Часть 7. Расправа над оппозицией — После разгрома Левой оппозиции

Мая 2001 г.

Ниже следует седьмая, заключительная часть воспоминаний оппозиционера 20-х гг. И.М. Павлова. Первая часть была опубликована МСВС 8 февраля этого года, вторая, третья, четвертая, пятая и шестая — соответственно 21 февраля, 14 и 20 марта, 14 и 21 апреля. Рукопись не была систематически разделена автором на определенные главы с подзаголовками. Это сделано американским историком Д. Керансом, обнаружившим текст воспоминаний в Гуверовском архиве Стэнфордского университета США. Нумерация текста по частям дополнительно введена нами для удобства публикации.

Расправа над оппозицией

На третий день после демонстрации, 10 ноября 1927 года, в университет прибыл президиум Московской контрольной комиссии (МКК) во главе с председателем Коростылевым. По списку, составленному в университетском партбюро, были вызваны на «суд» двадцать пять наиболее активных студентов-оппозиционеров, участвовавших в контрдемонстрации. На заседании в полном составе присутствовали и члены партбюро, которые услужливо сообщали членам МКК сведения о «преступной деятельности» каждого из «подсудимых». Собравшись в коридоре, 25 «подсудимых», среди которых был и я, решили держаться солидарно. Когда пригласили одного из нас в комнату, где заседала МКК, мы заявили, что «дело, за которое вы собираетесь нас судить, касается одинаково всех нас, поэтому разрешите зайти одновременно всем, а в одиночку никто из нас не пойдет». После непродолжительного совещания комиссия уступила и разрешила зайти в комнату всем двадцати пяти. Начался индивидуальный допрос.

— В контрдемонстрации участвовал?

— Участвовал.

— Нелегальные собрания посещал?

— Посещал.

— Нелегальщину распространял?

— Распространял.

— Считаешь это партийным преступлением или нормальным явлением?

— Нормальными эти явления не считаю, но не считаю их также и преступными. Вы, аппаратчики, создали нетерпимые условия в партии, вы лишаете нас легальной возможности защищать свои взгляды и толкаете на нелегальный путь. Поэтому и ответственность за эти ненормальные условия, создавшиеся в партии, лежит не на нас, а на вас. Почему при жизни Ленина не было этого...

Примерно за час, полтора таким образом были допрошены все двадцать пять человек. Затем комиссия вышла в соседнюю комнату на совещание и вскоре вернулась и зачитала постановление: «За антипартийную фракционную деятельность и участие в антисоветской демонстрации Аганесова, Мелнайса, Слетинского ... далее следуют имена всех двадцати пяти человек, из рядов ВКП(б) исключить». Решение это для нас не было неожиданным. Мы встали со своих мест и с пением Интернационала покинули комнату.

В тот же день университетское бюро комсомола вызвало на расправу пятьдесят комсомольцев-оппозиционеров. Следую нашему примеру, комсомольцы потребовали, чтобы их одновременно всех допустили в комнату, где заседает бюро. Получил отказ, они решили бойкотировать бюро. Они не расходились, но и не заходили в одиночку по вызову на заседание. Десять минут спустя секретарь бюро комсомола Апарин объявил им постановление об исключении всех из комсомола.

Такие примерно сцены в эти дни происходили и в Плехановском институте, и в МВТУ, и в ряде других вузов Москвы.

Решением ЦК и ЦКК были также исключены 14 ноября 1927 года из партии Троцкий и Зиновьев.

Впрочем, решение МКК о нашем исключении из партии было только психической атакой, рассчитанной на то, чтобы сломить волю и внести замешательство в наши ряды. Дальше этого МКК не пошла. Фактически мы оставались членами партии. Партбилеты никто у нас не отбирал и мы по-прежнему посещали партсобрания, выступая на них с защитой взглядов оппозиции. Говорили, что в МК и МКК нет единодушия по вопросу о характере репрессивных мер против оппозиционеров. Одни настаивали на немедленном исключении наиболее активных, другие во главе с председателем МКК Коростелевым, находя эту меру и незаконной и опасной, предлагали воздержаться до получения директивы открывающегося через несколько дней XV партсъезда. Видимо точка зрения Коростелева восторжествовала. В этой связи, когда вскоре от разрыва сердца Коростелев умер и на его место пришел беспринципный и бездушный Губельман (брат Ярославского), упорно распространялись даже слухи, что Коростелеву «помогли умереть» так как он, якобы, проявлял «излишнюю мягкотелость» в борьбе с оппозицией. В частности не одобрял действия хулиганских дружин, созданных Маленковым, и осуждал известное нападение хулиганов на Е. Преображенского, которое тоже организовал Маленков.

Наряду с разнузданной травлей оппозиции происходил подбор и интенсивное выдвижение наиболее активных и преданных сталинцев. Никому не известные и незначительные фигуры совершали головокружительные карьеры. Так, секретарь университета Снопков «за успешную борьбу с оппозицией», особенно во время демонстрации, по настоянию Маленкова был кооптирован в члены МК. В ту пору это было чудовищно, не только потому, что нарушался устав партии, так как кооптирован он был чуть ли не на второй день после областной конференции, но и потому, что плохо учившийся студент Снопков не имел никаких выдающихся качеств, дающих право на такое продвижение. Студенты, конечно, понимали и открыто говорили, что, поощряя таким образом Снопкова и других секретарей, Сталин создает в лице этих аппаратчиков своих верных церберов. Этот же Снопков год спустя был назначен ректором Московского геологического института, а после смерти академика Губкина стал его преемником на посту министра геологии СССР, хотя он никогда геологию не изучал и с трудом окончил юридический факультет.

Упомянутый уже мною раньше секретарь партячейки института цветных металлов Петр Ломако, также благодаря активности проявленной в борьбе с оппозицией, при помощи Маленкова, был выдвинут на пост министра цветной металлургии СССР.

Его заместителем является Т. Глек, тоже бывший в 1927-28 годах секретарем партбюро экономического института им. Рыкова и отличавшийся особой подлостью и провокационными методами в борьбе с оппозицией.

Преуспел и бывший студент МВТУ Жимерин, проявивший себя в 1927 году как организатор хулиганской дружины по борьбе с оппозицией в институте и особенно отличившийся тем, что по указанию Маленкова обрезал электропровода во время упомянутого мною грандиозного собрания оппозиционеров в МВТУ. Эти его «подвиги», вероятно, сыграли немаловажную роль при выдвижении Жимерина на пост министра электростанций.

Последним массовым публичным выступлением оппозиционеров против Сталина была демонстрация на Казанском вокзале в Москве в связи с отъездом Л. Каменева в Италию, куда он был назначен советским полпредом. Оппозиционеры задолго знали день и час отъезда. Через свою нелегальную сеть они известили об этом своих сторонников и вечером в день отъезда собрались на вокзале. Это была многолюдная демонстрация. Кроме оппозиционеров на вокзале было много и беспартийных. Общее количество присутствовавших было несколько тысяч. Когда приехал на вокзал Л. Каменев, собравшиеся шумно приветствовали его и выкрикивали резкие антисталинские лозунги. Находившиеся здесь же многочисленные члены милиции и НКВД стояли молча. Когда Каменев сел в вагон и паровоз дал сигнал к отправлению, люди один за другим стали ложиться на рельсы впереди паровоза. Сотни людей, в том числе и женщины, положили головы на рельсы. Все попытки начальников станции уговорить людей, чтобы они очистили путь поезду были безрезультатны. Так длилось около полчаса. За это время НКВДисты успели по телефону информировать Кремль и, получив указания, сообщили Каменеву, что поездка его отменяется.

Сопровождаемый криками ура, Каменев прошел к автомашине и вернулся домой. Во избежание повторных демонстраций, через два дня Каменева отвезли на автомашине из Москвы до следующей железнодорожной станции, и там он сел в поезд для следования в Италию.

Открывшийся 2 декабря 1927 года XV партийный съезд, делегаты которого были тщательно подобраны сталинской фракцией ЦК, признал, что оппозиция «переродилась в меньшевистскую группу», и объявил принадлежность к ней «несовместимым с пребыванием в рядах партии».

После унизительных торгов на съезде группа Зиновьева и Каменева полностью капитулировала и без всяких условий сдалась на милость победителей. Это повлекло за собой замешательство и разброд в рядах оппозиции. Три четверти студентов-оппозиционеров университета формально заявило об отходе от оппозиции и своем подчинении решениям съезда.

Группы троцкистов и сапроновцев (децисты) отвергли решения съезда и оставаясь верными своим вождям пошли за ними до конца.

На ряде нелегальных собраний, состоявшихся во время и сразу после съезда, произошло размежевание. Оно сопровождалось острыми и болезненными спорами, взаимными обвинениями и упреками. Все, однако, были единодушны в осуждении Зиновьева и Каменева в малодушии и поспешной капитуляции. Осуждая Зиновьева и Каменева, многие оппозиционеры, однако, не желали следовать и за Троцким и Сапроновым, не доверяя им, или считая их борьбу явно безнадежной. На эти наши собрания никто уже из лидеров оппозиции не являлся. Вскоре, как только закончилось размежевание, они прекратились. Созывались только узкие совещания троцкистов и децистов.

Отход от оппозиции происходил под давлением. Принадлежность к оппозиции теперь влекла за собой не только исключение из партии или комсомола, но и арест. Лишившись своих вождей, убедившись в результате открытого выступления на улицах Москвы, что пролетариат, ради которого они выступили, остался к ним равнодушен, многие студенты-оппозиционеры, не желая терять учебу и бесцельно прозябать в ссылке, предпочли сделать формальное заявление об отходе от оппозиции. Они надеялись, что последующие события внутри партии и страны сделают возможной более успешную борьбу за расширение внутрипартийной демократии и гражданских свобод для населения. И только очень незначительная часть оппозиционеров, подавленная авторитетом партийного съезда, искренне раскаялась и осудила свои «заблуждения и ошибки».

Если можно сомневаться в искренности некоторых лидеров оппозиции в их стремлении к демократизации внутрипартийной жизни и жизни советского общества, которое они прокламировали, борясь за руководство и первенство в партии и советском государстве, то искренность учащейся молодежи в этой борьбе не подлежит сомнению. Молодежь, связавшая свою судьбу с оппозицией, не преследовала личные, карьеристские и честолюбивые цели. Она боролась бескорыстно. Боролась не за восстановление старых дореволюционных порядков, а за сохранение и расширение революционных завоеваний. Лишенная возможности знакомиться с опытом западноевропейского социал-демократического движения, без ясного сознания, руководствуясь только чутьем, она боролась за демократический социализм. Она не «переродилась в меньшевистскую группу», как утверждал XV партсъезд, она только нарождалась как социал-демократическая сила. И кто знает, какую роль суждено было ей сыграть, если бы она не была при своем нарождении истреблена огнем и железом.

Формальная ликвидация внутрипартийной оппозиции происходила следующим образом. Парторганизация обязывала каждого оппозиционера, изъявлявшего готовность порвать с оппозицией, подать об этом в бюро ячейки письменное заявление с признанием своих «ошибок» и обязательством лояльно выполнять все решения партийного съезда. После этого «кающегося» вызывали на заседание бюро отделенческой ячейки, где требовали от него «полного разоружения», то есть доноса на себя и своих товарищей. К счастью, оппозиционеров в ячейках было много, бюро не в состоянии было уделять много внимания каждому. Поэтому «разоружение» превращалось в пустую форму. Нужно сказать также, что подавляющее большинство «кающихся» держались с достоинством, товарищей по борьбе не предавали и говорили только об общеизвестных фактах. После этого бюро оценивало степень виновности и выносило решение. В редких случаях исключало из партии. Чаще выносило выговор или строгий выговор с предупреждением. Эти решения затем утверждались на общевузовском партийном собрании, после чего взыскание обязательно заносилось в личное дело коммуниста.

В том случае, когда оппозиционер не отказывался от своих взглядов, партбюро исключало его, партсобрание без всяких обсуждений подтверждало исключение и его тут же удаляли с собрания.

Сталин не спешил с исключениями и отсечениями. Главной заботой его в это время было дискредитировать оппозицию и подорвать ее организационные связи и силы. Массовые исключения только усилили бы группы Троцкого и Сапронова. Он не забывал также, что предстоит вскоре борьба с правыми. Поэтому даже те немногие из раскаявшихся оппозиционеров, которые были исключены университетской парторганизацией, в большинстве были восстановлены в партии районной или Московской контрольной комиссией.

Вместе с тем были приняты срочные меры для отрыва от партийных масс и изоляции сторонников Троцкого и Сапронова. Были произведены поголовные аресты. В числе первых были арестованы Аганесов, Мелнайс и др. «неразоружившиеся» вожаки университетской оппозиции.

Опираясь на замаскированных своих сторонников и сочувствующих, троцкисты и сапроновцы делали отчаянные усилия, чтобы сохранить свою подпольную организацию в университете. Среди студенчества продолжал распространяться еще долгое время Бюллетень оппозиции, распространялись письма Троцкого, которые он слал из своей среднеазиатской ссылки, производились сборы средств для семей арестованных и т.д.