Британская дипломатия в действии

 

Теперь попытаемся, не слишком вдаваясь в детали, рассмотреть, ка­ковы были стратегия и практика дипломатической деятельности «западных демократий».

Каждому — почет по заслугам! Начнем с Великобритании.

В первое время, до наступления зимы 1936 года, Форин оффис де­лал ставку на быструю победу Франко.

Такую позицию занимали не только дипломаты из Уайтхолла.

Крупные деятели консерватив­ной партии считали почти несом­ненным поражение республикан­цев.

В начале ноября 1936 года и для тех, и для других падение Мадрида было вопросом дней.

В своей книге «Испанские тетра­ди» И. М. Майский приводит в связи с этим беседу, которая со­стоялась у него с сэром Уинстоном Черчиллем 5 ноября 1936 года, во время завтрака, данного Черчил­лем в его честь в своей лондонской резиденции.

Когда советский посол упомянул о Мадриде, осажденном войсками Варелы и подожженном итальян­скими и немецкими бомбардиров­щиками, беседа пошла на повы­шенных тонах.

Черчилль, не скрывавший своей антипатии к республиканцам, ска­зал Майскому:

 — Да и к чему спорить? Пройдет неделя — и весь этот неприятный ис­панский вопрос исчезнет со сцены... Вы видели сегодняшние газетные сообщения?.. Еще день, два, три, и Франко окажется в Мадриде, а тог­да

Невилл Чемберлен, сторонник политики «умиротворения» фашистских держав, в Риме в обществе Муссолини и графа Чиано. Рядом с Чиано лорд Галифакс.

кто станет вспоминать об Ис­панской республике?

Проницательность сэра Уинстона Черчилля, столь часто прослав­ляемая его биографами, на сей раз себя не оправдала.

Мадрид не только не был взят, но история его сопротивления ста­нет подвигом, о котором не пере­станут вспоминать, молва о нем будет передаваться из уст в уста, от поколения к поколению.

Форин оффис с присущим ему прагматизмом все же принял к све­дению факт мадридского сопротив­ления.

Однако он и не думал восстанав­ливать республиканскую Испанию в ее международных правах, акти­визируя роль Лиги наций — органа, который «западные демократии» (во главе с Великобританией) ли­шили всякой возможности принять санкции против агрессоров. Коми­тету по невмешательству (возгла­вляемому лордом Плимутом) Фо­рин оффис подбросил идею мирных переговоров, основанных на отводе всех иностранных войск, принимающих участие в конфлик­те.

Эта инициатива (26 декабря 1936 года) должна была привести к не­скончаемым уловкам в целях про­волочки со стороны держав «оси».

Форин оффис, хотя и располагал с первых дней января 1937 года до­казательствами высадки в Андалу­сии нескольких итальянских мото­ризованных дивизий, позиции своей тем не менее не изменил.

Нарушение со стороны Муссоли­ни «джентльменского» соглаше­ния, подписанного Италией и Ан­глией несколькими днями ранее, было воспринято Антони Иденом, главой британской дипломатии, как личное оскорбление.

Но по существу, волокита в Ко­митете по невмешательству продолжалась:

98

на протяжении двух месяцев дискутировалась там проблема отвода всех иностранных войск.

Итальянский посол Дино Гранди и посол Третьего рейха фон Риб­бентроп ухитрились надолго затя­нуть эти дебаты, чтобы дать время находящимся в пути в мятежную зону войскам и технике прибыть по назначению.

В начале марта 1937 года эти пройдохи, зная, что через несколь­ко дней (8 марта) начнется фран­кистское наступление под Гвадала­харой — последняя попытка «гене­ралиссимуса» овладеть Мадри­дом, — и будучи уверены, что не пройдет и недели, как город падет, заявили, что их правительства го­товы подписать соглашение об «отводе иностранных войск».

Но поскольку в середине марта битва под Гвадалахарой закончи­лась поражением, а затем и разгро­мом франкистских войск, Гранди и фон Риббентроп поспешили дать отбой. Они поставили под вопрос ими же одобренный график.

На заседании 23 марта лорд Плимут попросил Гранди объяс­нить, что означает этот вольт, но тот отказался отвечать и прибег к одному из тех грубых отвлекаю­щих маневров, на которые он был большой мастер.

Посол Муссолини выбрал мод­ную в то время тему: об «испан­ском золоте в Москве».

Он посвятил этому предмету диатрибу, имевшую столь мало общего с повесткой дня, что И. М. Майский прервал его, поста­вив вопрос:

 — Должны ли мы понимать это так, что итальянский посол, так же как его немецкий коллега, отказы­вается от вывода из Испании их «добровольцев», несмотря на со­гласие, которое они перед этим да­ли комитету?

На что Дино Гранди ответил:

 — Ни один итальянский доброво­лец не покинет Испанию до полной победы Франко.

Лорд Плимут, как обычно пред­седательствовавший на заседании, на минуту онемел.

На следующий день, вступая в игру, затеянную Гранди, лорд Плимут решил перенести дебаты в подкомитет (на 15 апреля), что бы­ло ловким способом «заморозить» их на три недели.

Когда дебаты возобновились, Гранди и Риббентроп прибегли к новым проволочкам, заявив, что их правительства отказываются от внесения в международный кон­трольный орган своих взносов («квот») в качестве государств, подписавших соглашение, для обеспечения его функционирова­ния.

Найденный ими предлог был шит белыми нитками: «запасы иностранной валюты» в их госу­дарственных банках, заявили они в унисон, «недостаточны».

Это утверждение было настоль­ко наглым, что сам лорд Плимут рассердился и потребовал от обоих послов обратиться в Рим и Берлин, чтобы там выполнили свои обяза­тельства.

Со стороны Гранди и фон Риб­бентропа все это было не более чем лицедейством.

Они поставили себе целью оття­нуть насколько возможно вступле­ние в силу графика «вывода доб­ровольцев», чтобы умножить от­правку войск и поставки военной техники «генералиссимусу», ко­торый после поражения под Гвада­лахарой готовился развернуть на­ступление против Страны Басков и для этой цели укреплял ударные силы авиации и механизированных войск.

Эти два отвлекающих мане­вра — «испанское золото в Москве» и «битва квот» — продлились около двух месяцев, в течение которых Франко, овладев инициативой (в начале апреля 1937 года) в Стране Басков, обеспечил себе стратегиче­ское превосходство, которое позво­лило ему в течение лета и начала осени ликвидировать три участка республиканского фронта, вкли­нившихся в расположение его войск на Севере.

Международный комитет по контролю должен был инспектиро­вать морские и сухопутные гра­ницы, чтобы помешать выгрузке оружия и войск на Пиренейском полуострове. Но из-за этих отвле­кающих дипломатических мане­вров он начал действовать только с 3 мая 1937 года.

Его деятельность, впрочем, про­должалась недолго, в основном по причине кризиса, возникшего три недели спустя в результате того, что 24 и 26 мая республиканская авиация подвергла бомбардиров­кам порт Пальма на Мальорке, где без малейшего на то права стояло несколько итальянских военных ко­раблей.

По решению Лондонского коми­тета Пальма на Мальорке не была включена в зону, где должны были осуществлять морской контроль итальянские патрульные корабли. Поэтому эти бомбардировки не входили в компетенцию названно­го комитета.

Однако вопреки очевидности итальянский посол Дино Гранди заявил, что впредь его правитель­ство «оставляет за собой право самому защищать свои интересы, свое знамя, свои корабли». Он по­требовал, чтобы комитет направил «официальный протест» республи­канскому правительству.

Поскольку Лондонский комитет никогда не осуждал официально бомбардировок республиканских военных кораблей итальянской авиацией, эта просьба была откло­нена.

Неожиданно ситуация усложни­лась еще больше.

С одной стороны, Гранди и Риб­бентроп дали понять, что отныне

99

они будут бойкотировать работу комитета.

С другой стороны, 29 мая республиканская авиация подвер­гла бомбардировке линкор «Дойчланд» в бухте Ивисы (Балеарские острова), где этот корабль не дол­жен был нести никакой контроль­ной морской службы. В ответ Гит­лер отдал приказ своей средизем­номорской эскадре подвергнуть го­род Альмерию обстрелу из кора­бельных орудий.

Совершив это злодеяние, Третий рейх и муссолиниевская Италия за­явили, что они не будут участво­вать в заседаниях Лондонского ко­митета до тех пор, пока не получат «серьезные гарантии», что «новые акты агрессии» не будут иметь места.

Это была беспрецедентная по­пытка запугать британское и фран­цузское правительства.

Ее цель состояла в том, чтобы при помощи тысячи уловок, ко­торые я не стану описывать, до­биться признания за Франко «пра­ва воюющей стороны», благодаря которому он мог бы беспрепят­ственно проводить досмотры в от­крытом море всех неиспанских су­дов, ведущих торговлю с Испан­ской республикой.

Великобритания и Франция, ко­торые не могли согласиться с по­добным требованием, поскольку это означало публично продемон­стрировать свои симпатии к мя­тежникам, 14 июля 1937 года якобы в целях возобновления ра­бот Лондонского комитета предло­жили новый план контроля.

По существу, этот план состоял в следующем:

положить конец морскому па­трулированию, нежелательному для Германии и Италии;

закрыть пиренейскую границу между Францией и республикан­ской Испанией;

уровнять в правах законное пра­вительство Испанской республики и правительство мятежников;

связать предоставление фран­кистскому правительству в Бургосе права «воюющей стороны» с про­грессом, которого удастся достиг­нуть в вопросе о выводе добро­вольцев.

Этот новый план провалился в силу трех причин.

Во-первых, из-за своей при­страстности: он действительно да­вал явные преимущества мятежни­кам, и это не преминули подчерк­нуть многие органы прессы. Во-вторых,

 

Молодежная демонстрация солидарности с республиканской Испанией в Лондоне.

100

бомбардировка Герники и постепенный развал Северного фронта, обусловленный отчасти огромным числом самолетов, ко­торым располагал Франко, вызва­ли большое волнение международ­ной общественности.

Ко всему этому следует доба­вить, что в самой Англии, как под­черкивает А. Эллиот в коллектив­ном труде «Солидарность народов с Испанской республикой», неко­торые деловые и промышленные круги, озабоченные защитой своих интересов в Стране Басков, весной 1937 года сообщили правительству его величества о своем беспокой­стве в связи с победой Франко.

Эти круги были немногочис­ленны, но они были связаны с мор­ской торговлей и металлургиче­ской промышленностью, а поэто­му партия консерваторов не могла попросту проигнорировать их.

Судовладельцы создали коми­тет, потребовавший от британско­го правительства «обеспечить безопасность» британской навигации в испанских территориальных водах. На страницах лондонской «Таймс» они опубликовали протест против политики «невмешательства», ко­торая, подчеркивали они, «наносит вред морской торговле».

Со своей стороны руководящие круги английской металлургии бы­ли встревожены подписанием се­кретного соглашения между Фран­ко и фон Фаупелем (от 12 июля 1937 года, о котором они проведа­ли) и предвидели, что к концу вой­ны будет заключен преферен­циальный испано-германский дого­вор, который даст Третьему рейху возможность импортировать в ог­ромных количествах испанские пириты, традиционно экспортиро­вавшиеся в британские порты. Все это волновало их, и они оказали нажим на партию консерваторов, добиваясь сохранения статус-кво.

Этот демарш не имел ни малей­шего шанса на успех, поскольку не соответствовал ни замыслам лон­донского Сити, ни интересам пар­тии консерваторов в целом, ни личным видам сэра Невилла Чемберлена.

Сэр Уинстон Черчилль, хорошо знавший свой мир, в книге «Шаг за шагом» ("Step by step") написал о Чемберлене такие красноречивые строки: «Ничто не могло в такой степени укрепить влияние премьер-министра среди обеспеченных классов, как вера в его дружеское отношение к генералу Франко и де­лу националистов в Испании».

Инсценировав возобновление ра­боты Лондонского комитета, лорд Плимут, пользовавшийся доверием премьер-министра, затем застопо­рил его работу до 16 октября 1937 года, поворотной даты, на­чиная с которой комитет возобно­вил свою деятельность, сосредото­чив ее отныне только на проблеме «иностранных добровольцев». К чему это привело, мы увидим в дальнейшем.

Однако первые три квартала 1937 года Форин оффис пребывал в сомнении относительно шансов мятежников на победу над респуб­ликанцами.

Сражения под Гвадалахарой и Брунете наглядно показали, что, несмотря на различные превратно­сти, Народная армия представляла отныне серьезную военную силу, способную перейти в наступление и расстроить планы каудильо. Одним словом, это была сила, с кото­рой приходилось считаться.

Рассчитывая в первые месяцы конфликта на победу Франко, ан­глийская дипломатия просчита­лась, и Уайтхолл, а вместе с ним и партия консерваторов, выразите­лем интересов которой он был, вы­нуждены были рассмотреть дру­гую гипотезу.

Лорд Плимут, председатель Ме­ждународного комитета по невме­шательству, сформулировал эту гипотезу в одной из своих бесчис­ленных бесед с советским послом в Лондоне И. М. Майским, который изложил ее в своих «Воспоминаниях».

Беседа шла о возможных послед­ствиях победы Франко для Велико­британии как с точки зрения ее морских коммуникаций в Среди­земноморье (путь в Индию через Суэцкий пролив), так и с точки зре­ния ее экономических интересов на Пиренейском полуострове. В этой связи лорд Плимут заявил без обиняков:

«Нашим, британским, интересам не грозит серьезная опасность даже в случае победы Франко... Как бы ни кончилась война, Испания вый­дет из нее совершенно разоренной. Для восстановления своего хозяй­ства ей потребуются деньги... От­куда она их сможет получить? Во всяком случае, не от Германии и Италии: у них денег нет. Деньги разоренная Испания сможет полу­чить только в Лондоне. Кто бы ни оказался после войны во главе Ис­пании, он должен будет обратиться к нашим банкам... Вот тогда и на­ступит наш час...»

Холодная самонадеянность и ци­низм подобных заявлений не имели ничего общего с тем мрачным остроумием, на которое англичане большие мастера.

Жестокость этого высказывания никак не вытекала из характера беседы.

Эти слова выдали потаенную мысль представителя британской правящей касты, для которой бед­ствия Испании были только одной из возможностей извлечь выгоду из разорения чужой страны.

Во время чаепития с Иваном Майским лорд Плимут нарисовал эту радужную перспективу, рож­денную — брр! — из крови и руин... Афоризм «Деньги — это власть!» объясняет, быть может, лучше, чем кропотливый политический и экономический анализ, позицию ан­глийской дипломатии по отноше­нию к Испании, где, кстати говоря, финансовые вклады Сити в раз­личные промышленные и банков­ские дела достигли в 1936 году при­мерно 40 миллионов фунтов стер­лингов, суммы довольно значи­тельной для того времени (см.: Survey of International Affairs. The international repercussions of the war in Spain: 1936-1937).

Эта стратегия, и даже диалекти­ка, бедствия и выгоды, основанная на всемогуществе финансового ка­питала, была, если хотите, самой сутью испанской проблемы, что и продемонстрировал лорд Плимут.

Годная для всех ситуаций, эта стратегия была, как любят теперь говорить, стратегией всех направ­лений!

Приход к власти сэра Невилла Чемберлена — в мае 1937 года сме­нившего на посту премьер-мини­стра его величества сэра Стэнли Болдуина, состояние здоровья ко­торого ухудшалось со дня на день, — за несколько месяцев

102

ускорил ход событий.

Сэр Невилл, одолеваемый навяз­чивой идеей заключить «Пакт четырех» (Великобритания, Фран­ция, Германия, Италия), из которо­го СССР был бы исключен, всяче­ски старался добиться расположе­ния Гитлера и Муссолини.

Не считаясь с сэром Антони Иденом, которого злоключения с дуче (нарушение «джентльменского со­глашения» в январе 1937 года), от­вращение к Гитлеру и его методам делали более осмотрительным в его отношениях с двумя фашистскими диктаторами, новый премь­ер-министр сразу же взял в свои ру­ки фактическое руководство ан­глийской дипломатией.

Он затеял личную переписку с дуче.

Муссолини, правильно оценив­шему Чемберлена, не стоило боль­шого труда убедить его, что окон­чательная победа будет на стороне Франко. Это было особенно не­трудно сделать после разгрома Се­верного фронта, чему в значитель­ной степени способствовали италь­янские дивизии и легион «Кондор».

Кстати, дуче, не считаясь с ме­ждународным Комитетом по не­вмешательству, 27 августа 1937 го­да послал «генералиссимусу» теле­грамму, где с гордостью говорил об участии итальянских войск в на­ступлении на севере.

«Я необыкновенно счастлив, — подчеркивал дуче в своем посла­нии, опубликованном 28 августа в «Тан», — что итальянские легионеры за 10 дней жестоких боев внесли крупный вклад в победу под Сантандером... Это братство по оружию, отныне скрепленное кровью, является гарантией окончательной победы, которая избавит Испанию и все Средиземноморье от какой бы то ни было угрозы нашей об­щей цивилизации».

Сэр Невилл не только ни слова не сказал об этом провокационном тексте, но примерно недели две спустя поспешил благословить ре­жим Франко признанием его де-факто, направив в Бургос сэра Ро­берта Ходжсона в качестве мнимо­го «коммерческого агента» при каудильо.

Аналогичный статус был пре­доставлен герцогу Альбе, ставше­му отныне официозным представи­телем Франко в Лондоне.

Ободренный авансами Чембер­лена относительно заключения «Пакта четырех», призванного ре­шить все европейские проблемы, Муссолини 6 ноября 1937 года при­соединился к «Антикоминтерновскому пакту», превратившемуся в «ось Рим — Берлин — Токио».

11 декабря он демонстративно вышел из Лиги наций, чтобы заста­вить сэра Невилла продвинуться дальше по пути к «Пакту четырех».

Между тем дуче отдал приказ флотилии «неизвестных подводных лодок», чья государственная при­надлежность была секретом поли­шинеля, удвоить активность в За­падном Средиземноморье, торпе­дируя суда, направляющиеся в республиканские порты.

Многие испанские грузовые су­да, а также суда других государств, такие, как «Джебель Амур» под французским флагом и «Вудфорд» под английским флагом, не говоря уже о других, были пущены на дно. В целом британские потери соста­вили 19 судов и более 150 убитых и раненых матросов.

Что касается Третьего рейха, то он построил морские (и авиа­ционные) базы, снабженные укры­тиями для подлодок и береговыми батареями, в таких местах, как Мелилья, Алусемас, Сеута, Лараш, Ифни, Канарские острова и Рио-де-Оро (на Атлантическом побе­режье Африки).

Перед лицом этой весьма ве­роятной опасности для укреплен­ной базы и порта Гибралтара Ан­глия и Франция предприняли об­щую акцию, с тем чтобы восстано­вить прежнее статус-кво.

С этой целью всем прибрежным государствам, а также Советскому Союзу и Германии (но только не Испании) было предложено деле­гировать своих представителей в Швейцарию, в Нион, где — в отсут­ствие Италии и Германии, отклонивших приглашение, — было за­ключено соглашение, подписанное представителями 10 государств (трех великих держав — Великобри­тании, Франции, СССР, а также Болгарии, Египта, Греции, Румы­нии, Турции, Югославии).

В силу Нионского соглашения, которое основывалось на примене­нии принципа коллективной безо­пасности и о котором Лига наций была поставлена в известность, французский флот, действующий совместно с британским, получил приказ положить конец морскому пиратству, а также полетам бом­бардировщиков над линиями мор­ских коммуникаций, даже в пре­делах испанских территориальных вод.

Гитлер и Муссолини, рассчиты­вавшие на полную безнаказан­ность, вынуждены были пойти на попятную.

Экипажам итальянских и немец­ких военных кораблей было даже приказано в случае международно­го расследования происшедших «кораблекрушений» выражать «полное неведение и крайнее уди­вление» (German Naval Records. Na­tional Archives, Washington D. C).

Эра твердой политики, начав­шаяся 29 сентября, когда вступило в силу Нионское соглашение, дли­лась недолго.

«Дейли телеграф», один из важ­нейших органов партии консерва­торов, 13 октября 1937 года опуб­ликовала статью, призывавшую тори вернуться к политике «невме­шательства», которой, в глазах консерваторов, угрожало Нион­ское соглашение.

Любопытный факт: Антони

103

Иден, у которого были веские ос­нования быть недовольным пози­цией своего премьер-министра, тем не менее поведал французскому по­слу Шарлю Корбену свои сомнения относительно способности респуб­ликанцев продержаться до зимы.

В то время как Великобритания готовилась таким образом вновь пойти проторенной дорогой, вто­рое правительство французского Народного фронта, возглавляемое радикалом Камилем Шотаном, приняло решение облегчить тран­зит военных грузов, предназна­ченных для республиканцев, что и было сделано в начале ноября 1937 года.

Однако уже в январе 1938 года Шотан пересмотрел свое решение и наглухо закрыл испанскую границу до марта того же года.

Перемена позиции Великобрита­нии (и Франции), происшедшая по­сле короткого периода твердой по­литики в отношении держав «оси», превратила первый квартал 1938 года в один из самых мрачных пе­риодов, какие только знала воюю­щая республика почти за тысячу дней своего сопротивления.

С одной стороны, вновь исчезла на минуту возникшая надежда, что национальные интересы у «за­падных демократий» возобладают наконец над интересами денежных воротил, готовых сотрудничать с фашистскими диктаторами.

С другой стороны, Гитлер и Муссолини наглели все больше, убедившись, что английские правя­щие круги не изменят общей ориен­тации внешней политики Британ­ской империи, отныне нацеленной на заключение «Пакта четырех».

Западное Средиземноморье вновь стало ареной бесчисленных актов пиратства, которые соверша­ла фашистская Италия, чувствуя свою полнейшую безнаказанность.

15 апреля Чемберлен отправился в Рим, где объявил urbi et orbi (ко всеобщему сведению), что отныне Абиссиния является составной частью Итальянской империи.

В ответ на этот нежданный по­дарок Муссолини заверил Чемберлена, что его правительство не имеет никаких территориальных, политических или экономических притязаний в Испании и в испан­ских колониях.

Беседы Чемберлена с Муссоли­ни, совпавшие по времени с круше­нием Арагонского фронта и выхо­дом (15 апреля) итало-франкист­ских войск к Винаросу на Среди­земноморском побережье, основы­вались на уверенности британского премьер-министра в том, что со­противление республиканцев, кото­рому был нанесен сильный удар разделением правительственной территории на две части (Катало­нию и Центрально-южную зону), будет сломлено задолго до начала лета.

Что касается франкистской прес­сы, то она не только возвещала не­минуемый скорый конец респуб­лики, но и позволяла себе выра­жать презрение по адресу «за­падных демократий» в связи с за­нимаемой ими позицией в испан­ском конфликте.

Передовая статья газеты «Иерро» от 8 апреля 1938 года, посвя­щенная Франции, не стеснялась в выражениях:

«Среди печальных примеров переставших существовать наро­дов фигурирует и Франция, кото­рая была некогда нашим историче­ским соседом, а ныне представляет собой лишь «смежную» с нами тер­риторию вроде грязной и зловон­ной хибары, стоящей на общем дворе».

А газета «Коррео эспаньоль» (Бильбао) 28 апреля 1938 года, на­падая на Лигу наций, писала:

«Секретарь Лиги наций господин Авеноль может вычеркнуть имя Испании из списка государств-чле­нов этой агонизирующей организа­ции, число которых день ото дня все сокращается». Или еще:

«Победа каудильо прозвучит смертным приговором закоснелым демократиям. Единственное сред­ство, способное навсегда положить конец болезни и упадку, — это вой­на».

Война!

К ней семимильными шагами не­уклонно приближалась Европа в ту весну 1938 года, предвещавшую глубокий летний кризис, который завершится Мюнхенскими согла­шениями, апогеем и венцом всей политической философии, основан­ной на капитуляции перед силами агрессии.

Однако, как было уже сказано, поскольку судьба Испании ото­ждествлялась отныне с судьбой Европы, Европа запылает тотчас, как только участь Испании будет решена.

Однако весной 1938 года, в од­ном из тех порывов, пример кото­рых они являли не раз, испанские республиканцы не оставили камня на камне от мрачных пророчеств в их адрес.

Прежде всего они задержали франкистское наступление в его самый критический момент, затем остановили продвижение франки­стов у ворот Валенсии и, перехва­тив стратегическую инициативу, овладели в конце июля правым берегом Эбро.

К изумлению всех тех, кому не терпелось увидеть их побежденны­ми, республиканцы начали самое большое из сражений всей Испан­ской войны, тем самым продлив до весны 1939 года существование Ис­панской республики.

Речь идет о ее территориальном существовании, которое (это сле­дует всегда подчеркивать) кончи­лось только после окончательного нарушения военного равновесия в пользу Франко — равновесия, кото­рое худо-бедно сохранялось до заключения Мюнхенских соглашений,

104

которые принесли Чехослова­кию в жертву ненасытным фашист­ским диктаторам и удушили испан­ских республиканцев, лишив их в результате нового длительного перекрытия пиренейской границы оружия, в котором после изнури­тельной битвы на Эбро они столь нуждались, чтобы противостоять врагу, как никогда располагавше­му в огромном количестве боевой техникой.