Неужели даже «В ожидании чуда» не смотрели?

Конечно, я посмотрел, но надо было видеть, как я смотрел. Я пришел в кинотеатр, народу не было, это была премьера. Я посмотрел в каком-то эйфорическом состоянии. Потом надел куртку, капюшон, думая, что меня сейчас все узнают, быстренько ушел оттуда. Потом я с этим ощущением, что меня сейчас будут узнавать, ездил в метро, ходил по улице. И любая реплика, как мне казалось, была обращена ко мне, потом я понимал, что нет, люди просто между собой общаются. И потом я как-то уже спокойно стал к этому относиться. Я тогда стал понимать что-то про время, что если раньше тебя показали по телевизору, и ты мог стать на следующий день звездой, то сейчас все иначе: ну снялся ты, ну у тебя там больше слов, чем у других, ну у тебя а-ля главная роль. Но для того, чтобы люди тебя узнавали, надо, чтобы этот фильм попал в это время, попал в этих людей.

Не было разочарования, когда Вы поняли, что Вас не узнают на улице?

У меня абсолютно точно не было разочарования, у меня было понимание. «О, оказывается это все не так устроено!» Наоборот, чем меньше ко мне пристают, тем мне комфортнее. Потому что, когда на меня обращают внимание, я начинаю трепыхаться, вести себя неадекватно. И я уже становлюсь не я, а какой-то персонаж. И я сейчас понимаю, что пока мне жизнь не дарит ту работу, которая меня может сделать знаменитым, потому что я еще не готов к этому.

Но в начале нашего разговора Вы говорили, что не стремитесь к славе, не стремитесь быть знаменитым.

Я не стремлюсь! Я про это и говорю.

То есть будет – хорошо, не будет – не больно и хотелось?

Да, об этом я и говорю. Ведь наша профессия так или иначе подразумевает иногда тщеславие: чтобы меня оценили, заметили. Просто жизнь –довольно мудрая штука: если у тебя этого нет, это означает, что ты к этому не готов. Потому что я, ведя разговор с самим собой, понимаю, что мне, например, нечего сказать людям, придя на какую-то передачу. Вот я фантазирую, что меня пригласили куда-то и говорят: «Володя, вот скажите нам». Я понимаю, что мне вот так вот нечего сказать. В приватной беседе – такой уютной, практически домашней, есть. Но на этом уровне, на небольшом. Все равно быть публичным человеком – это труд, и я отдаю себе в этом отчет. И я вот думаю, как порой люди, попадая на телевидение, ведут себя легкомысленно и довольно стыдно. А я просто более ответственно к этому отношусь.

 

 

Интервью №9

«Фишка в том, чтобы потеряться»

Настоящий путешественник, исследователь, первооткрыватель — это все очень громко и очень пафосно. Стоптанные ботинки со следами песка и земли, наушники, растрепанные волосы и чуть уставший взгляд карих глаз. Именно таким предстает Джулио Априн на первый взгляд. Он всегда как будто бы немножко спит, смотрит на вас, но словно самую малость мимо, в своих мечтах, в новых планах.

 

— Насколько знаю, ты много путешествуешь по Италии. Почему ты решил изучить свою страну подробнее? Исторический интерес?

— О, да, я много езжу по Италии. Я родился и вырос здесь, и с самого детства родители старались возить меня больше по стране, давать возможности для этого. Сейчас я стараюсь продолжить это делать сам. Я был бойскаутом целых 11 лет, и я считал себя исследователем. Италия — одна из самых богатых стран в мире, здесь безумно пестрые ландшафты, много интересной архитектуры, разная кухня, культура, история. Мне кажется, что исследователем тебя делает не то, насколько далеко ты уехал, а то, насколько глубоко и детально ты изучил место, в которое поехал. И мне нравится знать, что есть места, в которых я еще не был, и понимать каждый раз, что Италия — бесконечна.

 

— Ты 2 года жил в Лондоне. Что насчет путешествий по Англии?

— В Лондоне, кстати, делал так же: просто ехал куда-нибудь около города и изучал новое место. Фишка в том, чтобы потеряться.

 

— Что для тебя сами путешествия? Что ты чувствуешь после них?

— Путешествия — моя жизнь, моя жизнь — путешествия. Это способ расти и получать новый опыт. Способ жить. После каждого путешествия у меня огромное множество впечатлений, воспоминаний, иллюзий, фотографий и даже снов. Каждая поезда — великолепное приключение. Плохие ли места, хорошие ли места, главное здесь впечатления и опыт, потрясающие впечатления и опыт. Мне нравится возвращаться домой с чувством и знанием, что я нашел что-то новое, выучил что-то новое о месте, в котором я был: культурные особенности, художественные, исторические — да даже просто нашел новых друзей!

 

— А есть что-то такое, что ты узнаешь во время путешествий, что нельзя получить ни из одного другого источника?

— Конечно. Путешествуя, ты понимаешь, что мир маленький. Нет, географически, он, конечно, огромный. Но во время путешествий ты видишь, что все мы — одна большая семья. Я считаю, что это важно понять. Во время поездок я узнаю не только что-то о месте, в которое еду, но и напоминаю себе: “Хэй, Джулио, нет ничего прекраснее людей вокруг”.

 

— Кстати, ты живешь в путешествиях, живешь ради путешествий или путешествуешь, чтобы жить?

— Я был бы счастлив ездить куда-то каждый день, с небольшим отдыхом иногда, но сейчас это невозможно. Я живу в путешествиях, но иногда приходится жить и работать ради них. Даже если я выбираю путешествия с очень низкими ценами, самый дешевый транспорт, самые дешевые места, это все равно влетает в копеечку. Поэтому пока что я осел в одном месте, здесь, во Флоренции. Давай скажем честно, я путешествую всегда, когда есть самая маленькая возможность свалить и отправиться исследовать.

 

— Ты останавливаешься в отелях или на природе чаще? Экономия там, все такое…

— Я уже упоминал, что был бойскаутом, и часто останавливался в палатках на природе. Иногда это был скорее опыт выживания, нежели путешествие. Подростком я оставался в хостелах или пользовался каучсерфингом, когда тебя чужая семья принимает на время, а ты потом сам принимаешь кого-нибудь. Чуть позже я решил путешествовать несколько комфортнее и оставался в отелях. В последних моих поездках я оставался всегда у кого-то. Каучсерфинг без использования сайта для него. Может друзья, может семья.

 

— Ты слышал какие-нибудь странные истории в поездках?

— Я встретил в Финляндии парня, он был из Парижа. Он три месяца ехал автостопом, чтобы оказаться там. Он был безумен! Но это было смело, и я думаю, я бы хотел повторить его опыт. Он провел там целое лето, заботился и помогал кормить хаски одному разводчику.

 

— И ты ведь работаешь фотографом и моделью на фрилансе. Ты решил заниматься фотографией из-за путешествий или другие причины?

— Я думаю, я на самом деле стал ближе к фотографии благодаря путешествиям. Моя страсть к фотографии началась, когда я еще ребенком путешествовал с семьей летом. Мой отец возил нас на машине буквально везде. И я помню, я воровал камеру и делал фото буквально всего, что только видели мои глаза. Вот так я начал.

— Куда ты хотел бы поехать?
— О, это снова сложный вопрос! Возьми глобус, раскрути его на 360 градусов, и вот это все я хочу увидеть! Окей, давай попытаемся сделать список ближайших планов, после Италии: Россия, Северный полюс, Исландия, Канада, Южная Америка, Северная Америка, ну, в основном, все места мира…

 

— Какой у тебя любимый город?

— Я не люблю выбирать что-то одно. Сложно отвечать на подобные вопросы. Я люблю Флоренцию за комфортную обстановку, но я не очень связан с людьми здесь. Но Тоскана великолепна, серьезно. Я люблю Лондон за людей, за возможности, за яркую жизнь, но это точно не место, где хочется провести остаток жизни: слишком много стрессов, особенной работы для нервов и мозга. Я очень-очень сильно люблю Сицилию, особенно Рагузу и Сиракузу. Ты совершенно точно должна туда съездить! Я влюблен в Валенсию за ее спокойствие и, может быть, потому, что туда я впервые поехал с друзьями, когда мне было 16. Париж — еще один замечательный город, но парижане не слишком гостеприимные люди, и весь мир гадает почему. Но каждый новый город дает мне что-то, о чем я буду помнить. Ты не можешь забыть места, в которых был. Это точно.

 

Интервью №10

Сахар под подушкой

 

Дмитрий Гороховский привык к гостям и ничему не удивляться – даже тому, что дверь в его квартиру может оказаться открытой, а журналистов и гостей вместо него впустят музыканты. Когда уже 14 лет проводишь у себя дома самые известные в Петербурге квартирники – домашние концерты –приходится быть готовым ко всему.

 

Мы сидим на кухне, похожей на большое дерево – оно выросло вместе с квартирниками: тарелкам и кружкам стало тесно в шкафах, и они, как листья, оплели стены, чтобы не оставить голодным ни одного гостя. До концерта еще полчаса, так что Дмитрий привычно предлагает мне кофе и улыбается, удивительно напоминая своего рыжего кота Микки. А я готовлюсь начать разговор – о том, почему квартирники не умерли вместе с СССР, о любимом деле и о действительно хороших людях.

 

– Для начала хочется задать самый простой вопрос: как все начиналось? Могли вы представить в детстве или студенчестве, что станете рупором для музыкантов – организатором квартирников?

 

– Я никогда не был в музыкальной тусовке, не был знаком с музыкантами. Только играл на фортепиано в детстве, когда меня в музыкальную школу отдали, но я не был тусовщиком. И поэтому квартирники возникли в моей жизни совершенно случайно: просто я увлекался русским роком, ходил на концерты, слушал, как все, «ДДТ», «Чайф», Чижа.

 

– А в 80-90-е, когда вы учились в школе, вы не ходили на чужие квартирники?

 

– Нет, никогда не был на квартирниках до того, как стал сам ими заниматься. И вот в какой-то момент я увлекся группой «Зимовье зверей». Тогда соцсетей еще не было, мы сидели в чате прямо на сайте «Зимовья». И кто-то просто бросил такую фразу: «А представляешь, как было бы круто сделать квартирник!» А я отвечаю: «Да ты что, «Зимовье зверей» – это же просто звезды». Они в то время были очень известной группой, выступали в театре эстрады. Он и говорит: «А давай попробуем». Ну, попробовали, спросили, а они взяли и согласились.

 

– Почему вы решили провести квартирник в вашей коммунальной квартире? Это же, наверное, неудобно.

 

– Это просто такое счастливое стечение обстоятельств. Мы тогда жили с мамой и сестрой в коммуналке, и, конечно, устроить это все там было почти нереально из-за соседей. Но

в тот момент мы уже знали, что нас расселяют. И я подумал, что даже если поссоримся с соседями – ну и наплевать, все равно нам осталось друг друга терпеть пару месяцев.

 

К тому же изначально вся эта квартира принадлежала моему прадеду. Бабушка мне рассказывала, как прадедушка с прабабушкой в той самой комнате, в которой мы жили, устраивали музыкальные вечера. Вот этот самый рояль, который сейчас тут стоит, мой прадедушка подарил прабабушке в 1915 году. И она на нем играла, он был композитором, приходили гости –по словам бабушки,там дажеЛуначарский, Соловьев-Седой, внук или правнук Римского-Корсакова бывали. И я решил, что было бы здорово попрощаться с квартирой так же: они вечера устраивали, так и я устрою на прощание. Комната была большая, все прошло очень здорово. Конечно, в первый раз было страшно – я очень волновался. Я в тот момент был очень большим фанатом «Зимовья зверей», и от волнения вообще практически не помнил, как они пели. Для меня это было… как будто боги спустились с небес и пришли ко мне на квартирник.

 

– Как после первого квартирника вы решили сделать второй?

 

– Мне позвонил Саша Петерсон, директор группы «Зимовье зверей», и говорит: в Петербург приезжает такой музыкант, Анатолий Багрицкий, надо бы ему где-то выступить, давай у тебя устоим квартирник. Ну, конечно, раз сам Александр Петерсон ко мне обратился, как тут отказаться? Это был второй квартирник. И я считаю, что квартирники как явление у меня начались со второго раза, потому что если первый квартирник в каком-то смысле был случайностью, то второй – это уже начало закономерности.

 

– Самый расцвет квартирников был в 70-80-е годы, когда музыкантам нужны были площадки, свободные от цензуры. А в 90-е популярность квартирников упала. В них пропала необходимость?

– Да. Ну, мне так кажется. В 90-е годы вдруг все стало можно, и появилось много маленьких клубиков. Все обрадовались, что их наконец-то пустили играть в клубы, и побежали туда, а в квартирниках необходимости не было. Но потом все клубы поняли, что надо как-то выживать, и финансовые условия стали другими.

 

– Тогда почему в одном из интервью вы сказали, что сейчас идет новая волна популярности квартирников? Сейчас ведь тоже все можно.

 

– Я бы сказал, что возрождение уже прошло – сейчас не пик, а период стабилизации. И да, сейчас все можно. Но сейчас, понимаешь, клубы пускают музыкантов, если только музыканты нормально собирают. Вот представляешь, если бы в клубе прошел такой концерт, как у меня здесь?

– Мне кажется, такие камерные концерты сейчас часто проводятся в антикафе.

 

– Все равно же нужны зрители, хоть это антикафе, хоть что. Заведению нужен доход, от этого никуда не деться. Если это антикафе, там, как правило, нет нормального звука, потому что нечем платить за оборудование и нечем платить звукорежиссеру. У меня здесь очень хороший звук. Я без хвастовства говорю, потому что это отмечают всегда сами музыканты. А в клубах, как правило, какой-нибудь убитый аппарат, геометрия самого клуба – низкие потолки, подвальное помещение, колонны ужасные, обязательно кофемашина жужжит, пиво льется… И еще из соседнего помещения с какой-нибудь репточки барабаны гремят. А здесь в этом плане все хорошо.

 

– То есть вы думаете, что сейчас на квартирниках играть просто удобнее?

 

– Нет, конечно, причина не только в этом. Это атмосфера – раз. В клубе музыканты находились бы далеко на сцене, и не было бы такого общения. Тут другой разговор: зрители сидят прямо вокруг музыканта, то есть атмосфера не концертная, а такая, как будто бы просто собрались друзья потусить на кухне и попеть песни. Это возможность выступить музыкантам, которые еще не готовы собрать какой-то клуб – два. И это еще очень демократичная обстановка в плане того, что не обязательно выйти и выдать какую-то концертную программу – можно поговорить, музыкант может почитать свои стихи, сыграть какие-то два куплета, сказать: я тут песню начал писать, пока не знаю, чем кончится. Нет какой-то обязаловки.

 

– Для многих, наоборот, спокойнее пойти в клуб, чем на квартиру к незнакомому человеку. Сталкивались с таким отношением?

 

– Да. Люди думают, что здесь все будут сидеть на заплеванном полу, курить и пить портвейн. У многих такое представление о квартирниках, и они не идут сюда – те, кто посолиднее, кто не любит бедлам и такие тусовки хипповские. Мне очень важно подчеркнуть, что у меня другая обстановка, интеллигентнее. Я прошу людей, которые в первый раз пришли на квартирник, написать отзыв, их впечатления именно о первом посещении, чтобы те, кто тут еще не был, могли прочитать это и увидеть, что тут не страшно. Очень распространенное мнение, что тут все друг друга знают, тут все друзья, а если ты никого тут не знаешь, то нет и смысла сюда идти. Это тоже миф, который я все время стараюсь разрушать, говорю, что совершенно запросто можно сюда приходить, никого не зная, и что здесь достаточно дружелюбная атмосфера.

 

– Кто ходит на квартирники? Меняется ли со временем ваша аудитория?

 

– Может быть, она стала чуть постарше. Не скажу, что сильно, но если раньше приходили в подавляющем большинстве студенты, то сейчас уже нет. Может быть, это оттого, что, когда квартирники только появились, пойти на такой домашний концерт было авантюрой, на которую решались только студенты. А сейчас, когда люди уже узнали мою площадку как место, зарекомендовавшее себя как приличное, где нет пьянок, где не курят в помещении, где более-менее комфортно сидеть, то стали подтягиваться и взрослые. А кроме того, еще и выросли те люди, которые начинали ходить тогда, 13-14 лет назад. Но молодежи приходит по-прежнему много.

 

– А бывает такое, что музыканты или посетители все-таки приходят в нетрезвом состоянии или просто ведут себя странно? Что вы тогда делаете?

 

– Ну… что тут сделаешь? Очень редко такое бывает. Очень редко. Как-то один музыкант приходил совершенно навеселе, но зрители его так любят, что их это совершенно не смутило. У другого музыканта в день концерта родился тринадцатый внук. Ну и, конечно, он пришел подготовленным. Хорошему музыканту это не мешает, но я это не люблю – здесь обстановка немножко другая.

 

Раньше я вообще разрешал зрителям приносить с собой бутылочку пива. Но с нашими людьми так невозможно: если ты разрешил им бутылочку пива, это значит, что они придут уже подготовившись, по дороге, пока я их у метро встречу и до дома доведу, они еще выпьют бутылочку, а потом с собой возьмут полуторалитровую и скажут: «А у нас же одна бутылочка!» Я в принципе не против алкоголя, если люди приносят какую-нибудь фляжечку с коньячком и тихонечко пьют – то ради бога. Если это не мешает окружающим и если люди себя ведут адекватно.

 

– Помимо этого, у вас действует запрет на нецензурную лексику, а еще у вас не играют панк. Но, мне кажется, большая часть аудитории ассоциирует русский рок с чем-нибудь вроде «Гражданской Обороны».

 

– А вы можете себе представить панк без нецензурной лексики? Да и вообще, я не делаю упор на русский рок. Я его очень люблю, но у меня нет здесь каких-то таких жанровых ограничений – мне очень нравится джаз, здесь играет и классическая музыка, скоро будет вечер барокко. Да, мне, скорее, все-таки больше приличная-интеллигентная музыка нравится, но и другая мне не чужда – я и «Нирвану» с удовольствием могу послушать, и «Апокалиптику». Но все-таки да, я считаю, что если человек не может выразить свою мысль без мата, то это не искусство. Понятно, что в любых правилах есть исключения, но тут уже дело вкуса. Я смотрю, когда мат оправдан художественно и литературно, а когда это просто мат ради мата или эпатажа.

 

– А электронная музыка у вас на квартирниках может быть?

 

– Теоретически да. Но надо, чтобы мне понравилось, а я не поклонник такой музыки. У меня нет четких критериев, что один жанр у меня играть можно, другой нельзя. Дело не в том, что музыканты непременно должны быть какими-то суперкрутыми или я должен от них зафанатеть – но, по крайней мере, я должен увидеть в их музыке что-то, что могло бы быть интересно зрителям.

 

– Одним из столпов русского рока вы называли группу «Воскресенье». А кого еще вы сюда отнесете?

 

– Ну, «Калинов мост», Настю Полеву, которая была у меня несколько раз. Фильм «Брат» помнишь? Когда они приходят на квартиру и устраивают засаду на кого-то, герой идет наверх, а там люди сидят и поют? Вот это Настя Полева поет. И Бутусова.

 

– А из зарубежных?

 

– Ну, слушай, я не такой фанат западного рока. Я просто с удовольствием могу, если попалось, что-нибудь послушать. Вот Стинг – да, он для меня просто лучший. Причем с даже с поздними альбомами, например, «If on a winter’s night». Я, наверное, ничего лучше вообще не слышал, чем то, как он поет старинные английские песни 16 века. Это просто божественно. А так – ну, конечно, Майк Нопфлер из Dire Straits. Вот, наверное, самые любимые из западных.

 

– Выходит, на то, чтобы послушать музыку в наушниках, время есть?

 

– Когда выхожу на улицу –да. А вот дома посидеть и просто послушать музыку уже, наверное, сил не хватает. Потому что концерты чуть ли не каждый день, плюс надо прослушать заявки. А работать под музыку я не могу. Дляьменя музыка – это содержательная материя, то есть я не могу просто поставить ее фоном и думать о чем-то другом. Если я слушаю музыку, я слушаю музыку.

 

– А время, чтобы ходить на концерты помимо своих квартирников, остается?

 

– Да. Времени не остается, но я хожу. Когда вдруг выпадает какое-то окошко, я выбираюсь на концерты, и на разные: и на тех музыкантов, которые у меня выступают, и на классику с удовольствием.

 

– А на чужие квартирники? Свои вы проводите с 2003 года – уже 14 лет, поэтому они стали своеобразным брендом и все к ним привыкли. А есть в Питере что-то хоть более-менее похожее?

 

– Было. Наверное, было лет 5-7 назад появлялись квартирники то там, то там. А раньше, по крайней мере, известных площадок не было –я знаю только одно место, где тоже с 2003 года проводились квартирники, сейчас они там уже давно заглохли. А когда я сделал свой сайт и стал активно информацию про все это распространять в Интернете, наверное, люди увидели, что это можно. И поняли, что квартирники существуют, никто никаких препонов не ставит, значит, мы тоже можем. Тогда квартирников стало появляться много, но все площадки существовали год-два –никто не выдерживает у себя дома такое. Есть кафе или какие-то коммерческие площадки, которые называют себя квартирниками, но там никто не живет. Никто в своей квартире этого не делает, кроме меня.

 

– У вас вообще какое-то огромное количество квартирников – только на этой неделе их четыре. Это и много времени на подготовку, и постоянно чужие люди в квартире. Не устаете?

 

– Нет, мне хорошо. Я это очень люблю. Наоборот, когда у меня день без концерта, я начинаю грустить.И людивсе-таки у меня в квартире не круглосуточно. Концерт кончился, посидели, пообщались, как-то худо-бедно все расходятся, как правило. Конечно, всякое бывает – можем и до утра посидеть, можем кино посмотреть. Но мне нравится, меня люди не напрягают абсолютно. Хотя бывают и такие… ерепенистые, тогда напрягает немножко, да. Но такое бывает редко – все-таки сюда хорошие люди приходят.

Устаю, бывает, когда какой-нибудь важный концерт, но это приятная усталость. Бывает, когда в субботу-воскресенье по два мероприятия в день, днем детский спектакль, а вечером концерт – конечно, тоже тяжеловато. Устаешь, но это же нормально.

 

– Как, в принципе, от любой другой работы.

 

– Да. И когда устаешь от любимого дела, это совершенно другая усталость. Это ужасная история, когда люди вкалывают по 8-9 часов в день на нелюбимой работе 5 дней в неделю минимум, чтобы просто заработать деньги и потом попытаться их потратить на то, что им нравится, когда у них уже на это нет ни сил, ни здоровья, ни желания. Потому что пришли выходные, и хочется просто лежать на диване, а еще надо постирать, сходить в магазин – и это такое бесконечное колесо. Да, денег я нормальных не зарабатываю, но зато я сразу занимаюсь любимым делом. Так бог дал, поставил меня на свое место.

 

– То есть проведение квартирников не окупается?

 

– Нет. Но это мое дело, которое каким-то чудом… даже не знаю, я ли его нашел или оно меня нашло. Дело, которым я занимаюсь и которое мне не надоедает, от которого меня просто прет. До сих пор.

____________________________________________________

 

– А я что подумал, пока мы сейчас сидели, курили у порожка. Этот дом – он же и в войну был здесь, и блокада была здесь? – в кухню входит один из музыкантов, садится на стул и начинает пристально рассматривать комнату, будто снова впервые ее увидев.

 

– Да. Наша семья в блокаду жила на Невском, а дом, конечно, был.

 

– Голодали все одинаково. Что на Невском, что тут.

 

– Конечно. Дед умер в сорок втором. Умер, а под подушку складывал сахар для дочек, чтобы они выжили.

 

Музыкант долго смотрит на голубую сахарницу – тоже привет из тех времен.

 

– У тебя свой подвиг – квартирники делаешь. Тоже сахар складываешь под подушку.

 

Гороховский улыбается.

 

– Я любимым делом занимаюсь. Я –счастливый человек.

Интервью №11

Макар и Нэнси

Путь от шизофрении к гениальности изобилует ямами, а потому преодолевается скачками.

(Авессалом Подводный)

 

Смотря на людей вокруг себя в транспорте, в разномастных кофейнях и барах, на улице, да и просто где угодно, вы когда-нибудь задумывались, кто перед вами? Разумеется, речь идет не об успешности человека, а о его личных качествах. Макар, а в пределах этой сумбурной беседы его будут звать так, вполне себе человек успешный, можно сказать даже совсем нескромное “гениальный”. Но тут уж не нам судить. Макар хирург, работающий в США, за свои почти пятнадцать лет практики ни разу не оставил пациентов инвалидами, в его послужном списке нет и летальных исходов.

 

— Начнем издалека. Почему ты выбрал работу в США?

 

— Не считая финансовой составляющей, здесь, вопреки многим заблуждениям, проще работать. Я только начал самостоятельную практику. Конечно, в России было бы быстрее. Но для реальной практики здесь мне нужно приложить слишком много документов. И здесь до сих пор бытует то самое мнение: был у психиатра — значит недееспособный, слабый, немощный, еще и с ножом кидается. В США я посещаю частного психиатра, который так же прописывает мне необходимые препараты и проводит необходимую терапию, только все это остается между нами и не уходит на мою работу. Это, если честно, скорее везение и мое умение обходить врачей. Еще в школе научился.

 

— Ты заговорил о врачах. Какой у тебя диагноз? Как его поставили?

 

— Шизофрения. В 14 лет мама обратила внимание, что я странно себя веду. Я сам понятия не имел, что со мной не так. Я не хотел ничем заниматься, впал в какую-то апатию, перестал общаться почти со всеми друзьями, мне было постоянно страшно и очень одиноко. Мама беспокоилась, начиталась каких-то журналов или газет, и лет до шестнадцати мы считали, что виной всему переходный возраст. Потом я понял, что так продолжаться не может, и наглотался таблеток. Помню, по дурости высыпал всю аптечку: аспирин, ношпу, какие-то дедушкины таблетки от сердца, витамины. Возможно, там были мамины гормоны тоже. Не знаю, но она шутила уже потом, что покончить с собой “ОКами” — вполне в моем духе. Провалявшись в токсикологии, я попал в психиатрию. В этом замечательном месте я искренне пожелаю оказаться каждому, кто верит в хорошую бесплатную медицину. Лечили меня сначала витаминками, а потом от депрессии. С этим красивым диагнозом и выписали. На смену моей безэмоциональности пришли вспышки гнева, я раздражался буквально ото всего, доходило до злых слез. Семья считала, что проблема в дурном характере и той самой депрессии. На проблемы с памятью, трудности с учебой, навязчивые идеи, которым я следовал с упорством барана, и даже мои слова о вкусах или звуках они просто не воспринимали. Это было странно. Так бы и продолжалось, но папа хотел запихнуть меня под шумок в университет при МВД, а туда нужно было сдавать полную диспансеризацию. Ну я и выложил психиатру все как на духу. Диагноз поставили тот же — депрессия, дописали только эмоциональную нестабильность и невроз. В итоге я был негоден, но не вылечен. Отец разозлился, а я поехал поступать в мед. Что мне теперь, крест на себе ставить? Там со мной в группе училась девчонка, Машка или Дашка, может Сашка. Она, рухнув с самого высокого дуба в лесу или будучи в детстве уроненной о мрамор, решила, что мы совершенно точно в отношениях после одной из пьянок. Я был молод, самоотвержен, одинок и в запое — всегда рад перепиху. Вот и согласился. С ее подачки после и провалялся в больнице еще раз. Там-то мне и поставили шизофрению. Но, чтобы не пороть жизнь, врач взял с меня около двух штук зеленой валюты и честное-лживое, что уйду после вуза сидеть в поликлинику или поменяю профессию совсем, и с чистой совестью написал рядом с другими “вылечено”, а шизофрению замазал. Как я буду доставать таблетки, чтобы все было ровно? Мне выдали небольшую пачку рецептов без дат, не бесплатно, конечно. Вот так я стал полноценным человеком с неполноценной болезнью.

 

— Шизофрения мешала тебе учиться?

 

— Я жестко тупил иногда, материал учил в два-три раза дольше, чем однокурсники. Когда они с ревом учили все в ночь перед экзаменом, я завидовал: сам за ночь мог запомнить только самое основное. Иногда накрывало галлюнами на парах, практиках, если забивал на таблетки или успевал потратить все деньги раньше, чем родители присылали еще. Но в целом — нет. Со временем даже помогала. У нас были практики, на них я начал слышать крысиный писк, а потом и видеть крысу. Звучит это стремно, но ощущается вполне нормально. Причин могло быть две: либо шизофрения решила прогрессировать, либо таблетки вызвали привыкание, и перестали помогать. Я это тогда не понимал, не был уверен, что остальные ее не видят. Крыса была здоровая, почему-то отливала в синеву шерстью. Я так решил. Если мы практиковались с операциями, она пищала и сидела там, где по задумке нужно вскрывать труп. Даже тогда, когда я еще совсем ничего не делал. Я, конечно, должен был пойти ко врачу. Если бы понял, что это ненормально, но я не понял. Как итог, мы с Нэнси (так я решил назвать крысу) мирно живем с того самого момента. Она помогает на операциях, на самом деле.

 

— В работе твоя болезнь тебе тоже не мешает? Расскажи об этом подробнее, пожалуйста.

 

— В работе мне больше мешает мой страх не спасти человека. У меня бывают разные пациенты, от аппендицита до выпадения кишки, ранений, опухолей. Раньше я был ассистентом, допуск до болезней был дольше. В США ты не можешь работать, например, на сердце, если у тебя маленький стаж. Поэтому сейчас я удаляю преимущественно доброкачественные опухоли и аппендицит, иногда правлю последствия аварий. Нэнси не мешается, она часто направляет, где резать. Как-то раз у нас была девушка с лопнувшим аппендицитом. Мы не знали об этом, но Нэнси намекнула, что лучше было бы резать там, где надо чистить. На меня смотрели как на идиота, пока я не вскрыл.

 

— Какой самый странный случай в твоей практике?

— Как-то раз нам привезли мужика с выпадением кишки. Это, вообще, не редкость: кроме вполне естественных причин, порой этим заканчиваются сексуальные эксперименты, где-то каждое третье выпадение обязательно из-за перерастяга или запихивания в себя непредназначенных предметов, а потом неаккуратного вытаскивания. Повезет, если при этом не нужно сначала промывать, времени меньше уйдет. Был именно такой случай, мужчина за сорок, выпадение. Интересуемся, что произошло, пока еще говорит. Объясняет: давно с женой практикуют страпон, фистинг и всякое такое, тут жена уехала к маме, а ему стало одиноко. Ну, мужик развлекался, а ручищи-то у него больше, чем у супруги. Он растянул себя на кулак и решил, почему бы не попробовать с паленом, раз так растянут. Натянул на полено презерватив, который в процессе, разумеется, порвался. Мужик испугался, полено дернул, а кишка потащилась за ним, сомкнуло судорогой с перепуга, да и растяжку он переоценил. Мы поржали и пошли резать. В процессе вытаскивали занозы и куски дерева. После он валялся в отделении, следили, отправили домой. Среди рекомендаций просили повременить их с сексом с полгода. Мужик возвращается через неделю, снова операция, теперь уже разрыв. Его счастье, что подготовленный к сексу был — каловые массы не попали в организм. Они с женой решили, что если медленно, то ничего не будет.

 

— У тебя есть такие симптомы, которые мешают жить или ставят тебя в неловкие ситуации?

 

— Так чтобы мешали — нет. Я все-таки лечусь, и очень многое купируется, не прогрессирует. А в неловкие ситуации я попадаю часто. У меня достаточно беспорядочное мышление, могу внезапно сказать что-то, что для меня логично вытекает из ситуации, а для людей — бред. Как-то раз ехал в лифте с терапевтом и травматологом, обсуждаем общего пациента. Они обсуждают, я стою в углу и стараюсь не отсвечивать. Тут мне приходит мысль, что “беспокойно” (“restlessly”) и “какашка-какашечка” (“poop poo doo doo”) отлично входят в стройный поток их медицинской мысли. Притом последнее я напеваю с предельно спокойным выражением лица.

Еще один неловкий случай был дома. Ночь, темнота, я, моя девушка. Мы только что потрахались, это было прекрасно. Она закуривает, я смотрю в потолок. “Дорогая, тебе бы пошла маска гремлина, но тогда твои слова будут похожи на чизкейк. Я бы хотел, чтобы на нас перестали смотреть”. Произношу это так, будто в этом действительно есть смысл. Она, уже занеся руку для пощечины, тушит сигарету и пытается меня вразумить, приносит таблетки. Я точно знаю, что таблетки не надо, я уже принял, и что на нас кто-то смотрит, резко плачу. Утром мы очень долго не могли перестать смеяться.

О, и как-то раз было очень “весело”, знаешь. Мы с девушкой уже легли, она спала, ночь. Я лежал, смотрел в потолок, и пытался убедить себя, что ей нужен мизинец. Навязчивые состояния, они такие. Я лежу, вспоминаю, зачем в нашем организме мизинец, зачем она его ежедневно использует — железные аргументы. Но мой мозг убеждает меня, что, нет, не надо, она несчастна с мизинцем, если его отрезать, она будет счастлива.

 

*

На этом наш разговор заканчивается, Макару пора идти. Я всерьез лезу на сайт клиники, думаю написать им письмо с запросом, но осознаю, что меня с этим развернут. Звоню нашему общему знакомому, он кивает, мол, да, все верно, Макарушка у нас не в шутку вот это вот все говорит. Да и сама понимаю, в шутку такое не выдумаешь даже. Вспоминаю о мужике с поленом и женой.

 

А Макар ничего, держится.

Интервью №12