Китай. Приезд и первые впечатления

В туманное, холодное и временами дождливое воскресенье, какое и можно было ожидать в конце февраля (1854 г.), у берегов острова Гацлафф бросил якорь корабль под названием «Дамфрис» в ожидании рулевого, который доставит судно в Шанхай. На корабле в Китай прибыл Хадсон Тейлор. Казалось, сто лет прошло с тех пор, как он и его мать вместе преклонили колени в молитве незадолго до начала длительного путешествия из Ливерпуля. Родители Хадсона приехали проводить его в порт, хотя из-за задержки рейса отцу пришлось уехать домой раньше, чем корабль отправился в плавание. Затем были долгие месяцы плавания, зачастую сопровождаемые штормовой погодой, когда корабль шел к цели, временами сбиваясь с курса из-за бури, настигнутый циклоном и слепящими снежными метелями; но теперь путешествие достигло завершающей стадии, и желтая, мутная вода вокруг говорила о том, что судно находится в устье великой реки.

Закутанный в теплую одежду Хадсон Тейлор прогуливался по палубе, изо всех сил пытаясь согреться и сохранять терпение. Странным днем было это воскресенье — последним днем в море. Он уже давно упаковал свои вещи и был готов покинуть корабль. Поскольку шторм и холод мешали заниматься другими делами, Хадсон все больше раздумывал и молился.

Только на следующий день Хадсону удалось высадиться в Шанхае, и то практически одному и без вещей — «Дамфрис» не мог причалить из-за встречного ветра.

Невозможно описать мои чувства, когда я ступил на берег. Сердцу было так тесно, что оно готово было выпрыгнуть из груди, а по щекам текли слезы благодарности и признательности.

Вскоре на него стало находить глубокое чувство одиночества: вокруг нет ни одного друга или знакомого, ни одной протянутой руки, чтобы приветствовать его, никто даже не знает его имени.

Вместе с благодарностью за освобождение от многих опасностей и радостью, что, наконец, нахожусь на китайской земле, я вдруг ясно осознал, как далеко от меня были те, кого я любил, и что я чужой в чужой земле.

Тем не менее, у меня было три рекомендательных письма, и я особенно рассчитывал на совет и помощь одного из адресатов, которого я хорошо знал и высоко ценил и которому меня рекомендовали наши общие друзья. Конечно, я сразу же навел о нем справки и был весьма озадачен тем, что узнал, — месяц или два назад он умер от лихорадки, пока я был в море.

Опечаленный этим известием, я спросил о местонахождении еще одного миссионера, которому было адресовано другое письмо. Но и здесь меня постигло разочарование.

Он недавно уехал в Америку. Осталось еще третье письмо, но мне его дал малознакомый человек, и я ожидал от него меньшего, чем от первых двух. Однако оно и стало источником Божьей помощи.

Итак, с письмом в руке Хадсон покинул расположенное у реки Британское консульство, чтобы найти резиденцию Лондонской миссии, расположенную на некотором расстоянии, в противоположной стороне местного поселения. По обеим сторонам его приветствовали незнакомые виды, звуки, запахи, особенно когда европейские дома уступили место китайским магазинчикам и жилым постройкам. Здесь говорили только на китайском, и почти не встречались люди других национальностей (если вообще они были). Улицы становились теснее и все более и более заполнялись людьми. Балконы, свисающие над рядами раскачивающихся вывесок, почти закрывали небо. Трудно сказать, как Хадсону удавалось на протяжении одной или двух миль не сбиться с пути, но наконец показалась часовня Лондонской миссии, и Хадсон вошел в ворота, которые были всегда открыты.

Перед ним стояло несколько зданий, среди которых были здания больницы и жилые дома. У первого встречного он спросил доктора Медхэрста, которому было адресовано рекомендательное письмо. Для впечатлительного и сдержанного Хадсона было нелегким испытанием представиться такому важному человеку, как доктор Медхэрст, который вместе с доктором Локхартом впервые основал протестантское миссионерское движение в этой части Китая. Почти с облегчением Хадсон узнал, что доктор Медхэрст в резиденции больше не живет. Стало быть и он уехал!

Больше выяснить ничего не удалось, поскольку слуги-китайцы не говорили по-английски, а Хадсон ни слова не понимал на их диалекте. Ситуация зашла в тупик, пока не показался европеец, которому новоприбывший незамедлительно представился. К своему облегчению, Хадсон узнал, что разговаривает с мистером Эдкинсом, одним из молодых миссионеров. Эдкинс тепло его встретил и объяснил, что супруги Медхэрст переехали в Британское консульство, поскольку комнаты, которые они занимали, располагались в пределах видимости и слышимости постоянных военных действий у Северных ворот города. Как бы там ни было, доктор Локхарт остался, и Эдкинс предложил проводить Хадсона к нему, пригласив в одно из зданий миссии.

В те дни появление в Шанхае англичанина, тем более миссионера, без предварительного извещения было событием довольно необычным. Большинство людей прибывали регулярными почтовыми рейсами, которые ходят раз в месяц, и их приезд вызывал общий восторг. В тот день никого не ждали, даже «Дамфрис» еще не прибыл в порт из-за ветра, поэтому, когда Эдкинс выходил и входили другие люди из Лондонского миссионерского общества, Хадсону Тейлору пришлось заново объяснять, кто он и что тут делает. Очень скоро новые знакомые поняли ситуацию, в которой находился молодой миссионер, и им ничего не оставалось делать, как принять его в один из своих домов. Они не могли оставить его без жилья, да и местное поселение было настолько переполнено людьми, что комнату невозможно было снять ни за какие деньги. К счастью, в распоряжении Локхарта была свободная комната. Он жил один, так как его жене пришлось вернуться в Англию; с искренней любезностью он пригласил Хадсона Тейлора погостить, позволив ему платить скромную сумму для покрытия расходов на питание.

Когда вопрос с проживанием был решен, Эдкинс повел Хадсона знакомиться с супругами Мэрхед, которые также входили состав работников Лондонского миссионерского общества в Шанхае, а также представил его чете Бэрдон из Церковного миссионерского общества, которые снимали свободный дом в той же резиденции. Бэрдоны пригласили Хадсона вечером на ужин. Они были молоды и недавно поженились, жили в Китае всего один или два года и с самого начала прониклись к новому знакомому симпатией, на которую Хадсон отвечал взаимностью.

Вот где был ответ на многие молитвы и раздумья. На некоторое время он был обеспечен необходимым и находился в благоприятных обстоятельствах. Хотя он не мог долго злоупотреблять гостеприимностью доктора, но по крайней мере у него было немного времени, чтобы присмотреться к ситуации и найти постоянное жилье. Поэтому на следующее утро он встал, полный решимости заняться этим делом, а затем раздобыть несколько книг и найти учителя, чтобы как можно скорее начать изучение китайского языка. Это был первый день Хадсона в Китае.

Вещи с корабля были перенесены на квартиру доктора Локхарта. Хадсон испытывал своеобразное ощущение, маршируя по переполненным улицам впереди процессии носильщиков. Все его вещи болтались на жердях, которые они несли на плечах, и при этом на каждом шагу то ли пели, то ли кричали в различных тональностях: «Оу-ва Оу-вэй», — причем некоторые брали несколько выше. Впрочем, они не испытывали горя или душевных страданий, хотя, судя по их крикам, можно было так подумать. К тому времени, как Хадсон раздал носильщикам часть мелких монет, полученных им в обмен на мексиканский доллар, он уже получил первый урок делового общения с китайцами.

Затем подошло время ежедневного богослужения в больнице, которое на этот раз проводил доктор Медхэрст. И Хадсон впервые в жизни слушал проповедь Евангелия на языке, с которым ему предстояло так близко познакомиться. В разговоре, который произошел после служения, Медхэрст посоветовал Хадсону начать изучение языка с мандаринского диалекта, на котором говорит большая часть населения Китая, и пообещал, что найдет ему преподавателя. Вечером было еженедельное молитвенное собрание, на котором Хадсон был представлен другим миссионерам. Таким образом, интересный день, полный воодушевляющих надежд, закончился единодушным ожиданием Бога в молитве.

Но не прошло и недели, как Хадсону открылась и другая сторона шанхайской жизни. Ежедневная газета передает сообщения о ночных сражениях; на городской стене, расположенной не более, чем в полумиле, мелькают огни часовых;

из окон видны жестокие бои, где прямо на глазах убивают и ранят людей; терпеливые поиски комнаты в китайской части поселения только подтверждают тот факт, что найти жилье невозможно; первое столкновение с язычеством; сцены человеческого страдания в городе запечатлелись в сознании Хадсона неизгладимым ужасом.

О некоторых из этих впечатлений Хадсон пишет сестре через десять дней по приезде:

В субботу я ходил на рынок. Я никогда не видел такого грязного места, как Шанхай! Под ногами сплошная грязь. Она не так заметна в сухую погоду, но если в течение часа льет дождь, такое ощущение, что идешь по болоту.

Не идешь, а скорее плывешь! Я обнаружил, что ни дом, ни даже комнату найти невозможно, и почувствовал, что упал духом.

На следующий день, в воскресенье, я присутствовал на двух богослужениях Лондонской миссии, а во второй половине дня пошел в город с мистером Уайли. Ты никогда не видела город в состоянии осады или войны. Пусть Бог убережет тебя от этого зрелища! Мы шли некоторое время вдоль городской стены, и как печально было видеть ряды развалин возле города. Сгоревшие, взорванные, разрушенные на части дома, — каких только развалин здесь не было! Подумать страшно, как страдают люди, которые здесь когда-то жили, а теперь, в это суровое время года, вынуждены бежать из дома, от родного очага, от всего... Когда мы достигли Северных ворот, за стенами города шла жестокая схватка. Одного мужчину принесли мертвым, второго — с простреленной грудью, а третий, у которого я осматривал руку, казалось, был в ужасной агонии. Пуля прошла ему сквозь руку, поломав кость. Мы могли бы ему помочь только в том случае, если бы он согласился пойти с нами в больницу. Доктор Локхарт, который подошел к нам как раз в тот момент, сказал, что иначе с него сдерут нашу перевязку... Так грустно видеть вокруг столько нищеты, видеть эти бедные создания в таких страданиях и нужде и быть не в состоянии чем-нибудь помочь или рассказать об Иисусе и Его любви. Все, что я могу, — это молиться за них. Но разве Он не всемогущ? Несомненно. Слава Богу, мы знаем, что Он всемогущ! В таком случае, давай горячо молиться, чтобы Он помог им.

Хадсон Тейлор ожидал испытаний и трудностей, которые обычно ассоциируются с миссионерской работой, но все оказывалось не так, как он ожидал. Трудностей, приходящих извне, не было вообще, если не считать холода, который порядком ему докучал, но страдания разума и сердца, казалось, с каждым днем увеличивались. Он едва ли мог выглянуть из окна, не говоря уже о том, чтобы выйти на улицу, не став свидетелем такой нужды и бедствия, каких не видел никогда. Пытки, причиняемые солдатами обеих армий своим несчастным пленникам, от которых они надеялись получить деньги, и опустошения, совершаемые мародерами в поисках еды и одежды, несказанно терзали Хадсона. И над всем этим нависала темная пелена язычества, которая оказывала на него тяжелое духовное давление. Многие храмы были полностью или частично разрушены, и идолы — повреждены, но, несмотря на это, люди поклонялись им, плача и моля о помощи, которая никак не приходила. Было очевидно, что их боги не могут спасать. Они и себя самих-то не могут защитить в опасное время. Но в своей крайней нужде богатые и бедные, простые и знатные все равно обращались к ним, потому что больше было не к кому.

Смотря на все это, легко себе представить, как Хадсон жаждал рассказать им о Том, Кто может спасти. Но он не мог связать и нескольких слов так, чтобы его поняли. Это вынужденное молчание и огорчало его больше всего, так как он привык свободно говорить о духовных вещах. Пять лет назад, с самого начала своего посвящения, он полностью отдался служению проповеди Евангелия. А теперь впервые его уста были закрыты, и, казалось, ему никогда не удастся на этом ужасном языке сказать то, что лежит на сердце. Все это не могло не повлиять на его собственную духовную жизнь. Выхода духовным потокам не было. Только спустя некоторое время Хадсон осознал, что в таких случаях духовные каналы тем более нужно хранить чистыми и открытыми для Бога. Из-за стремления скорее выучить язык каждая его свободная минута была посвящена учебе, и Хадсон стал меньше молиться и питаться духовной пищей, Божьим Словом. Конечно же, враг воспользовался этим, как можно видеть из ранних писем Хадсона к родителям, в которых он изливал свое сердце:

Я нахожусь в очень трудном положении. Доктор Локхарт временно пригласил меня к себе, поскольку жилье невозможно найти ни за какие деньги... Никто не может жить в городе, потому что там почти беспрерывно идут бои. Мое окно выходит на городскую стену... И по ночам виден огонь пальбы. Пока я пишу, идет перестрелка, и дом дрожит от грохота пушечной канонады.

В комнате так холодно, что я с трудом могу думать и держать ручку. Из моего письма к мистеру Пиарсу вы увидите, в какой я растерянности. И только из-за того, что миссионеры были так добры ко мне и приняли меня с распростертыми объятиями, я боюсь быть им в тягость. Да направит меня Иисус правильным путем... Я люблю китайский народ более, чем когда-либо. О, как бы я хотел помочь этим людям!..

Было так холодно и тяжко, что поначалу я едва ли понимал, что делаю и говорю. Тогда я в полной мере осознал, что значит быть далеко от дома, в театре военных действий и не иметь возможности понимать или быть понятым. Крайняя нужда и бедствие китайского народа и моя неспособность помочь им или даже направить к Иисусу задевали меня за живое. Сатана обрушился на меня потоком, но здесь был Тот, Кто поднял Свое знамя. Иисус здесь, несмотря на то, что большинство о Нем не знают, а некоторые пренебрегают Им. Но Он здесь и драгоценен для Своих.