Проблемы познания и идентификации законов

 

1. Наряду со многими другими правовыми явлениями и понятиями "закон" традиционно привлекал к себе обостренное внимание отечественных*(979) и зарубежных исследователей.

Будучи весьма сложным и многогранным явлением, закон изучался с самых разных сторон и в самых разных аспектах. А именно - в общетеоретическом и отраслевом плане как юридическая (правовая) и философская категория, с позиций "материальной социологии" и психологии.

В связи с психологическим подходом к анализу закона нельзя не вспомнить слова Л.И. Петражицкого о том, что "центр тяжести понятия и учения о законном праве и законах должен быть перенесен в область право-психологического действия" и что "существенно не то, от кого исходит закон, - от данного государства, его органов или от кого-либо другого, а то, что соответственный акт получает в данном государстве силу нормативного факта, т.е. вызывает соответственное императивно-атрибутивное сознание"*(980).

Исходя из этого, автор делал вывод, согласно которому "законное право" это есть не что иное как "императивно-атрибутивное переживание", а законы - это "представляемые односторонние правовые распоряжения кого-либо, поскольку они являются нормативными актами, т.е. поскольку подлежащие представления оказывают соответственное влияние на чью-либо правовую психику, возбуждая или устраняя, или изменяя императивно-атрибутивные переживания"*(981).

По поводу изучения закона с позиций "материальной социологии", т.е. с точки зрения "самой социальной жизни" по аналогии с познанием государства, около столетия назад Г. Еллинеком было высказано суждение, согласно которому юрист должен остерегаться "смешения мира норм", исходящих от государства и "долженствующих управлять жизнью государства, с самой этой жизнью". Все "формально-юридические представления о могуществе государства, - заключал исследователь, - гипотетически вполне допустимые, исчезают, как только мы из мира юридически-возможного вступаем в мир социальной действительности. Здесь действуют исторические силы, которые образуют и разрушают самодовлеющее бытие государств, лежащее вне всяких юридических конструкций"*(982). Аналогичные суждения и подходы к изучению законов не только и даже не столько самих по себе, сколько в связи с их обусловленностью материальными и иными факторами, т.е. "самой социальной жизнью" рассматривались, как известно, и раньше. В частности, Ш. Монтескье в его известной работе "О духе законов" (1748) доказывал, что законы должны находиться "в тесном соответствии со свойствами народа" и "должны соответствовать физическим свойствам страны, ее климату, - качествам почвы, ее положению, размерам, образу жизни ее народов - земледельцев, охотников или пастухов, - степени свободы, допускаемой устройством государства, религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям..."*(983).

Многократно принимались подобные попытки рассмотрения законов с позиций "самой социальной жизни" и нашими современниками, выделявшими в законах, наряду с их "специфически правовыми" признаками, отражающими "юридические свойства закона и особенности правотворческой процедуры", а также и материальные признаки, характеризующие законы "с точки зрения источника, содержания и значения"*(984).

2. Наряду с названными подходами в научной литературе, исходя из фундаментальности и огромной социально-экономической, политической и иной значимости "юридических законов", предпринимались неоднократные попытки их познания в контексте законов природы, законов в научном смысле.

Всем существующим в обществе положительным законам, писал в связи с этим Ш. Монтескье, "предшествуют законы природы, названные так потому, что они вытекают единственно из устройства нашего существа". "Закон, вообще говоря, - добавлял просветитель, - есть человеческий разум, поскольку он управляет народами земли; а политические и гражданские законы каждого народа должны быть не более как частными случаями приложения этого разума"*(985).

Проблему познания "юридического закона" в контексте и в соотношении с "законами в научном смысле" в России ставил и решал Н.М. Коркунов. Усматривая общность всех видов и разновидностей законов в том, что "законами принято называть только наиболее общие формулы однообразия явлений, которые уже нельзя свести к другим, еще более общим"*(986), автор в то же время проводил между ними довольно четкое и жесткое различие.

Называя "юридические законы" нормами права, Н.М. Коркунов писал, что различие между ними, с одной стороны, и "законами в научном смысле" - с другой, заключается в следующем: а) юридическая норма, как всякая иная социальная норма, всегда "обусловлена определенной социальной целью, в то же время закон в научном смысле никаких целей не преследует"; б) закон в научном смысле, как "общая формула, выражающая подмеченное однообразие явлений", отражает "не то, что должно быть, а то, что есть в действительности, - не должное, а сущее", тогда как норма права в этом отношении проявляется до точности наоборот; в) нормы права "могут быть нарушаемы; нарушить же закон невозможно"; г) нормы права, "руководя деятельностью людей и указывая им путь достижения их целей, причиненным образом обуславливают поступки людей, т.е. "служат причиной явления". Что же касается законов природы (законов тяготения и проч.), то они, выражая лишь уже "существующее однообразие явлений, не могут быть причиной этих явлений"; д) "закон в научном смысле" в отличие от юридических законов (норм) "объясняет нам, не почему явления совершаются, а только как они совершаются"*(987).

Подводя итог сказанному о различии между "законом в научном смысле" и "юридическим законом", Н.М. Коркунов констатировал, что "в отличие от нормы как правила должного, могущего быть нарушенным и служащим причиной человеческих действий, закон в научном смысле есть лишь выражение действительно существующего однообразия явлений, не допускающего отступлений, и потому самому не могущему быть причиной этих явлений"*(988).

И добавлял: что касается юридических норм, то они "не выражают того, что есть, а указывают лишь, что должно быть; они могут быть нарушаемы, они вместе с тем служат причиной явлений, а именно - всех тех явлений, совокупность которых образует юридический быт общества. Поэтому юридические нормы не могут быть подводимы под понятие закона в научном смысле"*(989).

Справедливость данного вывода, как и самой констатации о коренном различии рассматриваемых законов, не подлежит никакому сомнению. Вполне очевидно, что "законы в научном смысле" и юридические законы весьма разнородны не только в том смысле и в тех отношениях, о которых свидетельствует Н.М. Коркунов, а вместе с ним и другие авторы. Они далеко не однородны и в других отношениях, а именно - по своей природе и характеру, "по уровню" объективности и субъективности, по способности быть регулятором или просто стабилизатором общественных отношений, наконец, по характеру их связей и отражения в них особенностей развития природы и общества.

Однако, будучи столь разнородными и трудно сопоставимыми друг с другом по многим параметрам, "законы в научном смысле" и юридические законы тем не менее квалифицируются как таковые или просто называются "законами".

Означает ли это хотя бы минимальную их однородность или однотипность? Да, несомненно, однако в весьма условном и ограниченном плане. А именно - при рассмотрении этих законов с терминологической точки зрения и в философском аспекте.

Это означает, что каковыми бы ни были те или иные понятия, как бы ни отличались друг от друга "законы в научном смысле" и юридические законы, они неизменно, причем весьма последовательно и традиционно в отечественной и зарубежной литературе именуются не иначе как "законами".

Последнее призвано подчеркнуть, что согласно сложившемуся общетеоретическому, а точнее - философскому представлению о законе как "необходимом, существенном, устойчивом, повторяющемся отношении между явлениями"*(990), как "одной из ступеней познания человеком единства и связей, взаимозависимости и цельности мирового процесса"*(991), "законы в научном смысле" и юридические законы выступают в качестве объективных по своему характеру явлений и категорий, выражающих реальные отношения вещей*(992).

При этом нужно иметь в виду то вполне очевидное и широко известное обстоятельство, что характер и степень объективности данных явлений и категорий и реальности отражаемых в них отношений далеко не одинаковы. Ибо, как справедливо отмечается в философской литературе, "законы в научном смысле", законы природы "действуют как стихийная сила", в то же время юридические законы как неотъемлемая составная часть, разновидность общественно-исторических законов, "будучи равнодействующей сознательных человеческих действий", выступают как "законы самой человеческой деятельности", которые "создаются и реализуются людьми в процессе общественной практики"*(993).

Из этого следует, по справедливому замечанию Н.М. Коркунова, что "вглядываясь ближе в характер юридических законов, нетрудно заметить, что общность их весьма относительна и далеко не может быть отождествляема с тою общностью, какую мы приписываем законам в научном смысле"*(994).

Закон в научном смысле, пояснял автор, "есть общее однообразие данной группы явлений, не допускающее исключений. Его действие не изменяется по времени и месту", тогда как "общность юридических законов, напротив, крайне условна", поскольку они "возникают, меняются, исчезают, влияют известным образом на склад юридических отношений, служат причиной того, что эти отношения принимают ту или иную форму"*(995). В связи с этим Н.М. Коркунов справедливо сетовал по поводу того, что мысль о глубоком, принципиальном различии "законов в научном смысле" и юридических законов, развивающаяся одним из основателей исторической школы права Густавом Гуго еще в начале XIX в., так и "не нашла себе должного развития и многие юристы до сих пор продолжают, увлекаясь сходством названий, смешивать законы юридические с законами в научном смысле"*(996).

3. В настоящее время одна из основных проблем, возникающих в процессе изучения закона и определения его понятия, заключается, однако, не только и даже не столько в том, что в юридической литературе в силу слишком прямолинейного понимания и использования термина "закон" допускается неправомерное смешение юридических законов с неюридическими, сколько в том, что в должной мере не учитывается исторический характер самих юридических законов, эволюция их понятия, сущности и содержания.

В этом, как представляется, помимо всего прочего заключается одна из причин того, что исследователи на протяжении многих столетий безуспешно пытались постичь понятие, суть и содержание закона безотносительно времени его возникновения, существования и применения. В этом же, по-видимому, состоит одна из причин того, что все познание юридических законов в конечном счете с неизбежностью сводилось лишь к их одностороннему, формально-юридическому их познанию и такому же их пониманию. Познавалась не конкретная социально-классовая, исторически изменяющаяся сущность, содержание и назначение закона как такового, а его внешняя сторона, форма, присущая ему поверхностная атрибутика. Соответствующим образом формировалось и определялось также и его понятие. Убедиться в этом нетрудно, сравнив дефиниции закона, которые создавались и активно использовались в разное время, включая современный период.

Так, в Древнем Риме, согласно "Институциям Юстиниана", закон в формально-юридическом плане определялся весьма упрощенно: как то, "что римский народ постановил по предложению сенатского должностного лица, например консула". При этом пояснялось, что словом "народ" в отличие от слова "плебс", включающего в себя "всех прочих граждан, за исключением патрициев и сенаторов", обозначаются "вообще все граждане, включая в это число и патрициев и сенаторов"*(997).

Спустя много столетий, в конце XIX - начале XX в. под словом "закон", по определению одного из русских юристов А.Д. Грановского, разумелось "общее правило, устанавливаемое Верховной Властью, определяющее ряд однородных отношений и служащее основанием для разрешения конкретных случаев в судебной и административной практике"*(998).

Примерно в этот же период Г.Ф. Шершеневич определял закон как "норму права, т.е. общее правило, рассчитанное на неограниченное число случаев", исходящее "непосредственно от государственной власти в установленном заранее порядке"*(999).

В начале XX в. Е.Н. Трубецкой под "законом в тесном смысле" понимал "норму, установленную высшим, в пределах каждой данной правовой организации, правовым авторитетом", а под "законом в обширном смысле слова" - "всякую юридическую норму, установленную прямым велением того или другого внешнего авторитета"*(1000).

В настоящее время в отечественной юридической литературе существует довольно много различных определений закона. Но наиболее распространенным понятием закона "в собственном смысле" является представление о нем как о "нормативном акте, принятом высшим представительным органом государственной власти с соблюдением установленной конституцией процедуры либо в порядке референдума"*(1001). Нередко такого рода "традиционное" определение понятия закона дополняется положениями о том, что закон "непосредственно выражает общую государственную волю", регулирует наиболее важные общественные отношения, обладает высшей юридической силой и др.*(1002)

Сравнивая между собой разработанные и широко распространенные в разное время понятия законов, легко заметить, что, во-первых, все они апеллируют только к внешней, формально-юридической, атрибутивной стороне явления, именуемого законом, упуская из виду его главную, жизненную - существенную и содержательную в социально-классовом смысле - грань.

При таком подходе к анализу конкретного закона основное внимание исследователя неизбежно будет сконцентрировано лишь на анализе формального выражения и закрепления его сущности и содержания - его текста, а не на рассмотрении других более важных в социальном плане сторон: глубинной, ценностной ориентации и социально-классового духа. В то же время, как справедливо отмечается в научной литературе, закон, будучи сложным комплексным явлением, отнюдь не отождествляется с текстом. "Появляясь в процессе познания действительности на основе научного анализа и информационно-аналитических и юридических документов, путем согласования социальных интересов, закон отражает ее разные стороны"*(1003).

Во-вторых, сравнивая между собой определения понятия закона, сформулированные в разное время, нельзя не заметить, что в них при сохранении неизменных исходных базовых положений и формальных признаков закона, свидетельствующих, в частности, о том, что любой юридический закон - это прежде всего акт высшего органа законодательной власти (Народного собрания - в Древнем Риме, "Верховной Власти" - в дореволюционной России, и т.д.), "по нарастающей" из века в век - по мере развития государственно-правовых исследований и накоплению соответствующих юридических знаний обозначались все новые формально-юридические признаки и положения*(1004).

В настоящее время помимо "исходности" от высших органов государственной власти (как результат правотворческой деятельности парламентов, Конгресса, Федерального Собрания и проч.), закон как ведущий нормативный правовой акт в системе источников права России и многих других правовых систем традиционно наделяется следующими формально-юридическими признаками и чертами: а) нормативность и общеобязательность, ибо закон - это прежде всего нормативный правовой акт; б) особый порядок принятия, изменения и отмены, в особенности когда речь идет о конституционных законах; в) непосредственное выражение государственной воли; г) опосредование наиболее важных общественных отношений; д) первичный характер содержащихся в законе норм; е) преследование стратегических целей, интересов и задач; ж) обладание высшей юридической силой по отношению ко всем иным источникам права*(1005).

Разумеется, данный перечень признаков и особенностей закона не является закрытым, а тем более исчерпывающим*(1006). Однако он дает достаточно полное представление о сложившемся в настоящее время у отечественных юристов - теоретиков и практиков - понимании закона.

4. Как относиться к такому весьма формализованному, пригодному к использованию "во все времена" и применительно к любым социально-экономическим условиям жизни общества и государства пониманию закона? И как оценивать сложившееся о нем представление? Несомненно, положительно, и уже потому, что, во-первых, данное представление, будучи весьма формализованным, тем не менее в определенной мере адекватно отражает реальную действительность и сложившиеся в обществе отношения. А во-вторых, на протяжении многих столетий юридическое сообщество не выработало никакого иного, кроме существующего, представления о законе. Однако, разделяя в целом сложившиеся представления о законе и его основных признаках, необходимо сделать несколько существенных замечаний.

Суть их сводится прежде всего к тому, что формально-юридическое познание закона, выделение его видовых и родовых признаков, наконец, его чисто формальная идентификация - это, хотя и объективно, необходимый и весьма важный, но только первоначальный шаг, первая ступень в полном и всестороннем познании того, что называется законом. Выделение формальных признаков и особенностей законов - это своего рода технико-юридический аспект процесса изучения законов, который, "по определению" не может быть продуктивным, если он не дополняется другими сторонами процесса познания законов, в частности социально-юридическим, экономико-юридическим и другими аспектами*(1007). Иными словами, познание законов будет далеко не полным, весьма узким и односторонним, если изучение их формально-юридических черт и особенностей не будет охватывать их фактические - сущностные и содержательные черты и особенности. Ведь нельзя всерьез говорить о полном и всестороннем познании "разнесенных" по времени законов (скажем, законов Древнего Рима и современных законов, или законов авторитарного и тоталитарного государства, с одной стороны, и демократического государства - с другой) только на том основании, что все они имеют общее название - "законы" и некоторые общие формально-юридические черты.

Используя общеродовые и видовые признаки законов в данном случае, равно как и в других аналогичных случаях, можно лишь утверждать или, наоборот, отрицать факт существования в том или ином "национальном" сообществе или государстве таких правовых феноменов, которые принято называть законами. Разумеется, это лишь внешняя, формальная сторона проблемы идентификации и познания законов.

Что же касается ее главной - сущностной и содержательной стороны, то она связана с ответами, к примеру, на такие вопросы: чьи интересы и ценности отражает и защищает тот или иной закон? Интересы каких слоев общества он обслуживает? Как соотносится с интересами общества? Играет конструктивную или, наоборот, деструктивную роль по отношению к обществу?

Данная сторона процесса познания и идентификации закона является его глубинной, в теоретическом и практическом плане наиболее важной и трудно переоценимой стороной. Ибо если формально-юридическая идентификация отвечает лишь на вопрос, какими внешними признаками и особенностями обладает тот или иной правовой феномен, который согласно сложившемуся представлению является законом, то его фактическая - сущностная и содержательная идентификация отвечает на другой, более сложный и значимый в теоретическом и практическом отношении вопрос, а именно - каков этот формально идентифицированный закон?

Разумеется, было бы неверным противопоставлять формально-юридическую и фактическую идентификацию законов, ибо это взаимосвязанные друг с другом и взаимодополняющие друг друга стадии одного и того же процесса познания законов*(1008). Однако было бы опрометчивым для теории и практики приравнивать их друг к другу, "ставить на одну доску". Ведь с точки зрения интересов всего общества и отдельно взятого индивида далеко не всегда важно и нужно знать, существует ли тот или иной акт, который называется законом, и отвечает ли он формальным признакам закона. Но всегда необходимо знать, если таковой существует, ибо он затрагивает их интересы, что, собственно, представляет собой в социально-классовом смысле данный закон, каково его фактическое, а неофициально прокламируемое содержание и назначение.

5. Акцентирование внимания на фактической - сущностной и содержательной стороне законов как источников права в процессе их выделения среди других источников права и их познания вовсе не означает недооценки или принижения значимости их формально-юридической стороны.

Последняя, будучи тесно связанной, а зачастую переплетающейся с сущностной и содержательной стороной, всегда требовала к себе особого внимания и вызывает необходимость своего дальнейшего развития и совершенствования.

Причина подобного отношения к формально-юридической идентификации законов, к процессу выявления и изучения свойственных им общеродовых черт обусловлена, с одной стороны, их общетеоретической важностью и высокой значимостью для определения и изучения законов, а с другой стороны, их известной условностью и неопределенностью.

Это можно видеть на примере целого ряда признаков, формирующих формально-юридическое представление о законе как основном источнике российского права и, в частности, такого его признака, как предмет или объект регулятивного воздействия закона, в качестве которого выступает особая экономическая, социальная и иная среда. В научной юридической литературе по поводу особенностей предмета правового регулирования закона как одного из его отличительных признаков обычно указывается на то, что он регулирует "наиболее важные общественные отношения"*(1009) или что он принимается высшим законодательным органом "по важнейшим вопросам государственной и общественной жизни"*(1010), и т.д.

Основная проблема, однако, заключается в том, что понимается под этими "наиболее важными" или "важнейшими" вопросами государственной и общественной жизни и общественными отношениями. Какой смысл вкладывается в них и по какому критерию проводится различие между "важными", "важнейшими" и "обычными" вопросами и общественными отношениями. Иными словами, как проводится грань между отношениями ("важными", "важнейшими"), которые должны быть урегулированы с помощью норм, содержащихся в законах, и отношениями ("не важными"?), которые должны быть опосредованы с помощью норм, содержащихся в иных нормативных правовых актах?

Юридически грамотное решение данных и им подобных вопросов имеет принципиальное значение не только для теории правотворчества и правоохранительной деятельности, но и для практики правоприменения*(1011). От того, насколько четко и профессионально решаются данные вопросы, напрямую зависит качество правовой системы.

Ведь вопреки расхожему обывательскому мнению, которое, судя по многим признакам, включая восторженные реляции по поводу принятия за тот или иной весьма короткий период времени весьма большого количества законов, ныне господствует в среде отечественных "парламентариев" и "сенаторов", большое количество принятых законов отнюдь не всегда соотносится с качеством правовой системы. Это как раз тот случай, когда не столько количество, сколько качество квалифицированно подготовленных и принятых правовых актов играет решающую роль.

В подтверждение данного вполне очевидного, как представляется, тезиса можно сослаться на следующий факт. Согласно статистическим источникам в нашей стране за последние 50 лет (с 1938 по 1988 г.) существования Советской власти было принято всего около 100 законов "в чистом виде, не утверждавшихся указами Президиума Верховного Совета СССР". Для сравнения: за период существования постсоветской власти, с начала 90-х годов было принято около полутора тысяч законов*(1012).

Естественно, что, принимая такое огромное количество законов, законодатели исходили из самых благих побуждений, связанных с установлением и укреплением нового правопорядка, законности, обеспечением безопасности граждан, и проч. Однако жизнь и юридическая практика свидетельствуют скорее об обратном.

Как верно заметил Ю.А. Тихомиров: "Мы клянемся перед законом, который считаем верховенствующим в нашей жизни, но объем правонарушений растет". Возникающие при этом в прогрессирующем порядке юридические коллизии бьют по авторитету и "по стабильности закона и выражают другие притязания к закону"*(1013).

В настоящее время в России, как справедливо отмечается в литературе, "количественное увеличение законов привело к чрезмерной поспешности в их принятии, к снижению качества принимаемых законов". А кроме того, невнимание законодателя к вопросам установления соотношения закона с другими нормативными правовыми актами отрицательно отразилось на всей системе нормативного регулирования, привело "не к взаимодействию, а к соперничеству и необоснованной конфронтации правотворческих органов"*(1014).

Решая вопрос о предмете (объекте) непосредственного регулятивного воздействия закона, в качестве которого выступают "наиболее важные", "важнейшие" и прочие вопросы государственной и общественной жизни и общественные отношения, отечественные юристы - теоретики и практики исходят, как правило, из молчаливого согласия в том, что данный вопрос, равно как и многие другие юридические вопросы, рассматриваемые с традиционных для российской юриспруденции позитивистских позиций, имеет скорее субъективный, нежели объективный характер. В силу этого предмет регулирования закона, "поиском" которого в настоящее время заняты многие юристы-ученые*(1015), нуждается в четком императивном определении и законодательном закреплении.

Причем, если одни авторы настаивают на конституционном закреплении вопросов, относящихся исключительно к предмету регулирования законов*(1016), то другие предлагают ограничиться определением их в специальном законе, например, в Федеральном законе "О нормативных правовых актах в Российской Федерации", необходимость принятия которого не только не созрела, а уже давно перезрела*(1017).

Важность четкого определения и законодательного закрепления круга вопросов, подлежащих исключительному регулированию законами, никем не подвергается и не может подвергаться сомнению, ибо от этого в значительной степени зависит стройность, упорядоченность и эффективность всей национальной правовой системы.

Однако основная проблема, которая при этом возникает, состоит не столько в том, каковым по форме должно быть их законодательное закрепление - конституционным или же с помощью обычного закона, сколько в том, каковым по содержанию оно должно быть. А именно - должно ли оно быть исчерпывающим, вбирающими в себя весь перечень вопросов, которые должны составлять предмет регулирования законов, как это полагают одни авторы. Или же необходимо ограничиться закреплением только их "базового перечня", как полагают другие исследователи. Или же, наконец, пойти по пути четкого определения и законодательного закрепления лишь сфер и принципов, с помощью которых в каждом отдельно взятом случае должен решаться вопрос об отнесении или, наоборот, неотнесении тех или иных типичных для данного общества отношений к предмету исключительного регулятивного воздействия законов, как это видится третьей группе авторов*(1018).

Следует заметить, что данная проблема с неизбежностью возникает на самых разных уровнях и в самых разных проявлениях, в том числе на общетеоретическом и отраслевом уровнях, а также на федеральном уровне и на уровне субъектов Федерации*(1019).

Данное обстоятельство, естественно, нельзя не учитывать при определении круга вопросов и отношений, которые следует отнести к предмету исключительного регулирования законами, но решаться данная проблема должна на всех уровнях, как представляется, единообразно. В отсутствие специального закона в России, с помощью которого решались бы вопросы, касающиеся предмета регулирования законами, такого единообразия нет. В частности, если предметы регулирования федеральными конституционными законами определяются фактически путем их перечня в действующей Конституции России, то предметы регулирования обычными федеральными законами в Конституции весьма слабо, с точки зрения юридической техники, и нечетко определены.

В принципиальном плане Конституция России не устанавливает перечня вопросов, правовое регулирование некоторых, строго определенных видов общественных отношений*(1020).

Например, п. 4 ст. 81 Конституции РФ устанавливает, что "порядок выборов Президента Российской Федерации определяется федеральным законом"; п. 2 ст. 96 закрепляет, что "порядок формирования Совета Федерации и порядок выборов депутатов Государственной Думы устанавливаются федеральными законами"; п. 2 ст. 114 предусматривает, что "порядок деятельности Правительства Российской Федерации определяется федеральным и конституционным законом" и т.д.

Называя данные и им подобные статьи, в которых конституционно определяется и закрепляется круг отдельных общественных отношений, которые могут быть упорядочены и урегулированы не иначе как только с помощью законов, правомерно при этом поставить такой далеко не тривиальный вопрос, который касается вообще возможности определения и закрепления исчерпывающего перечня в Конституции или специальном законе такого рода отношений.

Ответ на этот и аналогичные вопросы a priori представляется отрицательным, поскольку исходя из опыта правотворческой деятельности России и других стран становится очевидным, что весьма трудно, если не сказать невозможно, предусмотреть все ситуации (вопросы, отношения и проч.), которые можно и нужно было бы предусмотреть и отразить только в законе.

В тех же случаях, когда авторы, придерживаясь иного мнения, ссылаются на "мировую практику" и, в частности, на ст. 34 Конституции Французской республики от 4 октября 1958 г., устанавливающую, по их мнению, исчерпывающий перечень вопросов, регулируемых законами, и тем самым не позволяющую французскому парламенту "выходить при законотворчестве за его пределы"*(1021), то они при этом, как представляется, не учитывают два весьма существенных момента.

Один из них заключается в том, что ст. 34 Конституции Франции указывает не только на конкретные институты и отношения, которые регулируются с помощью норм, содержащихся в законах, но и на "основные принципы", на основе которых определяется предмет регулирования законами.

Второе обстоятельство, на которое следует обратить внимание, состоит в том, что данная статья после закрепления перечня вопросов, подлежащих регулированию с помощью законов, дополнительно указывает еще и на то, что ее положения "могут быть уточнены и дополнены органическим законом"*(1022).

Из всего сказанного следует, что данная статья, на которую ссылаются отечественные авторы в подтверждение тезиса о возможности и необходимости законодательного закрепления всех отношений, составляющих предмет законодательного регулирования, не содержит в себе исчерпывающего, закрытого перечня таких отношений, а следовательно и не может выступать в качестве соответствующего примера - аргумента.

Формирование предмета регулирования законами невозможно осуществить только путем составления перечня вопросов и отношений, которые могут быть опосредованы исключительно данными нормативными правовыми актами. При решении этого вопроса необходим, как представляется, более гибкий и дифференцированный подход. Суть его заключается в том, чтобы на общетеоретическом уровне использовать определенные принципы - критерии выделения сфер жизни и отношений, которые должны быть урегулированы только с помощью законов, а на отраслевом и иных уровнях - обратиться к конкретным правовым нормам и к перечню конкретных отношений. Аналогичным образом, как представляется, было бы целесообразным подходить и к решению вопроса о предмете регулирования законами также на федеральном уровне и на уровне субъектов Федерации.

6. Наряду с нерешенностью данного вопроса, а соответственно, с известной условностью и неопределенностью предмета регулятивного воздействия законов как одного из их важнейших формально-юридических признаков, подобная картина наблюдается и со многими другими их признаками.

В числе последних можно назвать такие признаки и особенности, как содержание в законе первичных по своему характеру норм, которые при анализе содержания многочисленных российских законов далеко не всегда оказываются таковыми; выражение в законе "воли народа и общих социальных интересов" - в одном варианте*(1023), "общей государственной воли" - в другом*(1024) и "государственной воли господствующего класса" - в третьем варианте*(1025), которые так же, как показывают нынешние российские реалии, на поверку оказываются далеко не "народными", не "общегосударственными", а "олигархическими" или же "общеолигархическими" и др.