Свобода совести или добросовестность?

Свободное государство, свободные государства, на принципе вечного спора основанные, или же добровольное Царство, на объединении в познании основанное?
Обязательное или принудительное государство должно ли перейти в свободное или добровольное царство?

Свобода на ложь *, или право на сомнение и отрицание, вместо обязательности участвовать во всеобщем исследовании, или познавании, как необходимом условии достижения истины, будет свободою на рознь, свободою остаться в вечном споре, полемике, без перехода к совещанию об общем деле, без перехода от журналистики к собору; т. е. это значит остаться при несовершеннолетии, вместо обязанности объединения в общем деле управления — чрез познавание — неразумною, умерщвляющею силою природы; это значит оставаться вечно при конституционной розни и международной войне. Всеобщее познавание есть объединение двух разумов, теоретического и практического, а всеобщее объединение требует замены вопроса социального (о богатстве и бедности) вопросом о восстановлении жизни. Свобода совести, т. е. свобода на ложь, а следовательно, и свобода на рознь, — все эти свободы есть принадлежность лишь отживающих народов, народам же, только вступающим в жизнь, как народы славянские, которые на себе испытали следствия розни, разделения, небратства, нужно подумать о превращении полемики в совещание, журналистики в собор, в исследование, для выработки проекта примирения власти и народа, находящихся в вечном споре в конституционных государствах, нужно подумать о выработке проекта превращения конституционной полемики в Царство познавания, т. е. в Самодержавие. Для разрешения вопроса о причинах небратства нужно свободу на ложь обратить в обязанность познавания, а свободу на рознь в долг объединения для познания сынами себя в отцах и отцов в себе самих, для познания происхождения или исхождения сынов от отцов, которое должно быть доказано делом восстановления жизни отцов. Познание же происхождения и есть осязательное доказательство родства, потому-то братство сынов и невозможно без воскрешения отцов.

Свобода на ложь, или право каждого на сомнение и отрицание (на вечный спор) без обязанности участия во всеобщем исследовании, или познавании, как самих себя (в душах и телах), так и внешнего мира.

Свобода на рознь (и борьбу) вместо обязанности объединения — чрез познавание самих себя — в общем деле управления неразумною силою природы и также чрез познавание этой силы совокупными силами разумных существ во исполнение воли Бота. При объединении всех разумных существ в общем деле управления неразумною силою природы — чрез познавание и самих себя в совокупности, и слепой умерщвляющей силы, — внешний мир не будет бездушным, а души не будут бессильными, и воля Бога будет исполнена.

Из условности и субъективности знания вытекает свобода на ложь. Отсутствие свободы на рознь может быть равносильно принуждению к обязательному образованию, притом связанному с расширением самого познавания, которое ведет к объединению. Свобода же без образования приводила и могла привести лишь к тому, что нет нелепости, которую не обожали бы. Крещение дает право на просвещение так же, как и на отпевание, попытку оживления, на внесение в лицевой и толковый синодик, право на историю, на поминовение, которое имеет превратиться во всеобщее воскрешение.

Свобода совести без принудительного образования
и с принудительным образованием

В первом случае, <т. е.> свобода совести без принудительного образования, будет разрешением на творение подобий всему, что есть на земле, под землею и т. д., <как это говорится во 2‑й заповеди,> — разрешением на творение подобий слепой силе, рождающей и умерщвляющей, без запрещения и осуждать такое творчество, — будет разрешением поклоняться иным богам, в коих воплощены все пороки, не запрещая поклоняться ни Триединому, ни единому, т. е. разрешается быть постыдно равнодушным к добру и злу. Наука* без ненависти и без любви может относиться ко всякому проявлению жизни: к не полагающему границ проявлению полового чувства и к полному отрицанию этого чувства до скопчества, к разрешению всякого лишения жизни, к уничтожению VI‑й заповеди, а также и к запрещению всякого противления, или обороны жизни. Безусловное разрешение убивать приводит к разрушению жизни, а полное запрещение всякого противления — к самоумерщвлению. Знание может также относиться и ко всем заповедям, и к VIII‑й, <т. е.> к отрицанию всякой собственности, и к признанию собственности в самом строгом, безусловном смысле до запрещения податей, благотворительности. На деле такое отношение решительно невозможно. Что же делать? Нужен какой-нибудь компромисс.

Во втором случае, при обязательном образовании, и притом с расширением знания, доказываемого делом, — полным выражением знания, доказываемого делом, будет обращение слепой силы природы в управляемую разумом.

Полемика есть необходимая принадлежность вопроса о бедности и богатстве. Переход от ожесточенной полемики к умиротворению есть переход от вопроса о бедности и богатстве к вопросу о жизни и смерти.

Журналистика, с одной стороны, есть коммерческое предприятие, а с другой — учреждение нравственное, даже нечто апостольское и пророческое, только в иной форме, т. е. она <журналистика> входит в вопрос о богатстве и бедности, имея своих капиталистов и пролетариев, а должна бы быть исключительно вопр<осом> о жизни и смерти, т. е. умиротворением в деле возвращения жизни.

Проект примирения в мире ученых, зависящий от примирения ученых с миром неученых чрез образование, чрез привлечение учеными неученых к познаванию, т. е. примирение зависит от разрешения вопроса об объединении двух разумов в общем деле обращения всего рожденного в воссозданное, в трудовое. Проект умиротворения в царстве мысли (полемика) и в царстве дела (война).

Отживающий (Запад) и недозревшая (Россия).

Оживление отживающего и зрелость недозревшего требуют учения о воскрешении. Полного оживления требует совсем отжившее. Как братство сынов невозможно без воскрешения отцов, так и объединение возможно только в деле всеобщего воскрешения.

Свобода совести или добросовестность? Свободные царства, на принципе вечного спора основанные, и Добровольное Царство, на объединении всех в познавании для общего дела основанное. Доброволие исключает и принуждение, и рознь.

1. Свобода на ложь (личное исследование и толкование) или право на сомнение и отрицание** без обязанности участия во всеобщем исследовании или познавании означает признание необходимости вечного спора, полемики, т. е. несовершеннолетия, — ибо истина невозможна при розни, не будет, очевидно, и доказана, пока существует рознь.

2. Свобода на рознь, вместо обязанности объединения в общем деле, значит остаться при конституционных или республиканских (где публика вовсе не значит общее, а партийное) распрях, которые стали в этих формах обществ органическим пороком, признаваемым добродетелью.

3. Свобода личного, искусственного труда без обязанности участия в общем, естественном для разумно-чувствующих существ труде всех, <который заключается в управлении слепою, бесчувственною природою, в деле воскрешения>.

Журналистика имеет в основе свободу на лай, на брехню. — Как журналистику из воинственной превратить в мирную, как спор превратить в совещание — в совещание об общем деле, об общем естественном для разумно-чувствующих существ труде? — Как в конституционных и республиканских государствах прекратить узаконенную распрю, ставшую органическим пороком, признаваемым добродетелью, благом, а у большей части нашей интеллигенции даже высшим благом, — как прекратить распрю между правительством и депутатами палат, так чтобы в палатах не депутаты, а правительство требовало уменьшения налогов?

Умиротворение не может начаться без замены вопроса о бедности и богатстве вопросом о жизни и смерти, как вопросом коренным, разрешение которого, т. е. восстановление жизни, и может дать цель жизни. — Вопрос о бедности и богатстве ведет к борьбе, к войне, к разъединению, тогда как вопрос о жизни и смерти ведет к объединению. — Только поставив целью воскрешение, можно ставить вопрос об умиротворении.

< Вопрос об умиротворении можно ставить лишь тогда>: 1. Когда сыны умерших или имеющих умереть отцов поймут свой долг к отцам; 2. когда живущие поймут свой долг к умершим, признав, что знание о смерти есть не априорное <знание>, а индуктивное, следовательно, признание неодолимого есть суеверие и предрассудок; 3. когда разумные существа поймут свое отношение к неразумной, умерщвляющей силе; 4. когда существо, в котором началась замена рожденного трудовым, созданным, которое органы опоры и перемещения обратило в орудия действия, <поймет, что это только первый шаг в освобождении от рабства слепой силе>.

Почему журналистика (гласность) не стала органом доброй, радостной вести, органом объединения, а орудием вражды, восстания, розни? стала выражением вопроса о скудости и богатстве, а не вопроса о жизни и смерти? А между тем бедность потому и зло, что убивает, сокращает жизнь, но и богатство, дающее излишество, не удлиняет жизни, а забота о наживе разрушает жизнь*. — Замена вопроса о богатстве и бедности вопросом о смерти и жизни, требующим всеобщего познавания, может и должна вольные, т. е. самовольные конституционные и республиканские государства, государства немирные, превратить в добровольные, мирные Царства; государства, на юридических и экономических началах основанные, <превратить> в общества, в основе которых лежат начала нравственные или родственные, т. е. в братства, отеческим делом объединенные; замена вопроса о богатстве и бедности вопросом о жизни и смерти превратит в добровольные также и государства подневольные, обязательные, на завоевании или деспотизме основанные и только номинально родственные или патриархальные. Такая замена будет переходом от обществ, по подобию организма построенных, к обществу священному, по образу Божественного Триединства созданному. Это будет переход обязательных, подневольных, а также и вольных, своевольных обществ к Царству добровольному, — переход, чрез умиротворение совершаемый. — Все народы могут быть обращены при всеобщей воинской повинности в естествоиспытательную силу, но это может совершиться только при объединении ученых и интеллигентов в воспитательную силу. В мысли (или в выработке плана введения всех в познание) и в деле (или в приведении этого плана в исполнение) интеллигенция и может объединиться.

Признавать вопрос о свободе совести исключительно юридическим, это значит ограничивать его тою областью⁸⁴, которую мы считаем неизбежным пока злом, но временным, и в сокращении лишь этого времени видим благо. В пределах этой области мы решительно не знаем, что лучше, — разрешение ли или запрещение поклоняться, кроме Триединого, всем богам, в которых олицетворены все пороки и в признании коих видно невежество? Когда Христос говорит «Царство Мое не от мира сего»⁸⁵, то это не значит, что оно внемирное, это значит, что в нем, в Его Царстве, не будут господствовать ни юристы, ни экономисты. — Вынужденный отдавать все время тому делу, которое любить нельзя, я рад свободной минуте, которую могу отдать на служение тому учению, которое юридическое не считает вечным, безвыходным, и указывает путь к выходу из юридического в то Царство правды, родства, [1 слово неразб.], в котором не будет нужды ни в надзоре, ни в принуждении, ни в карах наказания. — Одни думают, что такое царство существует только вне мира; а другие полагают, что нет его ни в мире, ни вне мира, и есть оно лишь в мысли; но есть и такие, которые веруют, что потустороннее станет посюсторонним, когда мысль будет переходить в дело (мысль будет проектом дела).

Можно смело сказать, что большинство пишущих сами не верят в свободу совести и совершенно равнодушны к ней, т. е. пишут с демонстративною целью. Следовало бы пишущим о свободе совести послать словарь ересей и религий (для свободы совести все религии — ереси), тогда они убедились бы, насколько полезна и нужна свобода совести.

* * *

Свобода на рознь и свобода на ложь*
Свобода совести и свобода личного понимания⁸⁶

«Свобода на рознь» — повторяем в третий раз (или, вернее, в четвертый раз) то, что было не в конце только, но и в начале статьи, — есть отсутствие единства, общего дела для всех, родного для каждого, без принуждения и насилия, образец которого видим в Триедином Боге, в коем нет ни ига, ни гнета, ни тени принуждения, но нет и розни, общего дела возвращения даже жизни всем умершим, устранения ига слепой силы природы и розни разумной.

Нужно быть бессовестным глупцом, бесстыдным нахалом, клеветником, словом [1 слово неразб.] и католиком, чтобы отвергать прямо противоположное тому, что было сказано и пересказано в этой и во многих уже других <статьях>⁸⁷. Pensoso окончательно мог бы — если бы его статья получила известность — убить отживающее отрицательное дело свободы совести, которое тогда только может существовать, когда будет положительное общее дело, при котором невозможно будет злоупотреблять ею, подобно Pensoso, этому критику-шулеру.

ЖУРНАЛИСТИКА, ЧТО ОНА ЕСТЬ И ЧЕМ ДОЛЖНА БЫТЬ ⁸⁸

Могут ли журналы и газеты из орудий соблазна, вестников небратских отношений, преступлений и наказаний стать орудиями объединения?

Переход от общественного, социального дела к Общему, естественному делу, которое касается всех без исключения, рожденных и смертных, точнее, сынов умерших или умирающих отцов, полагая, что для родивших уже началось умирание. Общественное дело касается частей лишь общества, и если общее требует объединения, то общественное есть уже необходимое разделение.

Журналы суть органы общественного дела, посредством которых целые группы людей: народы, исповедания, секты, сословия, фракции, расколы светские и духовные, толки, и все специальности, — как небратские состояния, могут вести переговоры, совещаться между собою о своем объединении, т. е. о Соборе. В действительности же журналы до сих пор были органами спора, а не совещания или примирения. Первое же условие для превращения спора в совещание есть признание Общего отеческого и сыновнего дела, дела Божия.

Выражением общего дела служат, следовательно. Музеи и школы, которые должны быть везде, где есть умирающие и рождающиеся, в теснейшей связи с храмами, повсеместность коих требуется вездесущием Божиим. Дело сынов умерших отцов есть общее и для верующих и неверующих. Вопрос о неразумной, бесчувственной, умерщвляющей силе (природы) и о разумных существах, т. е. должны ли последние подчиняться первой, живя в розни, или же, — объединяясь в труде познания этой силы, в нас и вне нас действующей, рождающей и умерщвляющей, — управлять ею, обращая эту силу в воссозидающую и оживляющую, сами подчиняясь <при этом> воле Бога отцов, не мертвых, а живых, Богу Триединому, требующему многоединства. Пусть же этому вопросу каждый журнал, каждая газета отведет место, приглашая всех высказать свое мнение, — лучше <же> всего свое опровержение <этой мысли>, т. е. доказать, что для газет и журналов, как представителей всех фракций человеческого рода, вражда должна быть вечна и даже попытка примирения безнравственна. Такое доказательство — будет лишь оправданием нынешнего состояния прессы всего мира, которая в этом случае подчиняется влечению слепой естественной силы, а не разумной. Освобождение же от подчинения <слепой силе> имеет реальное выражение в Школах и Музеях, в коих объединяются все науки в астрономии и истории и все искусства в архитектуре или храме.

Нужно, конечно, прежде всего убедиться в нравственной необходимости для всех людей общего дела, чтобы говорить о примирении журналов и газет, для коих вражда есть добродетель. Потому Исследование или самоисследование по отношению к журнальному делу каждого журнала имеет значение не познания самого себя или только себя, а Покаяния. Самоисследование в смысле покаяния требует от каждого журнала (т. е. редакции), чтобы он или она смотрели на себя как на явление историческое, т. е. не только преходящее, но такое, прехождению которого содействует сама редакция. Конечно, требовать от редакторов и даже издателей такого подвига значит считать их способными быть если не Закхеем⁸⁹, то все-таки мытарем, а не фарисеем. Конечно, редакции нельзя считать обыкновенными коммерческими предприятиями, ибо последние прямо объявляют, что имеют целью наживу, а первые выставляют себя благодетелями или спасителями общества.

Нужно убедиться в величии и необходимости общего дела, чтобы увидеть чудовищность, преступность и всю гнусность споров и говорить о превращении споров в совещания, что, конечно, означает примирение тех групп, коих они, газеты, служат представителями, — примирение чрез участие в общем деле, начиная знанием, как историческим, так и естественным, т. е. астрономическим, или метеорическим и космическим (падающие звезды). История тогда только будет всеобщею, когда Музеи будут всюду, где есть умирающие, когда они будут созданием всех сынов, когда синодики будут не только лицевыми, но с деяниями (биографическими). Музей открывает всем поприще для супралегальной деятельности. Чрез него и должен совершиться переход от обязательного к добровольному.

* * *

Авторский долг или авторское право? Речь Золя к молодежи о бесцельном труде и письмо его же об ограждении литературного труда от расхищения иноземными писателями, об ограждении литературного труда русских писателей от расхищения его французами и об ограждении авторского права на всей земле⁹⁰. Журналистика — голос города, как выставка — его наглядный образ. Гласность, обличающая и опровергающая обличения, сама себя уничтожает. Пасхальная журналистика, что она есть и чем должна быть; она должна стать во главе пасхального движения, [стать] сознанием его. Нынешняя, т. е. антипасхальная, журналистика, с одной стороны, служит своими рекламами органом городского соблазна и торгового обмана, а с другой стороны — вестником неродственных и противородственных отношений, причем усиление последних (т. е. преступлений) зависит от успешности первых, т. е. приманок. Следовательно, антипасхальная журналистика руководит переходом, движением, от сел к городам, от низших слоев к высшим, от окраин к центрам. — Когда город будет думою о селе, от которого он произошел, то и голос его (журналистика) будет руководить переходом (Пасха) городского к сельскому.

ДОЛГ И СВОБОДА ⁹¹

...Чтобы мартиролог севастопольский* не был бесплоден, необходимо было, не предлагая мира, который ничего, кроме лжи и злой насмешки, не мог заключать в себе⁹³ (ибо кровь жертв вопияла, но не о мщении, а об уничтожении войны, хотя и уничтожение не могло дать истинного мира, если мы не могли кресити убитых), нужно было сделать призыв к поголовному (без различия сословий, дворянского и крестьянского) ополчению с клятвенным обещанием защиты отеческой земли. В этом призыве со стороны правительства и в этом порыве со стороны народа, столько же естественном, сколько неестественно было предложение мира после стольких жертв, — заключалось отрицание рабства и отрицание обезземеления, т. е. и освобождение, или замена барщины службою на спасение отечества, и поземельный надел являлись неизбежною необходимостью, тогда как то же освобождение и надел позднее, по устранении опасности внешней, казались произволом власти⁹⁴. Только с воинскою повинностью освобождение становилось необходимостью, а не произволом⁹⁵. Вообще свобода без долга, долга определенного, указывающего на общее дело, на цель и средства, а не того отвлеченного и неопределенного долга, который исповедовал Кант, — эта свобода без долга (французская) и свобода с долгом отвлеченным (немецкая) есть ошибка не XIX‑го только века, но ошибка 4‑х последних веков. Свобода, т. е. жизнь каждого для себя (рознь), даже хуже жизни для барина, барского каприза. Потому-то барщина <и> должна была быть заменена повинностью, возведенною всеобщим обязательным образованием до ее высшего, точно определенного выражения. Тогда не было бы и вопроса о смысле или цели жизни, вопроса о том, что делать. Общее дело давалось самим призывом. А этот призыв военным был лишь условно, т. е. в случае невозможного упорства со стороны неприятеля пред энергическим порывом и пред возможностью почетного отступления. Мирным же этот призыв был безусловно.

ПРИ ВХОДЕ НА ВЫСТАВКУ

Чертог твой вижду украшенный (при взгляде в зеркало колоссальных размеров, выставка французских мануфактурных зеркал в Жемоне), и одежды не имам да вниду в онь, но научи нас одеваться по-парижски, дабы и нам погибнуть от немцев и китайцев...

Выставка французская имеет несомненно образовательное значение, ибо всякий вошедший в нее, одетый в платье русского изделья, обувь, портмоне, портсигар русской же работы, припоминая свою домашнюю рвань, мебель, обои... почувствует — если он не совсем бесстыден, — насколько он низко стоит на ступени цивилизации. Если же он принадлежит к интеллигентному классу, то ему грозит опасность сгореть от стыда.

Аллегорическая картина Pax Labor вовсе не соответствует содержанию выставки, ибо и картиною, и фарфором, и бронзою [выставка] напоминает об утратах Франциею, [а] в военном отделе (который вовсе не может сойти с возвышения и говорит, что война нужна и Франции, и России) показывает, что свое приготовление к войне [не дописано.] Женест и Гершер тоже не думают, что война [не дописано.]⁹⁶

* * *

Для нас, для России нынешний голод то же самое имеет значение, какое для Германии имела 7-и летняя война. Эта война положила начало освобождению Германии от умственного и нравственного влияния Франции и начало созданию самостоятельной литературы и философии. Для Германии нужна была вражда с себе подобными, чтобы избавиться от подражания, сделаться неподобными французам, стать немцами. Нам же нужна не вражда, а союз, и прежде всего с Франциею, чтобы быть новыми людьми, а вместе возвратиться к старине, быть никому не чуждыми и всем близкими, стать сынами человеческими ⁹⁷.Ибо сила, нас вызывающая к самостоятельности, не только не требует вражды к себе подобным, а даже вызывает к соединению со всеми, — в этом и есть наша самостоятельность, ибо для естественного, а не искусственного обеспечения от голода необходимо объединение всех народов. Если умственные силы всех специалистов будут устремлены на слепую силу, производящую неурожаи, если эта сила станет предметом мысли всех, т. е. произойдет объединение всех в этой мысли, то эта же сила (производящая неурожаи) станет и предметом действия соединенных в нем, в этом деле, сил, сил умственных и физических, русских и нерусских. Если нынешние ученые (кроме безучастных — чистое знание, вся нынешняя (?) наука) заслуживают названия коммерц- и мануфактур-советников, <а также> и агрикультур-советников, которые умеют давать советы по усилению доходности земли, а не по естественному обеспечению от неурожаев, то, только освободившись от подчинения купцам и фабрикантам, коммерции и мануфактуре, могут ученые сделаться советниками русского народа, стать самостоятельными. Неурожаи и голод могут объединить не народы только, но и сословия, объединить действительно, а не мнимо, как революция, назвавшая себя великою, ибо лишь объединение всех в познании (общем образовании) слепой силы, производящей неурожаи, и устранение мануфактурной <промышленности>, производящей вражду, и замена ее кустарною промышленностью, уничтожает сословность, не заставляя даже сожалеть тех, кои по-видимому лишаются привилегий, ибо нет слов для выражения ничтожества привилегий пред величием, также несказанным, невыразимым, объединения в регуляции, т. е. внесении лада, гармонии во внешнюю природу, превращении хаоса в космос. Коллективное знание, коллективное творчество, имеющее предметом всю природу и все человечество — единым художником, объединяющим все миры (ныне разрозненные) в настоящем путем воскрешения всех прошедших поколений [не дописано.]

Заменить войну миром, т. е. отсутствием войны, — это значит силу разрушительную превратить в ничто, — что, конечно, совершенно невозможно. Спасение от голода не составляет эквивалентного замещения истребления. Эквивалентное замещение истребления, т. е. лишения жизни, есть лишь возвращение жизни.

Спасение от голода есть дело священное, т. е. религиозное, но религия может ли ограничиться спасением от голода? Спасение от голода есть дело общее, а не общественное, религия же есть дело всеобщее.

* * *

В сочинении Ермолова (министра) «Неурожай и народное бедствие» есть вопрос: «В какой мере метеорологические условия 1891 г. могут быть признаны исключительными и небывалыми, а также насколько возможно ожидать их повторения?»⁹⁸ Записка же «Научил ли нас чему голод 1891 года» написана не для тех, которые смотрят на земледелие как на промышленность, как на средство извлекать наибольший доход из земли, называя такое направление «рациональным», а для тех, которые видят в нем «Священное дело», средство спасения не от голода лишь, но и от смерти вообще, смотрят <на земледелие> как на орудие всемирного разума всех людей, как на орудие Бога.

И кустарное дело не будет промышленностью, а священным делом, когда небо не только будет кормить нас, но и давать силу для производства всего необходимого, насущного. Регуляция метеорического процесса путем извлечения из воздушных токов грозовой силы (электричества) заменит ту силу, которая каторжною работою извлекается из земли в виде каменного угля.

Повсеместное и постоянное изучение падающих звезд как космического процесса не может ли привести к замене земного железа метеорным, небесным?

Врагом кустарной промышленности оказывается и протекционизм, покровительствующий фабричной промышленности, подчиняющий крестьян фабрикантам. Приверженцы же свободной торговли хотят подчинить их вместо русских фабрикантов — иностранным.

* * *

В голодный 1891 год появился проект подоходного налога⁹⁹, имевший, конечно, целью усилить средства правительства для пропитания голодающих и для поддержания крестьянских хозяйств от окончательного разорения. По этому проекту освобождались от налога все получающие менее 2000 дохода. Многим, полагаем, из получающих менее этой цифры дохода и не развращенных еще конституционными пороками, казалось такое освобождение несправедливым и даже оскорбительным. Оно (освобождение) казалось бы и для всех несправедливым, если бы одни не были обременены большими семействами, имеющими много несовершеннолетних детей, требующих и питания и воспитания, если бы другие сами не остались несовершеннолетними, для которых мануфактурные игрушки (например, мебель, экипажи), даже красивое оперение, щегольство составляет необходимую принадлежность. Принимая во внимание нужду первых, не осуждая последних, что нужно было сделать для тех, которые вышли из ребяческого и [пропуск] состояния? Следовало бы к обязательному налогу присоединить добровольный. Такое присоединение к принудительному налогу добровольного свидетельствовало бы, что принуждение существует лишь для несовершеннолетних и что добровольный налог представляет путь к выходу из несовершеннолетия. Самодержавный Государь стоит в праотца место и есть отец, а не опекун и попечитель*, которому желательно навсегда оставить в несовершеннолетии опекаемых. Отцов не выбирают, не нанимают; выбирают лишь опекунов, попечителей-дядек и этим выбором каждый раз свидетельствуют и подтверждают свое несовершеннолетие и, что всего хуже, в этом ребячестве видят совершенство и нас даже убедили в этом, так что мы, как и они, утратили даже самое понятие не только о совершенстве, а даже о первом шаге к нему, который состоит в том, чтобы никто в обществе не нуждался ни в надзоре, ни в принуждении, ни в угрозе даже наказания. Мы без омерзения читаем даже прения в парламентах о бюджетах, где правительство хочет как можно больше взять, а представители народа как можно меньше дать. Прения об усилении воинской повинности преисполнены лжи: мнимые защитники народа указывают прежде всего на отвлечение от дела, т. е. мануфактурного дела, которое производит очень мало нужного и очень много ненужного, бездельного. Затем эти защитники бездельного и бесцельного труда прикидываются защитниками мира, забывая не то только, что если хочешь мира, будь готов к войне, а то, что если хочешь войны, то покровительствуй промышленности, и будешь воевать для приобретения новых рынков для сбыта увеличенного производства и будешь разбит, благодаря расслабляющему действию промышленности. Ожидаемые со страхом войны при страшных вооружениях могут иметь комичный конец: чем страшнее оружие, тем война становится менее кровопролитна, так что при наиболее истребительных орудиях армии будут обращаться в бегство лишь заслыша выстрелы, и та армия, которая не испугается грома своей стрельбы, останется победительницею и тогда начнется трагедия, потому что победившая армия против обезоруженного врага окажется очень храброй.

К ВОИНСКОЙ ПОВИННОСТИ ¹⁰⁰

При обязательном ininimum'e <повинностей по отношению к государству > свободный и добровольный, супралегальный <их> maximum тогда только будет делом, <будет> иметь <должное> приложение, когда само государство будет превращаться в учреждение воспитательное, т. е. учреждение наименее юридическое и наименее торговое и наиболее нравственное, или родственное, притом такое учреждение, которое воспитывает сынов для отцов, а другого воспитания и быть не может, если только оно не захочет быть бесстыдною ложью, ибо знание сынов есть ведение отцов, так как и рождение сынов есть умирание отцов; родиноведение есть знание могил отцов; История есть лишь мысленное восстановление отцов, потому что природа, не подчиненная ведению сынов, есть действительная (в вышеозначенных пределах) смерть отцов.

Обращение государства в воспитательное <учреждение> и может создать совершеннолетних, свободных сынов, ибо нынешнее государство основано на увековечении несовершеннолетия, на обращении с взрослыми как с детьми. Ребенок не может быть оставлен без надзора, так же как не может быть оставлен без наказания, т. е. наставления, иначе он и говорить не будет. Нынешнее государство, употребляющее наказание и не признающее всеобщеобязательного наставления, имеет граждан (т. е. испорченных несовершеннолетних сынов), полу- или даже более чем полусловесных, которых весь словарь состоит из 2 или 3 сотен слов, или же имеет граждан бездельных, хотя и многословесных.

РАЗБОР СТАТЬИ «В ЗАЩИТУ ДЕЛА [И ЗНАНИЯ...]»

С постройкой Сибирской железной дороги полагается начало не только теснейшего соединения западных и восточных берегов Российской Империи, европейских и азиатских частей <ее>, но и северных и южных окраин, ибо исследуются Карское море, устья Оби и Енисея, а в Алтайских и Саянских горах возникает, кроме Уральских, металлургическая деятельность.

Эта великая дорога представляет завершение собирания Русской земли, составляющего лишь начало собирания всей земли. В деле построения этой дороги может объединиться вся деятельность власти. Комитет Сибирской дороги (к коей присоединяются как ее части дороги на Котлас, Архангельск и особенно Мурманск) станет не Комитетом лишь министров, а Советом го-сударственным ¹⁰¹.Заведывание переселениями — это первое, что должно бы быть присоединено к Комитету Сибирской железной дороги. Собирая переселенцев со всей земли, Комитет расселяет их сперва при главной линии, а затем строит ветви по удобным или к удобным для населения землям, заботясь при этом и об устройстве храмов-школ, как это решено Комитетом Сибирской железной дороги (Положение 23 марта 1894 г.)¹⁰², т. е. полагая просвещение в основу каждого поселения, насаждая в каждом селении и кустарный промысел, как зимнее занятие; а подготовляя ко всеобщей воинской повинности, <Комитет> должен бы ставить в каждом поселении на возвышенном месте малый кремль, или кладбище. Регулируя таким образом процесс роста населения, давая ему правильный ход и всестороннее в каждом месте раскрытие, власть объединяется и, постепенно привлекая всех, становится общим делом.

* * *

Решение Трансваальского Volksraad'a (Revue Scientifique. 29 августа 1896 г.), приписанное в «Русском слове» (№ 244, 10 сентября 1896) решению Техасского Общественного Собрания, как у нас проповедь одного духовного лица, связано с Птоломеевским мировоззрением¹⁰³, которое для Коперниканского есть лишь обман зрения, а с другой стороны, это мировоззрение соединено с грубым языческим представлением Бога, ограничивающим его существование воздухом, «творящим себе кумира из того, что есть горе на небеси»¹⁰⁴.

Вызывание же дождя есть лишь частный случай постоянного нарушения законов природы, [законов] бесчувственной слепой силы природы, ибо то, что естественно для человека как разумно-нравственного существа, неестественно для бездушной силы природы. В древнем мире Птоломеевское воззрение победило ту систему, которую в наше время называют Коперниканскою, т. е. чувственное победило разумное.

О СТАДНОЙ ПЕРЕПИСИ ¹⁰⁵

Однодневная перепись желает знать истину одного дня (эфемерную), но даже и такой истины не приобретает.

Ни в чем так сильно не проявляется ничтожество науки, как в переписи, особенно однодневной. Начиная от ничего не говорящего имени, этого х, для решения которого ответы на все вопросы листка не дают оснований.

Народ, инстинктивно сознавая нелепость вопросов, приписывает им какие-то нехристианские цели — это не невежество, а требование истинного ведения. Ведь народ без всякого принуждения подает листки в церковь о здоровых, больных и умерших, почти каждое воскресение или праздник, даже платит за принятие таких листков.

Народ может лишь ненавидеть совершенно чуждое ему сословие переписчиков. Самое обращение разумных существ, способных, назначенных к познаванию, в предмет знания не может быть нормальным и не может дать истины даже эфемерной. Едва ли возможно придумать что-либо более неестественное, искусственное, бесцельное.

Не отчудившиеся от народа блудные сыны переписчики, а сам народ, чрез храм-школу прошедший, может знать себя всегда и везде.

РОССИЯ И ДАЛЬНИЙ ЗАПАД ¹⁰⁶

Освобождение крестьян в России и негров в Северо-Американских Штатах вызвало у нас восстание польских и западно-русских панов, т. е. войну Запада с нашим Востоком и Севером, так же как в Америке южан с северянами¹⁰⁷. Хотя война окончилась чрез четыре года (1861—1865), но вражда Юга и Севера долго еще не прекращалась. Мак-Кинлей воспользовался войною с Испаниею для примирения Юга с Севером. Он призвал на службу старых генералов Конфедерации Ли и Уилера и не побоялся отличить их по заслугам, говорит Тверской¹⁰⁸. И у нас начинается сближение [с] поляками и вообще с Западными Славянами.

* * *

 «Россия в будущем», — говорили многие, забывая, что в будущем она будет тем, чем сделает ее настоящее¹⁰⁹. Будущее будет даже хуже настоящего, если мы будем только говорить и ничего не делать. От России ждали нового слова, но если мы будем все только ждать и молчать, то как же услышим новое слово?..

[Россия] и должна была искать средств [спасения, умиротворения], в противоположность Западной Европе, создавшей крупную промышленность, или индустриализм, и милитаризм. Правда, у нас много говорили о русской науке и искусстве, говорили о нашей противоположности Западу, но не давали реального выражения этой противоположности, как не давали реального различия предполагаемой новой русской науки от старой, запа