Однополая любовь в истории общества

Какими бы природными и биографическими факторами ни детерминировалась сексуальная ориентация отдельно взятого человека, его целостный сексуальный сценарий задается культурой, к которой этот

человек принадлежит. Однополая любовь существовала во все времена и во всех человеческих обществах, она широко представлена в мифо­логии, литературе и искусстве. Однако и отношение к ней, и сами ее «сценарии» были очень разными. Одни религии однозначно и катего­рически осуждают ее. Ветхий завет называет мужеложство «мерзос­тью», которая должна караться смертью; впрочем, так же сурово карались тогда и многие другие грехи, например прелюбодеяние и ростовщичество. Отрицательно оценивает гомосексуальность и Коран, хотя практически любовь к мальчикам играла важную роль в мусульманских культурах, достаточно перечитать сказки «Тысячи и одной ночи» или стихи арабских поэтов.

В некоторых других обществах однополые отношения допускаются и даже поэтизируются, а соответствующие запреты и предписания всегда предполагают какой-то конкретный социальный контекст.

Иногда культура просто принимает к сведению не зависящие от нее особенности психосексуального развития. Например, многие об­щества допускают сексуальные связи между подростками и юношами одного возраста; такая практика известна у жителей острова Малекула, африканцев кавирондо, лау (острова Фиджи), дагомейцев, манус (Самоа), нама (Южная Африка), нгонде (Африка), гондов (Централь­ная Индия) и др. Такие связи между подростками одного пола счита­ются допустимыми, пока мужчина не созрел и не вступил в брак.

Многие архаические культуры допускают сексуальные связи между мальчиками и старшими мужчинами, совместно проживающими в мужских домах. Иногда эти отношения даже институционализируют-ся. Например, у аранда (Центральная Австралия) молодой иницииро­ванный мужчина мог временно, до женитьбы, взять «в жены» 10 — 12-летнего мальчика. У сиванов (Ливия) ошы отдавали своих сыновей за плату другим мужчинам.

Нередко сексуальные контакты были элементом определенных ри­туальных действий, например обряда инициации. Многие первобыт­ные народы верили, что вместе с семенем мужчина передает мальчи­ку-подростку свои наиболее ценные свойства — смелость, мужество и т. д. Поэтому обряд инициации включал в себя орально- или анально-генитальный контакт, в котором мальчик выполнял рецептивную, женскую роль. Например, у этнической группы малекула (Новые Геб­риды) отец мальчика, которому предстояло обрезание, выбирал для Него взрослого опекуна, вступавшего с мальчиком в сексуальную связь. Считалось, что это способствует росту мальчиков и что таким путем им передается мужская сила. Сходная символика и обряды су­ществовали и у многих других народов. Символической основой ри­туала была идея одухотворения через оплодотворение. Эротические склонности участников особого значения при этом не имели, в ос­тальное время они вели обычную гетеросексуальную жизнь.

В некоторых обществах сексуальные отношения между мальчика­ми-подростками считались нормальными и даже обязательными на

протяжении всего переходного возраста. Вот как это выглядит (по сей день) у папуасов самбия (Новая Гвинея) по описанию Хердта. Когда мальчики этого маленького воинственного племени достигают семи-восьми лет, их отбирают у матерей и они живут в замкнутом мужском мире. Самбия верят, что необходимым условием роста и развития мальчика является регулярное питье семени. До начала полового со­зревания мальчики должны отсасывать (фелляция) семя у старших подростков и юношей, а затем их самих начинают обслуживать нович­ки. Юноши и молодые мужчины брачного возраста в течение некото­рого времени ведут бисексуальную жизнь. Став отцом, мужчина пре­кращает однополые контакты, полностью переключаясь на женщин. Символической основой этой своеобразной социализации является желание «возвысить» и «очистить» мужское начало жизни, «освобо­див» мальчиков от фемининных элементов. Соответствующие обряды хранятся в строгой тайне от женщин и возводятся к образу мифичес­кого прародителя — Намбулью, цементируя тем самым мужскую соли­дарность. Первоначальная сексуальная социализация мальчиков при­нудительна; партнер не выбирается, а назначается старшими. Позже на первый план выступают индивидуальные эмоционально-эротичес­кие предпочтения, но отношения всегда остаются иерархическими: старший не может осуществлять фелляцию с младшим, а между близ­кими друзьями фелляция вообще не принята.

Этот социализационный контекст важен и для понимания древне­греческой педерастии. Как известно, греки допускали и даже одобряли гомосексуальные отношения, но при двух условиях: это должны быть отношения между свободными людьми и между взрослым мужчиной и мальчиком-подростком.

Древнейшие формы таких отношений были связаны с воинским обучением. Мальчик был для мужчины-воина не просто эротическим объектом, но учеником, за которого он нес полную ответственность перед обществом. На древнем Крите и в Коринфе в VII в. до н. э. су­ществовал обычай похищения мальчика взрослым мужчиной, который вводил подростка в свой мужской союз; сексуальная инициация соче­талась с воинским обучением, После чего мальчик, снабженный ору­жием, возвращался домой. В древней Спарте каждый мальчик между двенадцатью и шестнадцатью годами должен был иметь взрослого по­кровителя, воинская слава которого распространялась и на мальчика. Такой союз рассматривался как брачный и продолжался, пока у юноши не вырастали борода и волосы на теле. Если юноша проявлял трусость на поле боя, за это наказывали его покровителя. В Фивах су­ществовал особый «священный отряд», составленный из любовников и считавшийся непобедимым, ибо, как писал Ксенофонт, «нет сильнее фаланги, чем та, которая состоит из любящих друг друга воинов».

В Афинах классического периода, когда традиции древних муж­ских союзов и воинского братства были уже подорваны, на первый план выступают другие ценности, в частности эмоциональная бли-

зость. Историки объясняют это гипертрофией мужского начала в древ­негреческой культуре и зависимым положением женщины. Идеал однополой дружбы-любви у Сократа и Платона тесно связан с идеей воспитания и передачи мальчику жизненного опыта старшего мужчины. Этот «педагогический» эрос придавал особый нравственный смысл таким отношениям, позволяя некоторым античным философам ставить их выше гетеросексуальной любви. Когда эта мотивация ослабевает или выясняется ее иллюзорность, однополая любовь утрачивает привилегированное положение и начинает рассматриваться (в поздней античности) просто как одна из разновидностей эротизма.

Отношение каждого общества к однополой любви зависит от того, как она символизируется, и от уровня общей сексуальной терпимости. Чем больше страхов и тревог вызывает у людей сексуальность как та­ковая, тем враждебнее они относятся к гомосексуальности.

Христианство всегда осуждало гомосексуальность, но в. раннем средневековье ей уделяли сравнительно мало внимания. Во второй поло­вине XII и особенно в XIII—XIV вв., параллельно росту религиозной и прочей нетерпимости, связанной с развитием в Западной Европе го­родской культуры и ослаблением идеологической монополии церкви, гонения на нее усилились. «Содомский грех» стал все чаще отождест­вляться с ересью, приписываться иноверцам и инородцам. Во второй половине XIII в. почти во всех европейских государствах «содомия» каралась смертью; значительно реже, но столь же сурово обходились с лесбиянством. Таким образом «порок» стал сначала «ересью», а затем уголовным преступлением.

В новое время законы и нравы постепенно смягчаются. Кодекс На­полеона (1810 г.) признает сексуальный контакт между взрослыми людьми одного пола преступлением только в том случае, если приме­няется насилие или если акт происходит публично, оскорбляя общест­венную мораль. Аналогичное законодательство было введено в Бель­гии и Голландии. В других странах, включая царскую Россию, содо­мия по-прежнему оставалась уголовным преступлением и «неназываемым пороком».

Сексология, считавшая влечение к лицам своего пола неизлечимой болезнью, уже в середине XIX в. поднимает вопрос: справедливо ли привлекать к уголовной ответственности людей, оказавшихся неволь-пой жертвой ошибки природы? В конце XIX — начале XX в. в борьбу m реформу уголовного права включились многие видные представите­ли интеллигенции. В Германии составленную М. Хиршфельдом пети­цию «Научно-гуманитарного комитета» об отмене соответствующей статьи имперского уголовного кодекса в разное время подписали Ав-густ Бебель, Карл Каутский, Альберт Эйнштейн, Мартин Бубер, Карл Ясперс, Альфред Деблин, Герхардт Гауптман, Герман Гессе, Генрих и Гомас Манн, Райнер Мария Рильке, Стефан Цвейг и многие другие выдающиеся деятели культуры.

Эта борьба дала свои результаты.