Очень тяжело жить, когда все, что тебя окружает — это смерть.

Риз рассматривал обнаженное тело Рен — ее кисти и ступни начали синеть. Она достаточно долго была обездвижена, и Риз понимал, что рано или поздно должен будет развязать ее, хоть ему очень этого не хотелось. Промежность Рен по-прежнему была заклеена скотчем, и Риз уже знал, как накажет ее, едва она очнется. Он серьезно покарает ее, и тогда они оба смогут очиститься от грехов — так же, как это было у него с другими. И пусть Риз ненавидел Бога, которого, он уверен, не существует, но в глубине его души по-прежнему жил и всегда будет жить маленький мальчик-католик, которым его пытались воспитать. Это отпечатано у него в мозгу.

Краска на лице Риза начала расплываться от пота. Волосы слиплись, а давно не стиранная одежда стояла колом. Он разделся, оставшись совершенно голым перед своей любимой, и, склонив голову набок, любовался ее плачевным состоянием. Черные волосы Рен разметались по подушке, а лицо являло собой жестокое свидетельство издевательств его рук. Ризу пришлось сделать это с ней, чтобы она поняла. И, хоть ему это было ненавистно, но, в итоге, оно того стоило. Он был уверен, что заставит Рен понять: на все есть свои причины. Они должны быть вместе.

Ее когда-то розовые губы были покрыты запекшейся кровью, и снова при мысли о вишнево-красной жидкости его член затвердел. На шее Рен красовался отпечаток его руки — клеймо, говорящее о том, что она принадлежит только ему и никому больше. Посиневшие окровавленные запястья, перемотанные серебристым скотчем, напомнили ему обо всех тех женщинах, в которых он пытался найти утешение, когда прижимался к их мертвым телам в ложной попытке почувствовать единственную, что могла бы понять его.

Ее.

Рен.

Ее привязанные к кровати ноги были напряжены, но мышцы по-прежнему сокращались — она все еще бессознательно пыталась освободиться из его плена. Но ключ от этой тюрьмы был у него, и никто никогда его не сможет получить. При виде заклеенной кусками скотча промежности, рот Риза наполнился слюной. Но не из-за того вкуса, которым он вскоре насладится снова. Скорее, в предвкушении наказания и той боли, которая за ним последует. Риз считал это шагом к ее собственному личному спасению. К расплате, которая очень скоро настигнет ее. Десять лет назад она не была готова, но теперь он не оставил ей другого выбора. Ее лодыжки, как и запястья, были покрыты кровью и тоже посинели.

Услышав стон Рен, Риз повернул голову. Сейчас он чувствовал себя ребенком в рождественское утро, хотя никак не мог припомнить ни одного счастливого Рождества. Все его воспоминания —это валяющаяся в кресле пьяная мать и Рен, открывающая все свои подарки. Ему обычно предназначался тот, что лежал в углу — машинка стоимостью в доллар и размером со спичечный коробок. Риз покачал головой, вспоминая, как Рен вытаскивала из рождественского чулка конфеты и игрушки. Ему же предназначались лишь твердые куски угля. С перепачканными черными руками он сидел и наблюдал за тем, как радуется Рен.

Риз должен забыть о тех временах. Все уже в прошлом. И должно там оставаться.

Рен распахнула глаза. Она выглядела такой же невинной, как и в тот день, когда он в первый раз взял ее. Ее легкие стоны и мольбы с просьбой остановиться звучали тогда в его ушах восхитительной музыкой.

Рен очнулась, и ее взгляд остановился на нем. Увидев, что он абсолютно голый и твердый для нее, она окончательно пришла в себя. Скоро они смогут насладиться тем, что делали раньше. Но теперь Риз уже не мальчик. Он стал мужчиной.

Перед глазами Рен все плыло, но она точно знала, что не спит. Это все было реально. Слишком реально. У нее болело все: от макушки до кончиков пальцев на ногах, которых она почти не чувствовала. Пошевелить руками она даже больше не пыталась. Во рту совершенно пересохло, и, как бы странно это ни звучало, но все, о чем она могла думать, — это вода. Ей необходима вода, чтобы охладить и смочить пересохшие губы и горло.

— Воды, — прохрипела она, все еще глядя на его обнаженное тело. Оно хранило истории из его жизни. Рен было любопытно, что означали его татуировки и когда он их сделал. Когда он повернулся спиной, направляясь в кухню, чтобы принести ей воды, Рен заметила замысловатое дерево, тянущееся вдоль его правой руки. Оно было разноцветным, мощным и ярким. Интересно, зачем Риз сделал это тату, и что оно означало для него. Она никогда не думала, что такой мрачный и угрюмый человек, как он, может набить на своем теле что-то настолько… вселяющее надежду.

Он вернулся со стаканом воды и сел рядом с ней. Рен опустила взгляд и тут же покраснела при виде его внушительной эрекции. Да, Риз определенно больше не был мальчиком. Он превратился в мужчину.

— Ты собираешься отвязать меня, чтобы я могла попить и сходить в туалет? — спросила Рен.

— Нет.

Коротко и ясно.

Мочевой пузырь Рен быстро заполнялся. Ей не хотелось думать о том, что Риз убьет ее, но, судя по виду, он вполне был на это способен. Он держался отстраненно и холодно, и Рен не знала, чего ожидать от убийцы вроде него.

Риз приподнял ее голову и поднес к губам стакан. Рот Рен наполнился прохладной жидкостью. Сделав несколько глотков, она сразу почувствовала себя лучше, если исключить то, что ей срочно нужно было в туалет. Еще один вид наказания, который Риз использовал в своих интересах.

— Я потерял тебя, Рен. И хочу вернуть. — Его голос больше не был резким и раздраженным. Он был полон тоски и печали. Риз переместил свое обнаженное тело на кровать между ее раздвинутых ног.

— Нет. Нет, Риз, — вскрикнула Рен.

— Я должен заставить тебя понять… — Риз придвинулся ближе. Грубыми пальцами он ухватился за край серебристого скотча и дернул изо всех сил, вырывая короткие черные волоски на ее лобке. Легкие Рен взорвались болезненным криком, и ее мочевой пузырь самопроизвольно опорожнился. Но Риза это не смягчило. Подцепив следующий кусок скотча, он сорвал его с еще большей силой, чем первый. Он проделывал это снова и снова, пока не оторвал все куски клейкой ленты с ее тела.

— Я ненавижу тебя! Ненавижу тебя! Ненавижу! — Рен извивалась в тщетной попытке высвободить свои связанные скотчем руки и ноги.

При виде ее боли Риз улыбнулся. Она сейчас как раз такая, какой он хотел ее снова. Сопротивляющаяся ему. Когда она превращается в дикого зверя, то на один шаг приближается к тому, чтобы стать такой же, как он сам.

— Нет, моя дорогая. Ты всего лишь думаешь, что ненавидишь меня. Но ты будешь благодарна мне за это. Однажды.

— Пошел ты! — выкрикнула Рен, плюнув ему в лицо. — Мой парень — полицейский. Он убьет тебя!

Внутреннее удовольствие Риза оказалось недолгим, стоило только в его воспаленном мозгу возникнуть картине, на которой Рен была с другим мужчиной. Он вскочил, отчаянно пытаясь найти то, что сможет причинить ей боль. Готовый на убийство, он в один прыжок оказался в ванной. Риз знал, что в таком состоянии ему будет трудно не убить ее. Он стоял перед зеркалом и таращился на свое отражение, ужасаясь человеку, смотревшему на него. Еще недавно прекрасный образец чудовища превратился в отчаявшееся изможденное существо. Облокотившись руками о раковину, Риз пытался придумать, что можно сделать, чтобы причинить ей боль. На глаза ему попалась круглая расческа с проволочной щетиной, и все его тревоги как рукой сняло. Он схватил эту щетку и крепко сжал ее в руке, уже понимая, как сможет с помощью боли поставить Рен на колени и опустить на самое дно ее собственного, личного ада.

Возвращаясь в комнату, Риз пообещал себе, что не будет смотреть на Рен, особенно в ее глаза. Он не сможет. Так же, как и она находилась под властью его заклятия, он тоже был во власти чар. Было бы куда проще рассказать ей правду, но он должен заставить ее саму понять.

— Я старался щадить тебя, Рен, но ты намеренно пытаешься причинить мне боль. Поэтому я тоже причиню тебе боль, чтобы ты поняла: я — единственный, кому ты принадлежишь.

— Подожди, нет. Нет. Я не понимаю, что ты делаешь. Пожалуйста. Прости меня, Риз! — Рен начала мотать головой из стороны в сторону, но это было бесполезно.

— Ты принадлежишь мне. И никому больше… — Риз расположился между ног Рен. Он с удовольствием отметил, что большинство волос с ее киски исчезло благодаря мощному клею скотча. Это заставило его вспомнить, как она выглядела обычно. Сейчас розовая кожа приобрела ярко-красный оттенок — его любимый цвет — от чего грудь Риза переполнила гордость. Двумя пальцами он начал исследовать ее вход — крики Рен не беспокоили его. Наоборот, они только увеличивали желание. Они были похожи на пение ангелов. Риз нежно двигал в ней пальцами — ровно столько, чтобы довести ее до состояния, в котором она начала верить, что он не причинит ей боли.

Рен постепенно успокоилась, позволив своим мышцам расслабиться на мягком матрасе, когда Риз начал жестче работать пальцами. Так, как она помнила. Так, как она обожала. Так, как он умел, тем самым заставляя ее поверить в то, что Рай существует. Но… рай и ад были готовы сразиться. И ад победит.

Риз убрал пальцы, оставив Рен задыхающейся. Она даже не осознавала, что закрыла глаза, но потом, поняв это, открыла их, приподняла голову и взглянула на Риза между своих бедер. Он по-прежнему держал в руке эту проволочную щетку, которой она пользовалась, когда сушила волосы. Это насторожило ее.

— Ч-ч-что… — попыталась спросить Рен, но ее прервала жгучая боль от резкого вторжения во влагалище. Недавние восхитительные движения пальцев Риза исчезли, сменившись обжигающими, царапающими, разрывающими толчками. Рен пыталась сопротивляться и кричать, но единственные звуки, слетавшие с ее губ, были тихими вскриками, пока она всем телом приподнималась на кровати в тщетной попытке избавиться от боли, пронзающей ее влагалище.

Хватка Риза на ручке щетки усилилась, когда он увидел выгибающуюся Рен. Ее рот был открыт идеальной буквой «О», а по лицу текли слезы. Запах, так хорошо ему знакомый, проник в ноздри, подтверждая наличие ран, нанесенных его рукой. Риз опустил взгляд между ее бедер и увидел вытекающую из влагалища кровь. Он вытащил щетку из ее вагины, и тело Рен обмякло. Она все еще была в сознании — он убедился в этом, на секунду взглянув на нее. Глаза Рен блестели от слез, а лицо представляло собой безучастную маску.

Он победил.

Риз знал, что ранил ее не серьезно, потому что не засовывал щетку слишком глубоко — ровно настолько, чтобы потекла кровь и Рен ощутила боль, которую уже никогда не забудет. Она навсегда будет отмечена его шрамами. Рен окончательно поймет, что принадлежит ему.

Опустившись на колени, Риз размотал скотч, освобождая ее лодыжки. Поднявшись вдоль ее тела, он то же самое проделал с руками, полностью освобождая ее. Рен следила за ним отсутствующим, затуманенным взглядом. Отрешенный взгляд женщины, которой она когда-то была. Еще на шаг ближе к тому, что Риз планировал довести до самого конца…

Рен пошевелила пальцами рук и ног, и Риз пришел к выводу, что кровоснабжение в них не нарушилось безвозвратно. Дыхание ее успокоилось, но слезы не останавливались. Он загнал ее в угол, и она в итоге признала свое поражение.

— Любовь не радуется злу, она радуется правде. Стих шестой первого послания к Коринфянам. И пусть в глубине души я упиваюсь болью, моя дорогая, ты должна понять, что это для твоего же блага, — прошептал ей на ухо Риз, вдыхая ее неповторимый запах, которым никогда не сможет насытиться.

— Если… если любовь не наслаждается злом, то как ты назовешь все это? — пробормотала Рен, глядя в потолок и удивляясь, что вообще может что-то произнести, не говоря уже о том, что осталась жива.

— Считай это необходимым условием на пути к тому, что ты узнаешь о себе… — Он замолчал и прижался губами к ее шее, прямо под мочкой уха. Риз почувствовал, как от его прикосновения ее кожа покрылась мурашками, и этот маленький знак дал ему понять, что, несмотря на все слова, которые Рен бросала ему в лицо, она все еще не готова отпустить его.

— Ч-ч-что я могу узнать, Риз? Я и так уже в аду.

Риз осторожно обхватил ладонями ее лицо, понимая, что сильно рискует, если сейчас встретится с ней взглядом. Он повернул Рен лицом к себе, тут же утонув в медово-карих озерах ее глаз. Она медленно моргнула и осознала, что слез больше нет. Рен решила, что выплакала их все без остатка и почувствовала на себе все существующие виды боли — как физической, так и душевной. Она пришла в полное смятение, поймав себя на том, что тоже потерялась в его глазах, и попыталась возненавидеть себя за все еще существующую привязанность к исчезнувшему много лет назад мальчику, но это было безнадежно. Возможно, в одном Риз был прав. Рая не существует. Надежда — это ложь, а молитвы бесполезны. Рен решила, что в ее истерзанном состоянии что рай, что ад — все равно. Она думала о том, как трудно верить во что-то хорошее, когда сам являешься эпицентром порока.

— О, моя дорогая. Ответ очень прост. — Риз приоткрыл потрескавшиеся губы, покрытые черной краской, и сделал глубокий вдох. — Ты узнаешь истину. — Риз коснулся губами ее губ, и она подчинилась ему, чувствуя во влагалище мучительную боль и трепет удовольствия. Рен ощущала медленно вытекающую кровь и надеялась на единственный исход.

Смерть.

Медленными и нежными движениями Риз уговаривал ее открыть рот, и Рен уступила, потому что все ее тело принадлежало ему. Находясь в шоковом состоянии, она поначалу не в полной мере ощутила последствия вторжения в нее проволочной расчески. В ее венах все еще бурлил адреналин, но боль пробивалась сквозь него, словно росток из маленького ядовитого семени. Она все нарастала и нарастала, пока окончательно не убила ее волю.

Риз расположился между ног Рен и, взяв в руку свой твердый член, начал осторожно проталкивать его в истекающий кровью вход, пока она не застонала ему в рот. Рен пыталась царапать его грудь — очередная бессмысленная битва, потому что руки ее, долгое время находившиеся связанными, оказались слишком слабыми для этого. Риз убрал свои губы от ее рта — их связь ничем не разорвать — и погрузился в нее до конца. Ощущать эту влажность, покрывающую его член, было выше его сил. Рен была горячей, очень влажной, тугой и источала его любимый запах.

Запах крови.

— Ты у-у-убьешь меня… — Рен, задыхаясь, все еще пыталась вцепиться ногтями хоть в какую-нибудь часть его тела. Адреналин, как и слезы, начал исчезать, предлагая боли поглотить ее целиком. И вместе с этим всем, вместе с каждым новым толчком бедер Риза она изо всех сил старалась отогнать чувства, за которые ненавидела себя.

Желание.

Похоть.

Как эти два чувства могут возникнуть рядом с унижением и болью? Рен громко всхлипнула и протянула свои тонкие руки к Ризу. Вместо того, чтобы оттолкнуть, она пыталась притянуть его ближе к себе. Мысль о том, что он снова исчезнет на десять лет, и она снова останется наедине со своими угнетающими, извращенными мыслями, сводила ее с ума. В эту секунду она дарила половину себя кому-то, и именно эта мысль заставила ее испугаться. Рен знала, что не сможет жить сама с собой, если решит, что в этом ее судьба.

Она сглотнула сухой ком в горле, моля об истине, хранителем которой был Риз.

— Пожалуйста, — умоляла она, сжимая его татуированные руки.

В неспешном нежном ритме Риз продолжал с упоением двигаться в ее кровоточащем лоне. Он понял, что ей это нравится, судя по тому, как потрясающе сжимались ее стенки вокруг его члена.

Риз понял, что час пробил. Настало время всему измениться. Пришел момент, когда ее невинность будет потеряна окончательно. Говорят, когда ребенок переносит психологическую травму, его мозг забывает о ней до тех пор, пока какой-то импульс не запустит обратный процесс. Это может быть сон или какое-то воспоминание. Но ничего из этого не случилось с Рен.

Ее кошмар прольется из уст Риза.

Риз осторожно сжал ладонью грудь Рен и наклонился, приблизив губы вплотную к ее уху.

— Изобрази мертвеца, малышка Салли. Притворись мертвецом. Изобрази мертвеца, малышка Салли. Притворись мертвецом! — напевал Риз почти детским голосом.

Салли была их соседкой, а заодно той самой девочкой, которая погибла тогда возле качелей. Изображать мертвецов — это была игра, в которую любили играть Рен и Салли.

Отчего-то сердцебиение Рен ускорилось, и озноб пробрал ее до самых костей. Во рту пересохло, и ее охватила паника. Она хотела, чтобы он умер. Так же, как и малышка Салли.

Так же, как и их родители.

Рен снова громко заплакала, осознав, что Ад приветствует ее распростертыми объятиями. Неторопливые движения Риза прекратились, и он, обхватив ее лицо ладонями, заставил Рен взглянуть ему в глаза. Сказать, что Рен оцепенела, было бы преуменьшением, когда она увидела, как медленно изгибаются его губы, обнажая зубы в оскале, словно у обезумевшего голодного зверя. Резкими движениями он начал жестко вколачиваться в нее. Настолько сильно, что Рен была уверена: суставы ее бедер раскрошатся, а лоно истечет кровью.

— Притворись мертвецом, малышка Салли. ПРИТВОРИСЬ МЕРТВЕЦОМ! — выкрикнул Риз.

Боль, страх и ужас окончательно лишили ее сил. Рен позволила адским часам, по которым жила, остановиться, и с радостью приветствовала поглотившую ее тьму.

Глава 18

Смерть была ее лучшей подругой, а маленький отверженный мальчик — хранителем ее секретов.

 

Риз наблюдал за Рен, прислушивался и знал в ней каждую мелочь. Он был не просто маленьким мальчиком. Он был умным. Он понял, что хочет ее для себя с тех самых пор, как будучи шестилеткой, впервые взглянул на нее. Когда же ему исполнилось десять, их стало объединять нечто гораздо большее.

В гости к Рен постоянно приходила поиграть их соседка — девочка Салли. В тот день Салли не вернулась домой. И никогда уже не вернется.

Рядом с качелями был небольшой домик, возвышавшийся метра на два над землей. Его год назад построил отец Рен в качестве рождественского подарка для нее. Риз отлично это помнил. Ведь ему не посчастливилось получить ни машинку, ни даже углей в рождественском носке. В прошлом году о нем просто-напросто забыли.

Рен любила эти качели. А Риз всегда наблюдал за ней со стороны или подглядывал из-за занавесок на окне их комнаты. Он восхищался ее простодушной улыбкой. Рен так хорошо умела улыбаться. Но было в Рен и что-то зловещее. Возможно, именно поэтому Риза так сильно влекло к ней. Непреодолимо влекло. Он точно знал, чего хотел, и отрицать это было бессмысленно. И готов был делать для этого все, что потребуется, включая сокрытие ее секретов.

В тот день Риз сидел возле дома, наблюдая, как Рен гоняется за своей подругой по всему двору. Они играли в самую любимую игру Рен — нужно было как можно правдоподобнее притвориться мертвым. Малышка Салли в тот день не хотела играть, но Рен не оставила ей выбора.

Риз продолжал наблюдать. Он умел это делать лучше всего на свете. Обычно Риз либо был отвратительным мальчишкой, либо невидимкой. Среднего было не дано.

— Салли, залезай сюда! Мы можем устроить чаепитие! — громко крикнула Рен. Она забралась на самый верх домика, а малышка Салли смертельно боялась высоты. Она смотрела на Рен своими изумрудными глазами и теребила волосы на плечах. — Не знаю, Рен. Это слишком высоко…

— Ты не хочешь играть в мертвецов. Ты не хочешь подняться сюда и играть в чаепитие. Что же ты тогда хочешь делать, Салли? — с издевкой спросила Рен, тем самым поставив Салли в безвыходное положение. У девочки не оставалось другого выбора, кроме как подняться по лестнице наверх.

— Ох, ну ладно. Думаю, я смогу подняться туда, и мы устроим чаепитие. — Салли начала взбираться по ступенькам, цепляясь маленькими ручками за лестницу так, словно от этого зависела вся ее жизнь. Вряд ли малышка подозревала, что жизнь эта окажется такой короткой.

Наконец, Салли добралась до самого верха и очень осторожно ступила ногами на опорные балки домика. Потолок в нем был сделан из натянутого голубого брезента, купленного в магазине стройматериалов. С боков домик был открытым — с двух сторон к нему примыкали лестницы, ведущие вниз, на землю, где стояла песочница. Такой домик — мечта каждого ребенка… или кошмар.

Звон их чашек заставил Риза посмотреть наверх. Ветер трепал голубой потолок, и получалось некое подобие брезентового шторма.

— Я больше не хочу играть в чаепитие, Салли.

— Ох, ну хорошо, Рен. Во что ты хочешь играть?

— Притворись мертвецом, Салли, — хихикнула Рен.

— Я же сказала тебе, что больше не хочу играть в эту игру. Она пугает меня, Рен.

Игрушечная фарфоровая чашка разбилась, в один миг разрушая совершенство этого дня. Недавнюю атмосферу счастья сменили раздавшиеся негромкие крики.

— Изобрази мертвеца, малышка Салли! Притворись мертвецом! Изобрази мертвеца, малышка Салли! Притворись мертвецом! — Рен схватила Салли за волосы и потащила к краю домика. Прежде чем Салли успела попросить ее остановиться, Рен столкнула ее хрупкое тельце через край. Салли упала головой вниз, сломав себе шею.

Риз стоял, пристально глядя на девочку, в которую был влюблен. Она обернулась и посмотрела на него. Ее черные кудри развевались на ветру, словно мантия смерти, натягивая струной каждый нерв Риза. Он с трудом сглотнул, ощущая внутри какой-то одержимый восторг. Риз понимал: это неправильное чувство, но что-то в этом моменте притягивало его своей отвратительностью.

Рен зажала себе рот ладонью, сдерживая крик. Она выпрыгнула из домика, падая на колени и разбивая их в кровь, вскрикнула от боли, но поднялась. Риз подбежал к ней и протянул руку, чтобы помочь. Рен улыбнулась, поняв, что тоже может манипулировать им. Развернувшись, она подошла к деревянному столбу, вкопанному в землю и служившему основой для домика, и начала биться о него головой до тех пор, пока не упала на землю, потеряв сознание. Риз склонился над ней, откидывая с милого лица черные локоны и даже не обращая внимания на мертвую маленькую девочку, лежащую рядом. Рен по-прежнему дышала, но сильно травмировала себя.

Риз вбежал в дом, громко зовя на помощь. Его мать — на удивление трезвая в тот день — опрометью выскочила из угловой комнаты.

— Мамочка, на качелях случилось несчастье! Поспеши!

Джулианна бросилась на улицу, где и обнаружила Рен без сознания, а Салли мертвой. Через несколько минут Рен очнулась и, тут же расплакавшись, упала в объятия Джулианны. Раны на ее голове были небольшими, едва заметными, но Риз запомнил этот запах — такой восхитительный, похожий на жидкое железо. Именно тогда он влюбился в этот аромат.

После того как прибывшие на место происшествия полицейские и скорая помощь забрали тело Салли, Рен сидела на качелях с разбитыми коленями и онемевшим от произошедшего сердцем. Во всем виноватым оказался Риз. Хотя Рен не говорила ничего подобного, но ее отец все равно сделал его крайним.

Именно тогда Риз понял, что Рен способна на смерть. Она была просто создана для него.

Глава 19