Мальчик, любивший девочку, обнаруживает, что она не испытывает к нему ответной любви.

 

Рен припарковала свой черный «Понтиак Санфайр» на привычном месте под фонарем. Одно и то же место. Примерно одно и то же время. Она нервозно взглянула на приборную панель — часы, мигая, отсчитывали секунды. Рен ненавидела притворяться, что у нее все нормально, хотя в душе ей было очень плохо. Понятия «нормально» вообще не существует. Просто одни люди умеют притворяться лучше других. К счастью, она носила идеальную маску, способную убедить кого угодно.

Рен прикусила внутреннюю сторону щеки, не понимая до конца, почему испытывала такую неуверенность тем вечером. До вопроса Константина она еще как-то справлялась с ней. Но потом поняла, что испытывает неловкость из-за того, что ничего ему не рассказывает, хотя ее сексуальная реакция на неловкость мало походила. Каждый раз, вспоминая их безумный секс, перед глазами Рен вставал ее первый раз, и в животе сразу все сжималось, а между бедер возникала пульсация. Тогда ей было четырнадцать, и это было ошибкой. Он был ее сводным братом — маленьким мальчиком, который всегда был тихим, за исключением тех случаев, когда срывался от злости на своих родителей, совершенно не к месту выкрикивая библейские псалмы вперемешку с пожеланиями им скорейшей смерти.

Ну, он, несомненно, получил то, чего хотел.

В тот день Рен обещала себе — и обещала каждую последующую бессонную ночь — что освободится от его оков, независимо от того, сколько времени на это потребуется. Она разберется в своем сознании и поймет, как произошло, что оно стало настолько искаженным, а потом заставит себя научиться приспосабливаться к обычной жизни. Рен изо всех сил старалась верить в это. И пусть однажды это все-таки произойдет, потому что она хотела стать нормальным человеком и почувствовать Божественную любовь.

Она покачала головой в ответ на свои мысли, отбрасывая с лица локоны цвета воронова крыла. Ей хотелось быть той, кто достоин похвалы, обожания и восхищения. Ей хотелось быть любимой. Но она пришла к выводу, что это неосуществимо. Как все это может возникнуть в мире, полном таких страданий и боли?

Рен засунула телефон в свою безразмерную сумку и закинула ее на плечо, стараясь не думать о жарком воздухе, который в очередной раз сделает ее кожу липкой, едва она выйдет из прохладного салона своей маленькой черной машины. Она вытащила ключи из замка зажигания, вышла из автомобиля и начала перебирать связку, пока ярко-серебристый ключ от ее скромной квартиры не вспыхнул в свете фонаря. Этот ключ дарил ей какое-то ощущение безопасности. Он олицетворял дом и защиту. Это было единственное место, где она могла чувствовать себя собой и тайно вспоминать о тех временах, по которым тосковала, когда главным для нее еще была чистота помыслов, и о мальчике, которого она не понимала и до сих пор не смогла понять. Ей было ненавистно осознавать, что ее сознание по-прежнему находится в его ядовитых когтях. Рен лучше других знала способ исправить это, но продолжала себя оправдывать.

Она крепче сжала ключ в руке и поправила на плече сумку — спина начинала болеть. Опять же, такие моменты напоминали Рен о ее полной изоляции, потому что нет рядом любимого человека, который взял бы у нее сумку и обнял бы, прогоняя и физическую, и душевную боль. Рен была не просто изолирована от любви. Она была заперта в своем прошлом. Она была его пленницей, а Риз — хранителем ключа. Он всегда им будет — она сама позволила ему это. Ей просто нужно смириться и жить дальше.

Хотелось бы, чтобы все было так просто.

Она пересчитывала бетонные ступени, поднимаясь в свою квартиру, и облегченно вздохнула, досчитав до тринадцатой. Рен никогда не понимала, почему многие так не любят это число. Для нее тринадцать — очередное напоминание о том, что она дома, в безопасности за этими четырьмя стенами, которые защищали ее от монстров, прячущихся снаружи. Каждый день она сталкивалась с ужасами из жизни женщин, о которых они ей рассказывали. Это вдобавок к ее воспоминаниям.

Рен вставила ключ в замок, но ее отвлекло жужжание телефона в сумке. Сердце ускорило ритм. Она гадала, кто бы это мог быть. А вдруг есть шанс, что это звонит Константин, потому что изменил свое решение. Она покачала головой, испытывая к себе отвращение за такие жалкие мысли. Рен повернула ключ в замке — так же, как делала миллион раз до этого — и открыла дверь. Захлопнув толчком ноги, Рен повернулась, чтобы запереть ее на ключ. В квартире все было по-прежнему. Свет, как обычно, выключен, кроме тусклой подсветки над плитой, которую она почти никогда не выключала, потому что возвращалась с работы или учебы затемно. Однако было кое-что, отчего внутри все похолодело, а горло пересохло. Каждый человек хотя бы раз в жизни испытывал это — леденящий ужас, когда боишься сделать вдох или просто моргнуть из страха быть обнаруженным. И сейчас был именно такой момент: Рен почувствовала в воздухе стойкий, свежий запах мыла, и поняла, что не одна в квартире.

У нее гости.

В таких случаях — еще до того, как вы столкнетесь с источником ужаса, которого, как вы понимаете, не избежать — человек должен принять решение. Сопротивляться? Сдаться? Бежать? Кричать? Спрятаться? Эти секунды размышлений кажутся вечностью. Эти миллисекунды могут оказаться решающими: жизнь или смерть? Жизнь изменится к лучшему или к худшему? Рен ощутила какое-то зловещее предчувствие, закравшееся в душу. Оно сводило судорогой внутренности и предвещало опасность. Ей очень хотелось закричать, чтобы позвать на помощь, но ее единственный сосед съехал еще неделю назад. Жильцы этажом ниже — пожилые люди, туговатые на ухо, поэтому вряд ли услышат ее крики. Даже если бы она визжала от ужаса, они, скорее всего, решили бы, что молодая девчонка напилась — чего Рен никогда себе не позволяла.

Но демоны прошлого вернулись, чтобы поприветствовать ее, и у Рен не оставалось другого выбора, кроме как впустить их в свою жизнь, потому что часть ее души всегда принадлежала им.

Она услышала скрип половиц в коридоре и легкий, как дуновение ветерка, вздох — такой снисходительно-ласковый и одновременно вселяющий ужас. Рен хотела повернуться, чтобы посмотреть, но какой в этом смысл? Совсем скоро тайный гость предстанет перед ней. А пока у нее есть возможность насладиться последними мирными мгновениями, которые жизнь любезно ей предоставляла. Она молчала и думала о тех временах, когда отдавала ему часть себя. Как звучали его шаги по старым дубовым полам — тогда, когда они оба были юными. До той самой ужасной ночи. Между ними ничего не изменилось. Он был голоден, и она была для него источником насыщения, его пищей. И она хотела быть съеденной, но не могла никому позволить узнать об этом. Это был смертный грех. Он не заслуживает прощения. Слишком много ошибок совершено им в жизни.

Рен почувствовала головокружение. Ей пришлось сделать глубокий вдох, потому что легкие горели от нехватки кислорода. На обеих ладонях ощущалась какая-то влага. Рен разжала кулаки, и несколько капель крови упали на ковер, окрашивая его в цвет ее жизни, ничего не значащей для большинства людей.

Кроме одного.

Кроме него. И он вернулся, чтобы утолить жажду своей тьмы.

— Здравствуй, моя дорогая. Ты скучала по мне? — проворковал Риз.

Рен даже не осознавала, что заплакала, услышав его слова. И даже не удивилась бы, если бы слезы оказались кровавыми. В своей жизни Рен сталкивалась с самыми ужасными вещами, тем самым раз за разом убеждаясь, что ад реален, потому что она видела его своими глазами. Дьявол и демоны действительно существуют в мире, и у них нет друзей. У них есть только враги. Они отнимают. Они воруют. Ломают. И они убивают.

— Что ты здесь делаешь, Риз? — спросила Рен. Ей казалось, что она вот-вот лишится самообладания, когда тот, о ком она грезила, начал приближаться к ней. Ее природная одержимость стремилась вырваться на свободу, и Рен начала отсчитывать капли, падающие с ладоней, — результат совместных усилий ее ногтей и крепко сжатых кулаков.

— Разве ты не помнишь, что я говорил тебе, моя дорогая? — обиженно протянул Риз, и его голос прозвучал почти по-детски. Подойдя на шаг ближе, он оценивающе ее разглядывал.

— И что же ты говорил? — переспросила Рен, изо всех сил стараясь отвлечь его разговором, потому что понимала: такого человека, как он, нельзя выводить из себя.

— Яви светлый лик твой рабу твоему и спаси меня милостью твоей, — пропел Риз и потянулся руками к ее талии.

Рен почувствовала, что еще чуть-чуть, и он прикоснется к ней. Она пока не была готова к этому. Но ноги тоже были не готовы бежать. Она должна была получить от него то, что хотела, после чего покончить с этим.

— Ты знаешь, что это за стих, моя дорогая? — промурлыкал Риз, прижимаясь носом к ее волосам и делая глубокий вдох. Кончиками пальцев он легко пробежался по ее бедрам. Рен непроизвольно захныкала в ответ, и Риз улыбнулся.

Его школа. И за столько лет она не забыла.

— Псалом 31:16, — хрипло ответила Рен ослабевшим голосом.

— Хорошая девочка.

Риз прижался к ней сильнее, позволяя своим шершавым ладоням еще крепче обхватить бедра Рен. Кажется, этого момента он ждал всю свою жизнь. Но, как всегда, это было не то, чего он ожидал. И Рен представляла себе это по-другому: вместо того, чтобы откинуться назад, на Риза, ее тело словно одеревенело. Она по-прежнему стояла спиной к нему и была рада этому. Рен не могла ручаться, что сможет устоять, увидев его лицо и те самые льдисто-голубые глаза, из-за которых всегда сжимались легкие и замирало сердце.

— Что случилось, моя дорогая? Ты язык проглотила? — Риз снова потерся носом о ее затылок, а потом прижал свои потрескавшиеся губы к ее уху. Его горячее дыхание едва не лишило ее сознания — она больше не смогла сдерживаться и разрыдалась.

— Ответь мне, Рен. Я слишком долго молчал, но не позволю тебе игнорировать меня.

Между отрывистыми всхлипами Рен решила, что ответит ему — во всяком случае, очень постарается ответить, — а потом сбежит.

— Ответь мне, — хрипло повторил Риз.

— Риз, это неправильно.

Услышав эти слова, маленький обиженный мальчик решил позволить себе не сдерживаться и, в конце концов, получить полное наслаждение. Схватив Рен за бедра, он развернул ее так, чтобы заставить взглянуть на него. Рен закрыла глаза, понимая, что если откроет их, то погубит себя. Ей потребовалось собрать всю силу воли, чтобы не думать о нем хорошо. Не думать о той греховной похоти, которую они познали, едва вступив в подростковый возраст. И вот теперь, десять лет спустя, ей предстоит встреча, далекая от блаженства, и Рен понимала, что выйти из нее невредимой никак не получится.

— Открой. Свои. Глаза, — прорычал Риз. От властности его тона Рен задрожала, каждый миллиметр ее миниатюрного тела покрылся мурашками. — Разве ты не видишь, моя дорогая? — спросил Риз, поглаживая ее лицо своими шершавыми ладонями. — Наша любовь вечна, — на этих словах его голос смягчился, и он прижался своими губами к ее губам.

Рен подняла руки к его груди, и на мгновение Риз подумал, что она хочет обнять его.

А-а-ах-х-х, наконец-то потерянный маленький мальчик вернул свою возлюбленную.

Но Рен с силой упиралась ему в грудь. Своими маленькими руками она вела с ним бесполезную битву.

Она услышала легкое рычание, вырвавшееся у Риза в знак неудовольствия, и открыла глаза, тут же возненавидев себя за это. Ее взгляд встретился со взглядом чудовища в человеческом обличье. Его голубые глаза казались еще ярче, чем раньше, дьявольски поблескивая на фоне темной, угольно-черной краски, идеально скрывающей его небритое лицо.

Рен постаралась успокоить дыхание из боязни разбудить зверя, который готов убивать ради собственного успокоения, и в данный момент Риз выглядел довольным ее поведением. Она осознала, что по-прежнему находится во власти его проклятых чар, потому что чем дольше смотрела в его глаза, тем сильнее пьянела от эмоций, которых так давно не испытывала. Нельзя допустить этого снова. Она должна попытаться сбежать. Если не сделать этого, то во что превратится ее жизнь? В голове Рен возникало слишком много вопросов, пока она стояла лицом к лицу с мужчиной, погубившим ее и управляющим ею одним только взглядом.

Рен подумала о том, какой могла бы быть ее жизнь, если бы у нее хватило сил отпустить его… отпустить свое прошлое. Она могла бы выйти замуж за хорошего человека. Она могла бы печь пироги и проводить семинары в приюте, все так же помогая другим изменить их жизни к лучшему. Она могла бы стать порядочной женщиной, правда? Образцовой матерью…

Эти размышления разбудили ее извращенный разум, и Рен снова начала молча плакать, по-прежнему не отводя взгляда от Риза. Понимал ли Риз хоть немного, что он не единственный, кто умеет манипулировать? Ее слезы — их он хотел. Именно их он ожидал. Эти слезы, в его понимании, свидетельствовали о ее поражении и готовности снова сломаться. Риз должен думать, что добился желаемого.

Ц-ц-ц, ты маленький испорченный мальчишка. В эту игру могут играть двое.

Рен резко вдохнула, настраивая свое тело на борьбу, в которой у нее были не слишком большие шансы на победу. Она еще раз моргнула, позволяя слезам, вызванным сильными забытыми эмоциями, выкатиться из глаз и растечься ручейками по щекам. Взглянув через плечо Риза, Рен приметила черную чугунную сковороду, стоящую на плите. Под светом лампочки на ней поблескивало масло, и Рен в очередной раз ощутила свою полную изоляцию от мира, осознав, что всегда готовит только для себя. Почти каждый вечер она пользовалась этой сковородой, а потом после каждого использования заботливо мыла и смазывала ее, чтобы не появилась ржавчина.

Мгновение спустя она сделала попытку быстрого движения за спину Риза. Она почти дотянулась до сковороды, которая столько вечеров кормила ее, но холодное железо лишь скользнуло по кончикам пальцев, когда яростный бросок отшвырнул Рен к стене. Она почувствовала, как за ее спиной треснул гипсокартон, а единственная в доме картина — простая черная рамка с фотографией голых деревьев на коричневом фоне — упала рядом с ней, разбившись на сотни мелких осколков.

От удара воздух со свистом покинул ее легкие, и Рен, находясь на грани потери сознания, отчаянно пыталась сохранить способность к здравомыслию. Выставив перед собой руки, она хваталась за воздух, как за спасительную соломинку, чувствуя, что падает вниз, в черный тоннель прошлого. Рен понимала, что не переживет возвращения туда. Но Риз явно не оставил ей выбора. Она всегда понимала, что это всего лишь вопрос времени, но все же надеялась, что этого никогда не произойдет. Он был просто мальчиком. Потерянным маленьким мальчиком, который ушел и о котором больше никогда не слышали. Все считали его мертвым.

Но он был живее всех живых. И стал очень деспотичным. Внушающим ужас. Сильным. С ненасытной жаждой жизни.

— О, моя дорогая, не бойся. Попытки к бегству только делают игру более увлекательной. Нам многое нужно наверстать, — прошептал Риз, обхватывая ее тонкую шею руками и сжимая достаточно сильно, чтобы Рен поняла: он может убить ее, если захочет, но для него это слишком легкий финал.

Все еще кровоточащими ладонями Рен продолжала сопротивляться, стараясь вырваться, но это было бесполезно. Она против Риза — что блоха против мамонта. Он удерживал ее без малейших усилий, из-за чего его желание к их окончательному воссоединению усиливалось в десятки раз.

Рен двигала губами, стараясь что-то сказать, и пыталась оттолкнуть или ударить его. Хотя вряд ли смогла бы произнести хоть что-то.

Риз заметил ее безрезультатные попытки заговорить, поэтому ослабил хватку и сверкнул на нее глазами, без слов давая понять, что власть в его руках.

— Если бы мне дали шанс, я бы убила тебя, и все было бы кончено, — прохрипела Рен, судорожно вдыхая воздух.

Риз склонил голову набок, озадаченный и смущенный непонятными эмоциями, которые почувствовал глубоко внутри. Он догадывался, что это, но не желал принимать. В глубине души начал зарождаться гнев. Если на то пошло, чувства и жизнь для него ничего не значат. Он был человеком, который только брал и разрушал. Но заявление Рен вызвало боль в сердце. Риз чувствовал себя еще хуже, чем в тот день, когда его бросили в подвал, где он вынужден был справлять нужду в ведро и вести воображаемые разговоры с крысами. Поэтому он отбросил это чувство подальше и призвал на помощь другое, во власти которого Ризу было комфортно. Гнев. Его старый и единственный друг, который, как никто другой, был верен ему во всех его преступлениях. В своей жизни Риз мог доверять только двоим: гневу и своему ножу.

— Ты недооцениваешь меня, моя дорогая. Я не видел тебя столько лет. С той самой кровавой ночи. И в момент нашей встречи, возможно, произвел впечатление глупого мальчишки, решившего, что все получится легко, но… — Риз сделал паузу, и легкий смешок сорвался с его губ, — легкие способы не доставляют мне удовольствия. И, безусловно, тебе тоже мало не покажется, моя сладкая Рен.

Рен попыталась проглотить свой страх, но, не давая ей шанса возразить, этот демон в мужском обличье схватил ее за длинные черные локоны и потянул их назад с такой силой, что Рен удивилась, как ее шея не сломалась. Риз резко развернул ее, прижав всем телом и лицом к стене. От ужаса у нее затряслись руки и ноги, что только усиливало его возбуждение. Он никогда не был с такой женщиной, как она. Черт возьми, из всех шлюх, которые у него были, ни одна даже в подметки ей не годилась. И сейчас он действительно понимал, что держит рай в своих руках. Риз мечтал вдохнуть дивный запах между ее бедер — запах райских облаков — и сжать в руках ее ягодицы, ставшие такими очаровательно-округлыми.

— Добро пожаловать на темную сторону моей проклятой жизни, принцесса. Спокойной ночи, — Риз ударил ее головой об уже треснувшую стену, и обмякшее тело Рен упало на пол. Он почувствовал некоторое удовлетворение. Риз присел на корточки и какое-то время просто разглядывал ее безвольное тело, полное эротизма. Ее слабое дыхание кружилось в воздухе так плавно, словно балерина, танцующая на сцене свою лучшую партию.

Риз заметил, что из ссадины на лбу Рен сочится кровь, и понял: ему придется сначала самостоятельно добиться облегчения, прежде чем отнести ее в спальню и сделать все так, как полагается. Он специально прикусил изнутри щеку и слизывал собственную кровь, пока не набрался смелости расстегнуть пуговицу на своих джинсах, после чего потянул вниз молнию, выпуская на свободу затвердевший член. Риз не мог отвести взгляда от ее груди, вспоминая тот первый раз, когда он восхищенно сосал ее, и то, как она умоляла его остановиться. Но он знал — она не хотела, чтобы он останавливался. Ее тело умоляло его об их общем секрете. Это была та ночь, когда все в очередной раз изменилось. Он взял ее и с тех пор всегда помнил, что рай существует.

Дрожащей рукой Риз потянулся к ширинке штанов и сжал в кулаке свой член. Не сводя взгляда с Рен, он начал дрочить. Она по-прежнему была без сознания, но дыхание ее выровнялось. Риз начал жестче работать кулаком, вспоминая, какие ощущения ему дарила киска Рен, когда он впервые ее поцеловал. Вкус ее запретного плода казался сладчайшим нектаром, и он ничего так сильно не хотел, как вкусить его снова. Ее сладкая киска утолит его голод. Ее прикосновения излечат его боль. Ее надломленные ангельские крылья даруют ему прощение за ту жизнь, которую он вел. Риз заставит ее понять все это. Воспоминания о тех моментах, которые он делил с ней вкупе с рвущей сердце красотой, распростертой на полу перед ним, переполнили Риза эмоциями. Он бурно кончил в собственную руку, но не позволил себе даже прикрыть глаза, чтобы ни на миг не выпустить из вида ее красоту.

Освободившись окончательно, он отпустил член и вытер руку о свои, и без того грязные джинсы. А потом схватил Рен за волосы и, как тряпичную куклу, потащил по коридору в сторону спальни.

 

***

— У тебя ведь есть тайны, Рен? — с беспокойством в голосе расспрашивал Риз свою сводную сестру, забившуюся в угол их общей спальни. Он восхищенно смотрел, как трепещет ее белая ночная рубашка на осеннем ветру, влетавшем в открытое окно и кружащем в танце по комнате. Рен была самым прекрасным из всего, что он видел в жизни. Риз был влюблен. С тех пор, как их родители поженились, прошло уже восемь лет, но его любовь не ослабевала. Наоборот, она становилась сильнее.

С того дня, когда он попал в неприятности на площадке с качелями, и после его встречи с мистером Крысом, Ризу удалось создать себе образ порядочного мальчика. Он был тихим, слушался свою мать и отчима. Разговаривал редко, только тогда, когда было нужно. На вопросы обычно отвечал односложно. Но для него это не было большой проблемой. Он предпочитал держаться в тени, стараясь, чтобы его не замечали. Не так уж много людей изъявляли желание поговорить с ним. Даже его собственная семья. Но Риз не особо возражал против этого, потому что любил быть один.

Ему было всего шесть лет, когда он влюбился в ангела. Риз до сих пор помнил запах ее волос — они пахли сахарной ватой — и то, как забавно она не выговаривала букву «Р». Когда они только познакомились, она несколько лет подряд звала его «Йиз» вместо «Риз», но он не возражал, потому что любил ее. Он не знал, почему. И даже не пытался разобраться в этом. Это одна из тех вещей в жизни, которая просто есть и все. В жизни Риза Рен была единственной неизменной величиной, которая его не огорчала. С ранних лет он знал, что вкус рая придется ему по душе. И понимал, что ему будет мало вдыхать запах сахарной ваты от ее волос, пока она спит. Совсем скоро этого окажется недостаточно.

Рен не ответила. Риз и не ожидал, что она ответит. Своим требовательным тоном он испытывал ее, размышляя, как далеко сможет заставить ее зайти своими манипуляциями. Возможно, она просто не помнит, а, возможно, он действительно был плохим мальчиком. В любом случае, он планировал обернуть все себе на пользу.

— Когда ты собираешься ответить на мой вопрос, Рен? Рано или поздно я сломаю твое сопротивление, и от этого падение окажется еще более глубоким, — сказал Риз, направляясь к ней через всю спальню. Он знал, куда надо наступать, чтобы полы не скрипели, поэтому шел зигзагами по обшарпанным деревянным доскам.

Четырнадцатилетняя Рен продолжала жаться в углу. Подтянув колени к груди, она беззвучно плакала. Обычно она вела себя так, когда отец срывался и поднимал руку на мать, но все, включая отца Салливана, это оправдывали.

«Он примерный католик, Джулианна. Обет есть обет. Навсегда — значит, навсегда. Прочти десять раз «Аве Мария» и молись даровать тебе силы. Все совершают ошибки», — скажет отец Салливан Джулианне, матери Риза, когда она, плача, будет валяться у него в ногах, умоляя благословить на уход от мужа и даровать ей свою любовь. Но ничего из этого он ей не даст. Вместо этого она, в конечном итоге, будет отсасывать ему в исповедальне, потому что является его маленьким грязным секретом и ничем более. Она верила, что небесам угодно, чтобы она была его куклой для грязных утех. Лэнгстон Салливан был личной версией Бога для Джулианны, и она исполняла все, о чем он просил, включая и молитвы об избавлении от боли и печалей. Она продолжала жить с человеком, унижающим ее, потому что святой отец не давал благословения на развод. Развод — это недостойный выбор, и отец Салливан напоминал ей об этом каждый раз, когда она приходила умолять его.

Рен расплакалась после недавней вспышки отца. Они наблюдали, как он столкнул Джулианну с лестницы подвала. Риз стоял наверху и смотрел, как его мать падала, перекатываясь по ступеням и вскрикивая от боли. Он не пытался помочь ей. У него не возникло желания вмешаться. Когда на глазах Риза мужчина, которого, по ее утверждениям, она любит, унижал ее, он не мог не испытывать гордости. Риз был рад, что ей больно. Слишком часто за последние восемь лет — с тех самых пор, как они с отцом Рен поженились — мать просто сидела на стуле, откинувшись на спинку и потягивая освященное церковью вино. Предполагается, что мать должна защищать своих детей. Вместо этого она наблюдала, как из него делают изгоя, издеваясь и относясь к нему, как к чумному. Риз был нежеланным ребенком. О какой любви тут можно говорить?

Он хотел любви, но не мог себе позволить даже думать об этом. Поэтому стал вынашивать план: Риз отомстит им и откроет истину, даже если ради этого придется пройти по головам. Он покажет им и посмеется над их бесчестием, когда Небеса откажутся от них, а Ад примет с распростертыми объятиями.

— У тебя есть секреты, Рен. Я знаю о них, но никому не рассказываю. Ты удивлена, почему я никому не раскрываю твоих секретов? — прошептал Риз, присаживаясь на корточки перед Рен, которая по-прежнему жалась в углу, не в силах оправиться от ужасного зрелища, свидетелями которого их сделал ее отец.

Рен заплакала и, наконец, подняла голову над согнутыми коленями. Щеки ее были в красных пятнах и мокрыми от слез. Черные волосы превратились в кудрявый спутанный беспорядок. Белая ночная рубашка идеально облегала формирующееся тело. Риз перевел взгляд на ее грудь, любуясь растущими округлостями, когда влетевший в окно порыв ветра коснулся их, заставив ожить соски. Ее невинность по-прежнему очаровывала и влекла к себе. Риз замер на секунду, чтобы в очередной раз восхититься ею. Он не понимал, почему эта чистота заставляет его жаждать чего-то большего.

— Ты даже не пытался помочь ей! — выкрикнула Рен, глядя на Риза. Она казалась шокированной его бездействием и равнодушием при виде того, как мужчина с ненавистью и презрением избивает его мать.

— Ты тоже. А теперь вставай, Рен. Пришло время для сказки на ночь.

Глаза Рен округлились, едва она вспомнила о том дне, когда все изменилось.

Не все ангелы — Божьи любимцы. И они, безусловно, не так безупречны, какими кажутся на первый взгляд.

Глава 15