Правда и вымысел об Александре и Елизавете

 

Еще тогда, в ноябре-декабре 1825-го, по России поползли всевозможные слухи. Их было много, они были разные, но именно то обстоятельство, что они были и не затихают до сей поры, говорит о том, насколько сложным и важным стал этот период в жизни России. Рассмотрим слух, сопровождающий имя императора Александра Павловича, ибо объективности ради я не могу не привести этой информации. А вдруг что-то в этом есть?.. Из многих авторов наиболее коротко и наиболее при этом полно сказал тот же А. Крылов:

 

 

Смерть императора Александра I вдали от столиц, последовавшее за этим печальным событием династическое замешательство, связанное с отказом великого князя Константина Павловича от трона, и передача прав престолонаследия младшему брату – великому князю Николаю Павловичу, что в свою очередь повлекло восстание гвардейских частей в Петербурге (восстание декабристов 14 декабря 1825 года), и вызвали появление многочисленных слухов и предположений о некой тайне смерти императора Александра. Постепенно слухи обрастали подробностями, стали называться конкретные факты и имена. Говорили, что император только имитировал болезнь, а в гроб был положен внешне похожий на царя фельдъегерь Масков, разбившийся насмерть при падении из коляски. Правда, произошел этот инцидент за шестнадцать дней до официальной даты смерти императора.

В конце 30-х годов ХIХ века легенда об исчезновении Александра I вновь начала занимать досужие умы. Причиной послужило появление в Сибири старца Федора Кузьмича, прославившегося редкой добродетельностью и святостью жизни. Он поражал величественным видом, прекрасным образованием и поразительным сходством с покойным императором. Сходство усугублялось характерной сутулостью и глухотой, которой с детства страдал и Александр I. Перед смертью старец уничтожил какие-то бумаги, оставив лишь один листок со странными шифрованными записями и инициалами «А.П.»

На просьбу навестившего его архиерея открыть свое настоящее имя Федор Кузьмич с достоинством отвечал: «Если бы я на исповеди не сказал про себя правды, небо бы удивилось; если же бы я сказал, кто я, удивилась бы земля».

Будучи ровесником Александра I, старец скончался в возрасте 87 лет 20 января 1864 года. Его могила надолго стала местом паломничества. Во время путешествия по Сибири на могиле Федора Кузьмича побывал наследник престола, будущий император Николай II.

 

Заметим, что в старца Федора Кузьмича верил даже Лев Толстой. Именно не как в старца, который и впрямь существовал (а он существовал, и могила имеется), а в то, что это был отошедший от суетности земной государь Александр I.

 

Александр I Благословенный

 

Слухи терзали Россию и в те дни, пока гроб с телом императора везли в Петербург. Из-за событий с декабрьским восстанием тело Александра задержали в Таганроге, и только 29 декабря траурный кортеж направился в Петербург. В каждом городе устраивалась панихида, а гроба не открывали. Это обстоятельство и породило мнение, будто в гробу вовсе не Александр. Потом приписали сюда погибшего фельдъегеря, который и статью, и ростом, будто нарочно, походил на почившего императора. Особенно разросся слух после отпевания в Москве – все-таки столица, и языки здесь были пораскованнее, чем в глубинке. Если не открывают – значит, неспроста…

Есть свидетельства и из Петербурга, когда с Александром в узком кругу прощалась семья. Вроде бы гроб все-таки открыли, но император во гробе был «сам на себя не похож». Имеется и более «свежий» слух о том, что будто бы при вскрытии гроба уже в близкое к нашему время никакого костяка в нем не обнаружили.

Это вполне может быть. Потому что Александр собирался быть похороненным в ногах Елизаветы Алексеевны. При вскрытии гроба императрицы в ее ногах и была обнаружена безымянная урна с чьим-то прахом. Нетрудно догадаться, что прах принадлежит как раз Александру Павловичу. Самым загадочным здесь является другое: о ком ни заведи речь – обязательно выяснится, что гроб уже вскрывали. Причины здесь даже не так уж и важны, но создается впечатление, будто советская власть только тем и занималась, что беспокоила гробы всех более-менее значительных людей позапрошлого и прошлого века. Выходит, большевизм в чем-то сродни некромантии…

 

Перенесенные переживания не могли не сказаться на здоровье императрицы, которое после смерти мужа резко ухудшилось.

Министр двора, генерал-адъютант князь Петр Михайлович Волконский 12 апреля 1826 года писал Николаю I из Таганрога: «...Слабость здоровья вдовствующей государыни императрицы Елизаветы Алексеевны вновь увеличивается. Сверх того ее императорское величество чувствует в груди иногда сильное удушение, которое препятствует даже говорить, и сама изъявила г. Штофрегену опасение водяной болезни в груди. Хотя г. Штофреген не уверен, что таковая болезнь существует, но начинает однако сильно беспокоиться, предложил ее величеству лекарства для предупреждения оной и надеется, что предполагаемое путешествие может предотвратить сию болезнь».

21 апреля 1826 года Елизавета Алексеевна покинула Таганрог и через Харьков направилась в Калугу, где ее должна была встречать императрица Мария Федоровна.

Но состояние Елизаветы Алексеевны с каждым днем становилось все хуже.

Весна в тот год выдалась дождливой, все дороги оказались размыты дождем, и поездка оказалась очень утомительной и тяжелой для больной Елизаветы Алексеевны.

Вечером 3 мая 1826 года карета императрицы въехала в уездный город Белёв, где и остановились для ночлега в доме купцов Дорофеевых. С трудом Елизавета Алексеевна поднялась на второй этаж в приготовленные для нее комнаты.

По рассказу очевидца, опубликованному много лет спустя в первой книжке исторического журнала «Русский архив» за 1904 год, «...государыня по входе в спальню тотчас села на приготовленную кровать и, будучи в сильном на лице поту, говорила, что желала бы знать, может ли кто другой вспотеть так, как она. На предложение камер-юнгферы г-жи Малышевской, не угодно ли будет ее величеству переменить белье, сказала: «Не нужно». И приказала только обтереть себе лицо, шею и затылок. После чего выкушали чашку чая, который пила весьма медленно, и потом изволила скушать ложки четыре саго, делая все сие, как бы принуждая себя.

Говорила тихо, но скоро, и смотрела на все бегло. Причесав ее величеству косу, г-жа Малышевская оставила ее с дежурной в тот день г-жой Тиссон, от которой я слышал, что слабость ее величества дошла до такой степени, что она, ложась в постель, не могла поднять на кровать ноги. В сию ночь государыня не почивала до пяти часов утра, принимая два раза капли и порошки, и спросила около сего времени доктора. Когда Тиссон доложила, что пошлют за ним, государыня сказала, что посылать не нужно, и, подтвердив о сем два раза, заключила тем, что ей очень хорошо и что она хочет уснуть, приказала идти спать и Тиссон. Все убеждения сей девицы позволить остаться были тщетны: государыня настоятельно требовала оставить ее одну.

Между тем пришел лейб-медик Рейнгольд, в разговоре с которым о слабости здоровья ее величества прошло довольно много времени, но призыву все не было. Хотя он и не одобрял девиц сих, что сон может подкрепить силы ее величества, но Тиссон опять решилась войти в спальню и вышла оттуда встревоженная. Необыкновенная белизна в лице государыни и открытый рот весьма ее испугали, что побудило войти в спальню в ту же минуту и Рейнгольда, который по довольном сначала рассматривании государыни через ширмы подошел наконец к кровати. Но монархиня покоилась уже вечным сном».

Елизавета Алексеевна не оставила никакого завещания: она всегда говорила, что не привезла с собой в Россию ничего и потому ничем распоряжаться не может. Только после ее смерти узнали о многих негласных пенсиях и пособиях, выдаваемых из ее средств. Бриллианты императрицы были обращены в деньги, и вся сумма в 150 тысяч рублей передана в основанные Елизаветой Алексеевной Патриотический институт и дом трудолюбия, получивший название Елизаветинского института в Санкт-Петербурге. В Белеве в доме, где скончалась императрица, была учреждена богадельня для призрения 24 вдовых женщин из всех сословий, которая просуществовала до революции 1917 года. Смерть императрицы Елизаветы Алексеевны, так же как и кончина Александра I, вызвала появление смутных слухов об ее исчезновении и уходе от мирской жизни. Говорили, что она под именем Веры Молчальницы провела более 20 лет в Сырковом монастыре Новгородской губернии. Местные старожилы показывали надгробную плиту, на которой были выбиты слова: «Здесь погребено тело возлюбленной Господа и Ему Единому известной рабы Божией Веры».

Однако исследования историков-архивистов позволили установить тайну монахини Веры Молчальницы. Ею оказалась дочь генерал-майора В.А. Буткевича, принявшая монашеский постриг по личным драматическим обстоятельствам.

Подводя итог жизни самой красивой русской императрицы, великий князь Николай Михайлович сочинил лапидарную эпитафию: «Елизавета Алексеевна принадлежала к числу идеальных натур, которые редко бывают вполне счастливы в жизни».

 

История с продлением жизни Александра и Елизаветы Алексеевны – это, конечно, в любом случае штука заманчивая, даже в чем-то поучительная и, понятное дело, реабилитирующая императора по всем статьям. Но, скорее всего, это красивая сказка. С Елизаветой Алексеевной все ясно: Вера Буткевич ушла в монахини после трагедии в семье и провела оставшуюся жизнь в этом статусе и погребена в указанном монастыре. Ее не только узнали при погребении, но, оказывается, родственники нашли, что это именно она, задолго до ее смерти. Есть очевидец, видевший то ли фото, то ли саму Веру Мольчальницу во гробе, а также знавший облик Елизаветы Алексеевны, – так вот типы лица монахини и Элизы абсолютно разнятся между собой, и потому, даже если бы это была не Вера Александровна Буткевич, ответ был бы отрицательный. Со старцем Федором Кузьмичом сложнее, но уже одно то, что Елизавета Алексеевна находилась при кончине мужа, а потом более месяца при его гробе, говорит о том, что вряд ли Федор Кузьмич являлся бывшим императором Александром. Если, конечно, эта безумная мысль о подмене не пришла в голову императорской чете тоже. Но, как правило, мнимое самоубийство или мнимая смерть – удел преступников или преследуемых преступниками людей. Куда проще было бы официально уйти от дел и посвятить себя Богу. Припомним, что Федора Кузьмича так же, как и Веру Молчальницу, и арестовывали за беспаспортность, и сажали в тюрьму, а Веру – в психиатрическую больницу. Это-то им было зачем? От кого им было прятаться? От Марии Федоровны и Николая Павловича?.. Не стоили они того, особенно первая.

Великий князь Николай Михайлович, написавший биографию Елизаветы Алексеевны, если даже не получил семейного предания на эту тему, мог бы при работе над книгой что-то обнаружить в архивах царской семьи, но он первый не верил в анекдот про Федора Кузьмича. А ему было бы выгодно, если бы это было так, – иначе Александр предстает перед читателем в не очень хорошей маске почти отрицательного героя. Пушкин, надо сказать, пошел в свое время дальше в его характеристиках.

В общем, никакой тайны с Федором Кузьмичом и Верой Молчальницей для нас по выбранной теме не существует.

Но имеется все-таки одна довольно пространная тайна, которая, на первый-то взгляд, кажется совсем маленькой. И решение загадки не так-то просто, как может привидеться поначалу.

Как известно, императрица Елизавета Алексеевна умерла в Белеве 4 мая 1826 года. Тому есть масса свидетелей из сопровождавших ее придворных, врачей, камеристок и слуг. Есть братья Дорофеевы – белевские купцы, в доме которых и состоялась смерть государыни.

Недалеко от дома Дорофеевых в Белеве возведен монумент на месте захоронения сердца Елизаветы Алексеевны. Это небольшая стела, увенчанная короной, и на ней выбита соответствующая надпись. Однако дата смерти Елизаветы Алексеевны указана другая. А именно – 3 мая 1826 года.

Вот эта небольшая описка – 3-е число вместо 4-го – и послужила поводом для скрупулезных исследований подлинных обстоятельств смерти вдовствующей императрицы. Кстати, в большинстве публикаций на эту тему их авторы с удовольствием говорят: «императрицы», «государыни» и пр., ошибочно не вставляя или намеренно забывая слово «вдовствующая».

Со словом «вдовствующая» объяснение легкое: во-первых, редко встречающаяся ситуация наличия при дворе сразу трех императриц, одна из которых правящая, а две вдовствующие, может с непривычки подвигнуть на то, что понятие вдовствующей императрицы приклеилось пока только к одной из них; во-вторых же, и тогда, да и теперь исследователь или мемуарист, пишущий о Елизавете Алексеевне, очень не хочет применять к ней это понятие, ибо обаяние Элизы работает до сей поры. Ну, есть и в-третьих: это протест, выказываемый Александре Федоровне, супруге Николая Первого. Она тоже, вместе с Марией Федоровной и вместо Екатерины Павловны, взяла за привычку унижать Елизавету Алексеевну, чего, конечно, ни мемуаристы, ни исследователи, к коим некоторым образом причисляю и себя, потерпеть не могут. Потому и я могу где-то оговориться и вместо «вдовствующей императрицы» сказать просто «императрица», хотя она с момента восшествия на престол Николая автоматически перестала быть действующей императрицей и тоже стала «порфироносной вдовой», как говаривал Пушкин, ни в коем случае не имея в виду ее.

А вот с датами на памятнике действительно происходит нечто, за что, естественно, дошлые сыщики уцепились и стали раскапывать.

По воспоминаниям о путешествии больной Елизаветы Алексеевны в Петербург из Таганрога восстановили весь ее путь, а особенно приходящийся на 3 мая, почти по секундам. Публикаций на эту тему было довольно много, и первая из них, как поведал нам А. Крылов, была в журнале «Русский архив» за 1904 г.

Но София Привалихина, автор книги о Елизавете Алексеевне, которая так и считала, что императрица скончалась в Белеве в купеческом доме в 4 часа утра 4 мая 1826 года, пишет статью «В Белеве ли умерла императрица Елизавета?», где упоминает статью А. Фирсова, опубликованную в еженедельнике «Нива» № 47 за 1908 год, которая заставила ее внимательно рассмотреть обстоятельства смерти и усомниться в принятой дате.

Мы ее процитируем. А пока коснемся общих вопросов, которые исследователям непонятны и повторяются из публикации в публикацию. На них, конечно, имеются и ответы, но эти ответы не очень-то удовлетворительны и не тянут на исчерпывающие, ибо зиждутся на предположениях, которые вряд ли имеют под собой веские основания.

Во-первых, императрица ехала в Таганрог уже больная, и дорога далась ей не очень-то легко. Зачем было ей, спрашивается, весной, по распутице совершать тот же путь в гораздо более вредный по климату Петербург, а не остаться, к примеру, в Таганроге? Что за срочная причина толкнула ее на эту дальнюю поездку именно тогда, когда состояние ее стало гораздо хуже, чем осенью 1825 года, когда она еще могла передвигаться без особого ущерба для здоровья и жизни?

Здесь ответов несколько, и историки отвечают на них, в общем-то, достаточно одинаково, поэтому не стану перечислять этих имен, а просто повторю ответы. Елизавета Алексеевна не могла находиться в Таганроге: ее угнетало это место, где она потеряла любимого супруга. Какими бы ни были их отношения все время супружества, каких бы ошибок ни совершали, трудно усомниться в искренности ее последних цитируемых строк об Александре. Правда, не меняя климата, она могла бы переместиться не столь уж далеко – к примеру, в Крым. Так что вопрос этот был вполне решаемым, тем более что ее окружали преданные и деятельные люди, для которых подготовка резиденции в Крыму не стала бы проблемой. Граф М. С. Воронцов тоже наверняка не остался бы в стороне и все устроил или бы очень помог. Но идея поездки исходила от питерского императорского дома. Значит, гнетущее состояние императрицы было здесь ни при чем.

Во-вторых, какова причина столь срочной необходимости в путешествии, исходящей из Петербурга?

Здесь тоже дается почти один и тот же ответ. Мария Федоровна и император Николай были очень обеспокоены тем, что императрица Елизавета может стать камнем преткновения на пути царствования Николая. Каким образом?.. Оказывается, она – «декабристка». То есть бывшая императрица, сидящая где-то на краю земли, в Таганроге, могла смутить умы и свергнуть законную власть? Чушь собачья. Ненависть семейства к Елизавете Алексеевне известна, но не до такой же степени они ее страшились, что желали видеть ежедневно и ежечасно, – не дай Бог, составит какой-нибудь заговор похлеще 14-го декабря. Но допустим, что и в самом деле они опасались ее взглядов, имевших место быть в самом начале ее императорства, – так ведь теперь ее мировоззрение могло хотя бы частично поменяться. Одно дело – молоденькая девочка, другое – 46-летняя дама со стажем царствования в стране с абсолютной монархией. Что-то очень не вяжется. Вполне вероятно, была и еще причина, по которой ее хотели немедленно видеть в Петербурге. Но эта причина не упоминается ни мемуаристами, ни историками, самый важный из которых – великий князь Николай Михайлович.

В-третьих, Мария Федоровна выехала навстречу Елизавете Алексеевне. Вы сможете найти подходящее объяснение – зачем? Почему именно Мария Федоровна, которая так недолюбливала Елизавету Алексеевну? Почему не доверенный и проверенный человек?..

Ответ тоже почти один и тот же. Учитывая состояние молодой императрицы, старая императрица хотела сама встретиться с нею в Калуге. И ведь выехала!

Ну, и что? Чем она могла помочь больной молодой императрице дальше? Она привезла с собой спальный вагон, в котором не качает, в котором кондиционирование и прохладительные напитки? Или она везла с собой лекарство – импортный эликсир бессмертия? Нет, приехала пустая. Но в траурном наряде!!!

Наверняка есть и еще вопросы, но ограничимся пока этими тремя – их предостаточно. Все нелепо, все зыбко. Больную женщину, находящуюся почти при смерти, гонят по непонятной причине через всю страну…

Ответ, напрашивающийся сам собой: чем-то запугав Елизавету Алексеевну, ее срочно вызвали в столицу только потому, что надеялись – в дороге она наверняка просто умрет, и проблем у императорской фамилии не станет. Некоторые делают и более далеко идущий вывод: ее вызвали, чтобы убить.

 

Николай I

 

Возникает иной вопрос, в свете которого не очень внятно выглядит поведение четырех врачей, имеющихся при Елизавете Алексеевне. Это Штофреген, Протт, Добберт и Рюль, лейб-медики высочайшего класса, по крайней мере один из которых, Штофреген, – весьма «заслуженный» врач, который был на высокой должности дивизионного доктора Инженерного корпуса еще в 1812 году. Наверное, императорский дом не держит в качестве докторов недоучек. И эти четыре доктора отпускают в поездку по весенней распутице на 2000 км даму, находящуюся при смерти?.. Тем более – императрицу?.. Это чем же надо так напугать докторов, чтобы они забыли о своем долге!.. Или…

Или нам явно чего-то недоговаривают.

Каждый второй из интересовавшихся этим вопросом в комплексе приходит к выводу: императрицу убили. Вроде бы никто не виноват: она, мол, настояла и поехала. Однако виноваты все, кто участвовал в этом предприятии: Елизавете Алексеевне, при ее-то болезни, категорически запрещалось столь дальнее путешествие.

Вопрос, которого можно было не задавать, но уж очень хочется: а с какой стати Мария Федоровна приехала в траурном наряде?

Чтобы вызвать ее в Белев из Калуги (а свекровь была в Калуге), требовалось около 10 часов суммарного времени. Это 5 часов езды туда и 5 часов обратно. Курьер должен был торопиться, но ей не было резона торопиться на встречу с невесткой, значит, она могла потратить на дорогу до Белева и больше пяти часов – 6, 7 или больше. Она приехала примерно в 10 часов утра, а Елизавета Алексеевна, по утверждению врачей, скончалась между тремя и четырьмя часами. Софья Привалихина писала в своей книге о 4 часах утра. Ну, пусть даже смерть наступила в 3 часа. Как Мария Федоровна догадалась, что Елизаветы Алексеевны нет в живых? Или она надела траур не по ней? А по ком?

Вот примерно тот перечень вопросов, на которые у большинства исследователей нет приемлемых ответов. Приведем теперь отрывки из статьи Софьи Привалихиной. Начнем с того, что С. Привалихина рассказывает причину путешествия Елизаветы Алексеевны и путешествия из Петербурга в Калугу Марии Федоровны. Поначалу она заявляет, что, мол, вполне естественно невестке встретить по пути свою свекровь и поделиться своими чувствами. Заметим, она говорит о нормальной, пусть и о не очень любимой свекрови, но не о Марии Федоровне. Об этом, собственно, авторесса и намекает:

 

Однако, думается, не было ни малейшего желания у умирающей Елизаветы увидеться со свекровью, ничего она не хотела и не имела ей сказать. Это был продуманный шаг царской фамилии – нового русского императора Николая I, его матери Марии Федоровны, его жены Александры Федоровны (урожденной принцессы Шарлотты Прусской), его брата великого князя Михаила Павловича. Все отлично знали, что императрица обречена, что состояние здоровья, скорее всего, не позволит ей добраться живой по расхлябанным апрельским дорогам от Таганрога до Петербурга или хотя бы до первой русской столицы Москвы. Свыше 2000 км пути – это верная смерть. Но и в Таганроге ее все равно ожидает смерть. Возможно, если императрицу Елизавету не беспокоить, не отправлять в долгий путь, кончина наступит в июне, возможно, в июле или даже в августе, но так или иначе она неизбежна. И на семейном августейшем совете было принято решение: императрица Елизавета не должна умереть в захолустном Таганроге. Пусть она, смертельно больная, не выдержит дороги, пусть умрет, но пусть это произойдет в известном русском городе. И пусть рядом с нею будет свекровь императрица Мария Федоровна. Оставалось, чтобы встреча двух вдовствующих императриц состоялась, одной проехать 800 верст, другой – 1200. Императрица Мария Федоровна «свои» 800 верст проехала, императрице Елизавете Алексеевне проехать 1200 верст не удалось.

Она, вполне вероятно, ушла из жизни в карете. У села Мишенского. У Васьковой горы... Всего на сотню верст и просчитался новый русский царский, николаевский, двор...

 

Но то заключительная часть статьи, как бы вывод. А в начале текста С. Привалихина подробно рассказывает о том, как состоялся въезд императрицы в Белев (курсив мой):

 

Читаем дальше в историческом, вековой давности очерке А.Фирсова:

«Близость роковой развязки для лиц, сопровождающих императрицу, стала очевидной. 2 мая из Орла князь Волконский просил предварить государыне, что положение императрицы Елизаветы Алексеевны так худо, что ее величество найдет ужаснейшую в ней перемену. Молю Бога, чтобы сподобить благополучно доехать до Калуги.

3 мая был назначен последний перед остановкой и отдыхом в г. Белеве Тульской губернии огромный переезд в сто верст от Орла. Царский поезд достиг Васьковой горы, находящейся при селе Мишенском, где родился В. А. Жуковский. До города оставалось 2–3 версты. Напротив, по левому нагорному берегу Оки красиво раскинулся Белев. Вдруг государыня почувствовала себя дурно. Князь Волконский приказал скорей ехать. Кучер и форейтор погнали и без того быстро бежавших лошадей. В то же время белевские капитан-исправник и городничий Колениус, сопровождавшие поезд, отделились от последнего и помчались в город, строго, но без окриков, приказывая народу, стоявшему по пути и ждавшему царского проезда: «Назад! По домам! Никакой встречи не будет! По улицам не сновать – государыню тревожить настрого наказано!» Дорога и улицы вплоть до царской квартиры были быстро очищены от народа. Колокольный звон во всех церквях был отменен.

В 9-м часу вечера царский поезд остановился около дома белевских купцов Николая и Григория Ивановичей Дорофеевых, в котором, как наиболее удобном и большом из городских домов, было приготовлено помещение для царственного путешествия.

Государыня с помощью придворных с трудом вышла из кареты, затем, поддерживаемая князем Волконским, поднялась в переднюю комнату 2-го этажа, где приняла хлеб-соль от хозяев дома. После того, поддерживаемая снова князем Волконским и статс-секретарем Лонгиновым, прошла в приготовленную ей спальную комнату, где легла на разостланную походную кровать. Государыня сильно ослабла. Придворные дамы, любимая ее камер-медхен Тиссон и камер-юнгфера Милашевская окружили ее. Отдохнув около часа, государыня кушала бульон, а затем потребовала к себе докторов, которым и жаловалась на большую слабость. По их рецепту аптекарем Проттом было немедленно составлено лекарство, которое государыня и принимала из рук Валуевой.

В 10 часов вечера государыня отпустила всех придворных дам спать. При ней остались лишь Тиссон и Милашевская. Проспав очень недолго, она проснулась; тяжелое дыхание ее показывало уже роковую агонию. Когда же Тиссон тихо подошла к столику, стоявшему у кровати государыни, показывая вид, что смотрит на часы, Елизавета попросила ее не беспокоиться и лечь спать, Тиссон заснула. Проснувшись, она подошла к столику государыни: часы показывали четвертый час утра, государыня, казалось, спокойно спала. Тиссон долго прислушивалась к дыханию государыни, но его уже не было... Лицо ее было безмятежно и сияло спокойствием, поразившим всех присутствовавших. К ней вернулась даже незабвенная красота ее, давно уже исчезнувшая вследствие страданий.

Так ранним утром 4 мая 1826 г. отошла в вечность императрица Елизавета в Белеве, вдали от столицы и семьи».

В этой длинной цитате что ни фраза – все вызывает недоумение и вопросы. Если императрице Елизавете 2 мая очень плохо в Орле, то почему князь Петр Волконский молит Бога, чтобы только доставить императрицу Елизавету до Калуги, но не продлевает хотя бы на сутки остановку в Орле, почему назначает новый, мучительный для больной императрицы бросок в сто верст по расхлябанной, распухшей от весенней влаги, скверной дороге?

Дальше – еще более странно. Зачем, спрашивается, гнать в Белев, тем более что от быстрой езды императрице станет еще хуже? Понятно было бы, если бы в городке были врачи и императрице могли бы оказать медицинскую помощь. Никаких в Белеве хороших врачей нет, зато сразу несколько лейб-медиков, лучшие, какие только есть в России медики, со всеми необходимыми препаратами рядом с императрицей.

Князь Волконский отдает еще два очень странных приказа: он велит белевским капитану-исправнику и городничему Колениусу мчать во весь опор в Белев, разогнать всех-всех независимо от рода и звания, кто на пути к городу и в городе готовится встретить императрицу, очистить от народа улицы, велеть всем спрятаться по домам и не высовываться. Под предлогом не беспокоить больную императрицу Петр Волконский не забывает отдать приказание отменить колокольный звон и немедленно разойтись, раствориться, исчезнуть с глаз долой местному духовенству. Опытный царедворец был не таков. Приказы его были точны, рассчитаны до мелочей. Он прежде всего удалил от царского поезда «чужих» – белевских капитана-исправника и городничего. Рядом с императрицей Елизаветой остались только люди из свиты. Исправник и городничий получили приказы расчистить дорогу до города и улицы вплоть до самого дома купцов Дорофеевых, так чтобы народ даже не видел (по крайней мере, близко не видел) карету императрицы, саму императрицу.

Очень важно отменить колокольный, полный радости встречи звон. Звон – ни тихий, ни громкий – не должен звучать. Все до единого белевские колокола должны молчать. Но зачем все это? И тут возникает главный вопрос: если князь Волконский налагает запрет на любое изъявление радости белевцев по поводу въезда императрицы в город Белев, жива ли была императрица Елизавета, когда царский поезд вплотную приблизился к Белеву? Может, императрице в нескольких верстах от Белева, около Васьковой горы, около села Мишенского стало не дурно? Может, она умерла в карете на подъезде к Белеву? Вот тогда все действия и распоряжения князя Петра Волконского понятны: незачем останавливаться, если императрица умерла. «Чужих» – белевского исправника и городничего Колениуса – он услал, а «свои», люди из свиты, будут молчать. Белевцы ни в коем случае не должны видеть и знать, что на самом деле произошло у Васьковой горы. Это – государственная тайна, разглашение которой темным пятном ляжет прежде всего на молодого императора Николая I.

О новом монархе и так по всей империи ходят слухи, будто он загнал на край света и умертвил старшего брата, императора Александра I, не дает вернуться из Таганрога императрице Елизавете. Император Николай I картечью расстрелял на Сенатской площади в Петербурге 14 декабря 1825 г. заговорщиков. Новый царь ведет следствие и судит тех, кто выступил в декабре у Зимнего дворца против него. Не хватало ему еще только обвинений, что он велел насильно усадить в карету смертельно больную вдову любимого в народе и войсках покойного императора Александра! Очень понятно тогда, почему светлейший князь Волконский не забыл запретить какой бы то ни было колокольный звон. Велеть, чтобы колокола пели траурно, погребально, – значило объявить о смерти императрицы Елизаветы. Зазвони колокола радостно, если императрица Елизавета уже мертва, – это бы было великим кощунством, которого бы никогда не простили ни сам себе глубоко набожный князь Волконский, ни царь Николай I, ни народ России.

Да, но в историческом очерке написано, что императрицу в Белеве, в доме Дорофеевых, встречали хлебом и солью владельцы дома купцы Дорофеевы; сказано, что императрица призывала к себе, расположившись на приготовленной постели, аптекаря Протта, он готовил лекарства, вокруг нее были камер-фрейлины, которых она попросила в 10 часов вечера удалиться, оставив при себе только Тиссон и Милашевскую. Все так.

Но кто видел это? Почему купцы Дорофеевы не оставили никаких воспоминаний о встрече с императрицей за несколько часов до ее смерти? Не странно ли: императрица умирает, и при ней, вне зависимости от ее воли, должен был дежурить врач. В последние дни жизни императора Александра I в Таганроге около него неотлучно находились лейб–медики. В момент его смерти рядом были врачи Виллие и Штофреген. А около умирающей императрицы Елизаветы – ни одного врача!

Читаем далее. «Когда императрица Елизавета приближалась к Белеву, императрица–мать находилась уже в Калуге, получив от князя Волконского тревожное известие, она немедленно выехала в Белев. По дороге, в Перемышле, ее встретил фельдъегерь, сообщивший ей роковую весть. В 10 часов утра Мария Федоровна была в Белеве...»

А может быть, было немного не так? Может, князь П. Волконский в 9 вечера 3 мая из Белева послал фельдъегеря к Марии Федоровне с донесением о смерти Елизаветы? От Белева до Калуги скакать на коне 4–5 часов. Значит, если в Белев привезли уже мертвой Елизавету, то где-то в полночь или за полночь, в 2–3 часа ночи, Мария Федоровна узнала об этом. И почти тут же устремилась из Калуги в Белев. Потому так рано, в 10 часов утра, прибыла в Белев. Если бы гонец с вестью о смерти императрицы Елизаветы отправился из Белева в Калугу даже в 4 утра, когда это, как утверждается, обнаружила г-жа Тиссон, то Мария Федоровна никак не могла бы приехать в Белев в 10 утра...

Князь Волконский, думается, лично доложил императрице Марии Федоровне, а потом Николаю I, как в действительности все произошло. Разговор этот остался тайной. Дом у купцов Дорофеевых в 1827 г. выкупила царская семья за 60 тыс. руб. и устроила там дом для вдов. Царь Николай I, что бы о нем ни говорили, был тоже человек глубоко набожный. Когда в Белеве в саду у Вдовьего дома сооружали памятник и возник вопрос, какую дату смерти обозначить, царь не мог перед Богом погрешить против истины и назвал датой смерти 3 мая 1826 г.?..

 

Что ж, смерть Елизаветы Алексеевны наступила раньше, чем она въехала в Белев? Вполне возможно. Но тогда необъяснимы скрупулезные подробности вечера 3 мая: Елизавета кого-то отправляла спать, кого-то вовсе отсылала, то звала врача, то отменяла этот зов. Стала плохо дышать, а когда Тиссен подошла к столику, она твердо (и, возможно, сердито, если она умела сердито) сказала: иди спать, мне ничего не надо. И Тиссен заснула. А может быть, она не тяжело дышала, а… плакала?.. К чему было бы решительно отметать внимание камер-медхен Тиссон? И Тиссон не побеспокоилась – тут же крепко уснула: не надо, так не надо.

С. Привалихина не рассказывает о совсем уж фантастической проговорке одной из камеристок. А ведь это важно, хотя вовсе не известно, является ли правдой.

 

Страдавшая бессонницей княжна [27] в день смерти императрицы, на заре, якобы увидела, как двое неизвестных вынесли тело Елизаветы из спальни. Встав с постели и прокравшись за ними, фрейлина увидела: тело было брошено в пруд. Волконская разбудила слуг, труп подняли со дна. Вернуть к жизни императрицу не удалось. Никаких подтверждений или опровержений эта сплетня не имела… – пишет Ю.А. Молин в материале «Анализ версий смерти императрицы Елизаветы Алексеевны».

Это действительно самое фантастическое из всего, чего можно и нельзя было бы ожидать от этой темы. Кто такие эти «двое неизвестных», кем уполномочены, как вообще попали в дом Дорофеевых, если здесь царский кортеж?.. Да и что это такое вообще – бросить в пруд, достать из пруда?..

А не предположить ли иное? Не утопилась ли императрица Елизавета Алексеевна? Потому что «двое» – это просто самый настоящий бред. Тем более что к мертвому телу в 1826 году любой русский (и нерусский) относился вовсе не так, как теперь многие и многие. Понятие кощунства тогда остановило бы любого, даже закоренелого преступника. Как это – взять труп, да еще и труп императрицы, вынести из дома (со второго, кстати, этажа) – и бросить в пруд?.. А Бог – он все видит!.. Это сейчас можно запросто расчленить и затолкать в багажник. Да и то научили этому нынешние поколения вовсе не безбожные большевики, а набожные американцы из Голливуда.

Я не стану больше ходить вокруг да около и расскажу версию Киры Павловны Викторовой – не побоюсь этого слова, великой пушкинистки конца ХХ века. Я знаю эту версию с 1999 года, когда помогал ей в наборе ее выдающейся книги «Неизвестный или Непризнанный Пушкин». И хотя Ю. А. Молин ссылается на книгу Л. Н. Васильевой «Жена и муза», в 1999 году уже вышедшую, я доподлинно знаю, что обратила ее внимание на этот эпизод Кира Павловна. Дело в том, что до нашей с нею встречи она несколько лет делилась своими открытиями с близкими и не очень людьми, среди которых была и Лариса Васильева. И мой набор книги Киры Викторовой был далеко не первый, и расстались мы с нею, почти уже подготовив макет к печати, и об этом знают в Пушкинском музее на Арбате в Москве. Почему я столь подробно говорю об этом? Потому что к моменту нашей работы К. П. Викторова (ей было тогда 75 лет) была уже очень осторожной и подозрительной, ибо многие и многие ее пушкиноведческие мысли уже были украдены случайными людьми. И меня она в конце концов также заподозрила в шпионаже в чью-то пользу и рассталась со мной не очень дружелюбно. А я помогал ей от имени издательства «Новая Игрушечка», в котором тогда работал. Она все же издала свою книгу – с меньшим числом рисунков, чем предполагалось, да и не в Москве, а в Санкт-Петербурге. Я был счастлив, что хоть в таком виде книга все же вышла. А произошло это уже в начале XXI века, и после этого Кира Павловна вскоре скончалась.

В 1999 году я написал и опубликовал несколько статей, знакомя читателя с идеями Киры Викторовой. Это было сделано при ее согласии и участии и имело целью предотвратить чужие публикации на эту тему, где фигурировали идеи Киры Павловны без указания авторства, как и произошло с книгой Л. Н. Васильевой, с которой она немедленно раздружилась.

Так вот теперь озвучиваю открытие Киры Павловны, о котором она, к сожалению, написать не успела,