Площадь Альфальфы, Севилья, понедельник, 18 сентября 2006 года, 18 часов

 

Галерея «Сока» принадлежала почтенному пожилому господину, для характеристики которого, казалось, и придумано определение cseoriab.^[14] Он обладал безукоризненными манерами, превосходным умением одеваться и вести беседу, прической волосок к волоску и очками с диоптриями, в золотой оправе и на свешивающейся с его шеи цепочке. При первом же взгляде на него вы убеждались, что он является отпрыском целой череды благородных предков, но сам он был последним, кто позволил бы себе на это намекнуть.

Хотя Хуана Мануэля Домека Фалькон знал уже много лет, но в новом тысячелетии он с ним не виделся. Домек тепло и искренне приветствовал его, после чего провел в помещение позади галереи. На столе явились две чашечки кофе. Домек высыпал в кофе пакетик сахара и долго мешал в чашке ложечкой с терпением, на какое способны, наверное, одни старики.

– Как я знаю, Хавьер, от отца у вас для продажи ничего не осталось, – сказал он. – Ходили слухи, что вы все сожгли.

– По его распоряжению.

– Да, да, да, – сокрушенно проговорил Домек. – Карикатура, приведшая к трагедии. Так зачем же я вам понадобился?

– Я лишь хотел узнать, знакома ли вам эта женщина, – сказал Фалькон, протягивая Домеку фотографию, скопированную им с компьютера после встречи с Эльвирой и Лобо.

Нацепив на нос очки, Домек склонился над фотографией.

– Хорошенькая эта Мариса, верно? – сказал он.

– Вы хорошо ее знали?

– Однажды она пришла ко мне с просьбой о выставке, но знаете ли, я не большой поклонник деревянных скульптур в народном стиле. Этническое искусство – это не мое. Но женщина показалась мне такой привлекательной, что я стал приглашать ее на вернисажи, и она бывала на них, привнося в атмосферу экзотическую нотку. Плод манго среди апельсинов или, скорее, леопард среди… э‑э… рептилий, как, пожалуй, вернее всего можно охарактеризовать некоторых из моих покупателей‑коллекционеров. Она им нравилась, вызывала их интерес.

– Чем именно? – спросил Фалькон.

Отзыв Домека показался ему несколько шаблонным, словно все это он уже слышал.

– Взглядами на искусство, – сказал Домек. – Хотя произведения ее мне и не очень нравились, но рассуждать об искусстве она умела.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– На вернисажах – довольно давно, – сказал Домек. – Но жила она неподалеку отсюда и нередко заглядывала ко мне – поприветствовать. Наверно, я виделся с ней месяца три‑четыре назад.

– Прекрасно, Хуан Мануэль. Большое вам спасибо, – сказал Фалькон, забирая у него фотографию.

Несколько минут спустя он уже вышел на тенистую, окаймленную деревьями площадь и сел за руль машины, все еще не убирая фотографии. На площади Альфальфы было тихо, жара гнала людей с улицы, и за внешними столиками бара Маноло никто не сидел. Красивая женщина на фотографии глядела на него темными, широко расставленными глазами. Домек справедливо назвал ее хорошенькой, но это была американская актриса Халли Берри, фотографию которой вместо Марисы Морено он и показал галерейщику.

Было ясно, что Алехандро Спинола даром времени не терял: первым долгом заставил отца наябедничать не кому‑нибудь, а комиссару Лобо. Слегка видоизменив события, он сделал так, что Фалькон якобы прервал ход пресс‑конференции для беседы о любовнице Кальдерона. Что можно было расценить как проявление психической неуравновешенности. И вот теперь он замазывает свои следы в галерее «Сока». А Домек, видимо, нуждается в поддержке Спинолы и его связях, если ради него пошел на ложь.

Мобильник Фалькона завибрировал. Кристина Феррера.

– Diga, – сказал он.

– Мой друг из Главного комиссариата только что дал о себе знать, – сказала Феррера. – Я подумала, вас заинтересует известие, что Чарльз Таггарт забронировал место на сегодняшний вечерний рейс из Ньюарка в Мадрид. Антонио Рамос летит из Барселоны тоже сегодня вечером. И еще – интересная деталь. Корпорация «Ай‑4‑ай‑ти» забронировала на завтра частный самолет для рейса в Севилью. Пилоту назначен вылет на пять часов вечера.

– А обратный рейс в тот же день или они переночуют в Севилье?

– Обратный вылет в летном журнале обозначен как «11 часов в среду, 20 сентября. Пункт назначения – Малага», и мой друг, будучи человеком очень дотошным, проверил все дорогие отели в Севилье и ее окрестностях и обнаружил в загородном отеле «Ла‑Беренхена», что неподалеку от трассы на Уэльву, четыре люкса, забронированные компанией «Горизонт».

– Четыре люкса?

– Должно быть, ожидаются еще гости.

– Ты имеешь очень ценное знакомство в Главном комиссариате, – сказал Фалькон. – Может, стоит выйти за него замуж?

– Мой друг женского пола, инспектор, – ответила Феррера. – Согласитесь, что только женщина могла проявить такую тщательность и такую основательность в работе.

 

Народу на судебное заседание собралось так много, что пришлось ждать полчаса, пока освободится конференц‑зал Дворца правосудия. Во главе стола сидел следственный судья Анибал Паррадо. Слева от него – младший инспектор Эмилио Перес, Висенте Кортес и Мартин Диас. Напротив расположились Фалькон и Рамирес. Фалькон представил Кортеса и Диаса, с которыми судья не был знаком, после чего произнес вступительную речь, ознакомив собравшихся с обстоятельствами трех убийств, которые им предстояло обсудить, и сел на место. Анибал Паррадо поинтересовался, как продвигается расследование убийства Марисы Морено. Рамирес передал показания молодой свидетельницы, видевшей на улице Бустос‑Тавера трех мужчин. Описывая третьего как качка, видимо занимающегося бодибилдингом, он был прерван Кортесом:

– Вы, должно быть, имеете в виду тяжелоатлета.

– Вы знаете кого‑то, кто обладает подобной комплекцией? – спросил Фалькон. – Я интересуюсь потому, что имею свидетеля в Трес‑Миль, некоего Карлоса Пуэрту, который подобным же образом описывает предполагаемого убийцу в квартире Калеки.

– Это Никита Соколов, – сказал Кортес. – Был в шаге от бронзовой медали на Олимпиаде в Барселоне в тысяча девятьсот девяносто втором. Выступал в среднем весе, а значит, вес его около семидесяти килограммов, хотя с тех пор в весе он мог и прибавить, несмотря на то что продолжает тренироваться. Но вот стать выше с тех пор он никак не мог. В Коста‑дель‑Соль мы его уже который месяц не видим… с мая или июня.

– А чем он занимался?

– Числился так называемым быком. Когда бывший главарь русской мафии после нашего рейда переместился в Дубай, он продолжал работать на Леонида Ревника, – пояснил Кортес. – Работа его была – выбивать долги или принуждать людей к повиновению, если же они противятся – убивать. Я еще займусь и представлю вам далее подробную информацию.

– Нам помогло бы это, – сказал следственный судья Паррадо. – А в деле Марисы Морено у вас имеется лишь один свидетель, инспектор Рамирес, не так ли?

– Район малозаселенный. Двор с улицы не видна. Цепная пила – электрическая и особого шума не производила. Мы и одного‑то свидетеля нашли по чистой случайности.

– Что говорит экспертиза?

– В помойке за углом найдены два бумажных комбинезона. Сунуты они были в мусорный мешок, тот самый, который свидетельница видела в руках у одного из троицы на улице Бустос‑Тавера. Кровь на них совпадает с кровью Марисы Морено; кроме того, из волосков, найденных внутри одного комбинезона, и следов семенной жидкости, обнаруженных на другом, было выделено ДНК. Все это передано в мадридское отделение ЦРОП на предмет анализа. Пусть посмотрят, не будет ли совпадений с какими‑либо данными из их базы.

– Работа может занять время, – заметил Диас. – Результаты, полученные на компьютере, теперь обычно проверяются анализом, проведенным человеком. Получить результат к завтрашнему дню было бы большой удачей, и это при условии, что в их базе данных найдется что‑то сходное. При отсутствии такового образцы будут переданы в Интерпол, а тогда уж счет пойдет на недели.

– Итак, свидетелем были замечены трое, но ДНК мы имеем только от двух, – сказал Паррадо.

– Никита Соколов такой грязной работой не занимается, – сказал Кортес. – Пристрелить парня – это он пожалуйста, но резать и расчленять женщину он не станет. До такого он бы не унизился.

– Не унизился? – переспросил Паррадо.

– Эти ребята предпочитают мужскую компанию. Женщины для них – низшая раса. Годятся они лишь для готовки, секса и избиений. Соколов – типичный вор в законе, то есть вор, чтящий определенный кодекс чести. После Олимпиады он отбывал тюремный срок за убийство. Многие русские бандиты с Коста‑дель‑Соль успели купить себе право на звание вора в законе, но Соколов добыл себе это право, пройдя тюрьму. Он мог наблюдать за тем, как убивали Марису, но сам марать руки он бы не стал.

– А ДНК Соколова у нас сохранилось? – спросил председатель Паррадо.

– Не уверен, не знаю, – сказал Кортес. – Я его делом не занимался, но полагаю, что он и Василий Лукьянов, его дружок, тот парень, что погиб в автокатастрофе, привлекались к суду по обвинению в изнасиловании местной девушки. Анализ крови на ДНК у обоих был взят до того, как девушка отказалась от обвинения и дело было прекращено, а их выпустили. Я выясню у парней из отдела по расследованию сексуальных преступлений в Малаге, сохранилась ли ДНК.

– Да, дело об изнасиловании проходило, – подтвердил Фалькон. – Комиссар Эльвира упомянул о нем, когда я доложил ему о гибели Василия Лукьянова.

– Значит, Соколов в сексуальных нападениях на женщин все‑таки замешан? – спросил Рамирес.

– По‑моему, он предпочитает их избивать, – ответил Кортес. – Так или иначе, я ознакомлюсь с историей вопроса и доложу вам.

– Ну, в расследовании убийства Марисы Морено, – сказал Паррадо, – прогресс намечается при условии, что ДНК совпадет, а подозреваемые будут найдены.

– Кое‑что в этом плане мы уже сделали, – сказал Рамирес. – Еще до преступления в Трес‑Миль два наших детектива, Серрано и Баэна, предприняли розыск в севильском Эсте, попытались выяснить, не окопалась ли там русская мафия.

– Почему именно в Эсте?

– Есть предположение, что Василий Лукьянов предал Леонида Ревника, чтобы переметнуться к банде изменника Юрия Донцова. GPS‑навигатор в «рейнджровере» Лукьянова указывал адрес на улице Гарлопа в севильском Эсте.

– Кто‑нибудь видел там Юрия Донцова? – спросил Фалькон. – Или других русских?

– Многоквартирных домов на улице Гарлопа множество, и пока что ни русских, ни свидетелей, видевших там русских, не найдено.

– Возможно, это был лишь пункт встречи, – сказал Кортес. – Не допускаю, чтобы он мог ввести в GPS постоянный адрес. После нашего рейда они теперь осторожничают.

– Мой источник сообщает, что Юрий Донцов может находиться в Полигоно‑Сан‑Пабло, – сказал Фалькон.

– Афишировать местожительство они не склонны, – заметил Диас.

– Перейдем к двойному убийству в Трес‑Миль, – сказал Паррадо. – Насколько мне известно, им занимается младший инспектор Эмилио Перес.

– Я пока еще не располагаю полной и достоверной баллистической экспертизой, – сказал Перес, по обыкновению нервно вздрогнув.

– Но то, что нам следует знать, тебе известно. Так что поделись, – сказал Рамирес.

– Да, конечно, инспектор. Вскрытие показало, что оба покойника были убиты девятимиллиметровыми пулями, выпущенными предположительно из одного ствола. Но точного подтверждения еще не поступило.

Рамирес попытался ускорить его доклад круговыми движениями пальцев.

– На месте происшествия найдена «беретта 84 FS Читах». Это трехсотвосьмидесятикалибровый полуавтоматический пистолет, в котором был израсходован всего один патрон. Пуля застряла в противоположной от окна стене гостиной. Вот план комнаты.

– Продолжайте, Эмилио, – сказал Рамирес.

– Мы полагаем, что эта пуля ранила преступника, имевшего пушку девятимиллиметрового калибра. Предварительные результаты вскрытия показывают, что пули, поразившие кубинца Мигеля Эстевеса, были выпущены в него с пола, что позволяет сделать вывод, что стрелявший был ранен. Первая пуля размозжила позвоночник Эстевеса в районе шестого позвонка, вторая угодила в четвертое ребро и проникла в сердце.

– Кровь? – осведомился Рамирес.

– Из квартиры мы изъяли три образца. Первый – это кровь Мигеля Эстевеса, второй – Хулии Вальдес, подружки Калеки, третий не опознан, но совпадает со следами крови, оставшимися на полу и стене комнаты, в которой застряла трехсотвосьмидесятикалибровая пуля, а также на пороге спальни, в которой была застрелена Хулия Вальдес, на лестнице и на тротуаре. Сейчас определяют ДНК. Выделить ДНК Калеки из волосков и щетинок, найденных в его ванной, у нас не было времени, но мы считаем…

– Что стрелять в подружку он бы не стал, – сказал Рамирес. – Ну а что думаете насчет «беретты»?

– Эксперты‑баллистики говорят, что она лежала на столе, закрепленная шурупами. Сверху, как они полагают, ее прикрывал журнал. Отдачей ствол был отброшен к окну.

– А нож?

– На рукояти охотничьего ножа «пальчики» Эстевеса. Нож, которым пырнули его, найден не был.

– Вывод?

– Первый выстрел из «беретты» ранил убийцу. Эстевес попытался ударить ножом Калеку, который, в свою очередь, пырнул его ножом, а потом удерживал кубинца так, чтобы тот находился между ним и раненым на полу. Стрелявший с пола выпустил в Эстевеса две пули. Следы пороха на рубашке доказывают, что второй выстрел был сделан, когда Эстевес был брошен на лежавшего. Калека скрылся. После чего стрелявший с пола застрелил Хулию Вальдес и тоже покинул помещение.

– Хорошо, – сказал Рамирес. – Свидетели имеются?

– Всего один, – отвечал Перес. – Карлос Пуэрта, один из клиентов Калеки, ранее уже упомянутый старшим инспектором.

– Четыре выстрела средь бела дня в жилом квартале – и всего один свидетель? – спросил следственный судья Паррадо.

– Это же Трес‑Миль, – уныло отвечал Перес. – Единственный, кто решился открыть рот, был жилец верхней квартиры, сказавший, что слышал выстрелы примерно около часа. Ну а признаться, что видели в квартале каких‑то подозрительных окровавленных людей, да еще если намечается связь с наркоторговлей, – тут уж увольте, все вдруг становятся слепыми и глухими!

– Так что же видел Карлос Пуэрта?

– Видел двух мужчин, подкативших в темно‑синей машине. Номер и модель он не запомнил. Мужчины вошли в дом. Один из них подходит под описание кубинца Мигеля Эстевеса, а второй похож на известного нам русского тяжелоатлета Никиту Соколова, – сказал Перес. – Свидетель слышал три выстрела и видел, как Калека выбежал из дома в окровавленной футболке, после чего услыхал четвертый выстрел. Затем вышел и тяжелоатлет; он сел в машину и был таков.

– И Карлос Пуэрта не сообщил о выстрелах? – удивился Паррадо.

– Он наркоман, – сказал Перес, словно предлагая исчерпывающее объяснение.

– Ну а Калека? – спросил Фалькон. – Ведь он был бы для нас ценнейшим свидетелем.

– Перед нашим совещанием я переговорил с Серрано и Баэной, – сказал Перес. – Они тоже словно в глухую стену уперлись. Калека задолжал своим клиентам, и они должны были бродить возле его дома. Он бежал, бежал окровавленный. Человек пятьдесят наверняка видели его, наблюдали всю эту картину. Но показания дал один Карлос Пуэрта.

– Почему же он все‑таки вызвался дать показания? – спросил Паррадо.

– Сказал, что он друг Калеки, – отвечал Фалькон. – Что потрясен гибелью девушки, этой Хулии Вальдес. Похоже, что рассказал он не все, что знает. Но как выудить из него остальное – это уже другой вопрос.

– Я еще займусь им попозже вечером или завтра вместе с наркоотделом, – сказал Перес.

– Итак, Пуэрта – свидетель ненадежный, и это означает, что нам необходимо отыскать Калеку, – подытожил Паррадо.

– Будь я на месте Калеки, я бы спрятался подальше от обычных моих мест обитания, – сказал Рамирес.

– Нам известно, что он на машине, но что в Трес‑Миль его теперь нет. Дорожная полиция разыскивает его, – сказал Перес.

– В таком случае его, скорее всего, и в Севилье уже нет, – сказал Рамирес.

– Он же в прошлом novillero, – сказал Фалькон. – Отыщите его антрепренера, поговорите с бывшими его коллегами.

– Он уж который год не выступает, – возразил Перес.

– Поищите все‑таки тут, Эмилио, – сказал Фалькон. – К своим знакомым по наркобизнесу он сейчас не сунется. Родные – тоже маловероятны. Остаются старые друзья‑приятели. К ним он, когда припрет, верней всего, обратится за помощью.

– А к тем из них, которые цыганских кровей, в особенности, – сказал Рамирес.

– Хотелось бы получить ДНК стрелявшего из девятимиллиметровой пушки, – сказал Кортес. – Если, как я надеюсь, ДНК Соколова у нас имеется, то мы сможем определить соответствие и тем самым получить доказательство его связи с криминальными элементами в Трес‑Миль, а девушка, видевшая его на улице Бустос‑Тавера, подтвердит к тому же его участие в убийстве Марисы Морено.

– Я не уверен, что свидетельство девушки, видевшей его и двух его дружков на улице Бустос‑Тавера, покажется суду достаточно убедительным.

– Почему же? – удивился Паррадо.

– Субботний вечер – она, несомненно, была под кайфом.

– Но для нас‑то, по крайней мере, определить Соколова будет важно, – сказал Кортес.

– Оба, и Мариса, и Калека, были напрямую связаны с русскими. Мы считаем, что русские оказали давление на Марису и угрозами против ее сестры, работавшей на них в качестве проститутки, заставили Марису закрутить роман с Эстебаном Кальдероном и выполнять для них какие‑то задания, имеющие отношение к заговору со взрывом шестого июня, – сказал Фалькон.

– Ну а Калека?

– Я не думаю, что он каким‑то образом причастен к заговору, – сказал Фалькон. – Он просто делал с ними бизнес. Но вот Никите Соколову, похоже, требовалось устранить Марису Морено, а после он совершил ошибку, не сумев завалить Калеку. Найдя Калеку, мы с его помощью сможем определить местонахождение Соколова, а предъявив тому обвинение в двойном убийстве в Трес‑Миль, мы продвинемся и в расследовании гибели Марисы Морено.

– Сравнение ДНК с комбинезонов с теми образцами, что имеются в базе данных, займет больше времени, чем поиски ДНК Соколова и сличение образцов, взятых в квартире Калеки, так что начнем с этого, – сказал Паррадо.

– Есть еще задача найти хоть кого‑то из них, – добавил Рамирес.

– Никита Соколов будет из кожи лезть, чтоб отыскать Калеку. Ведь тот – единственный доступный и надежный свидетель, который может указать на него как на убийцу, – сказал Фалькон. – А еще я поговорю с моим братом Пако. После того как он сам пострадал на арене, он всегда старается оказывать помощь раненым тореро.

Совещание прервал вызов Паррадо – требовалась его срочная консультация по другому делу. Все включили мобильники и отошли к окнам звонить.

Фалькон позвонил своему брату, занимавшемуся теперь разведением быков, и еле выбрался из‑под града упреков, что так долго не приезжал на ферму.

– Пако, у меня к тебе вопрос по твоей специальности, – сказал Фалькон, спеша перейти к делу. – Ты помнишь novillero по кличке Калека?

– Ты имеешь в виду Роке Барбу. Калекой его стали звать уже после несчастного случая. Я все это помню. Бык ударил его рогом в грудь. Когда после первой операции его перевезли в Севилью, я навестил его. Сказал, что, если понадобится помощь, пусть звонит мне. С тех пор уже три года прошло. В первые месяцы, как он тогда вышел из больницы, мы с ним несколько раз виделись. Я все убеждал его переехать ко мне и поработать на ферме. После мы уже потеряли друг друга из вида и не общались.

– За это время много чего произошло, Пако, и события эти – не из приятных. Он заделался наркодилером – торговал героином в Трес‑Миль.

– Наркодилером? Черт, надо же как скверно!

– В общем, нам необходимо его отыскать.

– Похоже, он влип и ему грозит опасность.

– Опасность – да, и серьезная, но не от нас, – сказал Фалькон. – Он прячется после того, как его пытался шлепнуть русский гангстер.

– Я видел по телику, по каналу уголовной хроники, что в Трес‑Миль произошла перестрелка и есть двое убитых, – сказал Пако.

– То‑то и оно. И сейчас нам надо его найти, прежде чем его отыщет тот гангстер.

– Ну, здесь у меня его нет, если ты на это намекаешь.

– Я хочу, чтобы ты воспользовался своими знакомствами и выяснил, сохранил ли он дружбу с кем‑нибудь из прежних своих приятелей‑тореро. С кем‑нибудь, кто может его приютить и дать ему пищу, – сказал Фалькон. – Только это мне и нужно от тебя, Пако. Говорить с ним я тебя не прошу. Это очень важно. Требуются только соображения, где он может укрываться, а остальное мы сделаем сами.

– Но он не убивал тех двоих в квартире, правда?

– Нет, – сказал Фалькон. – Убил их гангстер.

– А что самое плохое с ним может случиться?

– Что гангстер найдет его раньше нас.

– А с вашей стороны что ему грозит?

– Мы хотим защитить его, потому что он может свидетельствовать против гангстера. А против него самым серьезным обвинением будет незаконное хранение оружия.

– Я подумаю, чем вам помочь.

Фалькон подошел к столу. Другие тоже закончили свои телефонные разговоры. Паррадо вернулся. Совещание возобновилось.

– Ну, что еще нам осталось обсудить? – спросил Паррадо.

– Мне только что сообщили, что ДНК из волосков и семенной жидкости на комбинезонах не совпадает ни с одной из ДНК русских в базе данных, – сказал Диас.

– Анализ произвели быстрее, чем вы думали, – сказал Паррадо.

– База данных оказалась меньше, чем я предполагал, – сказал Диас.

– Я говорил с отделом по расследованию сексуальных преступлений в Малаге, – сказал Кортес. – Они подтвердили участие Никиты Соколова в нападении на местную девушку, которое он осуществил вместе с Василием Лукьяновым. Он избил ее и не давал уйти, но на следствии настаивал, что насиловать ее он не насиловал. А хорошая новость в том, что образец ДНК Соколова в их базе данных имеется.

– Судмедэксперт Фелипе заверил меня, что результат анализа оставшейся в квартире Калеки крови на ДНК будет получен сегодня к одиннадцати вечера, – сказал Перес.

– Хорошо. Объедините свои усилия с Кортесом, – сказал Паррадо. – Теперь нам ясно направление наших действий, и давайте постараемся найти Никиту Соколова и Калеку, прежде чем сами они найдут друг друга.

 

18

 

 

Санта‑Мария‑Ла‑Бланка, Севилья, понедельник, 18 сентября 2006 года, 20.15

 

Они сидели на площади перед церковью Санта‑Мария‑Ла‑Бланка, золотившейся в вечерних огнях. Их пиджаки были повешены на спинки стульев, верхние пуговицы рубашек расстегнуты, узлы галстуков ослаблены. Перед ними в запотевших бокалах стояло пиво, и официантка только что принесла им окорок, жареную сельдь, patatas bravas^[15] под острым томатным соусом, хлеб и оливки. Разговор шел о Никите Соколове, но говорили они вяло, невнятно и чуть устало после насыщенного работой уик‑энда и утомительного долгого понедельника.

– Ладно, давайте рассуждать с научной точки зрения, – сказал Рамирес. – Какой, по‑вашему, рост у Соколова?

– Он маленький, метр шестьдесят шесть, – сказал Кортес. – Чем ближе спортсмен к земле, тем на меньшую высоту ему приходится поднимать штангу. А со времени его олимпийских успехов он еще и поднабрал по меньшей мере килограммов десять. Чтобы сбить такого с ног, надо быть значительно крупнее.

– А какова высота стола в квартире Калеки, Эмилио?

– Семьдесят пять сантиметров.

– Прибавь два на пушку, выходит семьдесят семь, – сказал Рамирес. – Куда легче всего угодить пуле, если рост жертвы метр шестьдесят шесть?

– При нормальном телосложении – в бедро или ногу, – сказал Фалькон. – Но Карлос Пуэрта не заметил, чтобы Соколов хромал, когда садился потом в машину.

– Пуэрта не заслуживает доверия.

– Его могло ранить в руку или кисть, – сказал Фалькон.

– Но от такого ранения он не оказался бы на полу, верно? – возразил Кортес.

– Он мог сам упасть на пол, инстинктивно, от грохота выстрела, – сказал Фалькон. – В комнате было жарко, кондиционера там нет. Значит, на Калеке скорее всего была одна рубашка. Держать пушку на себе ему было негде. Вот он и прикрыл ее журналом. Выстрелом он надеялся только шум поднять, спугнуть пришедших и дать деру. А Соколов бросился на пол, чтобы схорониться.

– Но ранен он все же был, это очевидно, – сказал Рамирес. – Ранение в кисть или руку более вероятно – отсюда и капли. Если б он был ранен в ногу, то кровь намочила бы брюки и капли в комнате и на лестнице не были бы столь отчетливы.

– Все капли на лестнице с правой стороны, – сказал Эмилио.

– Ясно. Значит, и рана была справа, в руку или кисть, а может, в ногу или бедро, – сказал Рамирес. – Теперь следующий вопрос: на кого работает Никита Соколов?

– Он дружок Василия Лукьянова, а мы считаем, что Лукьянов переметнулся от Леонида Ревника к Юрию Донцову, тогда… – начал Фалькон.

– И в Коста‑дель‑Соль мы Соколова некоторое время не наблюдаем.

– Мой разведывательный источник сообщил мне, что Юрий Донцов наладил канал доставки героина из Узбекистана в Европу и в качестве центра операций избрал Севилью, – сказал Фалькон. – Калека занимается торговлей героином. Парни из наркоотдела утверждают, что героин в Трес‑Миль обычно поступал через итальянцев, но теперь положение меняется. По моему мнению, Никита пытался захватить этот рынок для Донцова, создав для его товара исключительное преимущество, а Калека – уж не знаю почему – этому воспротивился.

Несколько минут они молча поглощали еду и пили пиво. Рамирес заказал еще.

– Думаете, Ревник или Донцов были связаны со взрывом шестого июня? – спросил Кортес.

– Мадридский ЦРОП считает, что Юрий Донцов здесь водворился в сентябре две тысячи пятого, а девять месяцев – слишком малый срок для организации столь хитроумного заговора, – сказал Фалькон.

– Им только и делов было, что бомбу подложить, – заметил Перес.

– Но предварительно надо было провернуть большую работу, – сказал Фалькон. – Одни политики из партии «Фуэрса Андалусия» чего стоят! Не думаю, что такой деловой человек, как Лукрецио Аренас, допустил к участию в заговоре кого‑то, с кем не имел дела на протяжении ряда лет. Я всегда полагал, что его крут – это клиенты, чьими деньгами он распоряжался, работая в «Банко омни», но может быть, это и ошибка.

– Так вы склоняетесь к мысли, что непосредственный исполнитель – это Леонид Ревник? – спросил Диас. – И это несмотря на то, что прибыл он сюда только после того, как его предшественник в июне две тысячи пятого сбежал в Дубай?

– Наверное. Не вижу причины, по которой Ревник не мог бы поддерживать связь со своим предшественником, – сказал Фалькон. – Но, узнав сейчас о Юрии Донцове, я начинаю думать, что и он мог найти для себя роль в новом заговоре, начало которому положил взрыв шестого июня. Ведь то была попытка захватить политическую власть во всей Андалузии. Теперь же – цель более приземленная. Донцов намеревается возглавить крупную криминальную структуру. Похищение дисков через Василия Лукьянова очень важный элемент его плана – получить влияние не только среди членов банды, но и в более широком масштабе. Диски должны дать ему толчок, помочь получить вес в корпорации «Ай‑4‑ай‑ти» и компании «Горизонт», служащие которых запятнали свою репутацию неблаговидным поведением, в результате чего их можно шантажировать.

– Так чего же он хочет? – спросил Диас.

– Не знаю, – отвечал Фалькон, – но думаю, что на этот раз речь идет не о политике, а о приумножении капитала – о деньгах.

– Кстати о деньгах, – сказал Рамирес. – Их‑то мы еще не обсудили. Я забыл сказать, что сегодня фургон компании «Prosegur» увез деньги, найденные в багажнике «рейнджровера» Василия Лукьянова. Сейчас они уже в «Банко де Бильбао».

– Сколько же их там? – спросил Диас.

– Семь миллионов семьсот сорок восемь тысяч двести евро, – сказал Рамирес. – Я присутствовал при передаче.

– Знаете, Хавьер, если вы хотите прищучить русских и уличить их в том, что они участвовали во взрыве шестого июня, то сильно сомневаюсь, чтобы Никита Соколов вам в этом помог, – сказал Кортес. – Не такой он парень, чтобы расколоться на допросе. Прижать его по поводу двойного убийства – это да. Ну и что дальше? Не забудьте, что он вор в законе, а в их кодексе, как и у сицилийской мафии, в таком случае прописано одно: молчание.

– А руководители, о которых мы толкуем, – сказал Диас, – невидимки. В нашем распоряжении только одна фотография предшественника Ревника, снятая в начале две тысячи пятого года. Снимка самого Ревника у нас нет, Юрий Донцов представлен только старым тюремным снимком. Да столкнись мы с этими ребятами на улице, мы и знать не будем, что видели их!

– К тому же за убийство Ревник никогда и не привлекался, – сказал Кортес. – Был замечен в отмывании денег, проживании по фальшивым документам, организации ложных банкротств и участии в криминальной группировке. Наркотиками же он не торговал, равно как и людьми, случаев вымогательства за ним не числится. И убивать он не убивал.

Завибрировал мобильник, и отвечать вызвался Перес.

– Кто‑нибудь внедрен в группировку Ревника? – спросил Фалькон, переведя взгляд с Кортеса на Диаса.

– У нас имеются информаторы, – отвечал Диас.

– Меня интересуют верхние этажи лестницы, – сказал Фалькон, – и какова ее высота. Во всех этих гангстерских предприятиях обычно участвуют и местные.

– Но к Ревнику местные не суются, – сказал Кортес.

Диас обменялся с ним взглядом, и тот качнул головой – жест еле заметный в сгущавшихся на площади сумерках.

– Звонила дорожная, – сказал Перес. – На улице Эрнан‑Руис найдена машина Калеки. На заднем сиденье оставлена окровавленная футболка. Я лучше туда подъеду.

– Возьми с собой Фелипе из судмедэкспертизы, – сказал Рамирес и вздохнул: – Я тоже туда загляну – мне по пути.

Фалькон заплатил по счету и обменялся телефонами с Кортесом и Диасом, все еще тянувшими свое пиво. Он направился обратно ко Дворцу правосудия забрать машину.

Возле Садов Мурильо они нагнали его.

– Простите, Хавьер, – сказал Кортес, – но прежде чем обсуждать с вами наших информаторов, надо было получить разрешение, а делать это прилюдно мы не хотели.

– Нам удалось‑таки заполучить информатора, близко знающего Леонида Ревника, – сказал Диас. – Это двадцатипятилетняя женщина, жительница Малаги.

– И к тому же чудо как хороша, разрази ее гром! – подхватил Кортес. – Такая могла бы шутя знаменитого футболиста подцепить или какую‑нибудь звезду и горя бы не знала, но эта дура набитая ничего лучше не придумала, как связаться с гангстером по имени Виктор Беленький.

– Я уже слышал это имя, – сказал Фалькон, вспомнив свой разговор с Пабло из НРЦ. – Он правая рука Ревника и возглавляет каждое строительство в Коста‑дель‑Соль. С чего бы этой девушке доносить на него?

– Мы только начали ее разрабатывать, – пояснил Кортес. – В прошлом месяце мы застукали ее братца в компании каких‑то остолопов на яхте с семьюстами килограммами гашиша. А это паренек, который в тюрьме строгого режима долго не протянет.

– А имя у этой девушки имеется?

– Пока что мы зовем ее просто Кармен, – сказал Диас.

 

Свет над входной дверью его дома на улице Байлен не горел. Дав задний ход, он поставил машину прямо на булыжники в апельсиновой рощице.

Спотыкаясь, он направился к двери и почувствовал мгновенный приступ страха, когда из темноты вынырнула фигура и кто‑то крепко ухватил его за плечо.

– Спокойно, Хавьер, – сказал Марк Флауэрс. – Выпивал, поди?

– Выпил бокала два пива, – отвечал Фалькон, – но видать, мне этого мало – я прямо вздрогнул, когда ты подошел.

– Крадучись, как вор. Возник словно ниоткуда, из темноты.

– Для встречи со мной.

– Ну так или иначе, но я здесь. Может, войдем?

Фалькон никогда не знал, как ему разговаривать с Марком Флауэрсом и что тот думает о нем, но Марку это‑то и нравилось: он любил казаться загадочным. Какой смысл числиться ответственным по связям с общественностью в американском консульстве в Севилье, если все кому не лень будут знать, что на самом‑то деле ты оперативный работник ЦРУ и шлешь донесения в Мадрид?

Флауэрс был импозантным пятидесятичетырехлетним мужчиной, неоднократно женившимся и разводившимся. В последние годы шевелюра его стала катастрофически редеть, отчего он прибегал к зачесу. Он был бы седым, если бы не красился, а вдобавок Фалькон подозревал Флауэрса в том, что во время одного из длительных своих отпусков, которые тот проводил в Штатах, он сделал себе пластическую операцию, убрав морщины в уголках глаз и складки на шее.

– Ты что, в трауре, Марк? – спросил Фалькон, внезапно догадавшись, почему не сразу разглядел Флауэрса в темноте: тот был одет во все черное.

– Это я чтобы казаться стройнее, – сказал Флауэрс, поправляя свою черную рубашку с короткими рукавами, чуть вздернутую на округлившемся животе. – Вот погоди – доживешь до моих лет и моего веса, тоже будешь хитрить и думать о фигуре.

Они вошли в патио. Бронзовый мальчик отражался в гладкой как зеркало воде фонтана.

– Посидим? – предложил Фалькон. – Ты, наверно, не прочь выпить виски, если, как я надеюсь, не голоден.

– Ты же меня знаешь, Хавьер. После шести тридцати я не ем.

– Так «Гленливет»?

– Приятное разнообразие после твоей всегдашней бурды.

– Как тебе известно, я слетал в Лондон, – сказал Фалькон, – и, по обыкновению, думал о тебе.

– Со льдом. Разбавлять не надо, – сказал Флауэрс.

Фалькон отправился на кухню и вернулся с напитками. Себе он налил холодного пива. Прихватил маслин и вазочку с чипсами.

– Трудные дни у меня в последнее время, – сказал Фалькон, передавая Флауэрсу стакан. – Голова кругом, не пойму, на каком я свете. Кстати, который час?

Флауэрс хотел было взглянуть на часы; но вспомнил:

– А‑а, не поймаешь меня! Не так‑то это просто, Хавьер.

Это была их старая привычная шутка, родившаяся в день, когда Фалькон заметил, как горделиво, всем напоказ, поглядывает Флауэрс на свои часы фирмы «Патек Филип». Фалькон даже не сразу понял причину его гордости, пока не увидел рекламу этих часов в журнале, который пролистывал в самолете. Там же была указана и цена – 19 500 евро! Он не преминул обсудить это с Флауэрсом, на что тот сказал: «Такими часами, как «Патек Филип», не владеют, их просто хранят и лелеют для передачи наследникам». Позднее Фалькон выяснил, что ответ Флауэрса точь‑в‑точь повторял фразу из рекламного каталога, и это послужило ему поводом для бесконечных шуток и издевательств. Дразнил он Флауэрса, в частности, и из желания расслабиться в разговоре с человеком, которому не вполне доверял.

– Трудные дни, – сказал Флауэрс, ставя стакан на стол, – это в Лондоне?

– И здесь тоже.

– Что же такого трудного здесь?

– Младшего сына Консуэло похитили в субботу, когда я был в Лондоне.

Флауэрс кивнул. Он был в курсе. Это означало, что он общался с НРЦ.

– Сочувствую, – сказал он. – Нелегко тебе приходится. Из‑за чего, собственно, весь сыр‑бор, а, Хавьер? Как ты думаешь?

Фалькон стал скучно перечислять факты – историю Марисы Морено и звонки с угрозами, исходящие от русских. Флауэрс заинтересовался участием русских, и Фалькон начал с самого начала – с автокатастрофы, в которую попала машина Лукьянова, с денег, дисков и записанных на них сцен с участием сестры Марисы Маргариты и всего, что удалось выяснить Феррере.

– Неплохо поработали полицейские.

– У меня отличная команда. Не гнушаются работой, даже и сверхурочной, – только так и можно нащупать лазейку, – сказал Фалькон. – Тебе, наверно, покажется любопытным присутствие на дисках одного персонажа.

– Только не говори мне, что это кто‑то из американского консульства. Я каждый день общаюсь с ними с глазу на глаз.

– Это некий Хуан Вальверде.

Но похоже, Флауэрс никогда о таком не слышал.

– По‑твоему, я должен знать э