Сиуаи о.Бугенвиль: раковинные деньги, займы, пиры соперничества

Экономика этого народа описана в обширной монографии "Общество Соломоновых островов. Родство и лидерство у сиуаи Бугенвиля" (694) и ряде других работ (693, 695), принадлежащих перу Д. Оливера. Фактический материал был собран исследователем во время полевой работы, которая была проведена им в 1938‑1939 гг.

В октябре 1938 г. всех сиуаи насчитывалось 4658 человек. К этому времени на их жизни существенно сказалось европейское влияние. Ещё в 70‑х годах XIX в. к ним проникли стальные орудия, заместившие каменные, бамбуковые, раковинные, костяные. Затем туземцы, нанимавшиеся на плантации, привезли с собой европейских свиней, которые быстро вытеснили местных. Всё это имело своим следствием подъём производства, рост избыточного продукта, увеличение роли торговли, накопление богатства в форме свиней и раковинных денег, развитие престижной экономики (694. С. 120, 470‑471).

К 1915 г. относится установление над сиуаи контроля со стороны австралийской администрации. Были прекращены войны, назначены должностные лица из числа туземцев (С. ХVII). Но в целом к моменту исследования область обитания сиуаи была сравнительно изолирована от поселений, в которых жили европейцы (С. ХVII).

Сиуаи занимались земледелием, которое было подсечно‑огневым. Основной культурой у них было таро, которое составляло 80% весового состава пищи (С. 22, 26). Выращивались также яме, батат, бананы, кокосовые и саговые пальмы, хлебные деревья. Разводились свиньи. Бытовало собирательство, охота с собаками, рыболовство.

В прежние времена сиуаи жили небольшими разбросанными посёлками, в которых насчитывалось от 2 до 9 домов. В каждом из таких жилищ обитала элементарная или полигинная семья. С 1920 г. австралийцы заставили их сселиться в сравнительно большие деревни (10‑25 домов). Но и сейчас многие семьи имеют два дома: один в посёлке, другой — в деревне.

Несколько посёлков обычно образовывали общину, которую Д. Оливер называет "соседством". Именно жителей поселков, входивших в состав одной общины, чаще всего и сселяли в одну деревню. Но были и такие посёлки, жители которых составляли самостоятельную общину. В общине насчитывалось от 5 до 50 домохозяйств (С. 333‑334).

У сиуаи существовали экзогамные материнские роды. Роды делились на подроды, подроды — на подподроды. Последние состояли из матрилиниджей, которые иногда были локализованными. Состав матрилиниджей варьировал от 1 до 30 человек. Матрилиниджи считались собственниками земли (С. 112).

Человек имел полное право пользоваться землёй, принадлежавшей его матрилиниджу. Обрабатывать её могли и другие люди, но их право было временным. При этом они обычно должны были спрашивать разрешения у собственников, хотя это имело место не всегда. Во многих общинах все их члены имели свободный доступ к земле независимо от их принадлежности к тому или иному матрилиниджу. В целом земли у сиуаи было достаточно много и каждый имел возможность ею пользоваться (694. С. 133, 239, 334, 339, 483; 695. C. 291).

Каждая семья у сиуаи занимала отдельное жилище и самостоятельно вела хозяйство, обеспечивая себя всем необходимым. Состояла она в среднем из 4 человек (С. 479). Экономические связи в обществе сиуаи носили разнообразный характер. Существовал у них делёж (С. 229, 455). Но упоминая его, Д. Оливер мало что о нём сообщает. Мы узнаём лишь, что он имел место внутри семьи, между семьёй, в которой человек родился, и той, в которую вошёл в результате брака, между близкими родственниками, а также между членами рода (С. 231, 292, 455). Говорится и о том, что близкие родственники могли давать друг другу пщу и вещи без ожидания отдачи (С. 230, 455). Существовала у сиуаи помогодача. Мы узнаём, что человека, который не помогал родственникам и знакомым во время нужды, осуждали (С. 361).

Помощь состояла не только в вещах, но и в труде. Когда человек строил дом, ему могли помогать родственники. Если он приглашал на помощь значительное число соседей, то после завершения работы устраивал пир, на котором угощал всех свининой (С. 127, 354). Владелец саговой пальмы тоже мог устроить помогосбор. Приглашённые не получали доли саго. Их угощали таро и мясом опоссума (С. 311). Женщины помогали друг другу в прополке участков (С.238). Но существовали и другие формы совместного труда. Группа мужчин сообща расчищала и огораживала определённую территорию. Каждый получал по участку (С. 238, 309‑310).

Существовал между родственниками и друзьями дачевозврат, но с тенденцией перехода в помогообмен (С. 229).

Получили у сиуаи развитие услугоплатёжные отношения. У них существовали умельцы, которые изготовляли верёвки, гребни, тканые нарукавные повязки, головные убора, коробки, фигурки из дерева, оружие с украшениями и т.д. Особо выделялись горшечники, которые в отличие от других умельцев уделяли своему занятию значительно больше времени: один день из каждых 3‑4. Некоторые из умельцев были известны далеко за пределами своих деревень. Услуги умельцев оплачивались раковинными деньгами (С. 298, 346). Раковинные деньги за свои услуги получали также знахари, костоправы, повивальные бабки, колдуны, предсказатели, композиторы (С. 301‑306, 355). Некоторые из умельцев изготовляли вещи специально для обмена.

Еще в доконтактные времена сиуаи вели регулярный обмен с островами Алу и Моно. Они вывозили таро, свиней, орехи канариум, гончарные изделия, разукрашенные копья, а взамен получали раковинные деньги, рыбу, известь. С появлением после 1880 г. европейских торговцев предметом экспорта стала копра, которую выменивали на европейские ткани и стальные орудия. Но в этот ранний период сиуаи в большинстве случаев вели обмен с белыми не прямо, а через посредников с Алу и Моно (С. 295‑296).

После первой мировой войны торговля с Алу и Моно прекратилась. Но внутренний обмен к моменту исследования носил ещё более оживлённый, чем раньше, характер. Он происходил между различными районами области расселения сиуаи и был связан с известной их специализацией. Горшки, например, изготовлялись на северо‑востоке, который славился также и обилием орехов канариум, охра добывалась на севере, известь — на юге (С. 297‑298).

По крайней мере отчасти межрайонный обмен вёлся через торговых: партнёров — таови. Обмен между ними был частично чистым дарообменом, частично дароторговлей. Он имел специальное название — соту. Таови не могли торговаться друг с другом. При этом виде обмена человек, давший вещь, получал эквивалент не сразу, а через неопределённый период времени, который однако не мог превышать 1‑2 лет. Партнёров связывали самые различные взаимные обязательства (С. 230, 297, 299). Обыкновенный товарообмен называли ту. При нём можно было торговаться, но в определённых рамках (С. 300).

Как уже указывалось, у сиуаи были в ходу раковинные деньги. Они состояли из раковин, нанизанных на нитки. За единицу счёта принималась снизка раковин длиной в маховую сажень. Существовало несколько типов раковинных денег. Наиболее распространённой формой были мауаи. Снизки всех остальных видов раковинных денег выражались в единицах мауаи. Так, например, 1 снизка курири была эквивалентна 5 снизкам мауаи (С. 339‑440).

У сиуаи многие из объектов, которые поступали в обмен, имели цену, выраженную в единицах мауаи. Так, например, цена 20 кокосовых орехов была равна единице мауаи, так же как и цена двух опоссумов, одного охотничьего лука, десяти охотничьих стрел, одного горшка среднего размера и т.д. Молочный поросёнок стоил 10 единиц мауаи, большая свинья — 50 (С. 341‑342).

В прошлом торговля с Алу и Моно шла как обмен вещи на вещь. Бартерный характер носил обмен горшков с севера на известь с юга, а также сделки, в результате которых сиуаи получали европейские товары. В остальных случаях туземцы предпочитали оплату в раковинных деньгах. И даже когда обмен носил бартерный характер, стороны исходили из цен обмениваемых вещей в единицах мауаи. Именно существование у сиуаи описанного выше "прейскуранта" и ограничивало возможность людей торговаться друг с другом.

Обмен у сиуаи шёл не только между районами. Д. Оливер пишет о торговле между посёлками и даже между домохозяйствами (С. 297). При этом под торговлей он нередко понимает и услугоплатёж (С. 298). Но, вероятно, у сиуаи товарообмен, причём в форме купли‑продажи за раковинные деньги, проник уже и во внутрь общины. Мы узнаём, например, о случаях, когда человек продает соседу саговую муку (С. 346‑347).

Использование раковинных денег как меры стоимости и средства обращения не обязательно представляет собой позднее явление. Всё это наблюдалось на некоторых остовах Меланезии ещё в 80‑х годах XIX в. На о. Новая Британия раковинные деньги назывались тамбу. За единицу счёта принималась снизка раковин длиною в маховую сажень. Туземцы терминологически отличали обмен вещи на вещь (буана) от купли‑продажи вещи на раковинные деньги (кул). И у них, как и у сиуаи, многие объекты, поступавшие в обмен, имели цену в единицах тамбу. Так например, крупная рыба стоила 0,5 единиц тамбу, 60 плодов хлебного дерева — 1 единицу, большое каноэ — от 20 до 50 единиц, малое каноэ — от 7 единиц и выше, свиньи (в зависимости от величины) от 7 до 10 единиц, большой нож ‑3 единицы, большая рыболовная сеть — от 40 до 50 единиц и т.п. Но были и такие вещи, цены на которые колебались в зависимости от спроса и предложения (361. С. 305‑308).

В целом товарообмен у туземцев Новой Британии в 80‑х годах XIX в. был более развит, чем у сиуаи Бугенвиля в конце 30‑х годов XX в. На Новой Британии существовали рынки, т.е. особые места, где люди постоянно собирались для товарообмена. Рынки действовали во многих местах на побережье каждый третий день. Люди, которые жили очень далеко от берегов, создавали свои собственные рынки во внутренних районах острова. На этих рынках они обменивались продуктами с теми, кто жил ближе к берегу, а те в свою очередь вели обмен с береговыми жителями.

Рынки были так организованы, что два соседних редко функционировали в один и тот же день. В результате человек, сегодня побывавший на одном рынке, мог на следующий день посетить другой. Береговые жители встречались на рынках с насельниками внутренних районов острова и обменивали рыбу и европейские товары на тамбу или на пищу и другие вещи (C. 315).

Рынки существовали и в других районах Меланезии. Мы встречаем их, в частности, на севере о. Малаита (509. С. 17, 32, 58, 105; 765; 766), о‑вах Адмиралтейства, где они функционировали 2 и более дня в неделю (633. С. 190; 797. С. 78), на о. Малекула (363. С. 203). У ятмул Новой Гвинеи каждый средний день трехдневной недели был рыночным (266. С. 143‑144), у квома рынки действовали каждые 3‑5 дней (902. С. 188).

До сих пор мы говорили в основном о жизнеобеспечивающей экономике у сиуаи. Но у них существовала и престижная. Необычайно важное значение придавали сиуаи обладанию мануну. Мануну составляли все раковинные деньги, все свиньи, а также все те созданные в домохозяйстве вещи, которые не были необходимы для удовлетворения повседневных нужд его членов и поэтому могли быть обменены на раковинные деньги и свиней. Слово "мануну" означало избыток, избыточный продукт (694. С. 337). Его, вероятно, можно было бы перевести и как богатство (С. 345).

Сиуаи стремились иметь как можно больше свиней и особенно раковинных денег (С. 345). Богатыми людьми, для обозначения которых существовало слово "руренопа", восхищались. Взрослых мужчин, не имевших мануни, презрительно именовали ничтожными людьми (роруки номмаи), если только не было объективных обстоятельств, оправдывавших их бедность (337‑338). Сказать о мужчине, что он не имеет свиней, означало нанести оскорбление (С. 348).

Имеются цифры, свидетельствующие о существовании у сиуаи имущественного неравенства. 199 домохозяйств, о которых были собраны данные, все вместе имели 740 свиней, т.е. на каждое из них приходилось в среднем по 3,7 свиньи. Но среди них были, с одной стороны, такие, которые совсем не обладали свиньями, а с другой, было несколько семей с 10‑17 свиньями (693, 3. С. 13).

Неравномерно были распределены и раковинные деньги. В северо‑восточном районе расселения сиуаи из каждых 5 домохозяйств 2 (т.е. 40%) либо совсем были без раковинных денег, либо имели их не больше, чем 20 единиц мауаи. На каждую из оставшихся 270 семей приходилось в среднем по 634 единицы. Но в реальности только 62 семьи имели больше 600 единиц, причём у 29 было более 1000 единиц (694. С. 517).

Основным источником богатства было выращивание свиней. Свиньи не только сами по себе были ценностью, но за них всегда можно было получить раковинные деньги (С. 345). Чтобы иметь больше свиней, нужно было расширять площадь под огороды. Большая часть земледельческих работ приходилась на долю женщин. Они же выращивали свиней.

Поэтому накопление богатства требовало дополнительных рабочих рук, прежде всего женских. В период, когда велось исследование, выходом из положения было многожёнство. Наиболее богатые и тем самым влиятельные люди имели по несколько жён (С. 352‑353). Из 900 исследованных семей 809 были моногамными, 71 мужчина имел по 2 жены, 19 — по 3‑4, один важный лидер имел 8 жён (693, 4. С. 17).

Различия в богатстве мало сказывались на уровне повседневной жизни. Ежедневное потребление пищи было в богатых семьях в основном таким же, что и в бедных. Все жили в домах одного и того же типа, использовали те же самые орудия и т.п. (694. С. 337, 364, 453).

Сиуаи не убивали свиней для домашнего потребления. Раковинные деньги не использовались для приобретения пищи для нужд семьи. И очень мало их шло на покупку одежды и орудий (С. 337, 348).

Свиньи и раковинные деньги были прежде всего нужны для дароплатежей, которые сопровождали все основные события в жизни людей: рождение, наречение, различного рода инициации, помолвки, брак, смерть (693, 3. С. 5, 694. C. 155‑162, 175, 178‑182, 219‑217, 284‑288). Собиравшиеся по поводу этих событий, родственники и друзья получали в сыром виде куски свинины и таро, которые потом относили домой и готовили (694. С. 364). Существовал у сиуаи вергельд. За убийство человека его родственникам платили 10 единиц мауаи (С. 342).

Раковинные деньги для брачных платежей обеспечивал отец юноши. Если его не было, то деньги давал брат матери, старший брат или другой близкий родственник. Но эти деньги считались займом, который должен быть возвращён (С. 284).

Вообще заёмно‑долговые отношения были у сиуаи довольно развиты. Занимали у родственников, соседей. И основном в долг давались предметы престижного богатства: раковинные деньги и свиньи. Заем должен быть возвращён в более или менее определённый срок, причём с процентами. Для обозначения надбавки к долгу существовал определённый термин — тотокаи. Обычно надбавка равнялась четверти долга (25%). Но некоторые люди, известные своей щедростью, добавляли половину долга (50%). Существовали различные способы принуждения должника к выплате долга. Как утверждает Д. Оливер, давание в долг не было средством обогащения. Каждый имел должников, но и сам был должен. У многих было по 5‑6 должников, но столько же кредиторов (С. 229, 307, 356).

Заёмно‑долговые отношения были широко распространены в Меланезии. Во второй половине XIX в. на о‑вах Герцога Иоркского и Новой Британии раковинные деньги, взятые в займы, возвращались с надбавкой в 10% (361. С. 308‑309), на о‑вах Банке — в двойном размере (333. С. 326). В то же самое время на Северных Новых Гебридах роль престижных ценностей выполняли маты. В случае займа рост доходил до 100% (333. С. 323‑324). По крайней мере, в двух последних случаях мы имеем дело с ростовщическим методом эксплуатации.

В начале XX в. у ругара юга о. Бугенвиль процент при займах раковинных денег доходил до 100. Пока долг не был выплачен, кредитор мог пользоваться имуществом должника (свиньями, плодовыми деревьями) и даже его трудом (856. С. 41‑45).

Более детально подобного рода отношения описаны у манус, живших на юге одноимённого острова и прилегающих островках (о‑ва Адмиралтейства). Полевая работа велась среди них М. Мид и Л. Форчуном в 1928‑1929 гг. Манус — народ с присваивающим хозяйством. Их основным занятием было рыболовство. Однако они вели повседневный обмен с соседними земледельческими народами, получая от них взамен рыбы таро, ямс, кокосы, плоды дынного дерева и т.п. (633. С. 214). Более поздние исследователи утверждают, что манус выращивали свиней (797. С. 76). Но как бы то ни было, по уровню своего общественного развития манус ни в каком отношении не стояли ниже своих соседей‑земледельцев.

У манус была развита престижная экономика со всеми её составляющими: дародачеобменом, дароплатежами, великодарами. Особенную роль у них играли брачные платежи, которые достигали непомерной величины. Они включали в себя до 10 тысяч собачьих зубов, не считая раковинных денег и других престижных ценностей.

Юноша, желавший вступить в брак, нередко не располагал таким богатством. Он вынужден был обращаться к бигмену, который давал ему всё это в долг. В результате молодой человек оказывался в зависимости от бигмена и должен был не только вести собственное хозяйство, но и работать на кредитора, в частности ловить для него рыбу. Это избавляло последнего от необходимости ежедневно заниматься рыболовством.

У одного бигмена могло быть 6‑7 таких зависимых. Положение должников исследователи характеризуют как фактическое экономическое рабство. Человек продолжал оставаться в таком положении до тех пор, пока не выплачивал долг. Это обычно длилось 5‑6 лет. В обществе манус достаточно отчётливо выделялось три слоя: 1) бигмены, 2) работающие на них должники, 3) независимые люди. Но, по крайней мере, некоторые из последних были связаны с тем или иным бигменом, вкладывали ценности в его дародаче обменные и дароплатёжные операции, т.е. были его приверженцами (633. С. 207, 292‑294, 316, 318, 328; 685. С. 214‑216, 219, 222‑225),

Отношения эксплуатации подобные описанным выше были названы нами заёмнодоминатными. Это уже не метод, а образ эксплуатации (184. С. 62). В данном случае его основой была частная собственность на престижные ценности. У сиуаи заёмнодоминатных отношений не было. Но это не значит, что у них вообще не существовало эксплуатации.

У сиуаи ценилась щедрость, которая, кстати, совершенно не обязательно предполагала безвозмездное давание. Человек считался щедрым, если давал часто и не требовал строго эквивалентного возврата. Скупых не любили (694. С. 361, 397). Но щедрость сама по себе ещё не давала известности. Престиж обеспечивала щедрость, проявлявшаяся в частном давании пиров (С. 362). Многие мужчины стремились повысить свой престиж, но не все в одинаковой степени продвигались в этом направлении. Признанными лидерами, которые у сиуаи назывались муми, становились немногие.

Человек, который стремился стать муми, начинал с выращивания свиней, которых обменивал на раковинные деньги. Нередко он занимался также изготовлением тех или иных вещей, например, горшков, что приносило ему деньги (С. 693, 4. С. 60). Всё это требовало дополнительных усилий. Искатель престижа и члены его семьи работали гораздо больше, чем остальные люди, и отказывали себе во многих лакомых кусках, которые поедались в других хозяйствах. Для достижения престижа жертвовали и досугом и полным желудком (694. С. 456‑457).

Однако при всём этом важнейшую роль играла помощь со стороны близких родственников. Она оказывалась во многом безвозмездно. Так, например, родственники давали искателю престижа поросят без ожидания возврата. Как отмечает Д. Оливер, здесь имел место элемент дележа (С. 386).

Важным шагом в карьере будущего муми являлось строительство особого дома, в котором могли бы собираться мужчины. В каждой общине обычно уже имелось несколько таких домов. Их владельцы совершенно не обязательно являлись муми. Но нельзя было стать муми не построив собственного мужского (клубного) дома.

Для этого нужно было собрать как можно больше мужчин. В одном описанном случае в строительстве дома участвовали почти все мужчины данной общины, а также помощники из шести соседних деревень. После окончания работы хозяином дома устраивался грандиозный пир, который был вознаграждением за службу. Ни один мужской дом не считался законченным, пока в нём не размещалось определённое число (обычно 9) деревянных гонгов. Выдалбливание и водворение на место каждого гонга требовало привлечения помощников и сопровождалось пиром. В результате этой серии пиров человек обзаводился приверженцами из числа жителей общины и становился местным муми (693, 4. С. 60; 694. С. 377‑386; 695. С. 282).

Пиры этого типа детально не описаны. Не уточнён состав их участников. При описании карьеры одного лидера указывается, что таких пиров было 7 и что в них участвовали лидеры соседних селений (694. С. 425). О пирах, целью которых было приобретение престижа, в общем виде говорится, что гости получали на них блюда, наполненные пищей (без свинины), что на них происходило распределение свинины и раковинных денег (С. 349, 367‑369). Но относится ли последнее к пирам описываемой серии, трудно сказать. Но пища, в том числе свинина, на них раздавалась. И поедалась она гостями чаще всего после возвращения домой (С. 371).

Некоторые люди, добившись положения местного муми, на этом останавливались. Это не значит, что они могли почивать на лаврах. Чтобы сохранить достигнутый статус, они должны были продолжать устраивать пиры. Но наиболее честолюбивые лидеры переходили к пирам иного рода, которые назывались муминаи. Такие пиры — редкое явление. Наиболее активные лидеры за 15‑30 лет давали их всего лишь 10‑15 раз.

Суть муминаи — в соперничестве. Признанный лидер одной общины бросал вызов такому же лидеру другой. Один приглашал другого в качестве почётного гостя, чтобы дать такое количество ценностей (раковинных денег и свиней), которое последний не был в состоянии вернуть. Такой пир готовился несколько месяцев.

К этому времени объединение приверженцев лидера внутри общины приобретало форму иерархически построенного мужского союза. Высшее место в нём занимал сам лидер. Он был единственным в общине. За ним следовали главные его приверженцы, которых также часто называли муми. Некоторые из них сами стремились стать лидерами, но потом смирились с тем, что оказались на вторых ролях. Третий "класс" составляла основная масса приверженцев. Существовал и четвертый "класс". Во время подготовки пира члены мужского общества выступали как со‑хозяева.

Когда почётный гость давал согласие, организатор пира приглашал ещё одного из соседних лидеров со всеми его приверженцами и близкими союзниками. Они выступали в роли "защитников". Почётный гость в свою очередь посылал приглашение своим союзникам с тем, чтобы они вместе с их приверженцами сопровождали его на пир. Они играли роль "атакующих".

Пир начинался с ритуального нападения союзников почётного гостя на союзников хозяина. Затем следовала музыка, песни, танцы. Почётному гостью вручались раковинные деньги, свинья, изысканные кушанья. "Атакующие" получали приготовленную пищу, а затем либо ели её, либо уносили с собой. Глава "защитников" забирал свою долю свиней с тем, чтобы распределить её между теми, кто вместе с ним играл эту роль. На долю приверженцев хозяина оставалось 1‑2 свиньи.

Почётный гость в своём мужском доме распределял полученных свиней между лидерами "атакующих", а последние уже в собственных клубных домах готовили свинину и раздавали приверженцам. "Атакующие " не были обязаны возвращать свиней почётному гостю. Это было вознаграждением за услугу.

Лидер, выступавший в роли почётного гостя, должен был устроить ответный пир. Если на этом пиру он давал меньше ценностей, чем получил, его престиж падал. В общественном мнении его ранг считался более низким, чем ранг соперника. Если возврат был эквивалентным, то соперничество на этом прекращалось и лидеры становились таови. Но если бывший почетный гость давал бывшему хозяину больше, чем получил, то последний снова устраивал пир с тем, чтобы либо сбалансировать счет, либо превзойти соперника.

В последнем случае нужен был достойный ответ. И так соперничающие лидеры могли давать друг другу пиры много раз. В конце концов возможности одного из них истощались и он выходил из борьбы. Другой либо прекращал деятельность по организации пиров, либо находил более достойного соперника. В результате серии победоносных пиров главарь одной из общин получал высокий ранг и широко распространял своё влияние. Во время исследования 4 человека достигли кульминации в своих районах, а двое начали соперничать за самый высокий ранг во всей области расселения сиуаи (694. С. 329, 388‑395, 404, 419; 695. С. 282).

В старые времена, когда шли непрерывные войны, муми были военными лидерами, хотя и не всегда сражались сами. Некоторые из них объединяли под своей властью значительное число общин. В десятилетие, предшествовавшее введению австралийского контроля, в области сиуаи существовало 6‑7 районов, между которыми велись войны, но внутри которых царил мир. Во главе их стояли выдающиеся, великие муми. Со смертью такого лидера объединение распадалось (694. C. 419‑421). Но и в старые времена власть муми внутри общины покоилась прежде всего на его способности устраивать пиры (695. С. 283‑284).

Источники средств для пиров, которые устраивали муми, были различными. определённая часть их создавалась в его собственном хозяйстве. Лидер с неизбежностью должен был иметь несколько жён (694. С. 452). В старые времена, когда велись войны, дополнительные рабочие руки могли быть получены и иным путём. В ходе войн захватывались пленные. Были люди, которые искали у муми защиты и убежища. И те и другие работали в хозяйстве лидера: обрабатывали огороды, рубили дрова, огораживали поля и т.д. За это их кормили (С. 331, 419). Таким образом, в прошлом у сиуаи существовали и рабы и приживалы.

И в самом начале своей карьеры и в дальнейшем лидер давал родственникам и друзьям в соседних посёлках молодых свиноматок с тем, чтобы они вернули ему 3‑4 поросёнка от каждого помёта. Затем муми распределял поросят среди отдалённых родственников и соседей, которые должны были выращивать их и содержать до тех пор, пока они не потребуются владельцу. Человек возвращал вместо поросёнка взрослое животное и получал за услугу 10 единиц мауаи (С. 351, 386‑387). Если учесть, что поросёнок стоил у сиуаи 10 единиц мауаи, а взрослое животное — 50 (С. 342), то здесь несомненно имеет место безвозмездное присвоение человеческого труда. Перед нами помогодоминатный образ эксплуатации.

Готовясь к пиру, лидер прибегал к помощи своих обменных партнёров — таови, которых у него было 5‑6 в разных районах (С. 296‑297, 365‑366). От них он получал наиболее ценимых свиней — с большими клыками. За это нужно было платить (С. 365‑366, 396‑397). Лидер и просто покупал свиней, орехи, канариум и таро у родственников и соседей (С. 298‑299, 366‑367). Он занимал нужные для пира средства. Активный даватель пиров обычно бывал должен 20‑30 человекам (С. 307).

Но главный источник средств для пиров — труд приверженцев. В какой‑то степени об этом уже было сказано. Ведь поросят лидер раздавал в основном приверженцам, хотя среди тех, кто их выращивал, могли быть и люди из других общин (С. 351). Приверженцы и просто давали ему различного рода ценности, включая свиней, и оказывали разные услуги (694. С. 386, 408; 695. С. 293). Много времени и энергии они затрачивали на сбор и приготовление пищи, распределяемой в мужском доме (694. С. 387). Некоторые наиболее ревностные из них работали целыми днями, отказывались от ценных животных, от организации собственных пиров, сокращали потребление кокосов и всё это ради нужд лидера (С. 406). Не только в процессе подготовки к пирам, но и в обычное время, когда кто‑либо убивал свинью, лидеру давали лучшую часть. После большой охоты или рыбной ловли муми получал долю, независимо от того, участвовал он в этом деле или нет (С. 407). Лидер часто звал приверженцев работать на себя, отплачивая пиром, на котором угощали свининой (693, 4. С. 60; 694. С. 106). И вообще он мог распоряжаться их трудом и ресурсами (694. С. 404‑405).

Но лидер не только получал. Он в свою очередь должен был помогать приверженцам. Последним доставалась часть пищи, распределяемой в его мужском деле. Он был щедрым хозяином, делал вклады в дароплатежи своих приверженцев (С. 100, 387, 410, 423).

Но в целом лидер получал от приверженцев больше, чем они от него. По мере того, как муми устраивал всё более грандиозные пиры, его требования к приверженцам непрерывно возрастали, а материальный возврат становился всё меньшим.

Согласно взглядам сиуаи вклады приверженцев в пиры муми и приистекавшие отсюда лишения вознаграждались их долей в увеличивающемся престиже лидера. Отсвет престижа муми ложился и на них. Однако в реальности между лидером и его приверженцами нередко возникал своеобразный конфликт. И первый, и последние жаловались на то, что не получат адекватной отдачи. Лидер упрекал приверженцев за то, что они недостаточно помогают ему и вообще плохо ценят его тяжкий труд по организации пиров, которые приносит такой престиж всей общине. Приверженцы ворчали по поводу того, что они мало что реально получают. Но пока лидер продолжал увеличивать или сохранять престиж, это почти совсем не сказывалось на положении дел (С. 387).

Если исходить только из сказанного выше, то в целом перед нами достаточно чётко выраженная картина редистрибутивного метода эксплуатации. Однако нужно отметить, что у сиуаи земля общины нередко характеризовалась как принадлежащая лидеру (693, 4. С. 63; 694. С. 400‑401). Но эту "подразумеваемую собственность" лидера на землю общины Д. Оливер отличает от "истинной собственности" на неё. Лидер имеет лишь "молчаливое, суверенное" право на землю общины, но не является истинным её собственником (693; 4. С. 64). Истинными собственникам земли являются члены определённого матрилиниджа (694. С. 239).

У сиуаи, таким образом, уже началось становление титульной частной собственности лидера на землю общины. Соответственно шло перерастание радистрибутивного метода эксплуатации в преполитарный образ присвоения прибавочного труда. Но этот процесс не получил своего завершения.

Редистрибутивная система, сформировавшаяся вокруг муми, включала в свой состав по существу всех членов общины. Как указывает Д. Оливер, власть лидера распространялась не только на его приверженцев, но прямо или косвенно на всё население общины (694. С. 405). Это способствовало началу процесса становления титульной частной собственности лидера на земли общины.

Но эта редистрибутивная система была не объектированной, а персонализированной. Когда конкретный лидер умирал, созданная им редистрибутивная система исчезала. Его положение не передавалось по наследству. Каждый лидер заново должен был создавать редистрибутивную систему. Иногда после смерти прежнего лидера в той или иной общине вообще не находилось человека, который был бы способен достигнуть положения муми. В результате снижалось единство общины, происходило обособление составляющих её посёлков (695. С. 295‑296). Существовали у сиуаи и такие общины, лидеры которых не были давателями престижных пиров, а тем самым и муми (С. 288‑291).

Но хотя даже в тех общинах, где были настоящие муми, титульная частная собственность лидера ещё только формировалась, уже это способствовало укреплению его позиции. Так, например, и у каока о. Гуадалканал (Соломоновы о‑ва) человек тоже достигал положения лидера общины путём организации серии больших пиров, на которые приглашались жители других деревень. Для подготовки одного такого пира было использовано 5 тонн ямса. На нём было представлено более 136 кг сушёной рыбы, 5 тысяч лепёшек из ямса, 19 сосудов с ямсовым пуддингом, 13 свиней. Всего хозяином было сделано 257 отдельных дарений. Но в отношении каока нет даже намёка на зарождение титульной частной собственности лидера на землю деревни. И как всякий классический бигмен лидер у каока сохранял свое положение, пока активно действовал. С годами его активность снижалась и он впадал в ничтожество (500; 508. С. 64‑70).

У сиуаи во всех известных случаях муми сохранял своё положение до смерти. И после кончины лидера его продолжали почитать. Ему устраивали грандиозные похороны, особенно в том случае, когда он умирал в пике подъёма сил. Но торжественно хоронили и престарелого лидера, уже пережившего расцвет славы (694. С. 402).

Муми вообще отличался от классического бигмена. Он был освобождён от некоторых физических работ: не носил тяжестей, не лазил на деревья за орехами. Но в огородах он трудился (693, 4. С. 60; 694. С. 106, 401).

Муми имел немалую власть. Он был судьёй и арбитром, мог накладывать на приверженцев штрафы. Но в период, когда велось исследование, в его распоряжении не было никакой физической силы. Он опирался в основном на престиж и общественное мнение. В старые времена власть муми была значительной. Её опорой было оружие приверженцев. Человека наказывали, когда он говорил что‑нибудь плохое о муми. Лидер даже мог убить или ранить непокорного приверженца. Но абсолютной его власть была только над рабами (693, 4. С. 61, 694. С. 406, 411, 418‑419). Лидер обладал властью в общине и определёнными влиянием за её пределами. Одни муми не вмешивались в дела соседних общин, другие — это делали (694. С. 396, 405). Но, несмотря на все прерогативы, уровень жизни муми был не на много выше, чем у других людей. Пищу для повседневного потребления он производил сам (С. 420).