Лада и Параход всё еще пьют кофе

 

– Ну что ж, твоему набожному приятелю теперь есть чем позабавиться, – заметил он, почесывая бороду, в которой застряли капли кофе.

– Н‑да. Так что там насчет ночного шепота?

– Лучше бы это были глюки, но я не хочу себя обманывать. Ты помнишь Нестора?

– А‑а, тощий такой, с мордой блаженного?

– Точно подмечено, только на самом деле он парень не промах. В общем, он вчера пропал.

– Пропал?

– Да. Исчез. Испарился. Не могу объяснить. Какое‑то время его не было… нигде. Ни тут, ни там.

Лада сделалась еще более бледной, чем обычно, если такое вообще возможно.

– Там… это где?

– Среди мертвых.

Он понимал, почему ей это интересно, и не знал, что в данном случае лучше – безнадежная правда или утешительная ложь. Ему казалось, что она достойна правды. С другой стороны, кто он такой, чтобы судить о правде и лжи? Возможно, он тоже был жертвой иллюзии, только гораздо более изощренной.

Она с трудом подбирала слова (видимо, ей очень не хотелось услышать ожидаемый ответ):

– Что‑нибудь есть… в этом твоем «там»?

– Ничего там нет, – сказал он севшим голосом. – Может, оно и к лучшему… «Там» – это просто что‑то вроде негативной информации.

– Как список на мемориале? – уточнила Лада с застывшим лицом.

– Н‑ну… примерно. Так вот, Нестора там не было. А потом, спустя некоторое время, он появился здесь.

– Ты его после этого видел?

– Не так, как вижу сейчас тебя.

– Я поняла: «Абонент появился в сети».

– Это что значит?

– Ты мобильным вообще не пользуешься? – «Ну ты и дура! – у него в башке кое‑что покруче твоего „Vertu“».

Он опять пожал плечами и ухмыльнулся, словно прочитал ее последние мысли.

Она предпочла вернуться к «блаженному» Нестору.

– А эти… из команды… им интересовались?

– Да. Может, Нестору и предстоит ответить на пару вопросов, но не думаю, что это ему чем‑то грозит. Похоже, что мы здесь предоставлены самим себе…

– Ну и как его исчезновение связано со всем остальным?

– Пока не знаю как, но в том, что связано, не сомневаюсь. Насколько я понимаю, та, которой раньше принадлежал браслет, тоже исчезла. И есть у меня подозрение относительно еще одной особы…

Лада поднесла ко рту пустую чашку, чтобы не выдать себя. Труп бывшего боксера она видела самолично – по крайней мере, этот прописался «там» безвозвратно. Чтобы увести разговор в сторону от скользкой темы, она почти наугад спросила:

– Блондиночка?

Он не ответил. Его лицо стало отрешенным, словно он мысленно блуждал где‑то далеко отсюда.

Она ждала, когда он перейдет к главному. Ее не нужно было ни в чем убеждать. Она тоже знала, что дела плохи. Но разница между Ладой и Параходом заключалась в том, что ее персональные дела были настолько плохи, что искушение разделить свой ад с остальными сделалось почти неодолимым…

– Почему блондиночка? – вдруг спросил Параход, словно очнувшись.

– Ну… она такая молоденькая.

– Молоденькая не значит глупая. И тем более – уязвимая.

– Тебе виднее.

– Да не сказал бы. Всё как в тумане. Знаешь, это даже приятно… пока ты один. Как только появляется хоть кто‑нибудь еще, начинается охота.

Ей было знакомо это чувство. Сначала ты руководствуешься инстинктивным эгоцентризмом. Каждый сам за себя. Доверять нельзя никому. Твоя готовность следовать пути одиночки подпитывается ежедневными проявлениями человеческой низости, глупости, жадности и трусости. Потом кое‑кто покупает тебя с потрохами, не важно чем – любовью, деньгами, иной жизнью, – и ты бредешь в тумане, не замечая ничего вокруг… пока не оказываешься на самом краю обрыва. И дальше – азартная игра: удержишься или нет. Тот человек – он подтолкнет тебя или схватит за руку? А если схватит, то не отпустит ли в последний миг, когда ты будешь думать, что уже спасена?..

Это не совсем охота, но близко к тому. У Парахода ведь наверняка иначе: его не обманешь обещаниями, самообладанием, внешней привлекательностью. Значит, он обречен на одиночество. У нее стало горько во рту при мысли о том, до какой степени одинок человек, способный видеть настоящие лица других под покровами лжи. Соперничать с таким одиночеством могло только одиночество неизлечимо больного. Возможно, именно это их и сближало.

– Я хочу, чтобы ты прогулялась со мной.

– Далеко?

– Сначала к Нестору, хотя тип он скользкий, и я на него мало рассчитываю… А потом к Карабасу Барабасу.

Она опешила. Ждала чего‑то в этом роде – и всё равно опешила. Впрочем, если бы она не умела владеть собой, то, возможно, находилась бы сейчас в другом месте. На дне Лаго‑Маджоре, например. Но это вряд ли. Песчаный карьер или заброшенная шахта представлялись ей более реальными вариантами.

– А кто у нас Карабас Барабас?

Он посмотрел на нее с выражением «ну что же ты, детка, – я думал, мы договорились не морочить друг другу голову».

– Твой старый друг.

Она кивнула:

– Барский.

– Я же говорю: Карабас Барабас.

Лада колебалась всего пару секунд. Еще до появления Парахода, в шесть часов ноль две минуты, она получила приказ «хозяина», но не спешила его выполнять. И, похоже, правильно сделала. Настораживало только одно: совпадение указанных целей.

– Ладно, почему бы не прогуляться. Я твой должник.

– Ни черта подобного. Помнишь, что я тебе сказал? Сделка остается в силе. Кстати… Барский, Барский… А я ведь его читал. «Мертвая невеста Атоса»… кажется, так?

Лада сдавила чашку до боли в пальцах – при желании Параход мог бы рассмотреть каждую кость ее руки, словно на анатомическом рисунке, – но эта минутная боль была ничто по сравнению с другой, старой, прочно обосновавшейся в теле на весь оставшийся срок.

 

Розовский и мертвая белка

 

Столб черного дыма над северо‑восточной окраиной был виден за несколько километров. Он привлек внимание Розовского, когда «ленд ровер» находился на полпути к цели. Журналист не колебался ни секунды.

– Гони туда, – скомандовал он Машке, ткнув пальцем в зловещий дым, а сам закрыл глаза и предался приятным мыслям.

Из всех возможных причин пожара его не устраивала только одна – случайное возгорание. Впрочем, в свете происходивших событий, в «случайности» уже верилось с трудом. Любая другая причина означала, что у кого‑то возникли проблемы, а Розовский умел наилучшим образом обращать чужие проблемы себе на пользу. Здесь это качество приобретало особую ценность и сделалось чуть ли не основным условием выживания.

Идеальным вариантом была бы заварушка с применением огнестрельного оружия. Он‑то знал, что чаще всего большие дела проворачиваются под шумок, а затем в неизбежном хаосе растворяются и преступники, и посредники, и свидетели, и, самое главное, информация. Это как с золотом нацистской партии. Розовский был уверен, что золото – не просто сказочка для любителей дешевых тайн (хотя почему дешевых?); оно существовало и существует до сих пор, лежит и кормит чьих‑нибудь наследников, – но информация бесследно исчезла в проутюженном советскими танками Берлине.

Он нащупал тайну, нащупал сенсацию; оставалось до поры до времени тщательно следить за сохранностью информации и предотвращать возможные утечки. Однако это не означало, что сам он не должен рыть носом землю, а если понадобится, и пепел.

Правда, на этот раз близко к пеплу его не подпустили. Пока «ленд ровер» взбирался по серпантину на здешние «беверли‑хиллз», Розовский заблаговременно разглядел в бинокль съехавшиеся на дымок машины: эмчээсовскую поливалку, «скорую» и пару фургонов службы безопасности. Предъявлять собравшимся там ребятам внедорожник Бульдога, да еще в такую минуту, было бы полнейшим идиотизмом, поэтому Розовский велел Машке притормозить и найти место для стоянки.

Это оказалось несложно – за первыми же открытыми воротами начиналась аллея, которая вела в глубь большого участка с трехэтажным особняком, бассейном, фонтаном и садом. Разумеется, всё имело запущенный вид и даже наводило на мысли о тщете сущего. Розовский также находил в этом своеобразную иронию: то, за что люди на «большой земле» рвали задницы себе и друг другу, в этом городе стояло заброшенным и никому не нужным. Город выпрямлял искаженную мозгами реальность. Город подвергал сомнению смысл мышиной возни, которой были заняты миллионы, но Розовский знал, что для него лично альтернативы не существует – он не верил ни во что, кроме целей, продиктованных его неутолимой жаждой обладания.

Машка загнала «ровер» за дом, чтобы его не было видно с дороги, и заглушила двигатель. Розовский вылез, потянулся, размял ноги, обошел вокруг особняка и заглянул в бассейн, на дне которого собралось сантиметров на десять дождевой воды и плавал раздувшийся трупик белки. Мертвый человек не вызвал бы у него никаких эмоций, а при виде утонувшей белки он чуть не заплакал. Роскошный дом, который он всерьез рассматривал в качестве своей новой базы, внезапно потерял в его глазах всякую привлекательность.

– Схожу узнаю, в чем там дело, – бросил он, вернувшись к машине. – А ты жди меня здесь.

«Розовский, ты не забыл, что у меня теперь есть „хозяин“?»

– У тебя – «хозяин»? На это стоило бы посмотреть… Ладно, шучу. И чего он хочет, твой «хозяин»?

Она взяла с заднего сиденья ноутбук и протянула ему. Розовский прочитал сообщение, полученное в пять сорок семь утра, и ухмыльнулся.

– Тем лучше. Ты только меня дождись, я быстренько. И «хозяина» твоего проведаем. У меня предчувствие, что сегодня мы удовлетворим всех.