Глава 10, в которой Гарав не знает, куда деваться от внимания

 

Эйнор ускакал куда‑то по делам. Фередир отправился с каким‑то его поручением за город. Гарав сидел «дома» один и старательно разбирал рунический текст. Руны он уже выучил и теперь усиленно тренировался читать. Тренировке сильно способствовали тарелка с медовым печеньем и кувшин с холодным вишнёвым морсом, добытые на кухне ценой минутной наглой лести и трёх минут пения душещипательной (и дурацкой, если уж признаться честно) баллады про юную кухарку и отважного рыцаря.

Текст потихоньку подчинялся и, кроме того, оказался интересным – перевод рассказа какого‑то эльфийского полководца (и барда, кстати) по имени Сарниэ Элент о путешествии по землям давно не существующего Белерианда.[34] Поэтому Гарав спохватился, только когда вошедший и несколько раз окликнувший его мальчишка‑паж оказался рядом и протянул руку к его плечу:

– Оруженосец Гарав…

– А? Чего тебе? – Гарав сел лицом к пажу. Тот оказался похож на пятиклашку Серёжку из школы, в которой учился Пашка (ага, ну да, Пашка, конечно… не надоело свои сны овеществлять, глупец?). Раньше Гарав этого мальчишку не видел, кажется. А тот, увидев, что привлёк внимание, приосанился, сделался очень важным и ответственным и объявил, протягивая Гараву небольшой свёрточек из синей с серебром ткани, перетянутый омерзительно‑розовой кружавчатой ленточкой‑бантиком:

– Если ты оруженосец Гарав, то именно тебе я это должен передать.

– Спасибо… – Гарав потянулся, принял свёрточек и вытянул ногу, преграждая путь вознамерившемуся смыться пажу. – Пст‑й. А вдруг тут затаился южнохарадский паук «красноглазка»? Знаешь такого? – Паж кивнул и сам с некоторой опаской покосился на свёрточек. – Вдруг там ждут своего часа ужасные бычьи цепни? Таких знаешь? – продолжал нагнетать Гарав. Паж помотал головой. – Я же должен проверить.

С этими словами он развязал ленточку, развернул (на самом деле осторожно) ткань – и…

Внутри лежал изящной работы тоненький серебряный обруч‑трубочка с гравировкой из чернёных листьев и стеблей – незамкнутый, его можно было подогнать под любой размер. А толщина трубочки не оставляла сомнений, для чего эта вещь.

Во всей Олло Нэлтиль один только человек носил волосы стянутыми в «хвост».

– Так, – Гарав переместил – подгрёб ногой – пажа поближе. Тот вяло посопротивлялся, но оруженосцу активно перечить не решился. – И от кого это?

Паж надел лицо готового умереть под пыткой, но не выдать тайн юного героя. Гараву стало смешно, но и любопытство не оставляло, конечно…

– Послушай, но я же должен знать, кто мне дарит подарки, – вкрадчиво сказал он.

Паж вздохнул:

– Мне приказано не говорить этого ни при каких обстоятельствах.

– Тогда я просто узнаю, кому ты служишь, и… – начал Гарав.

Паж дёрнул плечом:

– Князю. И просто выполняю просьбу дамы. Она не моя госпожа.

– Уже лучше, – одобрил Гарав. – Какой?

Паж наглухо замолк, вернув обратно непреклонное лицо. Гарав задумчиво сказал:

– Тогда я буду тебя пытать. Вдруг эта штука заколдована? Что с тобой сделать – поливать кипятком в ванной или подпалить пальцы лампой?..

Хотя в следующие полчаса Гарав и правда чуть ли не пытал пацана, от кого подарок, тот молчал как рыба, только временами тяжело сопел и усиленно тёр сапогом пол. В конце концов Гарав его отпустил, и тот, гордо отказавшись от предложенного зарни, удалился. А Гарав погрузился в раздумья.

А кандидатур в дарительницы было аж три – девицы из окружения княгини. Все – из очень хороших семей, примерно ровесницы оруженосцу. Белокурая, большеглазая, очень нежного вида Фэлинзиль – дочь знатных беженцев из Умбара – была умна, напориста и хищна, как взрослая пантера. Неясно было даже, действительно ли она испытывает к Гараву какие‑то чувства или тут что‑то очень практичное? Спокойная темноволосая Амаурэя, воспитанница княгини Гваэль, Гарава, похоже, на самом деле любила, кроме того – она была отличной певицей и обожала петь вместе с мальчишкой. Рыжая, вспыльчивая Хэафлэд была самой младшей и романтичной – для неё Гарав «просто юный герой», как из легенд, и любовь её была такой же романтичной: белый конь, высокий замок, её на сильных руках вносят по лестнице… дальше она вряд ли представляла. Или это вообще какая‑то новая воздыхательница? Гарав иногда думал, что мог бы при дворе получить неплохую партию. А что? Он уже знаменитый певец. В личном фаворе у князя. Оруженосец одного из лучших рыцарей Кардолана. Не трус. И вообще… Но это были «левые» мысли, насмешка над самим собой, потому что при слове «девушка» умом Гарав видел Мэлет. И только… Временами, конечно, Гараву хотелось женщины – но именно как мужчина хочет женщину, и он, не зная, что тут предпринять, перебивал желание тренировками или ещё чем‑нибудь… Брать пример с Фередира ему было как‑то неудобно, да и он был почти уверен: ничего не получится…

Чёрт, а может, правда выбрать одну из этих трёх? Гарав задумчиво изобразил на чистом листе женскую фигуру. Не Фэлинзиль, очень уж она напоминает мелкую донью Окану из «Трудно быть богом». Амаурэю или Хэафлэд… Лучше Хэафлэд – она «младшей» крови, не нуменорка, родня, как у Фередира, – средней руки землевладельцы‑воины где‑то на артедайнской границе… и её можно «вылепить» под себя, потихоньку, без грубости… Можно даже соответствовать образу с конём и замком, делов‑то, даже приятно. Ведь жена‑то нужна, нужна… Он изобразил знак вопроса, потом – вторую женскую фигурку…

…Эйнор вошёл в комнаты достаточно тихо, наматывая на руку плащ и обливаясь потом – скорей бы в ванну. Заглянул к оруженосцам. Фередир ещё не вернулся, а Гарав сидел за столом, обвив ножки стула ногами, подпёр щёку рукой и что‑то то ли писал, то ли рисовал. Бесшумно подойдя, Эйнор увидел на бумаге непонятный значок и много фигурок обнажённых женщин. На краю стола лежала серебряная трубочка, предназначение которой рыцарь понял сразу.

– Извини, – сказал он, усаживаясь боком на стол, – можно я кое‑что тебе скажу?

– А? – Гарав поднял грустные глаза. – Ты приехал? Прости, что не встретил… Говори, конечно. Видишь, я тут… – он недоумённо посмотрел на лист и неуверенно закончил, – …книгу читаю.

– Вижу, – без насмешки подтвердил Эйнор. – Волчонок, дурачок мой… ты понимаешь, что Мэлет не будет твоей никогда?

– Не такой я дурачок, – спокойно ответил Гарав, ставя одну ногу на край стула и откидываясь назад. – Не будет. Хотя её ребёнка я заберу, даже если мне придётся осаждать Имладрис.

Эйнор чуть сузил глаза. Помолчал. Гарав не отводил жёсткого, упрямого взгляда.

– Хорошо, – рыцарь кивнул. – Ты не можешь так, как Фередир, да я бы и удивился, если бы ты так мог. Тазар не в счёт, это был твой первый раз, как у многих это бывает.

– Так, – кивнул Гарав.

– Хотя, если хочешь, можешь попробовать. За пределами города или в городе…

– Нет, так я не хочу, – покачал головой Гарав.

– Ну вот… – Эйнор покатал по столу трубочку, Гарав следил за его пальцами. – Фэлинзиль, Амаурэя, Хэафлэд, – сказал Эйнор, ставя трубочку «на попа», и Гарав удивлённо поднял на него глаза. – А ты что думал? – усмехнулся рыцарь. – Со мной говорили… Отец Фэлинзиль умолял не губить… тебя. Его дочка, несмотря на все достоинства отца, – просто б…ь, пусть и целая пока. – Гарав даже рот открыл, так неожиданны были грубые слова рыцаря. – Ты с нею будешь не жить, а мучиться – у тебя слишком чистая душа. Да не красней ты, это правда. Кончится тем, что у вас будут несчастные дети, разрывающиеся между вами, а потом или она тебя отравит какой‑нибудь южной гадостью, для которой у нас и названия‑то нет, или ты застанешь её с очередным Фередиром – только не таким честным и открытым – и рубанёшь обоих в постели. Запачканные простыни, запачканное имя, княжеский суд… Зачем это тебе?

– Я весь внимание, – совершенно серьёзно сказал Гарав. – А дальше?

– Дальше Амаурэя, – продолжал раскладывать всё по полочкам рыцарь. – О ней со мной говорила княгиня. Она любит Амаурэю, как дочь. И вообще‑то против вашего союза ничего не имеет.

– Правда?! – ошалел Гарав.

– А что тебя так удивляет? – хмыкнул Эйнор. – В тебе масса достоинств, Волчонок. Я не удивлюсь – я тебе этого не говорил и больше никогда не повторю, – если через три десятка лет ты станешь сенешалем[35] нового Арнора… – Гарав издал неопределённый звук. – Но тут есть препятствие. Серьёзное. Амаурэя – из дунаданов. Как я. Если бы ты любил её, как она тебя – а она тебя любит, – ваш союз был бы возможен как очень и очень счастливый. Но ты её не любишь. Она быстро поймёт это и зачахнет рядом с тобой, даже если ты будешь стараться не показать своей нелюбви и окружишь её вниманием и заботой. За её безвременную смерть ты начнёшь казнить себя и в один далеко не прекрасный день в пьяном виде случайно упадёшь на меч, чем, конечно, раз и навсегда избавишься от всех проблем.

Гарав покачал головой, с интересом глядя на рыцаря.

– Теперь Хэафлэд, – продолжал тот. – Это был бы идеальный вариант. Вы с нею одной крови. Она будет отличной хозяйкой холла, и она так же романтична, как ты. А ты достаточно опытен и сдержан, чтобы не развеять её романтики и не напугать её в первый раз в постели – это случается нередко, кстати. Опять краснеешь, да что ж такое?!

– Не все же такие непробиваемые, как ты, – проворчал Гарав и сцепил пальцы на колене. – Так, и дальше?

– Дальше тебе стоит подождать, – улыбнулся Эйнор. – Не скажу, что не бывает женатых оруженосцев, но всё‑таки подожди. Когда – и если – ты станешь рыцарем – я в том смысле, если доживёшь, а не если сможешь, тут сомнений нет! – то будешь сам выбрать. Учтя мои советы или нет – дело твоё. Хотя – последнее. Хэафлэд, как и многие северяне, опасается эльфов. И едва ли будет рада в своём доме приёмышу‑эльфиниту, даже если половина крови в нём – от горячо любимого мужа.

Гарав вскочил и сжал кулаки. Эйнор с интересом склонил голову к плечу. Мальчишка отскочил к постели и вырвал из ножен меч. Когда он – стремительней ветра – повернулся к рыцарю, тот уже стоял на ногах, держа в руке Бар.

– Защищайся, Эйнор! – всего лишь наполовину в шутку крикнул оруженосец.

Последовал молниеносный обмен ударами – оба стояли на месте, только отклонялись корпусом. Потом Садрон вырвался из руки Гарава и упал на постель. Через миг туда же полетел Гарав – рычащий от бессильной злости и очень сложно перепутанный со стулом – руки‑ножки‑ноги‑спинка. Задёргался, не в силах освободиться.

– Какой злой волчонок. – Эйнор насмешливо и обидно шлёпнул оруженосца по лохматой макушке ножнами меча. Гарав даже завыл. – Злой, неуёмный и неумелый… хотя, впрочем, за последнее я готов просить прощенья, ты научился уже ещё кое‑чему, второй выпад был очень хорош. Ну ты тут отдыхай, а я пойду мыться с дороги.

Гарав задёргался совсем уж неистово. Эйнор остановился в дверном проёме и предложил:

– Попроси, чтобы я тебя распутал – и всё. «Эйнор, пожалуйста, освободи меня». Ну?

– Лучше так и сдохну, – зло отозвался Гарав.

Эйнор засмеялся и опустил занавесь. Но через миг вернулся – уже с серьёзным лицом – и выдернул стул, как чеку из канатной связки. Гарав сел прямо, потирая левое запястье.

– И очень гордый волчонок, – добавил рыцарь. – Вычисти мою одежду и сложи её на место, оруженосец Гарав Ульфойл. А обруч – носи. Не важно, кто его подарил. Разберёшься потом.

 

* * *

 

Наверное, это и правда было не важно. Во всяком случае вещь была красивой и удобной, и первое, что услышал Гарав от первой же встреченной в коридоре девицы, было: «Он ещё больше стал похож на эльфа!» – и вздох.

«Не пошла бы ты мелкой рысью к Ангмару на кухню, блинчики на орочьем жире печь», – мрачно подумал Гарав. И буквально нос к носу столкнулся с Фэлинзиль, спускавшейся сверху по лестнице. Ей оставалась всего пара ступенек, но девица ухитрилась присесть в поклоне и пропеть, пряча глаза:

– Оруженосец храброго Эйнора…

– Я рад тебя видеть, Фэлинзиль, – сказал Гарав, неволей подавая руку даме – помочь ей спуститься с этих клятых двух ступенек. Естественно, что руку его Фэлинзиль не выпустила – зажала, как в пыточных перчатках, положила сверху другую ладонь и как ни в чём не бывало пошла рядом. Сама скромность шествовала возле Гарава, и все это видели, а как же – она идёт, он её под ручку держит. Нет, зажим для волос – не её. Слишком мелко…

– Куда идёт оруженосец?

– На конюшню, – пояснил Гарав, хотя собирался пойти помахать мечом с ребятами на оружейной площадке. Но с таким хвостом сбоку идти туда было смешно.

– Я обожаю коней, – категорично объявила Фэлинзиль. – Кстати, мне тоже нужно проверить, как моя Туилинн. Как ты думаешь, Гарав, если по весне подпустить её к твоему Хсану, получатся хорошие жеребята?

Вообще в этом разговоре не было ничего странного или необычного – о лошадях, собаках и ловчих птицах тут разговаривали со знанием дела и женщины. Но учитывая обстоятельства…

– Не думаю, – отозвался Гарав. – Хсану не очень нравится светлая масть.

Не одна ты можешь играть в слова, детка.

– Ну, мнение жеребца тут не слишком важно, – пожала плечами Фэлинзиль и подняла ресницы с невинных серо‑голубых глаз. Вообще она была хороша, конечно. Тонкая нежная кожа с лёгким румянцем, розово‑алые губы, почти никакой косметики, золотистые волосы убраны в серебряную сеточку пышным лёгким холмом, платье резко подчёркивает крупную, но не «чересчурошную» грудь… Пахло от Фэлинзиль розами, самый модный запах в Олло Нэлтиль. И ещё чем‑то, от чего немного кружилась голова и сводило мышцы, а мысли сбивались в угловатый неудобный комок. За поворотом на лестницу, ведущую к галерее, в свою очередь спускавшейся на конюшенный двор, Гарав дёрнул её за руку, развернул к стене спиной, обнял и крепко поцеловал, потом – ещё и еще, по‑настоящему, запуская ставший невероятно чувствительным язык между готовно раскрывшихся губ, с диким злым наслаждением чувствуя, как рвутся какие‑то невидимые нити, удерживавшие… что?

Если бы в тот момент Фэлинзиль хотя бы изобразила даже не сопротивление – смущение хотя бы – всё могло бы пойти иначе. Совсем иначе. Но она, левой рукой обхватив мальчишку за шею, правой сильно провела по животу и ниже, задержала ладонь и зашептала:

– Подожди, не здесь… возьмёшь меня на конюшне… найдём там местечко – и…

На конюшне.

Гарав резко отстранился – от запаха, от сделавшихся недоумёнными глаз, от рук, похожих на вражеский захват в бою.

– Я забыл, – сказал он спокойно и похвалил себя за это спокойствие. – Мне назначена встреча на оружейном дворе. Не думаю, что это место для девушки – и позволь проводить тебя в ваши покои.

Глядя в налившиеся недевичьим бешенством глаза Фэлинзиль, он не удивился, если бы сейчас она бросилась в драку или выхватила бы из рукава тонкий кинжал и попыталась его заколоть. Но вместо этого девушка лишь приняла предоженный локоть…

… – Что‑то ты нынче совсем никак. – Карьятта разочарованно опустил меч.

Гарав молча отошёл к фонтану, сел, стал умываться. Остальные пары продолжали схватку, двор был полон лязгом стали и выкриками. Харадрим подошёл следом, сел напротив и вдруг принюхался:

– Эй, чем это от тебя так?

– Чем от меня может так после схватки? – сердито буркнул Гарав. – Тем же, чем и от тебя, только от тебя сильней.

Харадрим не обиделся. Оглядевшись – никто не видит? – он неожиданно перехватил рукав верхней туники вытаращившего глаза Гарава и глубоко принюхался.

– Ты что, с башни упал?! – Гарав вырвал рукав. – На мальчишек потянуло?! Так я видел твой чёрный зад знаешь где?!

– Манкоро. – Карьятта не обиделся и тут. – От тебя пахнет манкоро… – Он свёл брови.

Гарав насторожился:

– Чем‑чем?

– Манкоро. – Карьятта покачал головой. – На юге, дальше тех мест, откуда переселилась моя семья, растёт на некоторых деревьях в трещинах коры такой цветок. Из него делают масло, масло добавляют в женские притирания. Если женщина хочеть обольстить мужчину, она их использует. Устоять перед запахом трудно, даже если знаешь об этой вещи заранее.

– Б…дь, – процедил Гарав. И сунул голову под струю фонтана так, словно собирался утопиться.