Глава 7 – большая, в которой друзья покидают Раздол, а позже выясняется, что у всех есть свои слабости

 

Так Эйнор не бил Гарава ни разу. Мальчишка стиснул зубы и терпел, хотя боль от перевязи со стальными бляхами после первого же удара стала просто невыносимой. После третьего Гарав не выдержал и закричал, но потом, чтобы молчать, прикусил губу и не издавал больше ни звука, только зачем‑то про себя считал удары. Кроме того, стыдно было смотреть в лицо Эйнора – белое, тоже с закушенной до кровавой струйки губой и сумасшедшими глазами. Поэтому он смотрел в скамью – между своих белых пальцев, которыми он вцепился в каменный край, пошире расставив руки.

Но ещё ужасней были две мысли. Первая – сколько он причинил Эйнору неприятностей. А вторая… вторая мысль была о том, что Гарав не раскаивался в том, что сделал в Раздоле. Тоже ужасная… Потом скамья стала таять и кривиться, а удары – со счёта он сбился – сделались какими‑то несильными, зато в ушах мерзостно зудели невидимые, но громкие мухи, да и руки словно превратились в лапки мягкой игрушки – беспомощные и мягкие, не свои. Гарав упал на колени и прижался щекой к камню.

Вот тут Фередир не выдержал и молча, но свирепо, стал оттаскивать рыцаря. Наверное, впервые в жизни помешал ему что‑то сделать вот так – вцепившись. Когда понял, что не справляется, то просто повис на руках нуменорца и закричал отчаянно:

– Что ты делаешь, ты же его забьёшь насмерть!

Но Эйнор уже и сам швырнул перевязь и сел на постель, уронив руки.

– Что ты наделал? – спросил Эйнор убито. – Ты понимаешь, что натворил?! Мы же тут гости. Гости. Нас приняли, как своих. А ты… блудливый щенок!.. – Но и это он не крикнул, просто сказал тихо. – Валар, зачем я тебя подобрал…

– Затем, чтобы мы остались живы, – сказал Фередир.

Эйнор вздохнул и признался:

– Правда… Вот тебе и подобранный камешек…

Гарав попытался встать – он стоял на коленках возле своего ложа, опираясь на него руками. Не смог. Перевёл дыхание и всё‑таки поднялся. Покачался и устоял. Заставил себя улыбнуться.

– Отдай меня эльфам, – предложил он и не выдержал боли – застонал. Но коротко, и тут же заставил себя замолчать.

– Ну на кой ты им пёс? – с тихим отчаяньем спросил Эйнор. – Не казнят они людей. Тем более ты им не присягал.

– Я её люблю, и она меня – тоже, – отрезал Гарав так же тихо, но решительно. – Я понимаю, что сделал гадость в доме, который нам оказал гостеприимство. Но я не раскаиваюсь.

– Младшие, – вздохнул Эйнор. – Младшие.   Когда же вы научитесь думать головой.

– Не мы утопили Нуменор, гоняясь за бессмертием! – огрызнулся Фередир, беря Гарава за плечи. – Да‑а‑а… А знаешь, орки обошлись с ним мягче, Эйнор.

Эйнор посмотрел мутновато от заботы. Гараву было всё равно. Жгучая боль, упрямство и какое‑то дикое ликование его переполняли с головой.

– Не вздумай её украсть, – предупредил Эйнор севшим голосом. Такая мысль и правда мелькнула у Гарава… но он помотал головой:

– Нет. Этого я не сделаю. Не хочу, чтобы она прожила жизнь… мою жизнь в бегах от эльфов и людей. Я бы ни на что вообще не претендовал, я уже собирался уехать… но она так захотела. И я благодарен ей…

– Ты хоть понимаешь, что у неё будет ребёнок? – спросил Эйнор. – Раз она тебе отдалась, то у неё будет ребёнок. У эльфов не бывает иначе!

Гарав посмотрел на Эйнора изумлённо, даже забыв про боль (а она стала жгучей – Фередир усадил Гарава на ложе и смазывал ему спину, обтирая кровь). Эта мысль не приходила ему в голову. Но Гарав был не тот, что два месяца назад. Не тот, что даже месяц назад.

– Я знаю, что от этого бывают дети, – сказал он. Теперь удивлённо воззрился на оруженосца уже Эйнор. А тот продолжал: – И что с того? Когда сыну исполнится семь лет, я заберу его – к тому времени я уже буду рыцарем – и сделаю пажом, потом оруженосцем.

– А… – Эйнор открыл рот, глаза его сделались потрясёнными и даже несколько непонимающими. – Ты… Ну… Да кто тебе его отдаст?!

– Да я и спрашивать не буду! – огрызнулся Гарав. – Больно, Федька!

Эйнор вскочил. Эйнор пробежался по беседке. Эйнор пнул скамью.

– Ублюдок! – заорал он. – Дурак! Такого, как ты… – Он задохнулся, плюнул за перила, сник.

– Не спорю, – процедил Гарав, выгибаясь от боли. – А когда Фередир закончит, я пойду к Глорфиндэйлу и расскажу ему о случившемся между мною и его дочерью.

Эйнор побелел:

– Ну нет, – сказал он. – Ты у меня на службе, и рассказывать придётся мне.

– Не расскажет никто и никому, – послышался повелительный девичий голос.

Мэлет стояла на пороге. Фередир поднялся; они с Эйнором склонились. Гарав остался сидеть. Эльфийка подошла к нему, посмотрела на спину, забрала у Фередира льняной лоскут и сильно провела по спине мальчишки. Гарав, онемев от боли, запрокинулся… и обмяк. По спине разлилась мягкая прохлада и растворила эту пронзительную огненную боль, проникшую было до самого позвоночника. Эльфийка, продолжая водить лоскутом по иссеченной спине мальчика, гневно посмотрела на Эйнора – ноздри тонкого носа раздулись и отвердели.

– Я иногда сомневаюсь, что люди – это люди, а не просто умные звери, – сказала она. – Почему ты решил, рыцарь Эйнор, что можешь платить за мой дом? И с чего взял, что ему нанесена обида?

Она говорила жёстко и твёрдо. Но голос Эйнора был не менее жёсток:

– Позволь мне решать, дочь Глорфиндэйла, об обидах дома твоего отца и паскудстве моего оруженосца. Это не женское дело. А вам не быть вместе, как не быть вместе воде ручья и дубу, что растёт на берегу. Мы уедем через час. А перед этим…

– Ты скажешь мастеру Элронду, что вы торопитесь в Зимру, тем более что это правда, – отрезала Мэлет. Гарав поймал её руку обеими своими и прижался к ней щекой. С Эйнора он не сводил глаз.

– Вы хотите меня же заставить чувствовать себя виноватым? – спросил Эйнор зло.

Фередир, окаменевший у стены, издал невнятный звук – на его лице мешались любовь к рыцарю и жалость к Гараву.

– Вот уж нет, – искренне сказал Гарав. – Какая вина? Это жизнь.

– Объяснил, – вздохнул Эйнор. – Как всё просто и легко объяснил. Право слово, я бы хотел побывать в твоей земле! Страна мудрецов!

– Тебе бы там не понравилось, – сказал Гарав неожиданно угрюмо.

– Идём, дочь Глорфиндэйла, – повелительно сказал Эйнор, беря Мэлет за локоть. Гарав бешено поглядел на рыцаря, потом на девушку. Та улыбнулась спокойно и, коснувшись щеки Гарава, шевельнула губами: «Ничего не надо…» – и ушла за Эйнором, не оглядываясь.

Гарав завалился на живот. Плечи его вздрогнули, потом затряслись, он стал бить кулаками подушку. Фередир присел рядом на пол, перехватил запястья друга:

– Тихо, тихо, тихо… – забормотал он, с трудом удерживая свирепые рывки Гарава. – Ну ты и заварил кашу. Да что же, на свете нет человеческих девчонок?! Да ты в них, как дурак в палых листьях рыться будешь – горстями! Гарав! Да под тебя любая прыгнет, особенно когда мы вернёмся в Зимру, и князь объявит о награде…

– Утешальщик! – со слезами крикнул Гарав, но успокоился, только лица не стал поднимать. – Я её люблю. Понимаешь ты или нет?

Его колотило.

– Не знаю. – Фередир медленно отпустил руки друга, устроился на полу удобней. – Но точно знаю, – добавил он ожесточённо, – от эльфов людям нет никакого счастья!

И смачно плюнул на пол.

 

* * *

 

Если эльфы и были удивлены желанием людей покинуть Имладрис и ехать к бродам, за которыми ждёт неподалёку армия Ангмара, они никак этого не показали. Продукты в дорогу, корм для коней и даже золотые монеты, переданные Эйнору, – всё было обычными сборами в дорогу друзей и союзников.

Спина у Гарава после заботы Мэлет не то чтобы зажила, но не беспокоила. Тем более что он, измученный болью, тоской, отчаяньем – уснул тогда на кровати и спал довольно долго. И теперь он делал какие‑то дела, седлал Фиона, потом – Хсана… и сам себе удивлялся – неужели он вот сейчас уедет? Неужели это возможно – сейчас уехать? Это не сон, не глупая сказка, не бред? Сейчас кончатся эти два дня счастья? Ему вдруг захотелось закричать и вцепиться в колонну, в коновязь, в косяк конюшни… На пришедших провожать эльфов смотреть не хотелось – Гарав немного оттаял, когда увидел среди них мальчишек, которые прыгали с тарзанки. Они дружно помахали Гараву, а потом Эйлиант подошёл к оруженосцу и подал ему свёрнутый в трубку лист плотной бумаги. Гарав развернул – и улыбнулся: как живой, он сидел на дереве и налаживал тарзанку, а снизу глазели эльфийские пацаны. Поразительно живой рисунок окружала выписанная золотом и чернью виньетка орнамента.

– Это тебе, – сказал эльфёнок. – Мы сделали ещё две… тарзанки, – он старательно выговорил слово, – одну для девочек на другом пляже. Приезжай в Имладрис, Гарав, мы будем рады тебе, даже когда ты повзрослеешь.

– Спасибо, – кивнул Гарав.

Элронд пришёл провожать тоже – один, пеший и уже к самым воротам. Видимо, он говорил с Эйнором до этого, потому что сказал, будто в продолжение разговора:

– Так ты уверен, что не стоит посылать с тобой конных? Вам ехать по землям Рудаура, пусть и недолго.

– Нет, мастер Элронд, – покачал головой Эйнор, перехватывая конский повод. – Нам нет особой опасности, а тебе скоро может понадобиться каждое копьё. Благодарим тебя за гостеприимство.

– Вы принесли недобрые вести – но эти вести, может быть, спасли Имладрис, – сказал Элронд. – Пусть будет прямой и быстрой ваша дорога.

Оба оруженосца промолчали. Фередир – потому что явно горел нетерпением ехать. А Гарав… что ж Гарав…

Он мог только радоваться от всей души, что Мэлет так и не пришла.

 

* * *

 

Они проехали около двух лиг. В полнейшем молчании. Ни разу не оглянулся Гарав. Не позволил себе. Ехал и почему‑то представлял, как вернётся через тридцать лет – уже немолодым… а Мэлет… что ж Мэлет? Она не изменится…

Потом он стал думать про своего сына… или дочь? Мысль была чудн о  й. Странной. Это со смехом сопротивлялся удивлённый Пашка. А Гарав просто принял эту мысль. Нет, он приедет в Имладрис раньше. Не через тридцать лет. Через восемь. Обязательно. Проверить, кто родился и вырос… и сказать Глорфиндэйлу: «Я забираю его!» – если это будет сын. И пусть попробует не отдать.