Черт. Наваждение двадцать третье

 

СВИДРИГАЙЛОВ. Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге. Чего стоят одни климатические влияния! Между тем это административный центр всей России, и характер его должен отражаться на всем. Но не в том теперь дело, а в том, что я уже несколько раз смотрел на вас сбоку. Вы выходите из дому – еще держите голову прямо. С двадцати шагов вы уже ее опускаете, руки складываете назад. Вы смотрите и, очевидно, ни пред собою, ни по бокам уже ничего не видите. Наконец, начинаете шевелить губами и разговаривать сами с собой, причем иногда вы высвобождаете руку и декламируете, наконец останавливаетесь среди дороги надолго. Это очень нехорошо-с. Может быть, вас кое-кто и замечает, кроме меня, а уж это невыгодно. Мне, в сущности, все равно, и я вас не вылечу, но вы, конечно, меня понимаете.

РАСКОЛЬНИКОВ. пытливо на него взглядывая.А вы знаете, что за мною следят? – спросил Раскольников, пытливо на него взглядывая.

СВИДРИГАЙЛОВ. (как бы с удивлением ответил Свидригайлов). Нет, ничего не знаю, – как бы с удивлением ответил Свидригайлов.

РАСКОЛЬНИКОВ. Ну, так и оставим меня в покое, – нахмурившись, пробормотал Раскольников.

СВИДРИГАЙЛОВ. Хорошо, оставим вас в покое.

РАСКОЛЬНИКОВ. Знайте же, я пришел к вам прямо сказать, что если вы держите свое прежнее намерение насчет моей сестры и если для этого думаете чем-нибудь воспользоваться из того, что открыто в последнее время, то я вас убью, прежде чем вы меня в острог посадите... Второе, если хотите мне что-нибудь объявить, то объявляйте скорее, потому что время дорого и, может быть, очень скоро будет уже поздно.

СВИДРИГАЙЛОВ. Да куда вы это так торопитесь?

РАСКОЛЬНИКОВ. У всякого свои шаги

СВИДРИГАЙЛОВ. Вы сами же вызывали сейчас на откровенность, а на первый же вопрос и отказываетесь отвечать.

РАСКОЛЬНИКОВ. Да кто вы такой и зачем вы сюда приехали?

СВИДРИГАЙЛОВ. Я кто такой? Вы знаете: Свидригайлов, дворянин, служил два года в кавалерии, потом так здесь в Петербурге шлялся, потом женился на Марфе Петровне и жил в деревне. Вот моя биография!

РАСКОЛЬНИКОВ. Вы, кажется, игрок?

СВИДРИГАЙЛОВ. Нет, какой я игрок. Шулер – не игрок.

РАСКОЛЬНИКОВ. А вы были шулером?

СВИДРИГАЙЛОВ. Да, был шулером.

РАСКОЛЬНИКОВ. Что же, вас бивали?

СВИДРИГАЙЛОВ. Случалось. А что?

РАСКОЛЬНИКОВ. Ну, стало быть, вызвать на дуэль могли…

СВИДРИГАЙЛОВ. Не противоречу вам. Признаюсь вам, я сюда больше насчет женщин поскорее приехал.

РАСКОЛЬНИКОВ. Только что похоронили Марфу Петровну?

СВИДРИГАЙЛОВ. Ну да, – улыбнулся с побеждающею откровенностью Свидригайлов.Так что ж? Вы, кажется, находите что-то дурное, что я о женщинах так говорю?

РАСКОЛЬНИКОВ. То есть нахожу я или нет дурное в разврате?

СВИДРИГАЙЛОВ. В разврате! Ну вот вы куда! Скажите, для чего я буду себя сдерживать? Зачем же бросать женщин, коли я хоть до них охотник? По крайней мере, занятие.

РАСКОЛЬНИКОВ. Так вы здесь только на разврат один и надеетесь!

СВИДРИГАЙЛОВ. Ну так что ж, ну и на разврат! Согласитесь сами, разве не занятие в своем роде?

РАСКОЛЬНИКОВ. Чему же тут радоваться? Это болезнь, и опасная.

СВИДРИГАЙЛОВ. А, вот вы куда? Я согласен, что это болезнь, как и все переходящее через меру, – а тут непременно придется перейти через меру... Не будь этого, ведь этак застрелиться, пожалуй, пришлось бы...

РАСКОЛЬНИКОВ. А вы могли бы застрелиться?

СВИДРИГАЙЛОВ. (с отвращением) Ну вот! Сделайте одолжение, не говорите об этом. Сознаюсь в непростительной слабости, но что делать: боюсь смерти и не люблю, когда говорят о ней. Знаете ли, что я мистик отчасти?

РАСКОЛЬНИКОВ. А! призраки Марфы Петровны! Что ж, приходить продолжают?

СВИДРИГАЙЛОВ. (раздраженно) В Петербурге еще не было Ну их, не поминайте; да и черт с ними! Эх, мало времени, не могу я с вами долго остаться, а жаль! Было бы что сообщить.

РАСКОЛЬНИКОВ. А что у вас, женщина?

СВИДРИГАЙЛОВ. Да, женщина, так нечаянный один случай…

РАСКОЛЬНИКОВ. Ну, а мерзость всей этой обстановки на вас уже не действует? Уже потеряли силу остановиться?

СВИДРИГАЙЛОВ. А вы и на силу претендуете? Удивили же вы меня сейчас, Родион Романыч, хоть я заранее знал, что это так будет... Вы же толкуете мне о разврате и об эстетике! Вы – Шиллер, вы – идеалист! ….А кстати, вы любите Шиллера? Я ужасно люблю.

РАСКОЛЬНИКОВ. (с отвращением) Но какой вы, однако же, фанфарон!

СВИДРИГАЙЛОВ. Ну, ей-богу же, нет! – хохоча, отвечал Свидригайлов

РАСКОЛЬНИКОВ. Говорили тоже о каком-то вашем лакее в деревне и что будто бы вы были тоже чему-то причиной.

СВИДРИГАЙЛОВ. (перебил с явным нетерпением) Сделайте одолжение, довольно!

РАСКОЛЬНИКОВ. (раздражался) Это не тот ли лакей, который вам после смерти трубку приходил набивать… еще сами мне рассказывали?

СВИДРИГАЙЛОВ. (почти вежливо) Это тот самый. Я вижу, что вас тоже все это чрезвычайно интересует, и почту за долг, при первом удобном случае, по всем пунктам удовлетворить ваше любопытство. Черт возьми!

РАСКОЛЬНИКОВ. (откровенно и дразня) Ну, уж после этого я вполне убежден, что вы и сюда приехали, имея в виду мою сестру.

СВИДРИГАЙЛОВ. Эх, полноте, ваша сестра терпеть меня не может.

РАСКОЛЬНИКОВ. А вы убеждены, что не может?

СВИДРИГАЙЛОВ. (насмешливо улыбнулся.) Вы правы, она меня не любит; но никогда не ручайтесь в делах, бывших между мужем и женой или любовником и любовницей. Знаете ль вы, например, что я женюсь?

РАСКОЛЬНИКОВ. Вы уже это мне и прежде говорили.

СВИДРИГАЙЛОВ. Говорил? Забыл... Ну что ж, что мне пятьдесят, а той и шестнадцати нет? Кто ж на это смотрит? Ну, а ведь заманчиво, а?…А знаете, у ней личико вроде Рафаэлевой Мадонны... Только что нас благословили, я на другой день на полторы тысячи и привез: бриллиантовый убор один, жемчужный другой да серебряную дамскую туалетную шкатулку – вот какой величины, со всякими разностями, так даже у ней, у мадонны-то, личико зарделось.

РАСКОЛЬНИКОВ. Одним словом, в вас эта чудовищная разница лет и развитий и возбуждает сладострастие! И неужели вы в самом деле так женитесь?

СВИДРИГАЙЛОВ. А что ж? Непременно. Всяк об себе сам промышляет и всех веселей тот и живет, кто всех лучше себя сумеет надуть. Ха! ха! Да что вы в добродетель-то так всем дышлом въехали? Пощадите, батюшка, я человек грешный.

РАСКОЛЬНИКОВ. (резко) Из всех ваших полупьяных рассказов, я заключил положительно, что вы не только не оставили ваших подлейших замыслов на мою сестру, но даже более чем когда-нибудь ими заняты. Мне известно, что сегодня утром сестра моя получила какое-то письмо. Вам все время не сиделось на месте…Я покамест на квартиру, да и то не к вам, а к Софье Семеновне, извиниться, что на похоронах не был.

СВИДРИГАЙЛОВ. Это как вам угодно, но Софьи Семеновны дома нет. Она всех детей отвела к одной даме, к одной знатной даме-старушке, к моей прежней давнишней знакомой и распорядительнице в каких-то сиротских заведениях. Я очаровал эту даму, внеся ей деньги за всех трех птенцов Катерины Ивановны, кроме того и на заведения пожертвовал еще денег.

РАСКОЛЬНИКОВ. Нет, все-таки зайду.

СВИДРИГАЙЛОВ. Как хотите, только я-то вам не товарищ; а мне что!

РАСКОЛЬНИКОВ. И подслушивайте у дверей!

СВИДРИГАЙЛОВ. (засмеялся) А, вы про это!

РАСКОЛЬНИКОВ. Ничего вы не могли слышать, врете вы все!

СВИДРИГАЙЛОВ. Да я не про то, не про то (хоть я, впрочем, кое-что и слышал), нет, я про то, что вы вот всё охаете да охаете! Шиллер-то в вас смущается поминутно. А теперь вот и у дверей не подслушивай. Если так, ступайте да и объявите по начальству, что вот, дескать, так и так, случился со мной такой казус: в теории ошибочка небольшая вышла. Если же убеждены, что у дверей нельзя подслушивать, а старушонок можно лущить чем попало, в свое удовольствие, так уезжайте куда-нибудь поскорее в Америку! Бегите, молодой человек! Может, есть еще время. Я искренно говорю. Денег, что ли, нет? Я дам на дорогу.

РАСКОЛЬНИКОВ. (с отвращением). Я совсем об этом не думаю...

СВИДРИГАЙЛОВ. Понимаю, какие у вас вопросы в ходу: нравственные, что ли? Шилеровские вопросы гражданина и человека? А вы их побоку; зачем они вам теперь-то? Хе, хе! Затем, что все еще и гражданин и человек? А коли так, так и соваться не надо было; нечего не за свое дело браться. Ну, застрелитесь; что, аль не хочется?

 

№ 47. Переход света. Музыкальный акцент.