Глава 16: Знаток человеческой души

Застонав, Гермиона беспомощно завертелась под грудой постельного белья в жалкой попытке выбраться на свободу. Суставы захрустели, словно она была Железным дровосеком, чьи пластины долгое время не смазывались, в то время как другие местечки, наоборот, были переполнены смазкой. Растянув губы в сонной улыбке, она погрузилась в воспоминания, непроизвольно ковыряя ссадину на щеке и водя пальцами по ноющему бедру.

После лесного рандеву Гермионе ничего не оставалось, кроме как вяло поплестись обратно в замок. Доковыляв до своей комнаты, она рухнула на кровать и успела лишь взмахнуть контрацептивным заклинанием над животом, прежде чем поддаться усталости от пережитого физического и эмоционального напряжения. Моментально провалившись в сон, она так и не смогла припомнить, просыпалась ли ночью, обнаружив, что несмотря на весь пережитый дискомфорт, смогла впервые с довоенных времен по-настоящему выспаться.

С трудом перевалившись на бок, Гермиона обратила внимание на свою книгу, терпеливо ждавшую её на прикроватной тумбочке. Она так и не открыла её, приступив к постройке полосы препятствий сразу после разговора с МакГонагалл. Теперь она могла рассмотреть её более детально — невзрачная обложка, на которой был изображен лишь затылок с короткими темными волосами. Конечно, это мог быть как парень, так и девушка… но Гермиона знала, что это была именно она — девушка, с которой она успела ознакомиться лишь вкратце, но чувствовала каждой клеточкой своего тела, что уже прекрасно знала её… она так скучала по ней эти долгие-долгие недели, вынужденно пропустив обучение посредством её мыслей и не имея возможности познавать мир её глазами.

Они читали книгу по частям — только определенное количество глав за раз, чтобы «переварить и проанализировать», и тем самым подготовиться к дискуссии. Гермиона была поражена своему самообладанию. Несмотря на стремление узнать концовку, она запрещала себе забегать вперед. Теперь, пропустив по крайней мере две встречи своего кружка и не имея возможности посещать последующие, она хотя бы могла прочитать оставшиеся главы.

Гермиона заскользила подушечками пальцев по гладкой поверхности обложки. В сознании всплыло воспоминание о том, где она ее обнаружила. Не на одной из тяжело груженных полок в его кабинете. Не в одной из стопок этих безликих талмудов в его покоях. Она лежала в его личном шкафу. Совсем одна.

Она почувствовала что-то, не поддающееся описанию, и поняла: чтобы проанализировать природу этого чувства, ей потребуется какое-то время. Но в данный момент Гермиона не была готова тратить его на размышления. Было кое-что более важное — вдруг появившаяся свобода.

Ее утренние занятия в основном были связаны с проектной работой, которую она могла выполнять и вечером, в то время, как ее дневное время было относительно свободно. Пропускать занятия было совершенно не свойственно для Гермионы, но появившаяся возможность покинуть Хогвартс оказалась уж слишком грандиозной, чтобы не воспользоваться ей и не отпраздновать. Она предвкушала, как проведет весь день в городе. Возможно, возьмет завтрак в своем любимом кафе. Чашечку свежезаваренного кофе. И яичницу. А может, и круассан на десерт.

Она глубоко задышала, и каждый вздох напоминал довольное мурчание. Происходившее с ней было не передать словами… казалось… ее жизнь вдруг стала налаживаться.

 

* * *

 

Гермиона наслаждалась тем, как покачивалась тяжеленная сумка, то и дело бухаясь о ее бедро с каждым стремительно пройденным шагом, уводящим её прочь от Аппарационного барьера. Хоть она не особо-то и любила ходить по магазинам, сегодня она почувствовала себя шопоголиком, наконец-то попавшим в букинистический рай. Она обошла вдоль и поперек не менее двадцати книжных магазинов — как с новейшими изданиями, так и с подержанными книгами. Впрочем, прекрасно понимая, что в этих лавочках в большинстве своем хранились одни и те же собрания, она просто кайфовала от того, как они были устроены — некоторые с выходом на улицу, некоторые в подвальчиках, некоторые были рассчитаны на массового покупателя, а некоторые выглядели скорее как притоны местной богемы.

Воспользовавшись возможностью, она скупила довольно широкий ассортимент товаров — на всякий случай. Кто знает, может, ей придётся столкнуться с ещё одной внеплановой изоляцией.

В одном магазине она умудрилась обнаружить чудесный набор цветных чернил. Хоть они и не были волшебными, их оттенки были просто сногсшибательными. Почти каждый день Джинни переписывалась с Гарри, прилагая неимоверные усилия по оформлению своих писем. Гермиона была уверена, что выбрала для неё идеальный подарок, тем более, что у них не было возможности переговорить после того злополучного бала.

Приближаясь к замку, она просунула руку в сумку и нащупала сверток — свою самую неожиданную покупку — новое белье, целых три комплекта. Не сказать бы, что это когда-либо заботило Гермиону, но случайно наткнувшись на магазин нижнего белья во время похода по книжным развалам, она моментально почувствовала острую необходимость побаловать себя. Необычная странность заключалась в том, что добрая половина того, что она «совершенно случайно» купила после примерки целого вороха разных моделей, было в цветах Слизерина. Не было необходимости погружаться в глубокий самоанализ, чтобы понять, для чего она это сделала. Труднее всего было разобраться, чего она надеялась этим добиться.

Он был ее директором. Она — его студенткой. Их отношения не поддавались какому-то четкому определению. И все же… она заплатила чертовски много денег за нижнее белье, перед этим потратив кучу времени в примерочной, представляя, как он разорвал бы эти тончайшие клочки ткани, или разодрал бы их зубами… Она так увлеклась, что практически сбежала из магазина, вся пунцовая от смущения и негаданно нахлынувшего возбуждения.

У неё даже не было возможности регулярно видеться с ним — по крайней мере, без уважительной причины. И ей до сих пор не было понятно, перешло ли их взаимодействие за рамки чисто «деловых» отношений. Несомненно, она каким-то образом «заслужила» свою свободу в результате их последней встречи. Это было не совсем то, что сподвигло её на покупку нового нижнего белья, но все же она умудрилась приобрести аж три комплекта… и явно не собиралась тратить их впустую.

Поднимаясь по ступенькам, она теребила небольшой подарок в кармане. По правде говоря, ничего особенного. Просто закладка. Медный стебель с наконечником в виде змеиной головы. Но из всех совершенных покупок эта, вероятно, вызывала в ней самое сильное волнение.

Что она хотела этим сказать? Как бы он это воспринял? Она вообще решится подарить ее ему?

Тогда ей стало интересно, как нечто настолько маленькое может означать нечто, превосходящее гнусность того, чем они занимались до этого момента. Но такое иногда случалось… просто мелочи… его ладонь на ее щеке… прикосновение его губ к ее виску.

Гермиона глубоко вздохнула, встав перед внушительными парадными дверьми. Просто школа… которая значила для неё НАМНОГО больше. После потери семьи, она стала для неё всем. И все же, учитывая масштабы утраты, в ней она чувствовала себя ужасно неполноценной, ведь Хогвартс был неспособен удовлетворить ее потребность, причем на любом уровне.

В какой-то момент все изменилось. Даже сейчас, вдохнув сырой воздух этих вековых стен, пьянящий аромат дубовых дверей, Гермиона почувствовала, что внутри для нее что-то было. Что-то стоящее. И хотя воскрешенное чувство цели, возможно, опиралось на сомнительный фундамент, она знала, что его отсутствие было куда хуже. Она уже пережила это однажды. И совершенно не хотела вновь потерять его. Она знала, что это ее прикончит.

Когда она повернула медную ручку, ее буквально сразил наповал оглушительный шум сотен голосов — Большой зал пребывал в обеденных муках. Она улыбнулась этой «нормальности». Все шло своим чередом. Погрузившись в ропот толпы, она отыскала пустое место за столом Гриффиндора, положив свою сумку рядом и наполнив миску тыквенным супом. Взяв булочку из хлебной корзинки, она отломила кусочек и забросила себе в рот, прежде чем осмотреться вокруг, то и дело переключая свое внимание с оживленных разговоров на неожиданные взрывы смеха, и не переставая вспоминать, что не так уж давно она, Рон и Гарри выглядели такими же счастливыми.

Потом она заметила Джинни, сидевшую к ней спиной чуть поодаль и разговаривавшую с Невиллом. Отлично. Она подождет, пока за столом станет немного свободнее, прежде чем присоединиться к ним. Возможно, даже получится подарить ей подарок.

Взгляд Гермионы продолжал блуждать по Большому залу, прежде чем задержаться на преподавательском столе. Снейп был там. Он сидел в самом центре и, опустив взгляд на свою тарелку, медленно пережевывал пищу. Казалось, он был полностью погружён в свои мысли, так как единственный из присутствующих за преподавательским столом не участвовал в разговоре — впрочем, как и она сама. Но именно руки неосознанно выдали его. Он уперся ладонями в край столешницы, расслабив пальцы, но слегка приподняв костяшки, при этом расположив руки слишком близко к телу, будто был готов в любой момент оттолкнуться и выйти из-за стола. Будто только твердая решимость удерживала его на месте.

Он посмотрел вперед и встретился с ней взглядом. Она сразу почувствовала их связь. Будто их одиночество слилось воедино, как мыльные пузыри, объединив их вместе, но изолировав от окружающих. Она вдруг поняла, каким подвигом для него было каждый день появляться в Большом зале — быть символом силы и стойкости, выживания, когда он явно страдал от этой вынужденной необходимости. Он был отвергнут коллегами. Над ним издевались студенты — те, у кого хватало напускной храбрости, чтобы побороть свой страх перед ним. Но все же, несмотря на это, Снейпу всегда удавалось оставаться самим собой.

Ранее она считала его неусыпную бдительность излишней. Будто он был единственным, кто цеплялся за прошлое, когда все просто хотели идти дальше… и наконец-то отдохнуть. Но теперь Гермиона поняла, что именно его строгое поведение позволяло студентам расслабиться. Повышенная бдительность директора означала, что они могли заниматься банальными вещами, не боясь за свою жизнь.

Десятки людей погибли в этих стенах, он был залит кровью менее года назад, и все же Снейп сделал это место безопасным. Несмотря на то, что физическая угроза исчезла, возвращение в эти стены не наносило психологического и эмоционального вреда. Ведь все знали, что он защитит их. Они были наслышаны о его храбрости. И не было никаких сомнений в его силе… на самом деле, он напомнил им об этом только позавчера.

Другие же преподаватели, включая профессора Макгонагалл, присутствовали при резне. И не смогли предотвратить эту бойню. Кто знает, возможно, все бы закончилось иначе, если бы Снейп пришел им на помощь, но он сделал это лишь сейчас. Он был самым осторожным человеком из всех, кого они когда-либо знали. Если уж он не сможет защитить их, то никто не сможет из ныне живущих.

Даже когда он, наконец, прервал их зрительный контакт, опустив свой взгляд, Гермиона продолжала наблюдать за ним, впитывая точность и продуманность каждого его движения. Благодаря Снейпу они были подготовлены к битве. Ведь он все время провоцировал их, закалял, заставлял быть проницательными, подозрительными, осторожными. Внезапно её осенило, что те самые черты, которые они презирали в нем в детстве, были, вероятно, теми, что побудили их все-таки победить. Он знал людей. Он знал, как раскрыть в них то, что им было необходимо.

Посмотрев на свою тарелку, она заметила, как ее взор затянуло мутной поволокой от понимания, как глубоко он повлиял на нее. Склонившись к столу, она доела остатки супа, прежде чем поискать свободное место рядом с Джинни.

Смахнув слезинки с глаз, она встала и переместилась на примеченное местечко.

— Эй, Джин! — весело окликнула она.

Джинни посмотрела на неё, но ничего не ответила. Она свела брови к переносице и продолжила мерно помешивать суп, к которому, похоже, так и не притронулась.

— Как у тебя дела? — Гермиона потянулась вперед и обхватила пустой кубок, рассеянно покрутив его за ножку.

— Почему тебя это волнует? — ответила Джинни на удивление резко.

— То есть?

Джинни продолжила помешивать суп, прежде чем фыркнуть и с лязгом отбросить свою ложку в сторону.

— Гарри заходил к тебе перед отъездом?

Гермионе потребовалось время, чтобы понять, о чем именно она говорила.

— Хм… нет… Не думаю.

— Что значит, ты не думаешь? — Джинни подозрительно прищурилась.

— Я, вероятно, пропустила момент, когда он ушел.

— Почему? Где ты была?

Стегала Снейпа, голого, в спальне.

— Я… была занята.

Эти слова явно подлили масла в и так подозрительный настрой Джинни.

Гермиона невольно удивилась, почему ее допрашивают с таким пристрастием.

— Что такое? Разве нам запрещено встречаться?

Джинни свирепо уставилась на нее, прежде чем податься вперед и тихо прошипеть:

— Слушай. Я понимаю, что вы близки с ним и всё такое. И я честно старалась не замечать ничего плохого в вашем довольно тесном общении. Но когда ты тыкаешь мне этим прямо в лицо… да к тому же перед всей школой, как тогда на балу… когда ты так нагло используешь его, а потом просто швыряешь его мне, как какой-то поощрительный приз, это заставляет задуматься о том, как ты на самом деле к нему относишься… или ко мне. Я знаю, что не в состоянии конкурировать с тобой — ты лучше меня во всех отношениях. Но если что-то подобное произойдёт снова, я буду вынуждена потребовать у Гарри, чтобы он сделал выбор.

Гермионы раскрыла рот, чуть не уронив челюсть под конец ее пламенной речи.

— Выбор?

— Ты или я, — пробормотала Джинни дрожавшими губами, безмолвно крича от боли и ярости. — Он не может быть одновременно с нами двумя.

Гермиона не могла поверить своим ушам.

— И чтобы мы были квиты…

Джинни медленно встала из-за стола, а затем взяла тарелку холодного супа и опрокинула все содержимое на голову Гермионы, швырнув пустую миску на стол с громким дребезгом, прежде чем развернуться и рвануть к выходу.

Гермиона не могла прийти в себя от шока, пока густые оранжевые ручейки струились по ее лицу и капали ей на плечи, в то время как все больше и больше голосов присоединялось к многоголосному смеху вокруг неё. Она даже расслышала несколько хлопков в ладоши.

Неуверенно поднявшись на ватных ногах, она направилась шатающейся походкой к выходу, даже не потрудившись произнести очищающее заклинание. Этот позор невозможно было смыть.

 

* * *

 

Сильный поток воды помог смыть слезы, но за ними последовали следующие. Склонившись к сливу в душе, Гермиона рыдала, в попытке понять, почему, когда она почувствовала, что ей и горы по колено, жизнь решила преподать ей урок, напомнив об очередном провале. Дружбу нужно было поддерживать. Конечно, приятно думать, что всё будет держаться само по себе, и что когда у тебя есть друг, то он останется им на всю жизнь. Но, очевидно, не в её случае. Все её друзья в ней разочаровались. А без кого-то, кто бы позаботился о ней, без кого-то, кому она могла раскрыть свои самые сокровенные секреты, в чем был смысл?

В чем вообще был смысл всего этого?

Она медленно промывала волосы, и даже прополоскала уши, практически полностью избавившись от остатков супа. К тому времени, как её голова стала более-менее чистой, а слезы перестали течь, лицо все ещё оставалось покрасневшим и опухшим — она увидела это в своем обнаженном отражении, когда взглянула в зеркало, выходя из душа.

Как так получилось, что всё вдруг пошло наперекосяк?

Она уныло толкнула дверь, ведущую обратно в спальню. Сделав всего несколько шажков, она обратила внимание на свою сумку, лежавшую на полу рядом с кроватью. Только тогда она вспомнила, что забыла ее в Зале… и все же она каким-то образом оказалась здесь.

Затем она почувствовала ореол тепла за своей голой спиной — жар, исходивший из полумрака… от чьего-то грозного присутствия. Вновь почувствовав приступ слез от осознания, она зажмурилась и уронила полотенце, прежде чем развернуться и погрузиться в его объятия.

Глава опубликована: 15.01.2019

Глава 17: Мастер-класс

Пока ее прекрасная картина мира разваливалась на части, его присутствие приносило странное утешение. Уткнувшись носом в уютные контуры такого тёплого, дарящего чувство безопасности торса, находясь в кольце его рук, одной из которых он крепко прижимал её к себе, а второй нежно придерживал затылок, Гермиона не могла отделаться от мысли, что Снейп вернул на место предохранитель и спас их от случайного взрыва… сумев защитить ее от самой себя и от того, что в противном случае она вполне могла натворить.

И после всего, что между ними было, Гермиона больше не боялась его осуждения. Она могла расслабиться и отпустить ситуацию, не думая о последствиях. Он позволял ей это делать, даже содействовал… как и множество раз до этого.

В тот момент, когда Гермиона все-таки решилась запрокинуть голову и оказаться тет-а-тет с суровым носом и линией его мягких губ, то с облегчением отметила, что он не отшатнулся от ее мокрых волос и заплаканного вида. Более того, он позволил ей осторожно подобраться к своим собственным волосам и зарыться в них рукой. Она сжала в кулак его тонкие пряди и притянула к себе в надежде на поощрение.

И его губы были такими же податливыми и бархатистыми, как выглядели со стороны. На её собственных губах, влажных от слез и воды, они ощущались сочной мякотью персика, созревшим бутоном, который ей непременно нужно было раскрыть. Гермиона неуверенно высунула язык и дотронулась до стыка его сомкнутых уст, ощущая на них солоноватую сладость. Она медленно заскользила вдоль их линии, осторожно подталкивая кончиком языка, прижимаясь подушечками губ, нежно упрашивая быстрее принять решение, пока в итоге Снейп, шумно выдохнув через нос, не поддался ее уговорам. И когда он, наконец, раскрыл свой рот, то она была полностью поглощена им.

Не сумев сдержаться, она приглушённо застонала, стремясь донести уровень терзавшей ее потребности, и почувствовала, как его ответное рычание загудело ей в губы, тем самым замкнув круговорот их желания. С каждой секундой он все более свирепо впивался в нее, и она изо всех сил старалась не отставать, позволяя ему пожирать свои губы, охотно раскрывая рот под напором его требовательного языка, хватаясь за каждую возможность вобрать очередное восхитительно влажное вторжение. Потом она решилась сама проскользнуть в него, и они слились, обмениваясь волнообразными ласками своих языков, пока Гермиона не стала задыхаться, словно для неё был важнее поцелуй, чем глоток свежего, спасительного воздуха.

Она ощущала его руку на своей груди, поддерживающую мягкое полушарие у основания, пока он виртуозно перебирал пальцами ее беззащитно затвердевший сосок. Ее стоны сменились пронзительным хныканием, когда она обнаружила, что первая стала вжиматься в него тазом, настойчиво толкаясь лобком в бедро.

И когда он слегка раздвинул ей ноги коленом, она начала ещё активнее извиваться, пытаясь приспособиться и отыскать хоть какой-то намек на трение, способный облегчить ноющую боль, вытекавшую из её недр, словно жидкая лава. Давление от притока крови на внутренние стенки стало почти нестерпимым, но она мало что могла поделать, кроме как взывать к нему, активнее покачивая головой, усерднее обласкивая его язык в надежде, что ее призыв достигнет его члена так же, как он ловко командовал ее киской движениями своего мускулистого бедра.

В конце концов, с всхлипом, полным отчаяния, она отстранилась и взглянула в его пылающие глаза. В свое собственное отражение.

— Северус, — быстро зашептала она, цепляясь за его плечи. — Пожалуйста… мне нужна твоя помощь, чтобы покончить с этим. Прошу, помоги мне расслабиться.

— Успокойся… просто позволь этому произойти, — ответил он, крепко сжав ее подбородок, чтобы она посмотрела ему в глаза, а не блуждала взглядом по комнате в попытке отвлечься от саднящего ощущения, что ее промежность медленно плавится, как металл в раскалённой печи.

— Ты можешь показать мне, как? — тихо попросила Гермиона, ее голос слегка дрожал, а кожу покалывало от близкого присутствия его тела.

Снейп продолжал пытливо сверлить ее взглядом, вглядываясь сначала в один зрачок, а затем в другой.

— Конечно, — это слово прозвучало так мягко, но в то же время так убедительно, что она не смогла сдержать новых слез.

Внезапно она потеряла почву под ногами, оказавшись у него на руках. Он с легкостью понес ее в дальний край комнаты, будто Гермиона была не тяжелее ребенка, прежде чем подойти и положить ее вдоль узкой стороны кровати. Опустившись следом, его тёмная фигура, словно надвигающийся шторм, накрыла ее тело. Она почувствовала, как Снейп снова впился ей в губы, и не стала сопротивляться желанию прильнуть к нему, неистово прогнувшись в пояснице и резко застонав, будто они не виделись целую вечность.

Она шарила по его груди и неуклюже возилась с пуговицами на сюртуке — их было так много. Но, несмотря на отчаянное желание прикоснуться к нему, возможность наконец поцеловать его должным образом затмила другие, поэтому она позволила себе на ощупь расстегивать пуговицу за пуговицей, пока полы сюртука, наконец, не разошлись в стороны, и она не ввязалась в столь же неопытную битву с его рубашкой.

Между тем он упивался ее губами, пробуя на вкус ее кожу, оставляя горячие следы на подбородке и шее, пока она не стала непроизвольно вздрагивать и не была вынуждена полностью отказаться от этих чертовых пуговиц. Вместо этого Гермиона вскинула руки, обхватив его лицо своими дрожавшими ладонями.

Шрам на его щеке был скрыт чарами, но она почувствовала его: ее большой палец уселся в теплой впадинке, когда она притянула его к себе, целуя со страстью, которую едва узнавала в себе, — или, по крайней мере, никогда раньше не адресовала другому человеку. Возможно, раньше она направляла ее в книги. Или в помыслы. На благородное дело. Но все равно не так — в ней накопился сгусток такой острой потребности, которая выражалась на абсолютно инстинктивном уровне — когда всё в тебе кричит и рвется наружу, чтобы задушить его в объятиях, крикнуть всему миру, что он «твой», или даже вобрать его, чтобы он стал частью тебя самой.

И он, казалось, разделял ее потребность, или, по крайней мере, глубину этой нужды, словно они оба отчаянно пытались что-то наверстать — потерянное время? Упущенные возможности? Или, может, ей следовало снять розовые очки… Скорее уж, они просто пытались отогнать призраки прошлого или усердно ловили момент, прежде чем тот был безвозвратно потерян.

Так или иначе, она никогда не чувствовала такую близость к кому-либо в своей жизни. Даже к Гарри. Причем, странным образом… даже к своим родителям. Эта близость ощущалась совершенно иначе… донельзя физической, на пике эмоциональности — она не могла сравнить это ни с одним чувством, когда-либо испытываемым ей ранее.

Наконец, он оттолкнулся руками от простыней по обе стороны от ее головы и приподнялся на колени. Она чувствовала остаточные явления пульсации на своих губах, всматриваясь в него с мольбой, словно ее сердце лежало прямо перед ним, обнаженное, выставленное напоказ. И он решил не заставлять ее ждать, быстро скинув с плеч сюртук, прежде чем невербально расстегнуть оставшиеся пуговки на рубашке и отбросить все это в сторону.

Гермиона расплылась в робкой улыбке, осторожно потянувшись к нему, чтобы коснуться теплого обнаженного торса, а затем заскользила подушечками пальцев по очертаниям сколотого фарфора на его коже. Заставив свои брюки практически осесть на кровать с помощью заклинания расщепления швов, он бросил их на пол вместе с ботинками, прежде чем, наконец, предстать перед ней полностью обнаженным. Зажав ее бедра между своих коленей, он пробежался взглядом по ее телу с высоты своей позиции, а его торчащий член дразняще пульсировал прямо над ней, будто насмехаясь, пока она не была вынуждена протянуть к нему руки.

Но Снейп остановил их, легко обхватив оба запястья своей широкой ладонью, прежде чем откинуть их назад и прижать к кровати у неё над головой. Он зафиксировал их очередным заклинанием и продолжил поглощать взглядом ее тело, и эта откровенная жажда вызвала новый прилив возбуждения, заставивший ее киску затечь с удвоенной силой.

Это было звоночком, сигнализирующим, что она готова — или, по крайней мере, свидетельствующий, что она хоть слегка подготовилась, как умственно, так и физически к тому, что должно было произойти.

Но это было не так.

Происходящее между ними настолько отличалось от всего, что было раньше… потому что казалось чем-то настоящим, абсолютно реальным, словно у них была первая брачная ночь. И, в свою очередь, она не могла не заметить затаившейся угрозы — это было противоядием против строгой изоляции от его тела, удовлетворением самой невозможной из ее потребностей, ставшей с этого момента неразрывно связывать ее с ним — пути назад больше не было, случившееся нельзя было исправить. Но если бы она была честна с собой, то, вероятно, поняла бы, что зашла так далеко не в данный конкретный момент, а уже довольно давно, так опрометчиво попавшись, вне желания выбраться или даже способности оторваться от неразрешимой загадки, которой являлся Северус Снейп.

Все началось с ее груди. И его губ. Она наблюдала, как действие разыгрывается через занавес его смоляных прядей, тянущихся шелковистыми лентами по ее коже, словно пип-шоу*: дразнящие фрагменты губ и языка, играющие с очертаниями ее затвердевших сосков. И, конечно, это выходило далеко за пределы визуального — ощущения невесомых мазков, слой за слоем накладываемых друг на друга, словно он был художником, рисовавшим жидким теплом по ее сравнительно небольшой груди, побуждая Гермиону чувствовать ее монументальность, как если бы та была самым важным объектом в мире, портключом непосредственно к центру ее естества.

И, конечно, он был прав. Каждый нежный взмах его языка и всасывающее движение его губ, каждое резкое скручивание и щипок ее сосков дергали за ниточки ее клитор — так, что она была вынуждена восхититься как внутренне, так и в грубых, бессловесных восклицаниях, тому, как изящен переход между все более и более схожими мирами удовольствия и боли.

Затем он спустился на пол к подножию кровати и встал на колени, устроившись торсом между ее бедер. И из-за невозможности дотянуться до него руками, она обвила ноги вокруг его талии, толкнувшись к нему лобком, чтобы продемонстрировать, какой эффект на неё произвели его действия.

Он взглянул в ее сторону, встретившись с ней взглядом над растущей пропастью плоти между ними, и она увидела его — тонкий намек на улыбку. Просто небольшой изгиб, скорее уголков глаз, чем губ. Снейп много раз насмехался над ней, но никогда не улыбался. И напряжение в выражении ее лица исчезло, когда она ответила ему своей собственной улыбкой.

Но затем он припал губами к ее животу, продолжая удерживать с ней зрительный контакт, и оно вернулось, — машинально сдвинув брови, Гермиона изнывала от одного только вида того, насколько чувственным он мог быть, — орлиный нос скользил по извилистой дорожке вслед за губами, как ищейка, особенно неторопливо следующая за запахом ее возбуждения напрямую к его источнику. И когда он нашел его, то не стал останавливаться, укрывшись между складок её половых губ. Недолго думая, его язык выскользнул из рта, чтобы попробовать ее влагу, испить из родника жидкой похоти, которую он вызвал своими умелыми действиями. И хотя она была слегка смущена насыщенностью своего аромата, будто ее киска специально распылила свой запах, рассеяв его в воздухе для максимального эффекта, она с облегчением отметила, что Снейпа это совершенно не смущало, на самом деле он выглядел довольно увлеченным, вкушая её шелковистую влагу своими полными жажды глотками, будто это был нектар самих богов.

Постанывая в знак благодарности, она раздвинула ноги ещё шире. Она бы дала ему больше. Намного больше. Она бы кормила его своим телом вечно, если бы ей позволили наблюдать за ним так, как сейчас — его бледно-молочные веки были слегка прикрыты, черные ресницы трепетали в то время, как он поглощал ее, наполненную смазкой до отказа.

Он выглядел… красиво.

И он заставил ее почувствовать себя красивой, желанной, в то время как другие сделали ее изгоем.

Он все ещё держал свою левую ладонь на ее груди, трудясь над ней своими пальцами, достаточно длинными и ловкими, чтобы дотянуться до обоих сосков сразу. Одновременно с этим он скользнул правой рукой к ее животу, коснувшись мизинцем основания левой, в то время как большим пальцем накрыл ее клитор. Это ощущалось так, как если бы он намеренно соединил самые чувствительные точки, имитируя тем самым внутреннюю сеть из ощущений, генерирующих электрические разряды, которые по его команде пробегали по всем нервным окончаниям сразу. В то же время это выглядело как обладание. Словно он претендовал на три вершины сразу — на треугольник ее естества — и на матку в центре ладони.

Он действительно ее хотел? Он хотел ее таким образом?

Но он не дал ей времени на построение гипотез, когда слегка согнул свой большой палец, оттянув капюшон клитора, и тем самым полностью обнажив его, прежде чем продолжить показывать ей, почему он вообще находился у ее ног.

Опять же, Снейп, по своему обыкновению, намеревался что-то раскрыть или чему-то ее обучить. И так как с ее стороны обучаемость была довольно характерной чертой, а он доносил информацию основательно и проникновенно, то Гермиона попросту не могла не учиться.

Это было нечто большее, чем просто лижущее движение — каждое путешествие от преддверия влагалища к клитору ощущалось как медленное, методичное вторжение. Его язык был упругим и плоским, и покрывал всю площадь половых губ до основания клитора, прежде чем аккуратно направлять кончик вверх. Последнее движение, несмотря на нежность, было тем, что резко встряхивало ее конечности. Из-за давления его большого пальца клитор был слегка натянут, так что на чувствительный ствол и головку оказывалось наибольшее воздействие.

Дёргая скованными воедино запястьями, Гермиона беспомощно хныкала. Она обычно избегала стимуляции себя таким образом из-за крайней чувствительности, но он все равно продолжал — мерное давление скользкого языка, создающее запутанный клубок из кусающей напряженности и затяжного удовольствия.

Но мягкий темп, и тот факт, что он продолжал слегка менять свой подход, когда тот становился чересчур невыносимым, — проникая языком глубже в щелку или даже отваживаясь на ласку того места, где туго сужался сфинктер, — означал, что вместо того, чтобы отвлекать ее от нарастающего напряжения, он постепенно усугублял его.

Практически не было трения — или, по крайней мере, не было ничего схожего с бешеным темпом толчков, трущим воздействием или даже с обычными поглаживаниями, которые она ассоциировала с сексом, — просто последовательная ласка, предоставляемая с точностью и бесконечным терпением, от которой у неё так знакомо, но все равно пугающе поплыло перед глазами, а сознание начало плавиться, как карамель на солнце. Он действовал так сосредоточенно, но оставлял ее такой опустошенной в перерывах, что она, не сознавая, что делает, опёрлась пятками о кровать и отчаянно толкнулась вперед, в попытке облегчить терзавшую ее изнутри агонию. Но Снейп убрал руку с ее груди, и прижал одно бедро к матрасу, накрыв локтем другое, не позволяя получить больше воздействия, чем намеревался ей дать.

— О боги, — застонала она, замотав головой из стороны в сторону и таким образом компенсируя отчаянное желание вскинуть бедра.

Это была пытка.

— Северус… Я не могу!

Но затем давление пальцев на внутреннюю сторону ее бедра усилилось, и она рассеянно подняла голову, чтобы встретить его взгляд. Снейп наблюдал за ней, продолжая свое неторопливое истязание, и, кажется, успокаивал ее своими чернильными зрачками, будто напоминая, что он хочет не пытать ее, а доставить ей удовольствие. И раз он отказывался идти ей навстречу, Гермионе ничего не оставалось, кроме как позволить этому произойти: преодолеть двигавшее ей отчаяние и разрешить ощущениям накопиться без дополнительных усилий с ее стороны.

Продолжая наблюдать за его благоговейными и покорными действиями, она позволила себе окунуться в водоворот ощущений, воздерживаясь от желания усилить или уменьшить его воздействие… принять… принять себя полностью… и она ощутила великолепное, необыкновенное чувство, словно каждая клеточка ее тела постепенно стала вовлекаться в соответствие с пульсацией ее клитора.

Гермиона раскрыла рот, но не вымолвила ни слова. Она смогла лишь пару раз прерывисто вздохнуть, уронив подбородок к груди… в надежде, что это передало бы, насколько глубоко он повлиял на неё. Но потом Снейп отстранился, и у неё перехватило дыхание. Всё внутри кричало, умоляя его вернуться. Но он сделал то, что намеревался сделать с самого начала. Она уже пересекла финишную прямую.

Её накрыл сокрушительный оргазм. Но внутри ничего не было… ничего не прикасалось к ней… ничего, кроме его взгляда. Это было свободное падение внутри собственного сознания — будто что-то спонтанно взорвалось, извергнувшись из ничего — и пробравшее настолько, что она, должно быть, казалась одержимой. Все тело трясло, она задыхалась, прогнувшись в спине, закатив глаза и откинувшись затылком на кровать, будто в предсмертных муках. Но, тем не менее, все обстояло ровно наоборот. Она билась в муках жизни… снова почувствовала себя живой… благодаря ему.

И когда Гермиона, наконец, спустилась с небес на землю, сморгнув остатки пелены с глаз, то обнаружила, что может двигаться. Она блаженно потянулась, испытывая глубокое облегчение от такой монументальной разрядки, зная, что принятие себя позволило ей это прочувствовать. И одновременно с этим она ощутила мощный прилив тепла, когда ее озарило, что ей, наконец, позволили просто «быть»… и несмотря на то, что она испытала это одна, она не чувствовала себя одинокой.

Снейп был рядом, перебирая ее мокрые пряди между своих пальцев, всматривался в ее глаза, его губы припухли от невероятного, длительного усердия.

Она осторожно поцеловала их… боясь, что может сделать больно.

— Спасибо, — прошептала она.

Он еле заметно кивнул в знак признания.

Гермиона улыбнулась и с довольным вздохом обвила его шею руками, прежде чем опустить одну ладонь, чтобы провести по его эрекции.

— А теперь, пожалуйста, свяжи меня и трахни.

Он фыркнул.

— Должен ли я напомнить…

— Нет.

Она была лицемеркой. Она прекрасно это понимала. И можно было не произносить это вслух. Но она училась — медленно, но верно, она стала понимать. Существовали вещи, в которых просто нуждаешься… и не было смысла анализировать или объяснять природу этой потребности. Она поняла это, почувствовав на себе… и наконец-то поняла его. Именно поэтому она никогда больше не отвергнет его просьбы.

— У тебя есть какие-то предпочтения? — его восхитительно порочный голос был еще одним лакомством, тающим на языке, словно она заслужила что-то большее.

— Да.

Он выразительно изогнул одну из своих густых бровей.

— Я предпочитаю, чтобы ты показал мне, что я предпочитаю, — она прекратила свои дразнящие ласки, потянувшись так далеко, насколько могла, и обхватив пальцами его ствол.

Опять промелькнула эта улыбка. Одними глазами.

— Ты уверена?

В качестве ответа Гермиона подалась вперед, чтобы снова поцеловать его, слизнув свои соки и ощутив необъяснимое возбуждение от дальнейшей перспективы.

Приняв сидячее положение, он протянул руку.

— Акцио.

Внезапно красный шнур врезался ему в ладонь.

Он принес его с собой?

— На колени. В конец кровати.

Услышав его команду, она ощутила рой мурашек, пробежавших по спине. Определенно, она скуча