УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВОЙ, или ЧЕРТОВА КУКЛА

 

Временами – например, в дни бабьего лета, когда воздух цепенеет от собственной умиротворенности, под колесами велосипеда взрываются желуди, а сентябрь подкидывает тебе на лобовое стекло желтые парковочные талончики; и всякому скептику с его присказкой: «Какие бабы, такое и лето», мы можем показать язык: «А?! Видал? О как!»; короче, в редкие моменты беспричинного и абсолютного счастья я вспоминаю финальный монолог Катарины из «Укрощения строптивой»:

…В заботах о тебе он трудится на суше и на море, не спит ночами в шторм, выносит стужу, пока ты дома нежишься в тепле… А от тебя он хочет лишь любви, приветливого слова, послушанья – ничтожной платы за его труды…

Или, переводя на актуальный язык:

Он в офисе растрачивает дни, шуршит бумагой, ссорится с начальством и наживает язву и гастрит, чтоб ты могла ходить по магазинам. Так притворись хотя бы иногда, что ты раба, а он твой повелитель.

Ах, обмануть его нетрудно, он сам обманываться рад…

Мода на старославянские имена в России накатывает волнами. Вдруг откуда‑то возникают в детсадах прохоры и мефодии, акулины и пелагеи. Но одно имя потеряно напрочь. Вернее, потеряна память о том, что слово это было когда‑то прелестным женским именем, – Забава. Почему оно исчезло навсегда? Потому, вероятно, что наши мамы исключали для нас перспективу оказаться игрушкой в мужских руках, а мы, продвинутые и самостоятельные, исключаем ее для своих дочерей, у кого таковые имеются. Хотя как это, в сущности, здорово – служить кому‑то забавой, то есть забвением дел и отдохновением от проблем, источником радости и веселья. Нет, не «кому‑то», разумеется, а вполне конкретному человеку.

Женщина всегда хочет того, что ей не дано. Ибсеновская Нора покорно жила в кукольном домике, а потом развалила его изнутри. Мы же – наоборот – пока растем, взрослеем, умнеем, насквозь из себя сознательные, всегда готовы продемонстрировать страшную оскорбленность, если какой‑нибудь нахал мужского пола ляпнет нам прямо в лицо: «Ну и куколка!» Лично мне с пятнадцати до двадцати пяти очень нравился гордый отклик: «Я не кукла! Я живая и настоящая!» Наконец, мы встречаем Нашего Мужчину и с этого момента жаждем только одного – статуса любимой игрушки. Умница‑Галатея мечтает постоять изваянием в доме у Пигмалиона. Но поскольку наш мужчина – он и умный, и тонкий, и благородный, то теперь уже мы, растекаясь мутной лужей возле его ботинок, обязаны выслушивать: «Какая из тебя кукла? Ты живая, ты настоящая, в тебе целый мир…» Помню, как я пыталась убедить любимого относиться ко мне полегкомысленнее. Чуть ли не официальное заявление составила: «Прошу считать меня куклой». А в ответ дождалась: «Ну, конечно, ты кукла…» И через паузу, с ласковой ехидцей: «Чертова…» А это, согласитесь, несколько иной смысловой оттенок.

Грянет, грянет однажды роковой день, и девице, от которой кавалеры разлетались, как мячики из теннисного автомата, вдруг страстно приспичит замуж. Опять‑таки – не вообще, а очень конкретно. То, что раньше казалось тоской и рутиной, с одним‑единственным человеком обретает сумасшедшую притягательность. Вершина мыслимого и немыслимого секса – принадлежать полностью, покоряться, радовать мужчине глаз, слух, руки, прочие части тела… Стать для него забавой, игрушкой, куклой. И гордиться этим не меньше, нежели карьерными достижениями.

Правда, отдельные пытливые мальчики любят разломать игрушку, просто из интереса – что у нее внутри. Собрав себя разок‑другой по винтикам, от кукольных соблазнов зарекаешься навсегда.

Нельзя провести куклой целую жизнь, но, бог мой, как же сладко побыть ею время от времени. Кукла – это роль, которая должна присутствовать в репертуаре каждой женщины. Когда мы влюблены и любимы, наши мордочки хорошеют без дополнительных усилий, а фигуры истончаются без всяких диет – так проступает из глубин дремавшее доселе прекрасное создание, изящное и хрупкое, с тугими локонами, длиннющими ресницами… «И стеклянным взглядом», – добавит кто‑то, но ошибется. Кукла – друг человека. Про это знает любой ребенок. Она умеет молчать и слушать и существует на свете только ради вашего удовольствия. Кукла Маша, кукла Даша, глянцевая Барби и плюшевый медвежонок – они не похожи друг на друга, но по сути своей едины. Берегите кукол; вернее, берегите и лелейте в нас, женщинах, периодическое стремление «окуклиться». Забавляйтесь нами, пока мы добрые. Ловите момент.

_____

 

НА ГОЛУБОМ ГЛАЗУ

 

Раскрываю вам страшную саморазоблачительную тайну. У меня крайне неполиткорректная по текущим временам болезнь – гомофобия. Кому надо, тот понял. Кто не догнал, для того поясню: не умею налаживать контакты с представителями секс‑меньшинств. Чисто человеческие, разумеется, контакты; про другие‑то речи нет. В силу своей испорченности встречаю глумливым хихиканьем цитаты из классиков: «Заметался пожар голубой…», «Голубое, голубое было небо в этот день…», «А шарик вернулся, а он – голубой…» (вот ужас‑то!). Мультфильм «Голубой щенок», равно как песни про голубой вагон и «Летите, голуби, летите» мне также категорически противопоказаны.

Говорят, гомофобом человека делает семья. Вот и неправда. Моя мама абсолютно уверена, что голубых придумала я, и это какие‑то сказочные персонажи, сродни домовым. Потому как во времена ее молодости их, видите ли, не было. Объяснить, что «они» были даже во времена молодости Александра Македонского и, вообще, нам здорово повезло, что Адаму в раю не светил выбор (иначе род человеческий мог бы заглохнуть, едва начавшись, а Эдем сразу превратился бы в Содом), не представляется возможным. Я сама, правда‑правда, до последнего не верила в лесбиянок. Мне казалось, это такой невроз барышень, пострадавших от несчастной любви, и хорошая натуральная постель излечивает его (невроз) без остатка. Ан нет, наукой доказано: в возрасте 6–8 недель зародыш, находящийся в материнской утробе, должен получить дозу гормонов. Вернее, две дозы. Первая формирует половые признаки, вторая на ум идет. Если второй транш сорвали, рождается мальчик с пенисом, но женскими пристрастиями. Или наоборот, эмбрион – генетическая девочка (XX), а в мозг поступил излишек тестостерона, и – готово дело. В смысле – тело. Тянущееся к точно таким же дамским телам. Тут виноваты материнские стрессы, болезни, таблетки, принимавшиеся во время беременности, а сам человек, конечно, не виноват. И третировать его за то, что от него не зависит, разумеется, жестоко.

Но вот в чем тонкость: голубые и розовые ведь вызывают антипатию не потому, что спят с представителями своего пола. Кто с кем спит, посторонних вообще не касается. Мы не любим вполне конкретную манеру поведения. Постоянный эпатажный вызов – в одежде, голосе, пластике. Кого не тошнило в салоне красоты от воркования голубков‑парикмахеров? Зазывные ноты, покачивания нижним бюстом и брезгливые прикосновения к волосам клиенток… Я уже не говорю о гей‑парадах, после которых даже колеблющиеся приходят к твердому убеждению, что «голубой» непременно равняется «извращенец». Хотя очень сомневаюсь, что Петр Ильич Чайковский, будь ему предоставлена такая безнаказанная возможность, выскочил бы на улицу исполнять танец маленьких лебедей в блестящих стрингах с голой попкой… Нормальным людям гомосексуальной ориентации пора устраивать митинги против радужных парадов. Если вы хотите, чтобы вас уважали, глупо выставляться на посмешище всему миру.

Помимо врожденного гомосексуализма существует еще социальный, широко распространившийся сегодня на просторах нашего отечества. Смысл его таков: геем можешь ты не быть, зато прикинуться обязан. В определенных сферах просто необходимо поддерживать имидж гея, дабы получить зеленый (точнее, голубой) свет на пути к большим деньгам. Велики ли сферы? Так, по мелочам: отчасти политика, местами бизнес, телевидение, эстрада, театр, кино…

Проблема голубых получила в современном мире такой же перекос, как десегрегация. На кого долго давили, тот сильнее пружинит. Статья 121.1 в советском УК – это, конечно, дикость. И упорство мировых церквей в данном вопросе тоже могло бы потихоньку пересматриваться. Только не надо гомопропаганды. Не надо сбивать с толку юнцов‑несмышленышей: да, мне нравились девушки в белом, а теперь я люблю голубых, потому что это модно… Генетика генетикой, но реклама – тоже двигатель сексуальной ориентации.

Натуральные мужики относятся к геям по‑разному. Спокойно, если ориентация не выпячивается, и негативно, если у них перед носом вильнут малопривлекательным мужским бедром. А вот женщины с геями (то есть фактически с соперницами) зачастую дружат. Что всегда вызывает лично у меня искреннее изумление. Мужская мафия и мужской шовинизм – ерунда по сравнению с голубой мафией и гейским шовинизмом. Мужика возьмешь не мозгами, так ногами. А в мир геев для нас и эта лазейка закрыта. Но пасаран. Рыба с птицей гнездо не вьет.

Но больше всего, если уж начистоту, женщин достают латентные гомосексуалисты. Особи в штанах, которые ведут себя на службе и дома как последние бабы – с обидами, интригами и склоками. Таких много успело вырасти при советской власти. В свободном обществе был бы просто голубой. А так – посиневший от комплексов.

_____

 

ЯЙЦА ФАБЕРЖЕ

 

Давно замечено, что великий и могучий русский язык крайне беден на сексуальную лексику. Во всяком случае, в цензурной своей части. Да и в нецензурной, в общем‑то, тоже. Два существительных, один глагол – вот, собственно, все, что имеет непосредственное отношение к самому акту близости. Плюс производные отсюда прилагательные, а также характеристики нравственных качеств и доминирующих пристрастий. И все это в многоэтажных фразеологических небоскребах, несущих какую угодно нагрузку, кроме сексуальной.

«…твою маму» – это что, буквальный протокол о намерениях (о серьезных намерениях)? «Пошел туда‑то» – призыв к мужчине сменить ориентацию? Или, например, «старая б…» – характеристика, которой женщины часто припечатывают конкуренток в личной и профессиональной сферах, – неужели констатация доказанного факта? Нет, просто общее впечатление. Так сказать, вербальный импрессионизм.

Российская жизнь пропитана матом, но это вовсе не значит, что она пропитана сексом. Разве только сексуальной агрессией. Шпана в подворотне матерится, чтобы обозначить свою физическую силу (да и слов других не знает). Модные писатели и режиссеры знают много слов, однако матерятся, чтобы намекнуть на свое всемогущество в постели, причем вся Россия – их постель. Если мужчина в беседе со мной начинает употреблять идиоматические выражения, то есть разговаривать матом, то кем бы он ни был, я поворачиваюсь и ухожу. Потому что прекрасно понимаю, что в данную минуту он пытается за мой счет урвать толику сексуального удовольствия. Мастурбирует словами. Меж тем удовольствие, которое можно получить рядом со мной, я ценю слишком дорого и не собираюсь дарить его кому попало.

В интимной жизни мат может быть простым и ясным языком общения. Когда каждое слово точно соответствует своему изначальному смыслу, как‑то забываешь о ненормативности. Внутренний цензор отключается. В быту мат действительно гнусен. Хотя едва ли не гнуснее разнообразные вульгаризмы, потому что они, в отличие от мата, еще и отдают пошлятиной. Вдвойне шокирующе все это звучит из женских уст. И абсолютно не понятно, какой терминологией оперировать, если вдруг захочешь поговорить о сексе.

А зачем говорить о сексе? – встречный вопрос. И не является ли всякое упоминание секса вслух актом словесного онанизма?

А зачем мы делимся кулинарными рецептами? Разглядываем витрины? Планируем грядущий отпуск?

Конечно, хорошо бы знать, с кем, когда и на какую тему общаться. Человеку с язвой желудка по меньшей мере негуманно совать под нос набор восточных специй. Скрюченного ревматика жестоко соблазнять прелестями сноуборда. И не стоит в консерватории громко обсуждать топик на одной лямочке, даже если он и впрямь восхитителен (кто бы сомневался). Однако любой разговор допустим, когда он уместен.

Честно говоря, я сама невольно вздрагиваю, когда слышу в громком публичном употреблении слова «кончать», «трахаться», «оргазм», «член», «влагалище», «сперма» и тэ дэ и тэ пэ. (Между прочим, Спермо – внучка Аполлона, ответственная за урожай зерновых. Покровительница закромов родины.) Заодно, видимо, в силу своей испорченности, я искренне веселюсь перед телеэкраном, вещающим о парадной выставке яиц Фаберже. Иногда, ради разнообразия, их еще именуют императорскими яйцами… Я рада за Фаберже и за его яйца, которые так высоко котируются и дорого стоят, но это не единственные яйца на свете. Другие тоже заслуживают внимания. Или хотя бы разговора…

Более того, на пути каждой женщины встречаются ситуации, когда говорить о сексе и сопутствующих ему органах просто необходимо. Например, у гинеколога. О‑о!.. Рашн гинеколог – это отдельная порода людей, преимущественно теток, с очень правильными и конкретными представлениями о мироустройстве. У них холодное сердце, холодная голова и ледяные инструменты. Гинеколог лезет не тебе в… ну, куда он там обязан по долгу службы, а непосредственно в твою жизнь. У меня была докторша, которая для успешного зачатия рекомендовала повесить дома икону. Беседовать об иконах, лежа в известном кресле в известной позе, показалось мне не совсем удобным. Так что со служительницей культа и зеркальца пришлось расстаться.

Угодить гинекологу невозможно. Понравиться – тем паче. Произвести на него (на нее) впечатление своими достижениями в неполовых сферах – самое наивное, что может прийти вам в голову. Гинекологи воспитывают рожающих и не рожающих. Они строги с молодыми матерями и формируют комплексы у матерей зрелого возраста. Их клятва Гиппократа, вероятно, заключается в том, чтобы не давать женщине спуску ни за один ее сердечный порыв. Изучая под микроскопом твою флору и фауну, они выносят молчаливый, но читаемый в глазах диагноз: «легкомысленная», «свободная», «меняет партнеров», и гений чистой красоты чувствует себя Мессалиной в их отмороженном мире.

С гинекологом полагается разговаривать о деторождении. И о сексе как связанной с ним неотвратимости. Гинеколог занимается твоим здоровьем, но не твоим удовольствием. Вернуть утраченное удовольствие – миссия сексопатолога или хотя бы психоаналитика. В данной области я некомпетентна даже на любительском уровне – кушетку не опробовала ни разу. Однако, думаю, что разговорить человека – значит уже решить две трети его сексуальных проблем. Наш главный тормоз всегда расположен в голове. Преодолев речевой барьер (анализируй это, анализируй то), человек вдруг понимает, что никаких иных барьеров у него и не было. Живи и радуйся.

Еще одно место, где откровенный разговор уместен и даже неотвратим, – секс‑шоп.

А зачем его посещать? – встречный вопрос.

А зачем мы изощряемся у плиты? Копим деньги на отпуск, который можно вспоминать весь год? Замираем от восторга перед зеркалом в примерочной? Разве не все едино – где отдыхать, что носить и чем набить желудок?

Отдых – сам по себе удовольствие, но мы хотим его усилить. Еда доставляет наслаждение голодному человеку, однако мы думаем о нюансах этого наслаждения. Секс и его шопы – из той же серии. Раз умные люди напридумывали штучек, благодаря которым мне будет еще лучше, еще интереснее в постели, как же я могу пройти мимо?

Если «штучка» приобретается вдвоем, то острота заключена в самой негоции. Вряд ли купленная вещь впоследствии возбудит вас так же, как деланно спокойный диалог у прилавка: хочешь это? Или вон то? А как этим пользуются? Тебе подойдет? Хочешь попробовать? Такой или побольше?.. Вещь, она и есть вещь. Возбуждают не вещи, а люди. Лично меня, когда я захожу в секс‑шоп, всегда одолевает подростковое желание завести собаку. Садо‑мазоамуниция, все эти заклепки, ошейники и казачьи нагайки для истязания партнера почему‑то напоминают мне Птичий рынок, запах щенятины и кожи, ответственный момент выбора подходящего поводка. Брутальные предметы повергают меня в ностальгическую нежность…

Наш секс‑шоп – ничтожная забегаловка по сравнению, скажем, с амстердамскими дворцами. Обычно это тесный, стыдливо запрятанный полуподвал, где скучает за прилавком продавщица, прибывшая из Ростова или Таганрога и озабоченная отнюдь не сексуально, но социально; дремлет в дверях охранник, равнодушный к продавщице, да толкутся по углам два‑три подозрительных типа. Заходить сюда одной безопасно, хотя и не очень приятно. Но уж попав внутрь, просто необходимо развязать язык и всесторонне обсудить консистенцию смазки или правила эксплуатации новой модели вибратора. Речь идет о твоем удовольствии и твоем комфорте. Например, в мои юные неопытные годы ни один консультант в торговом зале не предупредил меня, что маленькие «штучки» имеют обыкновение исчезать в недрах организма и появляться на свет, когда ты уже смирилась с мыслью о хирургическом вмешательстве, а партнер набирает ноль‑три. Бывали, бывали конфузы…

Хуже всего в русском языке дело обстоит с сексуальными глаголами. Один совсем неприличный, несколько вульгарных, несколько остроумно‑молодежных, к которым мы опоздали, много вялых и невыразительных, один потребительский – «иметь» и выражение, полностью скалькированное с английского, – «заниматься любовью». Бедный подстрочник.

Совершенно поразительно, что на моем любимом языке я могу сказать море всего о моих чувствах и практически ничего о моем сексе, который является их неотъемлемой частью.

Может, от этой словесной безысходности я так отчаянно болтлива?

_____

 

ХОЖДЕНИЕ В НАРОД

 

Мне разбили автомобиль. Он погиб, спасая мою жизнь, и я отделалась парой синяков, а черный полированный красавец, элегантный, как рояль, получил травмы, несовместимые с жизнью, и пошел на донорские органы. Надеюсь, его мужественное сердце еще постучит под чьим‑нибудь капотом. В России машины живут долго, живут даже после смерти, и это единственное, что утешало меня в дни траура.

Оплакивая теплого железного друга, я понимала, тем не менее, что скорбь скорбью, а могло быть и хуже. Надо готовиться к новой любви, для нее нужны деньги, следовательно, придется каждое утро ездить на работу. И вот, в десять ноль‑ноль я ковыляю на шпильках к ближайшему перекрестку, поднимаю там руку, как собачка поднимает ногу, подсаживаюсь к тому, чей вид не вызывает особых подозрений и – общаюсь, общаюсь, общаюсь с мужским народонаселением Москвы.

Женщины «бомбят» только в глупых российских сериалах, это ненаучная фантастика. Иномарки тоже останавливаются редко. Утро – малоподходящее время для флирта, а мелкий заработок в случае с дорогим авто неактуален. Зато, если человеку по пути, может подкинуть бесплатно. Машинки попроще утром, как правило, не торопятся и готовы сделать получасовую петлю, чтобы заработать на 10–15 литров топлива. «Бешеному кобелю сто верст – не крюк», – нежно говорила одна моя знакомая о кавалерах, готовых забирать ее непосредственно по месту жительства, из деревни Медведково. Что случалось, правда, чрезвычайно редко…

Итак, дуэт «женщина – автомобиль» распался. Зато ежеутренне складывается новая пара: женщина и простой, то есть настоящий мужчина. С крепкой лапой на руле. Мой народ меня любит, и чувство это взаимно. Под завывания разнообразного шансона я веду диалоги о семейной жизни, видах на дачный урожай и эстрадных звездах, чьи фамилии прежде ни разу не слышала.

Десять – десять. Подобравшая меня «Волга» пыхтит по Садовому. За окнами мокрый снег, в салоне уютно. Печка топится. Так топится – кажется, будто дрова трещат. Приятный простой «водила» доставил на службу босса, теперь везет меня. Мы беседуем. Это зарядка для языка и серьезное испытание для уха. Однако можно и потерпеть. Надо знать свой народ, его чаяния и проблемы. Главная проблема моего народа нынешним утром заключается в том, что его жена слишком увлекается нарядами. А также косметикой, побрякушками и салонными процедурами. Это ударяет по народному карману и отдает прямо в сердце. «Я ей говорю: мне ты и так нравишься. А для посторонних мужиков нечего наряжаться!..»

Народ – он ведь как ребенок. Трогательный и глупый. Я снисходительно объясняю, что женщина одевается, в первую очередь, ради собственного удовольствия, и в желании нравиться нет ничего дурного. Если ваша дама склонна к рогонаставлению, она все равно изменит – в шубе или в курточке из секонд‑хэнда. В общем, ничего нового. Азбучные истины. Народ у нас душевный, грубить даме он не хочет, однако гнет свою линию: «Так‑то оно так. Но уж очень я ревнивый…».

Может быть, ревность – не главная народная беда, но все‑таки бок о бок со мной сидит живой человек, он страдает, и у меня есть еще четверть часа, чтобы ему помочь. Не навредив при этом его жене.

Я думаю: а чем, собственно, мой «сложный» мужчина отличается от этого «простого»? Он тоже сканирует мою оболочку, так же ловит на мне посторонние взгляды и наверняка ревнует. Приличия не позволяют ему говорить об этом вслух, а природное благородство не даст отказать мне в материальном вспомоществовании. Получается, ему еще больнее.

Всякий нормальный мужик хочет красивую женщину, и только для себя. Таким образом, всякий мужик по определению ненормален. Практиковать паранджу вряд ли удастся, значит, будем успокаивать их иначе. При помощи женской логики – крепкой и разумной, как хороший автомобиль.

Чем роскошнее мы выглядим, тем психологически труднее к нам приблизиться. Женщина с голодными глазами (голод подразумевается и материальный, и эмоциональный, и сексуальный) – легкая добыча. Женщина, которая довольна жизнью, практически недоступна. Ухаживать за ней хлопотно и дорого, а мужики, как правило, не любят лишних заморочек. Не любят они и сравнений в чужую пользу: легко соревноваться с конкурентом, скупым во всех отношениях, а попробуй‑ка отбить подругу жизни у человека внимательного, щедрого и нежного.

Мы – парадоксальные существа. Это трудно объяснить опытному автомобилисту, однако чем дороже у женщины тюнинг и круче обвес, чем чаще она проходит рестайлинг, тем меньше риска, что ее утонят. В общем, не бойтесь красивой женщины рядом. И не препятствуйте нашему желанию быть красивыми. В конце концов, красивая женщина – это народное достояние.

На часах десять тридцать. Мы приехали. Я успела!

…Никакая идиллия не длится вечно. Простившись со своим народом в пользу нового железного друга, я снова отправляюсь по утрам на работу в сосредоточенном молчании. Но в моей жизни было‑таки доброе дело, совершенное искренне и бескорыстно. Я утолила одну, пусть маленькую, народную боль. Имею право гордиться.

_____

 

АМОРОФИЛЫ И АМОРОМАНЫ

 

Литература вкупе с кинематографом ввели мир в заблуждение, будто Любовь с большой буквы непременно обязана случиться у всякого приличного человека. А если не случилась – значит, ты ущербный, отверженный, прокаженный. Из этих ошибочных предпосылок выросло дикое количество комплексов. Всем хочется копировать высокие образцы; в итоге девяносто процентов «повторюшек» ломаются под грузом, который им не по плечу, и выпускают синицу из рук, зазевавшись на чужого журавля в небе.

Было бы гораздо честнее признать, что Любовь – это врожденный талант, поцелуй Всевышнего, такой же, как слух, голос, выворотность ступней… Приятно на секундочку вообразить себя примой Большого балета, однако никто из нас не переживает всерьез, что лишен такого потного удовольствия. А ведь Любовь не легче: она тоже требует адских сил – и физических, и душевных, ей надо отдаться целиком, приносить жертвы на алтарь, недоедать (потому что кусок в рот не лезет), недосыпать (занимаясь любовью или думая о ней), и главное – на пенсию в расцвете лет не выйдешь. Когда для балерины, за исключением Плисецкой, все заканчивается, в Любви поднимают занавес к началу очередного действия.

Хрестоматийный сюжет «встретились – погуляли – поженились, дети – теща – кухня», в принципе, может заключать внутри себя масштабное чувство, но, честно говоря, это редкость. На пути Любви, как правило, воздвигнуты непреодолимые препоны. Хеппи‑энд ей практически заказан. Сирано открылся Роксане только перед смертью, Дездемону задушили, Нину Арбенину отравили, Анну Каренину переехали, Татьяну Ларину отвергли. А Ромео и Джульетта, а Тристан и Изольда, а Вершинин и Маша… Все это не придумано классиками ради красного словца, но точно отражает главную тенденцию жизни. Кто способен к Любви, тому посылаются великие испытания. Этот талант, как, впрочем, и всякий другой, есть постоянная проверка на прочность.

Талантливого в Любви человека можно назвать аморофилом. («Фил» равняется «дилетант». Профессионализм здесь невозможен; «профессионал», точнее, «профессионалка» в данной сфере – понятие ругательное.) Гений Любви заслуживает звания аморомана. Это фанатик, готовый броситься под поезд. Несчастнее него и одновременно счастливее нет человека на свете.

Любовь – тяжелый труд, который надо выполнять с радостной улыбкой, иначе результат не засчитывается. В Любви ничего нельзя предугадать, она смеется над планами, проектами и повышенными обязательствами. В центре мироздания Любви сияет Солнце – Постель. Или хотя бы отраженным светом, как Луна, – Мечта о постели. Все остальное – товарищеское общежитие. Чем плохо? Да ничем. Просто не любовь, и все тут.

Любовь – это здание, которое мы начинаем строить на фундаменте «ты мне нравишься», потом возводим стены влюбленности, отгораживаясь от постороннего мира, а сверху кладем собственно крышу любви, символ защиты и единения. Чтобы дом стоял, необходимо сохранить в душе все три этапа. В том числе первый, приятный и легкомысленный, когда ваш «предмет» входил в комнату, а вы теряли дар речи. Это должно остаться навсегда. Любить человека, который тебе нравится, гораздо легче.

Любовь – это картина. Полотно, создаваемое ежедневной кропотливой работой. Чем больше вложено сил, тем страшнее двигаться дальше: вдруг один из вас сделает что‑то не так и враз перечеркнет красоту малярными белилами?.. Любить – значит сотворить себе кумира и круглосуточно молиться, чтобы он ненароком не сверзился с постамента. То есть всегда оставался на высоте. Что для живого человека практически нереально.

Кстати, о живых. С точки зрения Любви, «Ромео и Джульетта» – не трагедия. Во всяком случае, оптимистическая трагедия. Никаких разочарований, вместе раз и навсегда. Для живущих нет нормального, безболезненного исхода из Любви. Мы можем отказаться от нее и сохранить так называемую недорогую дружбу, либо продолжать любить и разойтись в состоянии глубокой ненависти, либо просто – продолжать любить. Без гарантий и обратного билета.

У Любви мало законов, но много странностей. Например, для нее всегда не время и не место, а она тут как тут. Еще один парадокс: несмотря на тяготы, проблемы и бесперспективность, настоящей Любви оголтело завидуют. Иногда белой завистью, но чаще черной. Любовь всегда на виду, даже если прячется. Она притягивает алчные взоры, как слиток золота, который, правда, нельзя ни продать, ни распилить, ни разменять. Бессмысленная вещь, лишенная даже цены. То есть – бесценная.

_____

 

МОЕ И ЧУЖОЕ

 

Саперы ошибаются раз в жизни. Синоптики – каждый день. Женщина пребывает где‑то посередине. От ошибок застрахован только тот, кому не нужно выбирать, то есть младенец в люльке. Хорошо быть младенцем. Или так называемым простым человеком – ему ведь и живется проще. Не устаю завидовать легкости формулировок: «Моя вчера борщ сварила (к сестре уехала, скандал устроила)»… Или: «У моего на службе неприятности (жигуль сломался, геморрой открылся)»… И даже так: «А мой‑то дома не ночевал!». Однако все равно – мой. Без тени сомнения.

Для тех, кто посложнее, понятие «своего» связано не с официально закрепленным статусом, но с ощущением неповторимого и сразу распознаваемого родства. Мы говорим: ты мой до мозга костей, ты весь такой мой, тебя сделали для меня… – когда чувствуем, что тянемся к нему каждой клеточкой тела, и без этих глаз, губ, улыбки и голоса, общих словечек и закодированных шуточек дальнейшая жизнь немыслима. А если не цитируем: мы с тобой одной крови – ты и я, так только чтобы избежать упреков в кровосмешении.

В поисках своего единственного женщина перелопачивает тонны мужской руды. Ошибается, ошибается, ошибается. Но все‑таки ищет, ищет, ищет. А когда находит (если, конечно, находит), ломает голову, как превратить свое по сути в свое по форме. В официально свое.

Человек не может целиком принадлежать другому человеку. Ни папе, ни маме, ни ребенку, ни супругу, ни возлюбленному. Мы рождаемся в одиночку, и в одиночку уходим, и весь путь от старта до места назначения должны пройти самостоятельно, без поводка и ошейника. Мужчина не завернется в блестящую фольгу, не привяжет сбоку бантик и не вручит вам себя на вечное хранение. Максимум, на что он способен, – проштамповать своей фамилией ваш паспорт. Это много, но не все. «Мой муж» не всегда означает «мой мужчина». Мой мужчина – не обязательно мой муж. В каком‑то смысле женщине труднее, чем саперу: она подрывается на своих ошибках, но упорно ползет вперед – к следующей мине, к очередной контузии.

Иногда мы покупаем в магазине чужое платье. Категорически не наше по стилю и духу. Очень часто заводим чужих подруг и общаемся с ними вплоть до тошноты, вызванной идиосинкразией. Можно даже родить себе чужого ребенка – разумеется, от чужого мужчины – не близкого, не своего. Все это весьма неприятно, последний пункт в особенности. Уступая инородному вмешательству, мы рискуем прожить чужую жизнь, а наша – уникальная, ручной работы Господа Бога, так и заглохнет, не воплотившись.

«Мое» и «чужое» связаны каким‑то подлым дуализмом. Зачастую разделить их не легче, чем сиамских близнецов. Распространенный случай: не мой мужчина, но мой муж – так исторически сложилось. Надо расстаться? Или лучше перетерпеть? Обратный вариант: мужчина мой, мой, мой!.. – но одновременно чей‑то супруг. Увести или оставить в покое? Называется ли это «брать чужое», когда просто претендуешь на свое? Что делать, если никто не виноват?

В первой ситуации я бы не рискнула давать советы. Люди по‑разному переносят душевный дискомфорт: для иных неудобства бытового плана (менять квартиру, делить мебель, объясняться с друзьями) куда мучительнее. При втором раскладе мы вообще ничего не решаем. Здесь солирует мужчина. Странно было бы, зная, что он – твой, тащить его в стойло, как бычка на веревочке. Сам должен определиться, если не чей он, то – с кем он.

Проблема в том, что мужчины смотрят на вещи гораздо шире, чем мы. «Мое» у него и дома в халате, и на тайной квартире в шелковом белье, а «чужое» – лишь недоразумение, которое при случае вполне может стать своим. Мужчина искренне не видит смысла выбирать и никогда не делает это добровольно. Только под прессом обстоятельств. Потому и ошибок совершает меньше. Мудрые они – не держат все яйца в одной корзине. Хорошо, если ограничиваются двумя, – по количеству продукта…

Трагедия «моего» и «чужого» – в их мгновенной и всегда внезапной, как лед за пазуху, взаимозаменяемости. Тот, кто сейчас уходит, приветливо помахивая ручкой, минуту назад был твоим на уровне ДНК. Казалось, вы слиплись, словно шоколадные конфеты в жару, а теперь ваши отношения – это только твоя проблема. Значит, опять ошибка? Значит, и он – чужой? Оглянись назад: это жизнь или поле, изрытое воронками от снарядов? Посмотри правде в лицо: если сейчас у тебя хватит решимости все порвать, не будет ли это твоей Хиросимой?

Найти своего человека очень важно, очень сложно и очень страшно. Мужчины по природе боязливее нас, поэтому не торопятся объявлять себя чьим‑то достоянием или (что одно и то же) признавать женщину своей. Но в любви, как на войне, трусость равносильна предательству.

_____

 

ЖЕНЩИНА ЗА БОРТОМ

 

«Предательство» – сильное слово, и мы, люди рассудительные, стараемся не злоупотреблять им без достаточных оснований. Мужчина‑предатель в нашем понимании – это тот, кто крутит роман на стороне, а также всегда готов слинять, бросив даму наедине с обстоятельствами – внезапной беременностью, финансовым крахом, опасной болезнью… В общем, для такого обвинения все должно быть очень серьезно. А будничную жизнь отравляют мелочи. Не так посмотрел, не то сказал, невнимательно выслушал. Допустил бестактное замечание, отвел руку, когда ты просто хотела его погладить. Принял другую сторону в споре, уклонился от защиты твоих интересов. На корпоративной вечеринке заболтался с приятелем, в ресторане мило флиртовал с твоей лучшей подругой…

Уколы, уколы, уколы, противостоять которым очень трудно. Ваш мучитель округлит глаза и скажет с упреком: «Как не совестно поднимать хай из‑за ерунды? Ты же умная женщина!..» Предчувствуя такой ответ или даже нарвавшись на него пару раз, умная женщина помалкивает, добровольно превращаясь в подушечку для булавок. И только иногда догадывается, что удар кинжалом был бы милосерднее…

Если главный человек изменил, это катастрофа, но в ней можно проявить и гордость, и силу характера, и пойти на разрыв, и почувствовать себя героиней, пусть не трагедии, так хоть качественной мелодрамы. В случае с «пустяками» все эти красивые варианты отпадают. Ситуация идиотская, героиня абсолютно беспомощна, и настроение у нее тошнотворное.

Сильный пол чрезвычайно уязвим перед общественным мнением. Для мужчины, по‑моему, нет большего фиаско, чем позади услышать ропот: «Нас на бабу променял». Во что бы то ни стало надо продемонстрировать друзьям и коллегам свою полную независимость. Я называю это комплексом Степана Тимофеевича. В самом добром, умном, тонком существе мужского пола непременно квартирует бородатый казак. Рраз – и бросил тебя в набежавшую волну.

За несколько столетий Степаны Тимофеевичи успели цивилизоваться в сторону большей гуманности. Теперь, прежде чем выкинуть даму из челна, они заботливо предлагают ей надувной жилет. «Поболтайся немножко за бортом, дорогая. Водичка тепленькая, я проверял…» Не сухо, не комфортно, но вроде бы и не смертельно.

Пока нас двое, мы вместе – до полного и нерасторжимого слияния. Прилюдно мы врозь, будто едва знакомы. Много маленьких, пустяковых измен не складываются в одну большую, настоящую, но разная степень близости наводит на печальные размышления о разной степени любви…

Сознание влюбленной женщины целостно до фанатизма. Он, Он, Он!.. – а потом, с гигантским отрывом, все остальное. Мужчина, даже влюбленный, сохраняет способность к гибкой смене приоритетов.

Я легко отправлю по всем известным адресам подругу, которая посмеет нелестно отозваться о моем герое. Зато он будет упрямо поддерживать деловые и приятельские отношения с каким‑нибудь «чертом Филькой», готовым радостно сплясать на моих похоронах…

Что бы ни случилось, я всегда на его стороне. Он прав, потому что я его люблю. Если не прав, люблю все равно. Я субъективна и не пытаюсь это скрывать. Он по мере сил объективен и всячески это подчеркивает. А мне не нужна его объективность. Мне нужна его любовь.

Иногда я думаю: что вспоминают наши мужчины (дай им Бог по сто лет на каждого) в ту последнюю секунду, когда вся жизнь проносится перед глазами? Приятелей? Боулинг? Селекторные совещания?.. Бьюсь об заклад, они вспоминают нас. Потому что женщина, любящая женщина способна дать мужчине несоизмеримо больше, чем дает ему весь этот сложный, утомительный и суетный мужской мир. Пусть меня сочтут самонадеянной: никакое мнение со стороны, кроме одного‑единственного, меня все равно не колышет. Кстати, рекомендую и мужчинам придерживаться такой же позиции. Если бы Разин меньше интересовался крестьянской голытьбой, а больше – красавицами благородных или просто казачьих кровей, он бы не потерял голову на Лобном месте…

Возможно, и даже наверняка, мы обижаемся зря. Возможно, и даже наверняка, это «нервное». Но <