Глава 5. Что искать, когда сам потерян

Хосок

Марта 22 год

Мне нравилось общаться с людьми. Сразу после детского дома я устроился на работу в ресторанчик под названием «Two Star Burger» на неполный рабочий день. Мне приходилось иметь дело с бесчисленным количеством людей, постоянно улыбаться и всегда выглядеть полным энергии. Я любил эту работу. В моей жизни было совсем не много вещей, которые заставляли меня улыбаться и давали сил. Я встречал гораздо больше плохих людей, чем хороших. Должно быть, вот почему я был так счастлив на этой работе. Когда я выдавливал из себя смех, говорил на тон выше обычного, притворялся весёлым и жизнерадостным перед клиентами, я и в самом деле менялся. Посмеявшись, я чувствовал себя лучше, а усердно стараясь как можно теплее обслужить клиентов, и сам становился добрее. Конечно, были и тяжёлые дни. Каждый шаг от работы до дома забирал у меня энергию. Иногда я страдал от издевательств со стороны клиентов. Но в такие моменты я просто улыбался и смеялся. Смех был источником новых сил.

Я выпустился из старшей школы в феврале. Но школьный диплом ничего особо не менял. Он лишь позволял мне работать чуть больше часов в бургерной. Я заработал чуть больше денег, но их всё ещё не хватало, чтобы переехать в квартиру получше. С началом нового семестра ресторанчик наводнили ничего не понимающие новички и строящие из себя взрослых старшеклассники. Все они были очаровательными. Когда-то и мы были такими же. Чем сейчас занимаются другие? Я думал о них время от времени.

Я видел Сокджина в последний раз, когда начинались летние каникулы. Он будто сторонился меня, поэтому я держал дистанцию. Позднее я услышал, что он перевёлся в другую школу. Юнги, как обычно, не отвечал на звонки, и никто не знал, что случилось с Намджуном. Тэхён, особенно привязанный к Намджуну, в какой-то момент перестал появляться в школе, и то и дело появлялись сообщения о том, что его забрали в полицейский участок за рисование граффити на улицах. Чонгук порой появлялся перед стеклянной дверью бургерной. Казалось, что он всё время попадает в драки, потому что его лицо обычно было покрыто порезами и синяками. Что касается Чимина, в последний раз, когда мы виделись, его увезли из палаты. Воспоминания о том дне часто посещали меня и преследовали. Сделал ли я что-то неправильно? Упустил что-то?

На пороге магазина показался следующий покупатель. Я набрал воздуха в грудь и громко поприветствовал его. Широко улыбнувшись, я посмотрел в сторону входной двери. Там стоял тот, кого я знал.

Тэхён

Марта 22 год

Владелец заправки сплюнул и ушёл, а я продолжил лежать, свернувшись на земле. Он поймал меня, когда я рисовал граффити на задней стене, и беспощадно избил. Я думал, что уже привык к избиениям, но, как оказалось, нет.

С недавних пор я начал рисовать баллончиками граффити. Как-то раз я бездумно побрызгал из кем-то выброшенного баллончика. Краска ярким жёлтым пятном распылилась на серую стену. Зрелище получилось каким-то жалким. Тогда я поднял баллончик с другой краской и распылил его поверх жёлтой. Но так мне тоже не понравилось. Вскоре я использовал все баллончики. Когда закончилась краска в последнем из них, я бросил его на землю и сделал шаг назад. Я дышал с таким трудом, словно пробежал дистанцию на полной скорости.

Я понятия не имел, что означают цвета на стене. Не знал я и что именно нарисовал и почему. Но я мог с уверенностью сказать, что в этом рисунке выразил своё душевное состояние. Я выплеснул свои мысли на стену. Вначале он показался мне уродливым. И грязным. И глупым, бесполезным, жалким. Он мне не нравился. Я провёл по влажной краске ладонью. Я хотел стереть всё это. Слои краски размазались и смешались между собой, создавая новые сочетания цветов. Но я не мог стереть их. Я сел и прислонился к стене. Нравился ли мне рисунок или нет – было не важно. Было не важно, был он уродливым или красивым. Он просто был частью меня.

Я сел прямо и закашлялся. На ладони остались брызги крови. Чья-то рука подняла баллончик. Я поднял голову вслед за этой рукой и увидел знакомое лицо. Это был Намджун. Он протянул руку. Я сидел и продолжал смотреть на него. Он подтянул меня. Его рука была тёплой.

Юнги

Апреля 22 год

Я остановился при звуках неуклюжей игры на пианино. Глубокой ночью посреди пустой строительной площадки в металлической бочке потрескивал огонь. Я узнал в ней мелодию, которую я не так давно исполнял, но которую сам не особо хорошо сыграл. Я беспечно болтался по округе с закрытыми глазами. Я был пьяным, я шатался и спотыкался. От тепла огня, звуков пианино, ночного воздуха и алкоголя всё растворилось.

Я пришёл в себя от громкого сигнала. На меня чуть не наехала машина. Ослепляющий свет фар, поднявшийся от машины ветер, оставшееся действие алкоголя – моя голова шла кругом. Я услышал, как водитель выругался. Я хотел было ответить ему, но вдруг понял, что больше не слышу пианино. Раздавалось лишь потрескивание пламени, шум ветра и звук проносящихся мимо машин. Почему оно замолчало? Кто же играл на нём?

Пламя с треском выпрыгивало из бочки и возносилось к тёмному небу. Я тупо наблюдал за тем, как огонь превращается в пепел и припадает к земле. Лицо горело от его жара. В тот момент я услышал звук удара, будто кто-то обрушил кулаки на клавиши пианино. Я инстинктивно обернулся. Кровь стучала в висках. Кошмар, снившийся мне в детстве. Этот самый звук я слышал в нём.

Я бросился к музыкальному магазину. Я не управлял своим телом, оно просто двигалось само по себе. Я чувствовал, будто проходил через это уже множество раз. Я не уверен, что именно это было за ощущение, но мне казалось, что я забыл нечто бесценное.

Кто-то сидел за пианино внутри музыкального магазина с разбитым окном. Хоть и прошло несколько лет, я сразу же узнал его лицо. Я отвёл глаза. Я не хотел ввязываться в чужую жизнь. Я не хотел пытаться утешить кого-то, заполняя его одиночество. Я не хотел быть для кого-то важным. Я не был уверен, что смогу защитить этого кого-то до самого конца. У меня не было веры в то, что смогу быть рядом с этим кем-то до самого конца. Я не хотел причинить боль этому кому-то. Я не хотел, чтобы мне было больно. Когда наступает последний момент, нам и самих себя сложно спасти, не говоря уже о других.

Я сдвинулся с места. Я хотел развернуться и не оглядываясь уйти. Но прежде чем сам осознал это, я уже подходил к пианино. Я услышал фальшивую ноту. Чонгук поднял на меня глаза. Мы увиделись впервые с тех пор, как я вылетел из школы.

Сокджин

Апреля 22 год

Я едва успел затормозить, и машина с резким скрипом остановилась. Отвлечённый другими мыслями, я не увидел, как переключился светофор. Ученики, одетые в знакомую школьную форму, уставились на меня через окно машины – они переходили дорогу. Кто-то смотрел на меня со злостью, кто-то живо смеялся с друзьями, отпуская шутки, кто-то проходил уткнувшись в книгу, а кто-то глазел по сторонам, болтая по телефону. Все они создавали умиротворяющее зрелище.

Когда загорелся зелёный, нетерпеливые машины сорвались с мест. Те, кто прыгнул на пешеходный переход в последний момент, заторопились. Я надавил на газ.

Я добрался до поворота на заправку в мгновение ока. Намджун заправлял машину вдалеке. Руки сжали руль. Я знал, что делать, но это отнюдь не значило, что я не боялся. Смогу ли я положить конец этой череде неудач и боли? Не означают ли следующие друг за другом провалы, что шансов на успех нет? Не значит ли это, что мы должны сдаться? Неужели счастье для нас – напрасная надежда? Голова раскалывалась от этих мыслей.

Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Лица Юнги, Хосока, Чимина, Тэхёна и Чонгука одно за другим пронеслись перед глазами. Я сменил полосу и заехал на заправку. Подошёл Намджун. Я опустил окно машины: «Давно не виделись!»

Намджун

Апреля 22 год

Закончив заправлять машину, я развернулся и почувствовал, как что-то задело мою щёку и упало на землю. Я сделал шаг назад и посмотрел вниз – у моих ног валялась скомканная банкнота. Я наклонился и протянул к ней руку. Сидевшие в машине люди захохотали. Я оцепенел. Сокджин наблюдал за мной издалека. Я не мог поднять глаза. Что могу я сделать, встретившись глазами с теми, кто разъезжает на крутых тачках и высокомерно насмехается над другими? Я должен дать им отпор. Я обязан постоять за себя, ответить за это несправедливое отношение. Это не было вопросом мужества, гордости и равенства. Это было нечто само собой разумеющееся.

Но это была заправочная станция, а я был здесь сменщиком. Я был обязан убирать мусор, летящий из окон машин. Был обязан стоять здесь и терпеть оскорбления от клиентов. И был обязан подбирать деньги, когда клиенты бросали их на землю. Я прожил так всю свою жизнь. Каким бы унижением это не было, я должен был терпеть. Я сжал кулаки. Ногти впились в кожу.

Я не отрывал взгляд от земли, когда кто-то другой поднял банкноту. Люди в машине заворчали, что им испортили всё веселье, и уехали. Их уже не было, но я не поднял головы. Я просто не мог посмотреть в глаза Сокджину. Он уже понял, каким я был трусом и нищим. Но я не хотел, чтобы он узнал всю голую правду обо мне. Он просто стоял на краю моего поля зрения, не подходил ближе и не заводил разговор.

Чонгук

Апреля 22 год

Моё желание наконец сбылось. Я намеренно наткнулся на головорезов на улице, и они основательно меня избили. Получая удары, я громко смеялся, от чего они принимались бить меня ещё пуще, называя психом. Я прислонился спиной к закрытым ставнями окнам какого-то магазина и посмотрел наверх. Стояла ночь. На чёрном небе не мерцало ни звёздочки. На глаза мне попался пучок травы, растущий рядом с покрытием дороги. Когда дул ветер, трава припадала к земле. Он так был похож на меня. Я разразился смехом, чтобы сдержать слёзы.

Закрыв глаза, я увидел перед собой живую картинку: мой отчим прочищает горло, мой сводный брат хихикает, родственники отчима отводят взгляд и продолжают пустую болтовню. Они вели себя так, будто меня там не было, будто моё существование ничего не значило. Мама волновалась. Я поднял пыль, пытаясь подняться с земли и откашляться. По животу расходилась боль, словно меня ударили ножом.

Это было заброшенное недостроенное здание с остановленной когда-то стройкой. Я шёл по установленному на крыше ограждению, балансируя и широко расправив руки. Я вытянул ногу в пустоту, и тьма стала проникать сквозь мои пальцы. Красочный пейзаж ночного города разворачивался подо мной. Неоновые вывески, звуки гудящих машин и едкий запах пыли – всё перемешалось в беспорядочном единении в темноте и превратилось в водоворот. Голова закружилась, и я пошатнулся. Когда я, удерживая равновесие, ещё шире раскинул руки, меня посетила мысль. Ведь это всё, что нужно, чтобы положить конец всему. Я наклонился к тёмной бездне. Тьма, до этого сочившаяся сквозь пальцы, набросилась на меня, словно разом заглотила всё моё тело целиком. Я закрыл глаза, и беспорядочный город, шум и страх – всё исчезло. Я затаил дыхание и снова стал медленно наклоняться. Я очистил мысли. Я ни о ком не думал. Я ничего не хотел оставлять в своей голове. Я ни о чём не хотел помнить. Это был конец.

Зазвонил телефон. Я пришёл в себя, словно пробудившись от долгого сна. Все мои чувства разом вернулись в норму. Я достал телефон. Это был Юнги.

Юнги

Апреля 22 год

Я шёл, прислушиваясь к шагам Чонгука, следовавшего за мной. Вдоль железнодорожных путей выстраивалась череда вагончиков-контейнеров. «Нам нужен четвёртый с конца» – Хосок сказал, что встретится с Намджуном и Тэхёном там, и позвал меня. Я сказал, что приду, но на самом деле не собирался. Я терпеть не мог путаться с другими, и Хосок знал это. Он и подумать не мог, что я действительно приду.

Когда я открыл дверь, Хосок сильно удивился. Затем, увидев Чонгука, вышел к нам, как обычно чрезмерно жестикулируя и со смесью чувств на лице. Чонгук отвернулся, вероятно, чтобы скрыть свои разбитые губы. Я прошёл мимо них и зашёл внутрь вагончика. «Как же давно это было» Хосок, пытающийся обнять Чонгука, и Чонгук, пытающийся избежать объятий, всё продолжали этот спарринг друг с другом.

Через некоторое время зашёл Намджун, приведя с собой Тэхёна. Футболка Тэхёна была порвана. Мы спросили, что произошло, а Намджун шутливо дал тому щелбан по голове: «Этот парень опять угодил под арест за свои граффити, и мне пришлось его вызволять». Тэхён продолжил рассказом о том, как разорвал футболку, пытаясь убежать от полиции.

Я плюхнулся в угол и принялся за ними наблюдать. Намджун дал Тэхёну футболку, а Хосок принёс бургеры и напитки. Чонгук стоял как-то скованно и смотрел по сторонам. Если подумать, в старшей школе мы были такими же. В том классе-кладовке все смеялись, наблюдая, как Намджун пытается вразумить Тэхёна, Хосок суетится, а Чонгук ходит туда-сюда, будто не зная, куда встать.

Как же давно это было? Я даже не могу вспомнить последний раз, когда мы собирались все вместе. Что случилось с Сокджином и Чимином? Я думал над этим, хотя это было на меня не похоже. Я никогда раньше не был в этом месте, но при этом чувствовал себя здесь необычайно комфортно. Я выглянул за дверь. Внезапно мне до безумия захотелось убежать отсюда. После необъяснимого умиротворения меня захлестнула волна таинственной тревоги. Мои мысли остановились в той комнате, что стала нашим убежищем в школе. Тогда мы смеялись и болтали все вместе, но все те дни давно прошли. Так же закончится и время, проведённое нами здесь. Так есть ли смысл в этом хорошем, взявшемся откуда ни возьмись чувстве принадлежности и беспочвенном ожидании?

Сокджин

Апреля 22 год

Льющийся в узкие окна вагончика свет словно был сигналом. Сигналом, направляющим нас, когда мы потеряны, сигналом, указывающим на укрытие, когда нам некуда идти, сигналом, освещающим настоящих друзей. Я припарковал машину за углом чуть дальше путей и стал наблюдать, как другие собираются вместе, следуя зову сигнала. Первым в вагончик вошёл Хосок, следом зашли Юнги, Чонгук, Тэхён и Намджун. Как же они сейчас выглядят? О чём говорят? Не то чтобы я не хотел встретиться с ними. Просто это было только началом. Время ещё не пришло. В один прекрасный день мы соберёмся все вместе. Мы будем вместе смеяться посреди этого сигнала. На сегодня это всё, что я сделаю. Я развернул машину.

Намджун

Апреля 22 год

Я знал, что с Тэхёном что-то творится. Хоть он и притворялся, что у него всё в порядке, его волнение сквозило в его поведении, выражениях и голосе, как бы он ни старался это скрыть. И дело было не в аресте за граффити. Для Тэхёна граффити было игрой, забавой. Порезы и синяки, время от времени украшавшие его лицо, скорее всего появлялись от руки его отца, но это так же не было причиной. С избитым лицом Тэхён вёл себя ещё более возбуждённо, был необычайно весел и не умолкая болтал.

Тэхён словно был в ночном кошмаре. Я не давил на него, пытаясь вывести на разговор, а решил подождать, когда он будет готов. Ещё я сомневался, что подхожу на роль того, кто выслушает его проблемы. Я старался вести себя как старший брат и притворялся взрослым, но меня не было там, когда другие проходили через свои самые тяжёлые времена. Они говорили, что я зрелый взрослый человек, но это была неправда.

Тэхён напомнил мне, что случилось со мной там, в деревне. Эти двое, по сути, не имели ничего общего. Я осознавал это и тогда. Но тот парень напоминал мне о Тэхёне точно так же, как сейчас Тэхён напоминает о нём. «Я хочу попросить тебя об одолжении». Что за одолжение это было? Неужели скутер и правда занесло на тех мокрых листьях? До сих пор ли лают те собаки, надрывая свои глотки? А что с родителями? Я тряхнул головой. Я встал, чтобы заставить эти мысли рассеяться. Как только я собрался выйти из вагончика, Тэхён начал беспокойно вертеться, словно ему снился кошмарный сон.

Тэхён, вздрогнув, проснулся, когда я потряс его за плечи, а я рассеянно уселся рядом. Он дал волю слезам, ручьями стекающим по щекам, и заговорил. Он сказал, что Юнги умер, что Чонгук упал с крыши, а я попал в драку. Он сказал, что уже не раз видел этот сон. Он был таким живым, что казался реальностью, а реальность казалась сном. «Не бросай меня». Лицо того парня из деревни наложилось на лицо Тэхёна. Я не мог заставить себя ответить ему. Не мог заставить себя сказать, что ему не стоит переживать, потому что я и не собираюсь уходить.

Глава 6. Существа с крыльями*

* «“Надежда” – это существо с крыльями» из стихотворения Эмили Дикинсон

Сокджин

Мая 22 год

Я так сильно переживал, что у меня онемели пальцы. Я сжал и разжал кулаки. Что, если я провалюсь? Я проделывал это уже множество раз, но в каждый из них мне было страшно. Я медленно сделал глубокий вдох и подумал о Юнги. Должно быть, он, уже пьяный, одной рукой щёлкает своей зажигалкой, а в другой держит телефон. Возможно, он лежит на диване, раздумывая над причинами, почему же ему стоит продолжать жить. Или почему не стоит.

Как Юнги видит мир вокруг и себя? Я задавался этим вопросом при каждой моей попытке спасти его. Я не мог понять, как он может продолжать пытаться уничтожить себя? Это не значило, что я сам был в полном восторге от этой жизни и что каждый мой день был переполнен радостью. На самом деле меня ничто – даже жизнь и смерть – никогда не пленяло.

Оглядываясь назад, можно сказать, что я не стал думать по-другому, когда впервые всё это начал. Получится ли у меня исправить все ошибки и промахи и спасти всех нас? Я не понимал всей глубины и всей весомости этого вопроса. Я действительно отчаянно хотел спасти каждого из нас. Никто не заслуживает смерти, отчаяния, гонения и презрения. Но что важнее – они были моими друзьями. Возможно, у нас были свои изъяны и шрамы, мы были сбиты с толку и с пути. Возможно, мы были никем. Но мы были живы. У нас были дни, чтобы проживать их, планы, чтобы им следовать и мечты, чтобы воплощать их в жизнь.

Вначале я не задумывался над всем этим. Я думал, что всё зависит от того, сколько усилий я приложу, когда выясню, кого я должен спасти и от чего именно. Так я думал раньше. Я полагал, что могу всё решить уговорами и изменением ситуаций. Я был таким недалёким и наивным. Но это было не более чем попыткой спасти собственную шкуру. После множества проб и ошибок ко мне пришло осознание: спасти остальных было непросто.

Справиться с Юнги было нелегко. Я бы сказал даже, с ним было труднее всего справиться. Он всегда менял время и место, когда и где попытается совершить самоубийство. Мне пришлось искать к нему другой подход. Решение, сработавшее в последний раз, в другой – давало осечку. Только подумав, что я наконец распутал одну загадку, она тут же вела к другой зацепке.

Сперва мне никак не удавалось понять его причины. После всех попыток, всё, что я мог предположить, это то, что его душевное состояние было связано с его внутренним конфликтом. Намджун угодил в драку из-за тех грубиянов на заправке. Но с Юнги всё было иначе: у него не было ни какой-то определённой цели, ни какой-то одной причины. У него было слишком много переменных.

Я пытался представить, что происходит у него в голове. Однажды я тайком следил за ним часами. Его шаги были опасны и непредсказуемы. Он шатался по ночным улицам и бросался в огонь. Иногда он садился на землю и слушал, как откуда-то из подземных торговых рядов льётся музыка. После ночи такого преследования я понял, какой безвкусной, тусклой и однообразной была моя жизнь. Дело не в том, что я завидовал Юнги. То страдание, которое он, должно быть, терпел, кидаясь из одной крайности в другую, были за гранью моего воображения. Всё, что я мог, это наблюдать, как он бродит.

Неудача шла за неудачей. Новый слой отчаяния покрывал предыдущий, не успел тот исчезнуть. Может быть, я и не смогу его спасти. Мне нужен был рывок, но я не мог его найти. Но в этот момент впорхнула надежда. Однажды я услышал, что у надежды есть крылья. Что это крохотная птичка с крыльями.

Птичка влетела в мастерскую Юнги, находящуюся в заброшенном здании посреди перестроенного района. Давным-давно было принято решение о сносе этого района, но его так и оставили, когда план о перестройке заморозился. Птичка влетела через разбитое окно. Юнги стоял посередине мастерской с зажигалкой в руке. Вся комната разила бензином. Я стоял прямо за дверью. Я уже был готов вломиться, как вдруг услышал громкий звук и хлопанье крыльев. Дверь была приоткрыта, и я заглянул внутрь. Он стоял ко мне спиной.

Птица упала на пол. Она запорхала крыльями в надежде подняться в воздух, но не смогла. Юнги стоял абсолютно неподвижно и смотрел на птичку. Мне до сих пор не было видно его лица. Птица билась о стены комнаты, пытаясь найти выход. Она ударилась крыльями о стену и стул, и по всему полу разлетелись перья. Юнги просто смотрел на это. Его рука, державшая зажигалку, повисла в воздухе. Наконец он опустил её, сел и двумя руками обхватил голову.

Той ночью я зашёл в его мастерскую. Она была просторной, но при этом пустой. Грязный диван, стул и пианино – всё, что там было. По всему полу валялись скомканные листы бумаги. Должно быть, он пытался разжечь огонь. На некоторых из них виднелись нацарапанные ноты и тексты песен.

Я посмотрел по сторонам и нашёл существо с крыльями. Птичка забилась за пианино, на её крыльях осталась засохшая кровь. Она замерла и вся съёжилась от страха, когда я подошёл. По полу были размазаны крохотные капли крови. Перед пианино стояла вода и были разбросаны хлебные крошки.

Я сделал шаг назад. Даже если я сейчас выпущу её наружу, она не сможет взлететь. Как долго будут заживать раны? Будет ли Юнги в целости и сохранности, пока она здесь? Потом меня осенило: Юнги видимо остановился из-за неё. Из-за этой маленькой раненой птички. Хрупкого существа, не способного защитить и спасти себя. Крохи, доверившей свою жизнь Юнги.

После случившегося в этот день, ко мне пришло осознание. Если все эти переменные, связанные с его попытками суицида, сидят в нём самом, то почему бы не вытянуть хотя бы одну из них? Я должен был найти нужную цель и создать нужную ситуацию. Переменную, которая могла бы дать Юнги причину не разрушать себя. Кого-то, кто смог бы разделять его шрамы и желания. Я не был этим «кем-то». «Это нельзя осуществить в одиночку». Я с болью осознал полное значение этих слов, которые услышал вскоре после того, как это всё началось.

Я понял, что у Чонгука был тот же взгляд, что и у Юнги, когда Намджун сказал мне: «Чонгук до сих пор хранит это фото». Он имел в виду фотографию, которую мы вместе сделали на пляже в старшей школе. Было похоже, что он хотел дать мне понять, что Чонгук до сих пор думает обо мне, но мне тогда вспомнилась совершенно другая сцена.

В тот день, когда мы пошли на поиски скалы, исполняющей желания, мы смеялись, ныли и играли под палящим солнцем. И, подавленный из-за исчезновения скалы, я прокричал свою мечту, которую сам не слышал, морю.

В тот момент я увидел, как Чонгук кричит что-то Юнги. Я не мог его услышать, но чувствовал, что этот вопрос был важен Чонгуку. Что же он спросил у Юнги? Почему у него? Тогда я даже не задумался над этим. Юнги не был таким весёлым как Хосок, таким дружелюбным как Чимин и не таким надёжным как Намджун. Но именно Юнги спас Чонгука. У этих двое был один и тот же взгляд.

Было несложно отправить Чонгука Юнги. Чонгук был одинок и в школе, и дома. После школы ему было некуда идти, поэтому он часто проводил время в бургерной Хосока или бродил вокруг вагончика Намджуна. Я закрыл дверь вагончика и сделал так, что Хосок ушёл с работы раньше, чем зашёл Чонгук. После недолгих скитаний он наконец направился к мастерской Юнги. Казалось, у него были смешанные чувства. Стоит ли мне заходить? А что, если он посчитаем меня надоедливым? На его лице читались ожидание и страх. С того дня он каждый день приходил в мастерскую. Поначалу Юнги прямо говорил ему уходить, но на самом деле он так не думал.

Вскоре показалась тень. Это был Чонгук. Я зарылся поглубже в сидение машины. Они ещё не знали, что я приехал. Знал только Намджун, которого я встретил на заправке. Он сказал, что все будут очень рады, но я отказался встречаться с остальными. Я ждал подходящего момента. Я должен был ждать, пока мы все не окажемся вместе.

Может быть, мы все были связаны друг с другом невидимыми нитями, таким образом поддерживая друг друга. Было непросто проследить всю эту сеть нитей, образующую своеобразный запутанный лабиринт. Когда я разбирался с одними нитями и узелками, другие части обрывались. Когда одна нить натягивалась слишком сильно, всё рушилось в мгновение ока. Я должен был соединить точки, одну ниточку с другой, при этом пристально наблюдая за остальными и заставляя их спасать друг друга, не осознавая этого.

Чонгук встал перед мастерской Юнги и заглянул на второй этаж. Выглядел он не очень весёлым. За прошедшие десять дней Юнги прошёл через трудное время: он сильно пил и изводил себя. Я втолкнул Чонгука в самую бездну его агонии. Должно быть, Чонгук не мог выдержать страдания Юнги. Однажды он бросил Юнги и тот бросился в пламя. Но по жестокому стечению обстоятельств, он не умер. Чонгук так и не простил себя за то, что не смог помешать ему.

Чонгук уже как десять минут был в мастерской. Из окна второго этажа послышался звук разбитого стекла, и Юнги, с разбитыми губами и шатаясь, появился в дверях здания. Он поспешил вниз по дороге. Я посмотрел в окно на втором этаже. Чонгук, скорее всего, сейчас сидит у разбившегося зеркала. Думает, что не мог спасти Юнги. Думает, что это было безнадёжно.

Я завёл машину, когда увидел, как Чонгук выбегает из здания. Юнги, должно быть, пошёл в мотель в конец квартала. Я должен оставить подсказку Чонгуку о его местоположении. Это всё, что я мог сделать. Я бросил испачканный кровью платок рядом со входом в мотель.

Сидя в машине, я видел, как Чонгук забирается по ступенькам в мотель. Сегодня утром я оставил на зеркале нашу фотографию, сделанную на пляже в тот день. Увидел ли Чонгук её? Я не мог знать, последовал ли он за Юнги из-за этого фото, или он увидел небольшой лучик надежды и решил, что всё же стоит попробовать, или что-то другое толкнуло его на это.

Я не понимал до конца, как Чонгук может спасти Юнги. В этот решающий момент, последний миг для каждого из нас, включая Чонгука и Юнги, нельзя вмешиваться. Только те, у кого кровоточат похожие раны, те, кто понимает страхи, мечты, поражения друг друга и потому видит другого насквозь, могут разделить этот момент.

Я поднял глаза на окно мотеля. Мне было интересно, о чём говорили Чонгук и Юнги там. И я отчаянно желал, чтобы существо с крыльями смогло взлететь оттуда в небо.

Юнги

Мая 22 год

Простыня поймала огонь и мгновенно вспыхнула. Всё грязное и облезлое исчезло в этом невыносимом жаре. Уже нельзя было различить затхлый запах, угнетающую сырость и угрюмый тёмный свет. Осталась только боль. Физическая боль, бурлящая в пламени. Кончики пальцев словно плавились, покрываясь волдырями. Непроницаемое лицо отца и звуки музыки рассеялись в воздухе.

Я отличался от него. Папа не понимал меня, а я не понимал его. Если бы я попытался, получилось бы у меня убедить его? Думаю, нет. Всё, что мне оставалось, это прятаться, сопротивляться и сбегать. Временами мне казалось, что я стремился освободиться вовсе не от него. В такие моменты на меня накатывал страх. Отчего же я тогда бегу? Что нужно, чтобы сбежать от себя? Всё казалось безнадёжным.

Я подумал, что услышал, как кто-то зовёт меня, но я не повернулся за голосом. Я не мог дышать. Я не мог двигаться. Но я знал. Это был Чонгук. Он, наверное, разозлился. Он бы оплакивал меня. Я просто хотел упасть. Я хотел положить конец дыму, жару, боли и страху. Чонгук что-то крикнул, но я всё ещё его не слышал. На моих глазах всё рушилось. Это был последний миг. Я поднял голову. Последним, что я увидел в этом мире, стала грязная, отрешённая от мира комната, раскалённое пламя, накатывающий жар и искажённое лицо Чонгука.

Чонгук

Мая 22 год

Я поднял глаза и обнаружил, что стою перед вагончиком. Открыв дверь, я зашёл внутрь. Я свернулся калачиком и накрылся всей одеждой, которую только смог найти. Меня всего трясло от холода. Было трудно взять себя в руки и лежать неподвижно. Мне хотелось плакать, но слёз не было.

Картина со стоящим посреди пламени Юнги безостановочно прокручивалась у меня в голове. Простыня полыхает. Я не могу думать, я не знаю, что делать. Я никогда не был хорошим собеседником. Я и свои-то чувства был не в состоянии выразить, что уж говорить про переубеждение других. У меня навернулись слёзы, в горле встал ком. Теперь говорить стало ещё труднее. Всё, что я смог произнести, врываясь в пламя, было: «Я думал, что мы все собирались отправиться на море вместе».

«Что случилось? Тебе снится кошмар?» – кто-то тряс меня за плечо. Открыв глаза, я увидел перед собой Намджуна. Меня охватило чувство облегчения. Он положил руку мне на лоб и сказал, что у меня жар. И это было правдой. Внутри моего рта будто всё горело, но в то же время было холодным словно лёд. Голова раскалывалась, а горло болело. Я едва смог проглотить таблетки, которые мне принёс Намджун. «Ложись спать. Поговорим позже». Я кивнул. А затем спросил: «Смогу ли я, когда вырасту, стать таким же взрослым, как ты?»