Andrea chenier – La scala – 08. 01. 1955 – Callas, protti - votto

Я возвращался из Нью-Йорка, где с боль­шим успехом исполнял "Отелло" совместно с Тебальди, "Кармен" с Райз Стивене и "Шенье" с Зинкой Милановой, после чего выступил на ве­ронской Арене. "Ла Скала" нас с Каллас ожи­дала "Норма", ее боевой конь. Дирижировать должен был мой старинный друг Вотто. Я ехал в

"Ла Скала" ненадолго, так как месяц спустя мне предстояло выступить в венской "Штаатсопер" с "Кармен", затем отправиться в долгие гастроли по Франции с "Тоской", "Отепло", "Девушкой с Запада", "Самсоном и Далилой", после чего уехать в Рио-де-Жанейро и Чикаго и, наконец, возвратиться в Нью-Йорк.

Переступив порог "Ла Скала", я мгновенно почувствовал: позиции Марии Каллас стали на­столько прочными, что любой партнер был зара­нее обречен на положение вассала, Эти последние два года стали для Марии периодом подлинного подъема и крупнейшего триумфа. Все как милень­кие терпели ее выходки и всячески потакали ее капризам. Дело было совершенно понятным, но я решил не поднимать шум и притвориться, что не замечаю, как накануне только ее одну фото­графировали в премьерных одеяниях; пропустил мимо ушей и ее жалобы на акустику театра.

Все это выглядело достаточно смешно. Я услышал, как один из руководителей театра на ходу бросил вполголоса: "Вот тебе раз! Она, ви­дите ли, только сейчас обнаружила, что в зале мало акустики". Скорее всего, Мария находила мой голос слишком звучным и пыталась довести это до меня косвенным путем. Как бы то ни бы­ло, ей удалось добиться, чтобы сцену вынесли впе­ред на несколько метров.

Ясно, что открытие сезона должно было сов­пасть с триумфом "божественной". Однако и у меня имелось имя и целая карьера зa плечами, а также оказавшаяся под угрозой репутация. Кро­ме того, я был тут не последним. Пришлось по­говорить с директором театра Гирингелли и пот­ребовать, чтобы тот отдал конкретные распоряжения относительно цветов. Я не хотел, чтобы их бросали на сцену из зала, и сказал: "Преду­преждаю. Как только мне станет известно, что для Каллас заранее готовят цветы и раздают их нужным людям из публики, я немедленно орга­низую то же самое для себя. Судите сами, как бу­дет выглядеть серьезный театр "Ла Скала", если его сцена станет филиалом кладбища Музокко".

Гирингелли заверил, что все будет как подо­бает. И действительно, спектакль прошел без суч­ка и задоринки. Мария насладилась своим триум­фом, я тоже, однако иллюзия равенства просуще­ствовала всего лишь одну ночь. На следующее ут­ро в газете "Эпока" появилась обширная статья с множеством фотографий, посвященная нашему спектаклю. Марию Каллас по заслугам превозно­сили, но в тексте говорилось, что под управле­нием маэстро Антонио Вотто она "вместе с груп­пой прочих солистов" блистательной звездой яви­лась в "Норме". Разумеется, это была откровенно состряпанная еще до спектакля статейка, но я не мог потерпеть, чтобы со страниц крупнейшей наци­ональной газеты меня публично называли "про­чим солистом". И пришел в неслыханную ярость. Я жил на улице Анелли, и редакция "Эпоки" нахо­дилась прямо за моим домом на улице Бьянка ди Савойя. Я потребовал разговора с директором Энцо Бьяджи. Тот, выслушав мои доводы, согла­сился, что мне нанесен моральный ущерб, и поста­рался исправить положение. В следующем же номере опубликовали мой крупный фотоснимок в костюме Поллиона с подписью: "Триумфатор".

Но столкновение с Марией оказалось всего лишь отсроченным. Во время одного из дневных спектаклей я сидел, гримируясь, в своей артистической, когда ко мне заглянул Этторе Пармеджани, бывший тенор, возглавлявший в ту пору офи­циальную клаку "Ла Скала". «Кое-кто, - ска­зал Пармеджани, — требует, чтобы я не поддержи­вал аплодисменты публики в твой адрес после арии "В храме Венеры со мною..."»

Я поразмыслил секунду. Либо крепко спаян­ный "клан" дал трещину, либо там опасались, что мой чрезмерный успех затмит и без того блиста­тельное выступление Марии. Всего за несколько дней до этого критик "Коррьере делла сера" Фран­ко Аббиати написал следующее: "На нашей па­мяти не было другого такого Поллиона, как Марио Дель Монако".

Разумеется, я любил Марию и восхищался ею, но и допустить, чтобы меня переплюнули, не мог. Когда доходишь до оперных вершин, такого рода подробности приобретают решающее значение для карьеры. Так же как и Мария Каллас, я нахо­дился на вершине, твердо намереваясь пребывать там и далее.

В тот же вечер между мною и Каллас произо­шел самый настоящий скандал. В третьем акте я заметил, что Мария стремится держать высокие ноты дольше, чем необходимо. Я понял, что борь­ба началась. Я ответил в том же духе, насколько мог. Мария не уступала. Она была великолепной Нормой, я - не менее великолепным Поллионом.