Глава 7: Хозяин винного погреба

Гермиона, хоть и опоздала на Древние руны, тем не менее, мало что могла поделать, если, конечно, не считать праздное наблюдение. Большинство учителей пересмотрели свои занятия, приспосабливаясь к отсутствию у неё палочки, но это всё равно не мешало ей быть связанной по рукам и ногам. Тем не менее, сегодня она была даже рада оказаться в стороне от происходящего из-за внутреннего беспокойства, преследующего ее с того самого момента, как Снейп бесцеремонно выгнал ее из своего кабинета.

Возможность наконец высказать ему все, что она думала о нем и о его действиях, спустила внутренние тормоза, а его унизительные насмешки добавили масла в огонь, вызвав стойкое желание сделать ему больно. Он обращался с ней ужасно, но она не ожидала, что сможет ранить его в ответ. Она считала, что он не поддаётся воздействию извне, что он абсолютно непробиваем в этом плане. Но, видимо, ошиблась.

Гермиона в некотором смысле злилась на себя за это беспокойство. Несомненно, это Снейп потерял совесть, и это он манипулировал тем, что она — его студентка. Но ей все равно казалось, что она слегка переборщила. Было подло — предположить, что никто его не хотел — но в конце концов Снейп же первый начал, сказав ей примерно то же самое! И всё же… все же ей было не по себе.

Назойливое чувство вины преследовало ее весь день. Когда наступил вечер, Гермиона уже сходила с ума от усталости, но знала, что не сможет уснуть, пока не прекратит заниматься самобичеванием.

Ей нужно было немного выпить. Или много.

И вот, она сидела в общей гостиной Гриффиндора, с наполовину допитой бутылкой Огневиски в руках. Её очень тепло встретили, даже несмотря на небольшое опоздание.

Друзья были так добры к ней, будто и впрямь радовались ее приходу. Все они. Шутили и смеялись. Единственное, что смущало — они все были разбиты на пары. Луна удобно устроилась на коленях Невилла, сидевшего в одном из кресел, а Симус и Ромильда Вейн расположились у камина. Последние были вместе с начала этого года, даже несмотря на то, что Ромильда была немного моложе, ну и на то, что пару лет назад предпочла ему Гарри. Потом пришла Джинни. Она была одна, но у неё же был Гарри, согласившийся сопровождать её на бал в следующие выходные. Рыженькая Уизли явно была взволнована, демонстрируя в движении своё элегантное черное платье, и Гермиона была бесконечно рада за неё.

Тем не менее, нахождение в присутствии стольких пар принесло с собой невероятный коктейль из противоречивых эмоций, связанных с воспоминаниями о последней ночи в литературном кружке, повлёкших за собой сжимающую до боли тоску.

В течение всего вечера она так и оставалась «за бортом». Разговаривала мало. Пила много. Больше, чем остальные. Они, кажется, не заметили этого, а если и заметили, то решили не заострять внимание. Это была типичная картина её нынешней жизни — наблюдать со стороны за жизнью других, а не жить самой. И когда они вновь разразились смехом — дребезжаще, гулко, будто включили на полную громкость телевизор… она заглушила звук… ещё одним глотком.

 

* * *

 

Разгоряченная и беззаботная, она вышла из гостиной самой последней — с трудом стоя на ногах. Сидя там, она убеждала себя, что всего лишь навеселе. Но, приняв вертикальное положение, поняла, что — вне всяких сомнений — пьяна. И ей было на удивление хорошо. Несмотря на отсутствие палочки, Гермиона чувствовала себя всемогущей, немного безрассудной, даже агрессивной, будто могла без проблем вмазать кому-то по лицу. Если бы Драко был здесь, она бы сделала это снова. Жаль, что его нет. Она вдруг обнаружила, что больше скучала по нему, чем хотела ещё раз надрать ему зад… и это было странно.

Добравшись таки до своей спальни и встав около двери, Гермиона огляделась по сторонам в надежде кого-нибудь встретить. В крови бушевал алкоголь, сердце бешено стучало. Странное волнение пульсировало в груди. Когда она вошла в комнату, то поняла, что не хочет быть там… вообще. И, несмотря на катастрофический недостаток сна, она знала, что не сможет уснуть.

Существовал лишь один человек в этом мире, которого она жаждала встретить, находясь в таком состоянии. И парадокс заключался в том, что этот человек на данный момент меньше всего хотел её общества.

Но эта антипатия была особенно привлекательна.

Опасность.

Что бы он сделал с ней, если бы разозлился? На что он вообще был способен?

Она настолько возбудилась от этих мыслей, что на мгновение поплыла, пока не обнаружила, что алчно теребит свой клитор. Она старалась не думать о том, насколько неподобающим было ее поведение.

«Какая примитивность, Мисс Грейнджер…», — она слышала свой увещевающий внутренний голос, и это бесило. «Золотая гриффиндорка… забралась к себе в трусики!»

Даже барахтаясь в пьяной дымке, она не могла не удивиться тому, во что превратилась.

Он сам сделал это с ней… сделал её такой? Или это всё и правда её рук дело?

Ещё с утра она пребывала в полной уверенности, что Снейп — неправ, но сейчас эта «неправильность» была всем, чего она так хотела… Вновь ступить на этот край, и затаив дыхание, балансировать над пропастью… а потом стать свободной — хотя бы на мгновение.

Но как такое было возможно? Каким образом ему удавалось одновременно и угнетать ее своими действиями, и окрылять?

Было бы лучше вникать во всё это при более благоприятных условиях.

Сейчас было все с точностью наоборот.

Гермиона решила не думать об этом, а сосредоточиться на баллах. Друзья заверили, что это больше никого не заботит, но она не могла просто взять и отступиться — просто не могла. В основном, потому что хотела обнулить счёт… но уже для него. Она больше не хотела быть его должницей — не было никаких оснований оставаться в нужде. Оставаться нуждающейся, сама не зная в чём… кажется, дело было уже не в баллах.

Наблюдая, как на глазах мрачнеет её настроение, Гермиона поняла, что если продолжит в том же духе, то снова расплачется. Ей все ещё было плохо… она чувствовала себя плохой. Возможно, если бы она просто пошла и извинилась перед ним… а потом вернулась обратно… Может, этого было бы достаточно — и для неё, и для него. В ушах во всю гремели предупреждающие колокола, но она была так пьяна, что разрешила себе их проигнорировать.

Неуклюже стянув с себя одежду, она переоделась в шелковую сорочку — сознание, наполненное похотью и алкоголем, сочло это наилучшим нарядом для извинений. Но затем она всё-таки достала из шкафа и завернулась в самый толстый халат, который был у неё в гардеробе. Проскользнув в столь же неуместные хлипкие тапочки, она вышла.

Направляясь вдоль ледяных коридоров, Гермиона пришла к выводу, что это, вероятно, была одна из самых дурацких затей, на которые она когда-либо решалась в своей жизни — наравне со стычкой с троллем или гигантским трёхглавым псом. На самом деле это ощущалось гораздо хуже. Потенциальный ущерб, который он мог нанести, был куда обширнее.

То ли она так быстро добралась, то ли просто потеряла счёт времени… как бы то ни было, в конце концов она обнаружила себя проходящей мимо двери класса Зелий — темной и тихой — оцепенев от понимания, что понятия не имеет, который час.

Он ещё не успел уснуть? Или все ещё был на обходе коридоров?

Обогнув угол, она непроизвольно стала замедляться на пути к затенённой двери в его покои, утопленной в неглубокой нише. Недавняя дерзкая уверенность, казалось, уменьшалась пропорционально каждому шагу, пока Гермиона не встала у порога с более-менее протрезвевшей головой. Одна только мысль о Снейпе была способна высосать невинное веселье из чего угодно.

Глубоко вздохнув, она подняла кулак и осторожно постучала.

После длительного ожидания из глубины раздался голос:

— Вам не следует здесь быть.

Хоть мурашки и пробежали по коже, Гермиона смогла удержать себя от побега.

— Зачем вы пришли? — от его интонации веяло странной тяжестью.

— Я хочу поговорить с вами, директор, — она так близко подошла, что коснулась губами двери.

— Потом поговорим.

Гермиона сильнее закуталась в свой халат. Было ужасно холодно.

— Вы… вы позволите мне войти?

Повисла ещё одна звонкая пауза.

— Это мои личные покои. То, что происходит здесь — вопрос конфиденциальности. И не подлежит разглашению… ни под каким предлогом.

Это было предупреждение.

Гермиона знала, что должна уйти. Но что-то удерживало её на месте.

Инстинкт, оказавшийся сильнее самосохранения.

— Я понимаю, директор.

Тишина была просто оглушающей.

Она чувствовала, что он взвешивает все «за» и «против».

Внезапно послышался металлический скрип, и дверь дёрнулась, слегка качнувшись внутрь и тем самым дав пробиться узенькой полосочке золотисто-каштанового света. Опустив ладонь на шершавое дерево, Гермиона толкнула створку, открывая вид на маленькую комнату, освещенную лишь пламенем в камине и двумя небольшими лампами на стенах. Снейп сидел в кресле, стоявшем напротив очага, и его профиль, погруженный в тень, был размыт в отблесках пламени. Пальцы одной руки удерживали на весу бокал; пальцы другой обхватили что-то, похожее на длинную сигарету, дым с которой нитью вился вверх, рассеиваясь синеватой дымкой над его головой.

Снейп не взглянул на неё, продолжая смотреть на пламя. Это было приветствие, к которому она привыкла.

Пустое место.

Проскользнув в комнату, Гермиона закрыла за собой дверь.

И замерла в ожидании.

Снейп сделал длинный глоток бургундского и глубоко затянулся сигаретой. Аромат был странный — древесный, слегка травянистый. Не похожий ни на один знакомый ей запах.

Встав у двери, она воспользовалась возможностью и стала осматривать затенённое пространство. Книги. Их было так много. Они были везде. Стеллажи были просто завалены и прогибались под их весом, но ещё больше книг громоздилось на столах и на рабочем столе в дальней части комнаты, а кое-где они были просто свалены стопками на полу. Расположиться было особо негде, кроме небольшого квадратного столика с двумя стульями сбоку, одного стула с стопкой книг и второго кресла, стоявшего ближе к огню, но прислоненного к стене так, что, судя по всему, им редко пользовались. Очевидно, директор не отличался гостеприимством.

Взгляд остановился у ножек его собственного кресла, где валялась одна пустая бутылка вина, а рядом стояла другая, наполненная лишь на треть. Она подозревала, что этим вечером он, как и она, много выпил.

Гермиона всё сильнее осознавала, что прийти сюда было плохой идеей.

Затянувшись вновь, он стряхнул пепел с сигареты в пламя камина и наконец повернул голову, оценивая её внешний вид.

— Разве этим утром я не дал понять… что ваше присутствие не требуется и… не приветствуется? — небольшие клубы дыма вылетали из его рта с каждым произнесенным словом.

— Речь идёт… на самом деле это всё… это… хм… главная причина, по которой я здесь, — запинаясь, Гермиона делала всё возможное, чтобы выражаться красноречиво… и потерпела полный провал. Она не могла сказать, был ли виноват её заплетающийся язык или что-то другое. — Я… хм… я просто… очень хотела извиниться.

— Прямо сейчас? — язвительно пробормотал Снейп, прежде чем сделать еще один глоток вина. — Пришло понимание, насколько вы влипли, не так ли? — Слышать такое слово из его уст было странно, но то, как он презрительно выплюнул его, вызвало мощнейшую реакцию. — Вдруг осознали, что нужно проявить мужество и восстать — из пепла, будто какой-то фальшивый феникс — вновь возродить надежды бестолковых гриффиндорцев… чтобы прежние труды не были напрасны?

Всё внутри сжалось от горечи, сквозившей в его словах. Очевидно, её укол достиг цели.

— Я… Я лишь пытаюсь наверстать упущенное. Не более.

— Правда? Вы пришли лишь за этим? — взгляд чёрных глаз лениво заскользил по ней.

Гермиона чувствовала, как вместе с трезвостью к ней вернулась неприятная уязвимость, от которой она бы с удовольствием избавилась, была бы такая возможность. Хотелось вернуть ту дерзкую храбрость, так естественно, так легко наполнявшую тело, когда она была чуть моложе. Ту смелость, возникавшую из-за постоянного шквала опасности и движимую атмосферой единства их общей цели… Но теперь казалось, будто это чувство могло быть вызвано лишь искусственным путем… только при намеренно созданных обстоятельствах.

— За этим… и… может, выпьем? — предложила она.

Гермиону накрыло волной страха от собственной наглости, своей тупой дерзости. Она просто отчаянно хотела соскользнуть обратно в то бессмысленное забвение, которое мог обеспечить лишь алкоголь. К тому же она была совершеннолетней. И их взаимодействие до сих пор было настолько односторонним, что она стремилась вернуть баланс и восстановить своё право, себя — как женщины.

И возможно, просто, возможно… она пыталась его спровоцировать.

Сдвинув к переносице свои густые брови, он впился в неё взглядом и, поджав губами сигарету, сделал ещё одну глубокую затяжку. А затем, поставив бокал на один подлокотник и положив сигарету на другой, встал в полный рост. Он был одет во всё черное — брюки и рубашку. Наклонившись, чтобы поднять бутылку вина, ту, где была лишь треть жидкости, директор позволил дыму просочиться сквозь губы, прежде чем направился медленной походкой к ней.

Пантера.

Она была соответствующим образом запугана, мурашки катились по коже, будто её окунули в ледяную воду.

— Снимите халат.

Она не сдвинулась с места, прислонившись к двери. Но то, как он приближался, кричало, что это не просьба устроиться поудобнее, вынуждая Гермиону таки позволить халату соскользнуть с плеч и упасть вниз, собравшись лужицей у ступней. Полупрозрачная ночнушка прилипла к коже; ей не надо было смотреть вниз, чтобы понять, что её соски мгновенно напряглись под лёгкой тканью, предательски торча в его сторону.

Он сокращал расстояние до того момента, пока угрожающе не навис над ней, прислонившись предплечьем к стене — слишком близко от её головы, и приподнял другую руку, удерживая горлышко бутылки прямо напротив её сосков.

— И я вижу, что вы принесли с собой свои пылкие феминистские принципы? — ехидно заметил он, опуская бутылку ниже и прослеживая путь горлышком от одного выступающего соска к другому.

Гермиона вжалась ладонями в деревянную поверхность за своей спиной — в хоть какую-то опору, удерживающую её на ногах. Сглотнув, она прочувствовала каждый миллиметр своего лицемерия, так наглядно разоблачаемый им теперь.

— Как благородно… превозносить свои праведные принципы, когда удобно, и молча избавляться от них, когда нет… когда вам это… нужно. — Он подцепил стеклянной гранью один сосок и слегка покрутил горлышко, приподнимая тот вверх и заставляя ее щеки предательски вспыхнуть.

— Я боюсь, что…

— Почему бы вам просто не признать, что вы не имеете ни малейшего представления о том, чего хотите? — пробормотал он хрипловатым баритоном, продолжая шлифовать ободок об охваченный им сосок. — Вы больше не знаете, за что боретесь… или даже кем являетесь.

Она раскрыла рот, чтобы ответить, но из горла вырвался лишь всхлип — отчасти благодаря услышанному, но скорее от нарастающих ощущений.

— У вас нет ответов на все вопросы, мисс Грейнджер, — Снейп прислонился ближе. — И никогда не было. Я пытался донести это до вас… несмотря на ваше желание доказать обратное.

Скользнув горлышком вверх по шее, он очерчивал гладким стеклом путь по её подбородку, чтобы в конце концов замереть, прислонив его к уголку нижней губы.

Начав медленно наклонять бутылку, он направил жидкость к точке соприкосновения с её ртом.

Она разомкнула уста.

— Вы действительно считаете, что это целесообразно… чтобы директор накачивал своих подопечных алкоголем? — он отодвинул горлышко в сторону, упираясь им в щеку. Она попыталась следовать за ним губами, но Снейп продолжал уводить бутылку от её рта. — Конечно, это будет выглядеть… неправильно?

Было совершенно очевидно, что он не собирался поить её этим вечером, поэтому Гермиона прекратила попытки и просто замерла в ожидании, пока не почувствовала, как он слегка наклонил бутылку, и жидкость начала медленно стекать вниз по челюсти. Она струилась по шее к груди, впитываясь в ночнушку, расползаясь разводами на левой груди, словно кровь. Тонкие ручейки продолжали бежать по грудной клетке, вниз по животу с целью ещё сильнее пропитать её трусики.

— Так вот, если бы вы пришли с намерением предложить мне вино с вашей груди, я был бы больше рад вас видеть, — пробормотал он. — Как бы то ни было, мне всё равно придётся это сделать.

Он прижал бутылку к её скуле и надавил, заставив отвернуться и упереться противоположной щекой в шероховатую поверхность двери. Одновременно с этим, Гермиона почувствовала его горячие губы на пропитанном влагой материале, скрывающим её грудь. Он начал сосать, создавая языком тугой вакуум, вытягивая вино из соска так интенсивно, что было почти больно.

Она резко вдохнула, вонзаясь ногтями в дверь.

Потом ощущение его рта пропало. Бутылка исчезла. Пальцы с силой сжались вокруг её челюсти, поворачивая лицо обратно к нему. Нос Снейпа был так близко, что она едва могла сосредоточиться. Все, что она видела — черные омуты его глаз.

— Скажите правду… Зачем вы пришли? — скатывающиеся с языка слова были угрюмы и пугающе сдержанны.

— Извиниться, — в отчаянии выпалила она ему в губы.

Она почувствовала, как его ботинок скользнул между её ног, раздвигая их в стороны. Следом опустив руку вниз, он приподнял ночнушку. Невербально сняв трусики и отбросив их в сторону, он вернул руку обратно, скользя пальцами по лобку, прежде чем зарыться между половых губ. В мгновение ока он был внутри. Взгляд всё ещё был устремлен ей в глаза, одновременно проникая и сверху.

— Это ваши извинения? — Уголок его рта дёрнулся, когда, согнув пару раз два длинных пальца внутри ее ноющих сводов, он вызвал красноречивое хлюпанье.

Она было попыталась помотать головой, но он слишком сильно сжимал челюсть.

Вытащив из неё пальцы с тихим всасывающим звуком, он поднес свои блестящие костяшки к её губам.

— Попробуйте себя… после этого осмельтесь сказать ещё раз.

Одновременно с этими словами, он протолкнул оба пальца ей в рот. Гермиона застонала от вторжения, прежде чем позволить языку нерешительно скользнуть между пальцами директора. Сочетание её сладкого, шелковистого возбуждения с древесным привкусом впитавшегося в его кожу дыма от сигарет само по себе чрезвычайно волновало. Она всосала более решительно, смешивая их экстракт, объединяя их сущность перед финальным глотком.

Он поглаживал пальцами её язык — чувственно и при этом необъяснимо эротично, прежде чем пробормотал:

— Скажите мне.

Она едва могла говорить.

— Искупить вину, сэр, — хрипло ответила она.

— Конечно.

Она прерывисто дышала, пропуская горячий воздух меж его пальцев.

— Тогда сосите их, — приказал он. — Заставьте меня поверить вам.

И она сделала это. Используя язык, она прижала его пальцы к нёбу и стала сосать, одновременно покачивая челюстью. Внимательно наблюдая за его выражением, она попыталась оценить реакцию, но Снейп вдруг снова отвернулся, прислонившись к её уху. Она могла ощущать его дыхание, щекочущее ушную раковину.

— Вначале вы только пробуете, приспосабливаетесь, испытывая необъяснимую потребность всосать… не более, чем рефлекторно, — пробормотал он, слегка лаская её челюсть кончиками пальцев свободой руки. — Но потом ситуация меняется. С каждой секундой всё больше. Вы обнаруживаете, что ваш рот обладает властью. Властью за пределами простых слов. Власть не только отдавать, но и притягивать. И пока мужчина будет очарован притяжением горячей, тугой щели — её глубокими, земными удовольствиями и жидкими желаниями — рот может дать больше, принять больше. — Слова странно гипнотизировали, вынуждая её рот реагировать на этот тон и темп более настойчивым обслуживанием его пальцев. — Язык несравнимо проворнее, мягче и агрессивнее… он может как ласкать, так и проникать… может одновременно и завлекать, и уничтожать.

Гермиона была так сосредоточена на своих усилиях и ритмичности его слов, что шокировано вскрикнула, когда почувствовала его собственный язык, внезапно вонзившийся в её ухо. Волнообразными поглаживаниями он исследовал ушной канал с отчетливым, влажным звуком, будто пытался прорыть туннель в её мозг. Проблема заключалась в том, что он уже был там, внедрившись внутрь и пустив свои корни.

Оцепенев от происходящего, Гермиона поняла, что директор, наконец, убрал свой язык, но всё равно не могла открыть глаза, боясь даже дышать. Тем не менее, он просто продолжил свои бархатистые речи, будто ничего не произошло, и теперь его дыхание обдувало прохладой её влажную ушную раковину.

— Но самая могущественная приманка таится не в устах… а в глазах.

Со стремительным рывком Снейп притянул её к себе лицом, проталкивая пальцы так глубоко в рот, что она чуть не задохнулась, изо всех сил сдерживая рвотный рефлекс. Бешено моргая от усилий, она, тем не менее, была вовлечена в бездонные чёрнильные омуты его невероятно напряженного взгляда.

— Зеркало души… или просто отражение того, что хочется видеть, — пробормотал он. — Когда вы показываете мужчине неподдельное желание, потребность в нём, в нём одном, желание вкусить его, проглотить, удовлетворить тем самым себя, даже подпитаться им, вы вновь возвращаетесь к истокам… к основной потребности… и этого, только этого, может быть достаточно. Достаточно, чтобы возвращаться к вам вновь и вновь… ради этого взгляда. — Он пытливо смотрел ей в глаза. Она смотрела на него в ответ.

Что он надеялся увидеть?

Всё?

Ничего?..

Достав пальцы из её рта, он последний раз взглянул ей в глаза, прежде чем склониться вниз и взять бутылку.

— Смажьте, — приказал он, прижимая горлышко к её губам.

Она сделала, как было приказано, облизнув горлышко и обильно смочив его слюной, слегка всосав кончик, несмотря на то, что челюсть и язык ещё ныли от недавних усилий.

Он пристально наблюдал за ней.

— Раньше вы никогда не были с женщиной, — сказал он с прохладной уверенностью. — Существует две возможные наклонности, и всё же ваша — фаллическая. Ваш язык так и не проник внутрь. Вы не стремились попробовать его глубины. Её глубины. Попробуйте. Опыт довольно… опьяняющий.

Гермиона нерешительно просунула язык в гладкий туннель бутылки.

— Представьте, как она изнывает от желания, когда вы проникаете в неё — в её сладкое тепло, схожее с вашим — будто пробуете саму себя.

Он мягко вводил бутылку в её рот, ритмично вгоняя язык в горлышко, будто скользя в чью-то щёлку. И в то же время она чувствовала, как это будет ощущаться внутри неё самой, пронизывая по нервным окончаниям её лоно. Это было так ошеломляюще, и всё же так возбуждало, что она была вновь вынуждена сомкнуть веки… Она больше не могла выдерживать его взгляд, оценивающий её усилия, впитывающий эротические фантазии, так легко считываемые с её глаз.

— И теперь я верю, что вы готовы… чувствовать, — выдохнул он.

Она резко открыла глаза, осознав, что он берёт подол ночнушки и поднимает его вверх к шее, а затем заправляет край за воротник, обнажая и тем самым выставляя на показ всю нижнюю часть её тела.

Схватив её ногу под колено, он приподнял и прислонил ее ближе к себе, широко раскрывая ее промежность, прежде чем придержать это бедро собственным коленом, упершись им в дверь. Плечи Гермионы вздымались и опадали от тяжелого дыхания — она не могла привыкнуть к ощущению его темного, жёсткого тела, вплотную прижатого к её собственному.

Затем она вновь почувствовала прохладное горлышко — влажной дорожкой скользящее вниз по животу, огибающее выпуклую вершину лобка, а затем скользящее меж губ и в конце концов замершее гладким ободком над её набухшим клитором.

Не было смысла спрашивать, что он собирается делать.

— Сколько очков? — задыхаясь и прижимая ладони к двери, спросила она.

— Нет, — ответил он, ритмично нанизывая стеклянный край на её возбужденный бугорок. — Это будет вашим извинением.

Он направил горлышко по складкам к колечку входа. Гермиона ненадолго задумалась, могла ли она отказаться… или даже хотела ли. Но уже было слишком поздно. Она ахнула, запрокинув голову, колени подкосились, когда он вдруг протолкнул горлышко внутрь.

Она непроизвольно сжала его запястье, пытаясь ограничить вторжение невероятно рельефного стекла, неуклонно ввинчивающегося в стенки её нежного прохода.

— Скажите мне, почему вы хотите, чтобы я воткнул её в вас, — губы Снейпа вновь были у её уха, и она чувствовала его дыхание, тянущееся шлейфом вдоль её щеки.

Правда? Это действительно то, чего она хотела?

Он размял запястье, скованное её жесткой хваткой, слегка прокручивая бутылку в конце каждого рывка, и тем самым побуждая рельефное горлышко с каждым оборотом все больше растягивать её отверстие. Ободок был ощутимо гладким, но невыносимо жестким. Гермиона вдруг поняла, что разрывается между пассивным подчинением и активным участием. Но когда она обнаружила, что тело определенно склоняется ближе к последнему, бедра естественным образом толкаются, чтобы встретиться с горлышком, а ноги раздвигаются, принимая его, она поняла, что он говорил правду.

— Я хочу чтобы вы… наказали меня. — Сейчас вне всяких сомнений её язык заплетался. Но не из-за алкогольного дурмана, а отражая растущее возбуждение. — Подтолкнули снова. Расширили… мои пределы.

— Скажите мне, как сильно вы хотите, чтобы я сделал это.

Ответ был незамедлительным:

— Сильно.

И тогда он жёстко вонзил в неё бутылку, так резко, что остатки вина плеснули по поверхности стекла, изливаясь внутри её сводов. Гермиона застонала и крепче сжала его запястье.

— Вам понравится вино, наполненное вами, — пробормотал он, голос звучал неравномерно, в такт его движениям. — Напитавшееся внутренними слоями вашей кожи, наполненное вашим телом, когда обильные соки настоятся на идеальной температуре… мастерски смешиваясь, пока не дозреет каждый опьяняющий оттенок… И тогда нетерпеливые рты будут добиваться вас… ценители… проникать в ваш винный погреб, срывая пробку с бочонка, и жадно пить.

Гермиону засасывало в чувственный водоворот ощущений. Низкое рычание его голоса и чувственные провокации в словах полностью захватили разум, а дерзкие толчки беспредельно растягивали своды, и теперь пальцы другой руки со знанием дела обслуживали её клитор, так восхитительно и умело, что она размышляла, мог ли он на самом деле чувствовать её, мог ли он каким-то образом забраться ей под кожу.

— Я согласен, — прошептал он, прикасаясь губами к её щеке. — Я принимаю ваши извинения.

Она полностью потеряла контроль над своим голосом, хриплые рыдания раздирали воздух, когда он довел её до края, прежде чем внезапно замедлиться, растягивая экстатическую агонию, удерживая её задыхающуюся, дрожащую, на грани внутреннего взрыва, прежде чем, наконец, столкнуть в пропасть.

Он сказал ей, что пришло время чувствовать. И она подчинилась — глубже вгоняя стекло в своё тело, так глубоко, что даже попыталась раздавить его своим весом, кончая с такой силой, что закричала. Чувствуя непроизвольные сокращения внутри себя, она в отчаянии схватилась и другой рукой за его запястье, вонзаясь в кожу ногтями, будто это был её спасательный круг, единственный стабильный объект в хаотичном урагане, угрожавшем оторвать от земли и унести… как какую-то порочную Дороти… только Дороти умоляла волшебника о храбрости, о сердце… о возвращении домой. Она же качалась на бутылке — так долго и так яростно, что бёдра пропитались… она даже не могла сказать, чем. И лицо было таким же. Слёзы снова текли по щекам, она и не заметила. Вся влага, всё, что только можно, было выжато из неё. Ей больше нечего было дать — и самой что-то взять… или она только думала так?

Затем она открыла глаза и увидела, как он смотрит на неё с такой нескрываемой заботой, что она вновь чуть не задохнулась. Постепенно извлекая бутылку из её измученного лона, он поднес горлышко к её пересохшим губам и осторожно наклонил. Она отпила. Вино было терпким и тёплым, как он и говорил, настоянным на её теле, на самом интимном его экстракте.

И каким-то образом Снейпу опять удалось остаться в стороне от происходящего, делая всё это ради неё, с отстраненным участием организовывая каждую часть процесса. Но это было не так. Она знала, что это было не так.

Гермиона подняла руки, обвив их вокруг его шеи, и повисла, притягивая директора к своим губам так, что его рот обрушился на её собственный. Она просунула язык между губ, вливая вино ему в рот и чувствуя, как по его подбородку текут прохладные ручейки.

Наконец она отстранилась, задыхаясь от восторга. Снейп уставился на неё, с губ капало бордовым — на его лице было написано настолько нехарактерное ему замешательство, что Гермиона одновременно была как довольна, так и разочарована. Очевидно, что не только она одна была той, кто не знал, чего хочет. Оттолкнув волшебника от себя, она схватила халат и дёрнула ручку двери, протискиваясь сквозь проём и срываясь на бег.

За спиной раздался грохот разбитого стекла.

Глава опубликована: 21.09.2018

Глава 8: Мастер шибари

Снейп — импотент.

Гермиона пришла к такому выводу после выходных, проведенных в тягучем вареве мрачных размышлений, переиначиваний, домысливаний и просто витания в облаках, пока упиралась ногами в стену, свесив голову с кровати. Не только потому что эта поза была облюбована ещё с детства, но и потому, что кровь быстрее поступала в мозг, обеспечивая его дополнительными мега-идеями.

Она не могла думать практически ни о чем и ни о ком другом. Всякий раз, когда у Гермионы просыпалось стремление подумать о других вопросах, например, о том, что нужно готовиться к предстоящим ТРИТОНам (без палочки), тело само напоминало о попытках директора сделать графин из её промежности, чего, собственно хватало, чтобы вернуться мыслями к более насущной проблеме…

Член Снейпа.

Слишком много подсказок. Руки. Голос. Непрекращающиеся высказывания, вгоняющие в состояние гипноза. Бутылка вина вместо фаллоса. Отсутствие проявлений дееспособного члена — и впрямь, не было ни малейшего подергивания, ни малейшего намёка, ничего.

Гермиона ухватилась за мысль, что, возможно, Снейп не хотел физического контакта. Но, хоть она и не настаивала на обязательной взаимной симпатии, всё равно не могла избавиться от чувства, что привлекала его.

Тем не менее, одно дело — притяжение, и совсем другое — секс… Но степень близости их взаимодействия была настолько экстремальной, что предполагалось, что телесный контакт сам по себе не являлся для него чем-то эксцентричным.

По всей вероятности, у него были какие-то моральные или этические принципы, возражающие против введения его члена в уравнение. Тем не менее, предположение, что Снейп мог быть крайне щепетилен в вопросах секса, звучало не очень убедительно.

Возможно, он думал, что потакание своему члену сведёт на нет стремление наказать провинившуюся студентку?

Звучало более логично… если это и в правду был осознанный выбор.

Но что, если нет? Что, если его член не способен встать?

Это многое объясняло.

В последний раз Снейп находился рядом с ней — совсем близко. Она наверняка заметила бы какое-то движение, если бы он был хоть немного возбужден. Но, опять же, тогда её внимание было сосредоточено абсолютно на другом. К тому же, несмотря на напряженность того момента, память с трудом могла связать разрозненные факты и размазанные алкоголем воспоминания.

Одна вещь, которую Гермиона помнила наверняка, был звук, раздавшийся, когда она выбежала — громкий удар и грохот разбитой бутылки.

Было ли это намеренным проявлением гнева? Разочарования? Или это было случайностью — шоком от её действий? Или просто следствием уж слишком не по-снейповски корявых рук?

Он был полон едва сдерживаемого… непонятно чего. Возможно, ярости. Но это ощущалось, как нечто большее. Все предпосылки к прощению, доверию, капитуляции… чувствовалось, что он каким-то грёбанным, присущим лишь ему, образом пытался соединиться с ней. И что было ещё более странно — он, казалось, это и сделал… возможно, скорее подсознательно, чем сознательно… но она определенно чувствовала себя иначе. Более чуткой. Но более уязвимой. Она не была уверена, что идёт в верном направлении, но это было хоть какое-то движение… лучше, чем бездействие, в котором она пребывала со времен окончания войны… чем ощущение, что ты просто плывешь по жизни, постоянно спотыкаясь об осколки прошлого, следы тех, кого оставил позади.

Так что же это значило для него?

Каким-то образом Снейп выжил. Эта новость потрясла всех, особенно Гарри, Рона и её саму… в конце концов, они стали свидетелями его смерти! Или, по крайней мере, думали так… обнаружив тогда совершенно незнакомого им доселе человека. Но его неожиданное возвращение в Хогвартс каким-то образом мгновенно стерло из памяти ту, увиденную ими, храбрость и уязвимость. Он вернулся в школу только с худшими из своих первоначальных черт и, казалось, был одержим стремлением на всем оставить отпечаток своего непререкаемого авторитета… как будто пытался что-то доказать, направляя свою чрезмерную бдительность туда, где она больше не требовалась.

Все просто хотели наконец расслабиться, вздохнуть, порадоваться тому, что война закончилась, но он не позволил им. Одного присутствия Снейпа было достаточно, чтобы постоянно напоминать о тех страшных годах… не говоря уж о том, что он занял пост всеми любимого Дамблдора, в то время как сам являлся синонимом его смерти.

И вопрос, почему он вообще вернулся, безусловно, заслуживал особого внимания.

Благодаря чему все вдруг решили, что он пригоден для этой должности?

Выживание и снятие всех обвинений сами по себе не служили для этого основанием.

Может, школа стала наградой — неким подобием извинения за все неподтвержденные обвинения?

Все знали, что на эту должность претендовала профессор МакГонагалл — в том числе и сама Минерва — хотя она была профессионалом своего дела, и не выдавала собственного отношения ничем кроме, возможно, тех моментов, когда после очередного безапелляционного требования Снейпа непроизвольно хмурила брови или испепеляла его взглядом.

Но, конечно, больше всего Гермиона задавалась вопросом, почему Снейп согласился. Он вернулся всего спустя несколько месяцев после того, как чуть не погиб от рук лорда Волдеморта, когда замок всё ещё находился на реконструкции. Хоть Северус Снейп и был относительно молод, а также проявлял истинное мужество на протяжении всего периода террора Волдеморта, Гермиона всё равно не могла поверить, что он смог выстоять и выйти из этой войны без единой царапины. Это было просто невозможно.

И, может, с этим она как раз и столкнулась… с обрывками того, что сохранилось после всех этих разрушений, после всего, что они отняли. Возможно, Хогвартс — единственное, что у него осталось. Это Гермиона могла понять. И, может быть, он так крепко держался за школу, потому что, как и она сама, боялся потерять её, провалиться в чёрный колодец небытия.

Она поцеловала его, чтобы подтвердить свои догадки. И оказалась права. Она смогла увидеть в его взгляде мимолетное отражение того человека, лежавшего в Визжащей хижине. Растерянность и сомнения, уязвимость… Но при этом Снейп был слишком непредсказуем, слишком агрессивен (без сомнений, он специально разбил ту бутылку), заставляя её понять, что она никогда не сможет ему довериться. Он и сам предупреждал, что не стоит делать этого.

Возможно, он всё-таки обладал определенной проницательностью.

 

* * *

 

— Просто приготовьте что-нибудь другое, — пробормотал Снейп через плечо.

Что-нибудь другое?

Гермиона не могла поверить своим ушам. Он проинструктировал всех, что в рамках подготовки к ТРИТОНам и в соответствии с подходящей для семикурсников сложностью, они должны были сварить зелье невидимости.

Это