личный гарем царя». Солженицын, точно как и Сарнов сейчас, съязвил по этому поводу: «Да где же у нашего проницательного исследователя источники?». Свидетельств подобных нравов – множество. А один из самых достоверных источников лежит в Пушкинском Доме, и над его расшифровкой работал ещё Б.Томашевский (об этих рукописях – чуть позже).

В эссе Ю. Дружникова «113-я любовь поэта» (1994 г.) прочтем: «…Брак с Ланским покрывал интимные отношения одинокой красавицы-вдовы с императором...». И тут же опять может последовать это сарновское: «А где же доказательства?». – В воспоминаниях Араповой (первый ребенок в браке Натальи Николаевны с П.Ланским). – Но они же недостоверны, потому что она считала себя дочерью Николая I? – и т.д. И получается то, что в математике называют: «дурная бесконечность».

Я не стал в поисках доказательств идти по пути, который в письме Анненкову в октябре 1852-го подсказывал Тургенев: «Лучше отбить статуе ноги, чем сделать крошечные не по росту». Под статуей Тургенев подразумевал Пушкина. И с тех пор, вплоть до сегодняшнего дня, все отбивают этой статуе, что хотят. А потом ещё, как Сарнов, требуют доказательств, вместо того, чтобы искать их. Ведь за 170 лет успели уничтожить некоторые письма, закрыть архивы и куда-то передать их или что-то утерять, утратить и т.д.

Подготавливая этот ответ Сарнову, я решил обратиться к материалам русского писателя Н. Кукольника. Я интересуюсь Кукольником почти 10 лет. И обнаружил, что официальные пушкиноведы повторяют догмы, сложившиеся относительно Кукольника еще в XIX веке (графоман, верноподданный, монархист и т.п.). Из собранных мною материалов и документов видно, что это не так. Кроме того, он был современником Пушкина. И он понимал значение Пушкина для русской культуры (об этом свидетельствуют его оценки пушкинского творчества). Ну и, наконец, обвинить Кукольника в том, что он был подвержен влиянию советской идеологии, язык и у Белинского не повернулся бы.

В 1893 году в Таганроге ростовская газета «Юг» разыскала свыше 40 писем из переписки Пушкина с женой и с Кукольником. Тогда об этом писали и другие газеты. И где же эти письма? Ведь писем Натальи Николаевны к мужу так до сих пор и нет. Конечно, 100 лет спустя так ставить вопрос вроде бы не совсем корректно. Но корректно спросить у пушкинистов, что они думают по поводу этой пропавшей находки?

П.Бартенев по поводу находки ограничился общими рассуждениями, и то через полгода. В его «Русском Архиве» (1894) можно прочесть: «Что-то сомнительно». А почти через 20 лет, в 1912 г., незадолго до своей смерти, тот же Бартенев в рецензии на 3-й том «Переписки Пушкина» под ред. Саитова, глухо намекнул на возможность публикации писем Н.Н.Пушкиной к мужу в далеком будущем. Что же за информация была в этих письмах, которая делала невозможной их публикацию? И не к Бартеневу ли попали списки писем (или письма), найденные в Таганроге? И не последовал ли он совету Тургенева? Тем более, что аналогичным образом он поступал не раз. Статуя-то уже была создана!

Похоже, что в переписке Пушкина, которая была у Кукольника, действительно содержалась опасная информация. Именно это и подтверждают его произведения последних лет жизни. Прежде всего это четыре тетради рукописей, написанных шифром, и, во-вторых, драма «Гоф-юнкер» (1863).

В зашифрованных рукописях Кукольник в жанре эротического рассказа описывает, до какой степени дошел упадок нравственности в России. В одной тетради, названной «1852», выведена фигура некоего «великого врача», который завел себе настоящий гарем. Как пишет исследователь В.Абрамов, проводивший расшифровку этих рукописей, «великий врач» – «это никто иной, как самодержец, а его партнерши – вполне конкретные петербургские дамы, называемые настоящими именами и фамилиями». Среди них называется и Наталья Николаевна Пушкина.

Об упадке нравственности Кукольник неоднократно пишет и в своих записных книжках, в письмах и в последней драме, о которой речь впереди. Он писал А.Рамазанову: «Ты очень хорошо помнишь, что я ни Пушкину, ни другим светилам нашего времени не кланялся, а за это на меня сердились, но все-таки мы были всегда в сношениях, основанных на принципах взаимного уважения!» Так что не доверять Кукольнику нет оснований. А его констатация нравов подтверждает аргументацию Петракова. И не надо воздевать руки и апеллировать к нравственности. В гареме другие понятия о нравственности и чести.

Весьма интересна и сюжетная канва драмы «Гоф-юнкер», которую Кукольник писал в Таганроге. Она раскрывает идеологию зашифрованных рукописей. Вот что пишут о ней исследователи-литературоведы: «Изображение в «Гоф-юнкере» продажности и произвола придворной клики в одном из мелких немецких государств было ничем иным, как замаскированной критикой придворной аристократии. Этим и объясняется запрет драмы…»

Драма действительно была запрещена Александром II. Что же такого увидел в ней царь? – Здесь можно найти много текстологических совпадений с описанием преддуэльной истории Пушкина, иногда даже почти цитаты из документов. Общая тональность драмы, хотя и переполненной неожиданными, чуть ли не мистическими превращениями, близка настроениям поэта того периода, который анализирует Петраков. Отдельные эпизоды лишены иносказательности, а ощущение при их чтении таково, что имеется в виду реальная ситуация. Я бы выделил следующие моменты.

1. В драме события происходят в Германии в 1683 году в резиденции принца Эрнеста-Амедея. Обстановку в окружении принца достаточно полно можно охарактеризовать словами из мартовского номера журнала «Revue Britanque», который сегодня хранится в библиотеке Пушкина. «Масса публики не видит ничего, кроме костюмов и внешности, больших празднеств, протоколов и манифестов. Прокопий и Данжо проходят за занавес, проникают за кулисы, смешиваются с участниками представления […] и видят, какими отвратительными средствами, […] какими обманами достигаются все эти замечательные эффекты». Позднее Кукольник разовьет эту мысль в своих зашифрованных текстах

2. Главный герой драмы Мориц Мооман, молодой ученый, автор книги «Надежды Германии», присутствует на свадьбе своей сестры. И принц жалует его в гоф-юнкеры своего двора. Причина этой милости в том, что принц «не может расстаться» с сестрой Морица, красавицей Герсилией.

Весьма характерна реакция Морица на эту милость. «Ничего не понимаю, – говорит он, оставаясь один. – Смешно, а досадно. Что это, обида, насмешка – или невинная шутка?! Потеха! Я – гоф-юнкер! Доктор философии и медицины – гоф-юнкер! Изобретатель эликсира блаженства!!! Невидимка Мооман, автор «Надежд Германии – гоф-юнкер!!»

Реакция Пушкина на пожалование его в камер-юнкеры была аналогичной.

3. В судебных документах по дуэли Пушкин значится камергером. Чин значительный. И у Кукольника Морицу жалуют высокий придворный титул, причем и в драме делается это так, чтобы никто не знал.

4. Муж Герсилии барон фон Гизе, резидент правительственной комиссии, фактически является прикрытием тайной связи его жены и графа Икау, обер-президента правительственной комиссии. Маленькая деталь – любовника зовут Жоржем. Герсилия во время одной встречи (акт 3, явл. 2, выход YIII) признается графу: «Я полюбила вас, Жорж!». Отцу невесты, благословившему этот брак, была выплачена солидная сумма и пожалован пост государственного служащего. Когда мать невесты понимает это, она, все еще сомневаясь, говорит сыну: «Барон – только ширма? Да? Угадала? Сколько честей, сколько милостей!.. Это деньги, это продажная плата, а товар взят из нашего дома! Барон не муж… Другой есть? Что? Правда?!» Брат Герсилии в ее присутствии говорит: «Я не хочу быть в родстве с этим футляром подлости и порока».

Сходство с ситуацией в семье Пушкина отражено и в словах жены принца: «Подставной муж, может быть, и сидит в комиссии, а настоящий – с чужой женой проводит медовое утро… Мы сами покровительствуем пороку, венчаем разврат, награждаем безнравственность».

5. Какова роль первого лица государства? – В драме он именуется «влиятельный принц». Вначале он оказывает знаки внимания красавице, затем следуют приглашения на балы. Правда, того, что позже описано в зашифрованных рукописях, нет. Но обличье мелкой хищницы, падкой на драгоценности и придворные балы, есть. И любовь к Жоржу – лишь слова. А в поведении героини просматривается другая цель, которая не реализуется только потому, что принц под влиянием каких-то мистических обстоятельств начинает вести себя иначе.

6. Главный герой драмы пытается всеми доступными путями раскрыть принцу глаза на то, что его сестрой фактически торгуют. Но ему прямо дают понять: если «больное воображение считает возможным затеять дуэль», то «его и без дуэли изуродуют школьным орудием придворные ликторы на конюшне». Напомним, что эти слова содержатся в письме Жуковского Пушкину: «Ты человек глупый… Не только глупый, но и поведения не приличного… Надобно тебе или пожить в желтом доме. Или велеть себя хорошенечко высечь, чтобы привести кровь в движение…». Драма заканчивается тем, что герой попадает в сумасшедший дом. Обыгрывается пушкинское «Не дай мне Бог сойти с ума...» Показывается вечно ускользающий идеал жизни главного героя и ее горькая реальность.

Драма Кукольника явно основана на реальной ситуации в семье Пушкина. И, конечно, Кукольник как очевидец событий, хорошо знакомый с Пушкиным, располагал информацией из первых рук о нарастающей трагедии Поэта. Он многими деталями своей драмы подтвердил версию, высказанную Петраковым. Практически нет только эпизода с написанием анонимного «диплома рогоносца».

Однако подтверждением того, что эта версия происхождения «диплома» как минимум имеет право на существование, служат публикации, появившиеся в печати практически одновременно с интервью Петракова в «РК» (см., например, газету «Культура» №22 за 2004 г. и журнал «Народное образование» №5 за 2004 г.). Хотя никакого другого повода, кроме дня рождения Пушкина, не было. Так что у Сарнова получилась та критика, о которой еще в 1842 г. писал Кукольник: «…Там критика другого рода. Там напрямки: «Все это дрянь, право дрянь, ей Богу дрянь…» Да почему же?.. «Ну дрянь, право дрянь, ей Богу дрянь!». Да где же доказательства?.. «Вот еще выдумали, дрянь, дрянь, право дрянь». – Да как же нам исправиться?.. «Да уж как хотите; что бы вы ни написали, ни затеяли, дрянь, право дрянь!..» Вот такая критика забавна; да еще имеет и читателей! Не верите? Точно, имеет, право имеет…»

Читатели часто именуют журнал, опубликовавший статью Сарнова, одним словом: «ВОПЛИ». «Метко выражается русский человек!» – так, кажется, говаривал один из соучеников Кукольника. А вопли – они и в Африке вопли.

 

http://discut1837.narod.ru/04.htm

 

 

АНАТОЛИЙ КОРОЛЕВ

ТАЙНА РОКОВОГО ДИПЛОМА

Анатолий Королев, писатель, автор романов «Голова Гоголя», «Эрон», «Человек-язык», «Быть Босхом», лауреат международной литературной премии ПЕННЕ. Кроме того, он – филолог по первой профессии, – автор ряда литературоведческих работ о Пушкине, Чехове, Розанове и Булгакове.

 

О книге академика Николая Петракова «Последняя игра Александра Пушкина», я узнал прошлой осенью от своей приятельницы пушкинистки, которая позвонила мне из Нью-Йорка. Она сообщила о ней как о сенсации, между тем наша пресса не проронила о книге ни полслова. Обойдя напрасно книжные магазины в центре Москвы, я заказал книгу по Интернету, слава Богу, появилась у нас такая возможность. А, получив – сразу залпом прочитал.

Сразу скажу, что аргументы автора мне кажутся весьма остроумными и убедительными. Практически с большинством из того, что сказал академик, я склонен согласиться. Во всяком случае, у него острый снайперский глаз и его исследование требует самого внимательного прочтения и обсуждения.

Напомню читателю вкратце суть того, что высказал и во многом доказал автор в своей книге, полной азарта и мысли.

Так вот, супруга Пушкина Натали став членом избранного кружка ближайших подруг царствующей императрицы Александры Федоровны, вскоре вступила в связь с императором. Пушкин, чей глаз был глазом ревнивого орла, так же вскоре понял о том, с кем жена делит постель, и кто украсил его рогами. Император тем временем сознательно переводит стрелку сплетен на Дантеса, а Натали, понукаемая царем, принимает ухаживания Дантеса.

Не желая быть пешкой в монаршей игре, и не считая такое бесчестье за счастье (в тогдашнем свете связь жены с императором почиталась мужами за удачу судьбы) Пушкин, не имея возможности стреляться с государем, вступил в тайный поединок с императором, где в свою очередь тоже использовал Дантеса как подставную фигуру в своем поединке с венценосцем.

Главную роль в интриге сыграл пресловутый диплом рогоносца, который, по мнению Петракова, сфабриковал сам поэт, чтобы смешать карты великосветской интриги и дать понять императору, что он все видит и не позволит водить себя за нос.

Итак, Дантес в той ситуации с одной стороны исполнил роль прикрытия царской связи с женой поэта. Исполнил совершенно осознанно, с молчаливого одобрения императора. А с другой стороны был, втянут Пушкиным в интригу против того же императора.

Тут я позволю себе высказать свои давние размышления о Дантесе, которые, по-моему, могут усилить аргументы Петракова.

 

ФАТ ФАТУМА

 

В традиционном пушкиноведении принято считать, что Дантес был одновременно негодяй, интриган, глупец, педераст, обманщик, а его показная любовь к Натали всего лишь формой самолюбования эгоиста, который, увиваясь вокруг первой красавицы Петербурга, хотел всего лишь украсить список побед очередной цифрой.

Так вот, ничто из вышесказанного не имеет к Дантесу никакого отношения. Это показала и доказала в своей книге «Пуговица Пушкина» итальянская славистка и пушкинистка Сирена Витале.

Как ни странно это исследование тоже было встречено в штыки официальной пушкинистикой (как и труд Петракова). Целых семь лет понадобилось, чтобы уникальная книга вышедшая в Италии, наконец, была полностью переведена и издана в России.

Причем первое издание книги о Пушкине вышло не в Москве или Санкт-Петербурге, а в Калининграде. Да еще как. Даже автор послесловия к книге некая Зоя Кузнецова, «сотрудница Представительства МИД России в Калининграде» (как указано в книге) запальчиво написала, что Витале слишком доверилась письмам Дантеса, который, конечно же, многое наврал.

В этом дилетантском послесловии к книге профессора Сирены Витале, увы, мы снова видим повторение известной зубрилки про то, что убийца Пушкина вообще не мог быть человеком.

А между тем Сирена Витале совершила невероятное – она получила у потомков Дантеса целых 25 его писем к приемному отцу. Разумеется, научный мир давно знал об их существовании, частично они были опубликованы, но до Витале никому из пушкинистов не удалось подобрать ключи к сердцу владельцев семейного архива Дантесов-Геккернов. И вот, наконец, последний из наследников вручил весь архив пушкинистке.

25 писем написанных Дантесом барону Геккерну в те дни, когда он увлекся женой поэта!

Так вот, во-первых, мы видим в письмах душу изысканного человека, чей гомосексуализм только усиливает чувство собственной избранности, человека страстного, но которому не откажешь ни в уме, ни в совести. Описывая свое увлечение Натали, Дантес понимает, какие душевные раны наносит своими признаниями сексуальному партнеру и покровителю барону Геккерну, человеку который бесконечно любит своего приемного сына. Именно в полной искренности Дантес видит хоть какой-то выход из ситуации.

Из писем Дантеса становится ясно, что перед нами драма отвергнутой любви, что Натали никогда не состояла с ним в связи, хотя и влюбилась в Жоржа силой первого любовного чувства, ведь мужу она была отдана в молодости по велению маменьки. Родив Пушкину несколько детей, будучи вновь беременной, она страстно увлеклась молодым французом и, не скрывая своего чувства, отказала ему только в одном – в близости, ссылаясь со слезами на долг.

Вот что пишет Дантес барону Геккерну в письме от 6 марта 1836 года:

«Она оказалась гораздо сильнее меня. Более двадцати раз просила пожалеть ее, ее детей, ее будущее, и в эти мгновения была так прекрасна, что ее можно было принять за ангела с небес… и она осталась чиста и может ходить с высоко поднятой головой».

Теперь понятным становится и брак Дантеса на сестре Натали – Катерине, – он не пятился в страхе от дуэли с поэтом, нет, а хотел отведать запретного плода – любимую женщину, – через тело сестры. Он наслаждался уже тем, что владеет плотью от плоти Гончаровых.

Тот факт, что Натали любила Дантеса, но не отдалась ему, никак не противоречит версии Николая Петракова о ее связи с императором, которого она, конечно же, не любила, как, увы, не любила и мужа.

Больше того, на мой взгляд, этот расклад только усиливает наши подозрения. Близость с царем сделала ее вдвойне неприступной.

Почему же Пушкин пошел на дуэль с Дантесом, зная, что Натали никогда не была с ним близка?

Тут два ответа, либо он приревновал ее к самому идеальному чувству любви, которое она, наконец, испытала первый раз в своей жизни или… или, зная о ее связи с царем, в которой та никогда не призналась! сознательно сделал Дантеса козлом отпущения.

Что ж, получай пулю в сердце, хотя бы за то, что ты любим ею, а я никогда! Вкуси свинец смерти, хотя бы за то, что стал прикрытием для венценосца! Вздрогни, и ты, Ваше Величество!

Из писем молодого Дантеса, написанных блестящим литературным пером, перед нами предстает именно тот яркий человек, который позднее стал политическим деятелем во Франции, известным сенатором, заметной фигурой на правом фланге политической жизни.

Он обладал предчувствием и прозорливостью.

Он не раз говорил друзьям, что дойди до дуэли – убьет Пушкина. Приехав на место дуэли, Жорж Дантес скинул шинель и принялся вместе с секундантами утаптывать снег. Он разогревал кровь, а вот Пушкин берег силы для выстрела и неподвижно стыл на морозце, и стрелял чуть закоченевшей рукой.

Быть умным, и поступать по-умному – разные вещи.

Все поведение Дантеса, увы, говорит о том, что он поступал по-умному.

Как раз такой человек мог вполне справиться с ролью прикрытия для утех императора и флиртовать с Натали с учетом реакции всех сторон: и царя, и императрицы, и Пушкина, и Геккерна, да и всего высшего света.

Он был очень не прост и потому стал самым модным повесой Санкт-Петербурга, а не потому что был лишь хорош собой.

Словом, книга Сирены Витале о Дантесе, на мой взгляд, работает на версию Петракова, в частности о том, что Дантес был в тайном сговоре с Николаем I, и рассчитывал так упрочить свою карьеру; не вышло. Пушкин властно смешал карты интриги.

Теперь о дипломе.

 

РОГОНОСЕЦ

 

Версию о том, что Пушкин был автором пресловутого диплома, я изложил в своей статье «Гений и злодейство», опубликованной в журнале «Искусство кино» в декабре 2001 года, но меньше всего меня заботят проблемы приоритета. Идеи носятся в воздухе. Ясно, что это понимание тоже давным-давно озарило уважаемого Николая Яковлевича, и просто мы оказались союзниками в подозрениях. Я рад, что больше не одинок. Только ему удалось энергично и ярко привлечь внимание к своей версии, а мне нет. Тогдашняя моя публикация в журнале прошла без какой либо реакции со стороны пушкиноведов (но об этом ниже).

Так вот, абсолютно разделяя соображения автора-союзника академика Петракова о том, что именно Пушкин был сочинителем диплома, позволю дополнить версию еще несколькими пунктами.

Аргументы Петракова вкратце следующие: во-первых, этот диплом был выгоден только Пушкину, во-вторых, Пушкин был склонен к мистификациям по собственной натуре, и был в восторге, например от мистификации Мериме, который выдал свою «Гюзлу» за славянский фольклор, знал поэт и о выходке Лермонтова, который мистифицировал семью любимой девушки, чтобы отомстить за юношескую обиду. Наконец, сам Пушкин публикует в роковые дни перед смертью мистификацию о мнимом вызове на дуэль Вольтера, речь о его исторической миниатюре «Последний из свойственников Иоанны д`Арк». Наконец, адреса рассылки и доскональное знание подробностей проживания адресата, вплоть до каждого этажа и поворота лестницы знал только сам Пушкин, ведь все адресаты были его друзьями (первой обратила на это внимание Анна Ахматова).

От себя же кратко повторю то, что уже писал в незамеченной статье… К осени 1836 года факт ухаживаний Дантеса за Натали Пушкиной был секретом Полишинеля; весь светский Петербург давно следил за публичным флиртом самого модного в столице донжуана и самой красивой женщиной Северной Пальмиры. Все только ждали – когда? Когда пир публичного кокетства станет явной связью?

Пушкин, разумеется, прекрасно все видел.

Сосредоточим наше внимание только на Дантесе, и оставим в стороне роль императора кукловода.

Вот всего лишь одно из свидетельств современников о той поре.

Павел Вяземский: «Мне как-то раз случилось пройтись несколько шагов по Невскому проспекту с Н.Н.Пушкиной, сестрой ее Е.Н.Гончаровой и молодым Геккерном (Дантесом), в эту самую минуту Пушкин промчался мимо нас, как вихрь, не оглядываясь, и мгновенно исчез в толпе гуляющих. Выражение лица его было страшно. Для меня это был первый признак разразившейся драмы».

Честь Пушкин ставил превыше всего и единственный выход из нестерпимой ситуации видел в дуэли с Дантесом. Тайно от всех он стал готовиться к поединку с ненавистным французом. Листая летопись жизни поэта, следует обратить внимание на такую мелочь, которая попалась в мелкоячеистую сеть пушкиноведов.

«1836. Сентябрь. 23. Среда. Пушкин купил трость в английском магазине Николса и Плинке. Счет на 65 рублей»/ /.

Этот факт дорогого стоит.

Как известно в дни Южной ссылки Пушкин в силу характера и ранней известности в обществе был вынужден постоянно блюсти свою честь и потому находился в беспрерывной готовности к возможным дуэлям. Для этого поэт непрерывно упражнялся в стрельбе из пистолета, и ежедневно тренировал кисть руки, нося тяжелую трость. Вес трости приручал руку к тяжести дуэльного оружия.

Покупая в конце сентября, за две недели до рассылки диплома, английскую трость, Пушкин вернулся к привычкам молодости, и, следовательно, исподволь стал готовить растренированную руку к точному выстрелу.

Возможно, именно в эти дни тайный план втягивания Дантеса в дуэль созрел окончательно.

Однако у поэта не было главного – предлога.

Пушкин искал случай.

Диплом рогоносца оказался наилучшим решением, он разом разрубал гордиев узел проблем.

«Случай, который бы во всякое другое время был бы мне крайне неприятен, весьма кстати вывел меня из затруднения: я получил анонимные письма. Я увидел, что время пришло, и воспользовался этим».

Весьма кстати.

Это написал сам Пушкин в письме барону Геккерну вскоре после получения диплома в самый разгар событий – 21 ноября.

Древняя мудрость гласит, – ищи, кому выгодно?

В данном случае диплом Ордена рогоносцев, злая великосветская забава тогдашнего Петербурга, был на руку только одному человеку – Пушкину. Оскорбительный выпад наконец-то вручал в его руки жизнь несносного соперника. Это был долгожданный, драгоценный и неопровержимый предлог для дуэли.

А написать диплом от руки по-французски печатными буквами и разослать по известным адресам – дело пары часов свободного времени. Было бы желание.

Но! Тут возникало другое препятствие. Из-за анонимных писем никогда не стрелялись. Историкам неизвестно ни одного подобного случая в русской дуэльной летописи трех столетий. Единственное исключение – вызов Пушкина. Следовательно! Следовательно, Пушкину требовалось не просто абы как сочинить диплом, требовалось, подать пасквиль как улику против старого Геккерна. (По тогдашней традиции за немолодого отца на дуэль выходил сын, и, целясь в Геккерна, Пушкин на самом деле метил в Дантеса).

Утром, в среду, 4 ноября 1836 года близкий круг друзей Пушкина получает шесть запечатанных двойных конвертов. Вот адресаты: вдова историка – Карамзина, поэт, граф Вяземский, граф Виельгорский, дочь фельдмаршала Кутузова – Хитрово, княгиня Васильчикова (для графа, поэта Соллогуба, у которой он квартировал) и барон Россет. Внутри вскрытого конверта обнаруживается второй – с именем Пушкина. Стоп... тут все получатели писем сразу подозревают неладное.

Хитрово, не вскрывая, пересылает конверт Пушкину, Россет конверт распечатал и прочел, Виельгорский передал позднее пакет в Третье отделение на дознание, двое из адресатов – Вяземский и Карамзина дипломы просто уничтожили, а Соллогуб, взяв полученный конверт, поехал с ним прямо к Пушкину.

Как видим, замысел поэта начал удаваться – уже утром половина дипломов была уничтожена, и факт постыдного оскорбления не вышел из узкого круга близких людей.

Еще одно доказательство нашей версии скрыто в перечне получателей диплома. Обратим внимание на возраст адресатов: почтенной Карамзиной – 56 лет, Вяземскому – 44 года, Виельгорскому – 48, уважаемой Хитрово – 53 и только два адресата в списке неприлично молоды – это барон Россет и граф Соллогуб. Первому – 26, второму всего 22 года.

С точки зрения тайного Врага появление в списке достопочтенных людей и матрон двух светских петушков – нонсенс; но если встать на сторону нашей версии, тайна тут же раскроется. Просто-напросто, Пушкин, втягивая Дантеса в поединок, заранее включил в список тех, кого наметил в секунданты на будущей дуэли. Россета и Соллогуба. Оба не любили Дантеса. Оба боготворили Пушкина. Их преданность, их горячие эмоции при получении оскорбительного диплома прямо годились для дела. И выбор поэта оказался абсолютно точен, – когда Пушкин предложил своим молодым избранникам стать секундантами на дуэли с Дантесом, его друзья не минуты не колебались, а ведь обоим грозила виселица. (Россет согласился быть секундантом на месте дуэли, но попросил освободить его от составления бумаг, после чего Пушкин предпочел взять в дело Соллогуба).

Словом, включение секундантов в список было на руку только поэту.

Сам же Пушкин получает по городской почте – седьмой конверт, с роскошным дипломом рогоносца на французском языке:

«Кавалеры первой степени, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в великий капитул под председательством высокопочтенного Великого Магистра Ордена его превосходительства Д.Л.Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина заместителем Великого Магистра Ордена Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь: граф И.Борх».

Тут каждое упомянутое имя окружено скандалом.

И Нарышкин, и Борх были хорошо известны столице изменами своих жен, например, жена Борха графиня вообще жила с собственным кучером.

День продолжается.

Владимир Соллогуб, тайно намеченный в секунданты, привозит вскрытый (но не прочитанный) конверт поэту.

Пушкин спокоен, увидев письмо, он говорит: «... это мерзость против жены моей». И с этими словами, – внимание! – взяв конверт из рук гостя, он тут же на глазах его изорвал.

Этот жест выдает тайный умысел Пушкина.

Таким радикальным образом он избавлялся от лишних следов.

Пушкин строит свой будущий вызов на косвенных уликах, – тут, чем меньше бумаг, тем лучше. Пусть знают о дипломе, но на руках его не имеют. Но, уничтожая один за другим ненавистные дипломы, один экземпляр поэт все же сохранил.

Зачем?

А затем чтобы предъявить его как улику именно против Геккерна.

Демонстрируя позже сохраненный диплом типографу Яковлеву, Пушкин услышал то, что хотел: "Это бумага нерусского производства, облагаемая высокой пошлиной, и, скорее всего, принадлежит кому-то из иностранных дипломатов".

Но одной этой улики было, конечно же, недостаточно.

Анонимный диплом нужно было наделить приметами обратного адресата. Посему, – внимание! – для вящей убедительности имя Пушкина на обороте диплома пишется по-русски, но как бы с иностранным акцентом, то есть с заметной ошибкой в согласовании окончаний, несуразность которой сразу и крупно бросалась в глаза:

АЛЕКСАНДРИ СЕРГЕИЧУ ПУШКИНУ

Затем эта демонстративная ошибка была также демонстративно исправлена, к букве «и» была пририсована жирная черта: аноним-иностранец исправлял «Александри» на «Александру». (До нас дошло два диплома, и оба идентично исправлены; можно предположить, что и утраченные пять пасквилей имели те же поправки).

Внимание, тут ключ к разгадке диплома.

Тут видны следы когтей поэта.

То, что ошибка была намеренно повторена на других конвертах, еще один пушкинский след, – факт невозможный для тайного Врага.

С какой целью пишущий будет так долго – семь раз! – ошибаться и исправлять себя в одном и том же месте? Абсурд.

И главное, зачем вдруг понадобилось бы Врагу, написавшему текст диплома по-французски без единой ошибки, вдруг накарябать на обороте той же бумаги имя Пушкина русскими буквами? Весь светский Петербург прекрасно говорил, читал и писал по-французски. Никто из перечисленных адресатов не нуждался в подобной предупредительности.

Но для сфабрикованной улики такая нелогичная смена языка на обороте диплома была, конечно, необходима: – только так, через демонстративную ошибку в элементарном написании имени Пушкина надпись выдавала в авторе иностранца, чужака плохо владеющего письменным русским.

Одним словом, подправленная таким образом бумага, уже вполне годилась для дискредитации иностранца голландского посланника Геккерна.

Спросим снова и снова, кому это было выгодно? Только Пушкину.

Кем же конкретно был написан диплом?

Как литератор и издатель журнала Пушкин имел дело с десятками переписчиков. Заранее найти за плату безымянного исполнителя нескольких списков ему б не составило большого труда. В пользу переписчика говорит и тот факт, что оба уцелевших экземпляра диплома, написаны одним почерком. Но диплом написан человеком, который знает французский язык. Значит, он должен быть человеком светским, которому текст был продиктован вслух.

Вчитаемся еще раз в злополучный диплом.

Здесь, в намерено вычурной речи пародийного канцелярского уведомления, наш внутренний слух притягивает один явно пушкинский оборот языка – в неожиданном назначении рогоносца – историографом ордена. Вот уж этого в венских образчиках, которые вошли в петербургскую моду злобы, никогда не бывало, тут явно досочинил сам автор диплома!

В этом месте ломаный язык пасквиля вдруг трезвеет. Смею думать, что здесь вновь виден пушкинский коготь.

Ведь само назначение жертвы одновременно и вторым лицом Ордена (коадъютором) и его первым историографом все-таки несколько смягчает температуру оскорбления; спросим себя: стал бы учитывать эту щекотку самолюбия истинный Враг Пушкина? Конечно же, – нет. В тоне диплома опять проступает Пушкин, его неравнодушие к тому, как должно выглядеть собственное оскорбление.

(Кстати, само количество дипломов, тоже выдает пристрастия автора, ведь 7 – одно из самых любимых мистических чисел Пушкина).

Диктовать переписчику опасную бумагу с собственным именем, возможно ли такое на глазах постороннего? Разумеется, нет. Следовательно, переписчик был не посторонним лицом, а соучастником интриги.

Словом, после размышлений безымянный оплаченный переписчик испаряется, а возникает сообщник, соучастник, умеющий писать по-французски, и безоглядно преданный Пушкину. Кто же он? Может быть, гением диплома была старшая сестра Натали – «бледный ангел» Александрина? Есть основания считать, что они были в любовной связи, а ведь это одно и тоже, что быть в тайном сговоре.

И еще.

Поддержкой Александрины мистически уравновешивается участие сестер Гончаровых в судьбе поэта, – одна (Екатерина) станет его врагом и женой Дантеса, другая (Александрина) сохранит верность до конца жизни. Миром правит гармония. Не могут все фигуры стоять на одной половине шахматной доски.

Дело сделано!

И вот тут-то, шлифуя пером роковой диплом, подчеркивая прямой линией имена, ликующая рука поэта и сорвалась в одно стремительное лассо. На оригинале диплома, любой ценитель пушкинских рисунков увидит под финальной чертой на листе лихой тройной росчерк, арабеску, каких много на рисунках и рукописях поэта.

К когтям поэта добавились бакенбарды.

«Письмо это было сфабриковано с такой неосторожностью, что я с первого взгляда напал на следы автора», писал Пушкин Геккерну в гневном письме от 21 ноября.

Итак, к середине дня большая часть дипломов уже уничтожена.

Друзья встали на сторону поэта: экая мерзость, дело зашло слишком далеко! Интрига явно приносила Пушкину барыши. Он наконец-то, долгожданно объяснился с женой, объяснился, имея в руках реальный повод для разговора – бумагу. Исповедь Натали была ужасной для его сердца, поклявшись в ненарушенной верности, она не стала скрывать, что влюблена в Дантеса первым зрелым чувством женщины.

Вечером поэт послал вызов Дантесу.

Между тем, все в том же письме к Геккерну поэт пишет:

«После менее чем трехдневных розысков я уже знал положительно, как мне поступить»,

Пушкин в порыве ярости не замечает, что противоречит сам себе.

Ведь вызов Дантесу был послан вечером того же дня, утром которого был получен диплом. Не было никаких «трехдневных розысков».

Словом, меньше всего поэт искал истину, все проще – он хотел иметь формальный предлог для дуэли и только.

Наконец скажем то, что специально утаивали.

Письмо к Геккерну, которое мы цитировали, от 21ноября 1836 никогда не было отправлено адресату), оно было обнаружено в архиве поэта лишь после смерти) / /.

Так же никогда не было отправлено и письмо Бенкендорфу, где Пушкин писал:

«Граф!... по виду бумаги, по слогу письма, по тому, как оно было составлено. Я с первой же минуты понял, что оно исходит от иностранца, от человека высшего общества, от дипломата».

Вот, где ключ к сердцу поэта, он сам – сам! – отказался от собственной затеи. Спрятал бумаги подальше от глаз совести.

Думаю, что, не отправив эти письма, Пушкин тем самым дезавуирует свои же обвинения.

(В том письме, которое все же было отправлено Геккерну, – только не в ноябре, а через два месяца, в роковом письме от 26 января 1837 года, – поэт, долго и жестоко оскорбляя барона, уже ни разу не упомина