С. В. Максимов. Тюремные песни

 

Публикуется по изд.: Максимов С. В. Сибирь и каторга: В трех частях. СПб., 1900. Текст приведен в новой орфографии с исправлением некоторых опечаток.

Очерк был опубликован в составе книги видного этнографа, писателя, путешественника Сергея Васильевича Максимова (1831–1901) «Сибирь и каторга» (СПб., т. 1–3, 1871).

Книга эта имела свою любопытную историю. В 1860 г. Максимов по поручению Морского министерства отправился на Дальний Восток для исследования Амурской области; на обратном пути ему было поручено обозрение сибирских тюрем и быта заключенных. Однако исследование Максимова не было разрешено к публикации. Морским министерством был «секретно», тиражом в 500 экз., издан лишь первый том труда этнографа под названием «Ссыльные и тюрьмы» (СПб., 1862).

Впоследствии Максимов смог опубликовать ряд очерков тюремного быта и нравов в журналах «Вестник Европы» и «Отечественные

Примечания

 

 

Комментарии

 

1

 

 

У песни вариант:

Били доброго молодца на правеже

На жемчужном перехрестычке [50]

Во морозы во хрещенские.

Во два прутика железные.

Он стоит удаленький, не тряхнется,

И русы кудри не шелохнутся,

Только горючи слезы из глаз катятся.

Наезжал к нему православный царь,

Православный царь Петр Алексеевич.

Не золотая трубынька вострубила,

Не серебряна сыповочка возыграла,

Тут возговорит царь Петр Алексеевич:

«Вы за што добротнова казните?

Бьете‑казните казнью смертною?»

Тут возговорят мужики приходские:

«Уж ты гой‑еси, православный царь,

Царь Петр Алексеевич!

Мы за то его бьем‑казним:

Он покрал у нас Миколу‑то Можайскова

И унес казны сорок тысячей».

Тут возговорит добрый молодец:

«Уж ты гой‑еси, православный царь,

Православный государь Петр Алексеевич,

Не вели меня за слово казнить‑вешати,

Прикажи мне слово молвите,

Мне себя, добра молодца, поправите,

Не я покрал у них Миколу‑то Можайскова,

И не я унес у него золоту казну,

А покрали его мужики‑кашилы.

Только случилося мне, доброму молодцу,

Это дело самому видети.

Гулял я, молодец, по бережку

На желтом песку, при мелком леску,

И увидел, что они делят казну,

Не считаючи делят – отгребаючи.

У меня, у молодца, сердце разгорелося,

Молодецкая кровь раскипелася,

Ломал я, молодчик, мостовиночку дубовую,

Перебил я мужиков до полусмерти,

Иных прочих чуть живых пустил

И взял я у них золоту казну.

Взявши казну, стал пересчитывать:

Насчитал казны сорок тысячей».

Тут не золота трубынька вострубила

Не серебряна сыповочка возыграла,

Как возговорит надежа – православный царь,

Православный государь Петр Алексеевич:

«Ты куда такову казну девал?»

Тут возговорит добрый молодец:

«Уж ты гой‑еси, православный царь,

Православный царь, Петр Алексеевич,

Прогулял я во кружале

Со голытьбою со кабацкою!»

 

 

2

 

В Холмогорах (Арх. г.) мне удалось записать еще вариант этой песни древнейшего происхождения:

 

Мой сизой голубчик,

Ты зачем, для чего

В садик не летаешь?

Буйным ветром

Сизого относит,

Частым дождем

Крылья‑перья мочит.

Мой миленькой,

Мой милой дружочек!

Ты пошто, для чего

Редко в гости ходишь:

Твой отец да мать

Тебя не спускают,

Род они, племя

Тебе запрещают?

Сидел‑посидел

Удалой молодчик

В темной темнице.

У той у темной, у темной темницы

Ни дверей нету, нету ни окошек,

Еще в ней нету ни красна крылечка,

Только есть одна труба дымовая,

Из той трубы дым‑от повевает,

Меня молоду горе разбирает.

Пойду я, млада, с горя в зелен садик,

Пойду‑возьму я ключи золотые;

Отопру я сундуки‑ларцы кованы,

Возьму денег ровно сорок тысяч,

Стану дружка‑дружка выкупати.

Из неволюшки его выручати,

Грозен судья, судья‑воевода,

Моей казны‑казны не примает,

Меня молоду горе разбирает!

Пойду молода я с горя в чисто поле,

Пойду, нарву я лютого коренья,

Буду, стану я судью опоити.

 

 

3

 

Вот в каком виде являются эти три песни в Сибири на каторге:

 

I.

 

По горам, горам

По высокиим,

Млад сизой орел

Высоко летал,

Высоко летал,

Жалобно кричал.

Во строю солдат

Тяжело вздыхал:

«Мне не жаль, не жаль

Самого себя,

Только жалко мне

Зелена сада.

Во зеленом саду

Есть три деревца:

Первое деревцо –

Кипарисово,

Другое деревцо –

Сладка яблонька,

Третье деревцо –

Зелена груша.

Кипарис древо –

Родной батюшка;

Сладка яблонька –

Родна матушка.

Зелена груша –

Молода жена.

 

 

II.

 

Как по морю‑моречку по Хвалынскому

Плывут, восплывают тридцать кораблей:

Один‑от кораблик поперед бежит,

Он бежит‑бежит, соколом летит.

На том ли на кораблике Рыжков атаман.

«Гребите вы, молодцы, подгребайте,

Своих белых рученек не жалейте!

Как за нами, за молодцами, три погони:

Первая погонюшка – то солдаты,

Вторая погонюшка – то гусары,

Третья погонюшка – донски казаки.

Первой погонюшки не боюся,

Второй‑то погонюшки не страшуся,

Третьей же погонюшки я боюся».

То не пулечка свинцовая пролетает,

Не калено ядрышко прилетает.

Атамана Рыжкова убивает.

 

 

III.

 

Не шуми‑ка ты, не греми,

Мать зелена дубравушка!

Не мешай‑ка ты, не мешай

Мне, молодцу, думу думати!

Ах, приходит же на дубравушку,

Приходит невзгода.

Вот невзгодушка да на дубравушку –

Зимонька холодна.

Исповысушит, исповыкрутит

Все листья‑коренья

Как на крутеньком и на прекрасненьком

Был я на ярочке,

Как на желтеньком на рассыпчатом

На мелком песочке.

Что не черные‑то в поле

Вороны слетались, –

Слеталися‑собиралися

Молодцы ребятушки.

Вы солдатушки, вы молоденьки,

Вы новобраны!

Получили ли вы, ребятушки,

Царские присяги?

Что ж ты, реченька, что ж ты, быстрая,

Долго не проходишь?

Ледок тоненький, ледок осенненький

Долго не проносишь?

Наших милых голубушек

Долго не провозишь?

Наши милые голубушки

Сами переедут.

 

Известная былина‑песня «Соезжает князь Михайло со широкого подворья… рассказывающая об убийстве свекровью невестки, в сибирских тюрьмах известна до мельчайших подробностей и даже представляет лучший, полнейший вариант. В Сибири одно убийство служит поводом к двум новым убийствам:

 

Вынимает князь Михайло

Из ножон булатный ножик:

Он пронзает свое сердце,

Он пронзает ретивое.

Как возговорит его матушка родима:

«Ахти, злодейка я, согрешила,

Три души я погубила:

Се‑де сына, се невестку,

Се младенца во утробе!»

 

 

4

 

Отрывки эти, оставшиеся в сибирских тюрьмах, принадлежат песне, сохранившейся в целом виде на Волыни и записанной там Н. И. Костомаровым:

 

Повернулся я з Сибиру,

Не ма мине доли,

А здаеться, не в кайданах (в кандалах),

Еднак же в неволе.

Следят мене в день и в ночи,

На всяку годину:

Негде мене, подетися,

Я от журбы гину.

Маю жинку, маю дети,

Хочь я их не бачу,

Як згадаю про их муку,

То гирько заплачу.

Зибрав себе жвавых (т. е. резвых) хлопцив,

И що ж мине з того?

Заседаю при дорозе,

Жду подорожного?

Чи хто иде, чи хто еде –

Часто дурно ждати:

А так треба в лесе жити,

Бо не маю хаты.

Часом возьму з богатого –

Убогому даю.

А так гроши поделивши,

Я греха не маю.

Зовут меня разбойником

Кажут – разбиваю.

Я ж никого не забив,

Бо сам душу маю.

Асессоры, справники

Все меня гоняют,

Билып вони людей забили,

Ниж я грошей маю.

Пишов бы я в место, в село:

Всюду меня знают –

А бы б только показався,

То зараз поймают.

А так треба стерегтися, –

Треба в лесе жити, Х

очь здается свет великий –

Негде ся подити.

 

 

5

 

Песня эта, как взвестно, у нас переводилась Козловым, М. И. Михайловым», г. Минаевым, Гольц‑Миллером, также переведена Мицкевичем на польский язык, но все‑таки та роскошь поэзии и полнота картин, ко‑ торыми обладает подлинник, не были вполне переданы никем. Лучший перевод Михайлова обладает легкостью стиха и чувством, но сокращает картины. Подстрочный перевод Гольц‑Миллера подражает подлиннику, но теряет легкость и размер. Вероятно, трудность перевода состоит в том, что английский язык слишком сжат и выразителен. Так, например, строки:

 

The night‑winds sigh, the breakers roar

And shrieks the wild sea‑mew

 

т. е. «Ночной ветер стонет, шумит бурун и дикая морская чайка несется надо мною с пронзительным криком», или

 

And now I’m the world alone

Upon the wild, wild sea

 

«И опять я один в мире среди этого широкого, широкого моря», и другие подобные выражения не могли сохраниться со всею силою чувства, полнотою картины и мысли.

 

6

 

«Записки из мертвого дома», с. 228.

 

7

 

Песня даже изображает Травина мифическим героем:

 

Как выехал наш Травин

На охоту сам один;

Как забрал табун Травин

В сорок тысяч сам один.

 

Затем он попался в острог и наконец бежал.

 

И выехал наш Травин

Он в параше сам один.

 

 

[1] Более подробные сведения о «Песнях каторжан» читатель найдет в журнале «Русское богатство» (январь и февраль 1911 г.) среди моих очерков и рассказов о Сибири и каторге «В стране возмездия»).

 

[2] Кибель – корзина, в которой из шахты поднимают руду.

 

[3] Точная орфография каторжника Тобольской каторги бывшего священника Мурайченко.

 

[4] Вариант:

 

Я в Петербурге уродился

И воспитался у родных

А воровать я научился

Там у приятелей своих.

 

 

[5] Урман – тайга.

 

[6] Шпаната – младшие члены каторги.

 

[7] Кобылка – вся каторга.

 

[8] Духи – конвой и вообще всякое начальство.

 

[9] Иван – старший в камере или в этапе из бывалых каторжан.

 

[10] Вариант: тага, тага…

 

[11] Точная орфография каторжанина Тобольской каторги (бывшего священника) Мурайченко.

 

[12] По‑арестантски, от слова – копить.

 

[13] Погоняночка – каторга.

 

[14] Фарт – счастье, удача.

 

[15] Чалдон – сибирский мужик.

 

[16] Омулей – небольшие рыбки Байкальского озера.

 

[17] Из Сахалина.

 

[18] Култук – этапное место.

 

[19] Торботейка – сумка.

 

[20] Саватейка – сибирская мучная лепешка.

 

[21] Параболь – на языке бродяг – монета.

 

[22] Варнак – беглый бродяга.

 

[23] Коргана – сибирская птица.

 

[24] В приложении этом не повторяем тех песен, которые свободно улеглись в тексте нашего сочинения.

 

[25] В России Разиновыми песнями называются: 1) «Помутился славный тихий Дон», 2) «Из славного из устьица синь‑моря», 3) «У нас‑то было, братцы, на тихом Дону», 4) «Уж как по морю синему, по синему по Хвалынскому», 5) «Уж вы, горы, мои горы! прикажите‑ка вы, горы, под собой нам постоять», 6) «Как во славном городе, во Астрахани, очутился проявился тут незнамый человек», и проч.

 

[26] «Усы», несомненно, воспевают подвиги известного разбойника Васьки Уса.

 

[27] Каиновыми песнями, из которых большая часть вращается около разбоев и тюрем, полагаются, между прочим, из известных след.: «Пал туман на сине море», «Не бушуйте вы, ветры буйные, не шумите вы, леса темные», «Ты, рябинушка, ты, кудрявая», «Скучно, матушка, весною жить одной». Впрочем, с большим вероятием можно принимать за Каиновы песни те, которые отличаются более искусственным складом, отсутствием поэтического элемента и стремлением к тому остроумию, которое составляло его отличительную черту и в жизни, и в следственных показаниях. Таковы: 1) «Во славном было городе во Нижнем», 2) «В Архангельском во граде ходят девушки в наряде», 3) «Еще что вы, братцы, призадумались?», 4) «Чарочки по столику похаживают», 5) «Девушки вино курили», 6) «Вещевало мое сердце, вещевало», 7) «Весел я, весел сегодняшний день». С фабричным людом Каин (к тому же еще сам беглый лакей) хорошо был знаком по обязанности сыщика. Для вящего успеха по должности он получил право устроить в Зарядье в Москве веселое заведение с бильярдом, картами и зернью, получившее в Москве огромную известность. К нему валил, по новости дела, всякий праздный народ, а особенно суконщики. Фабричные рекомендовали сами себя для услуг, и он давал им пристанище, иногда держал человек по 30.

 

[28] 

На Волыни об этом событии рассказывает народная песня:

Ой ты, Кармелюк, по свету ходишь,

Не едну девчину с ума сводишь,

Не едну девчину, не одну вдову

Белолицу, румяну ще‑й черноброву!

Ой ты, девчина, ты чорнявая,

Ой де‑сь ты мине приваду [28][28] Приманку, приворотное

дала?

Бо дай ты так знав з сеней до хаты,

А як знаю чим чаровати:

Ой у мене чары оченьки кари,

А в мене отрута [28][28] отрава

 в городе рута!

Пишов Кармелюк до кумы в госте,

Покинув платья в лесе при мосте:

– Ой, кумцю, кумцю, посвоимося [28][28] будем свои

,

– Дай горилочки да напиемося.

«Ой раду, раду, ходим до саду,

Нарвемо грушок повен хвартушок [28][28] передник

,

Сядемо соби под яблонею,

Будем пити мед за горелкою,

Прийде чорнява, пидем гуляти!»

– Скажи ж, дивчина, як тебе звати,

– Що б я потрапив [28][28] нашел путь

 до твоей хаты!

«А мене звати Магдалиною,

А моя хата над долиною,

А моя хата снопками шита [28][28] обложена связками (обыкновенно коноплями)

,

Прийди Кармелюк, хочь буду бита,

Хочь буду бита – знаю за кого:

Пристало серденько мое до твого!»

Ой сам я дався з света сгубити

Що я и сказав куле [28][28] пули. Стихи 6‑11 разговор с девушкой; Кармелюк идет к куме, у которой были тайные свидания его с девушкой; ст. 14–21 – разговор с кумою; ст. 22–29 – разговор с девушкою в доме; ст. 30–33 – песня от лица Кармелюка, жившего, по народному преданию, в начале нынешнего столетия. По образцам прошлых веков и по обычаям времен колиевщины, песня эта также намекает на гайдамака‑характерника, знавшегося с нечистою силою и умевшего зачаровывать направленные на него пули. Освящать пули в противодействие чарам было в обычае у казаков времен колиевщины.

 святити.

Сама ж ты дала до двора знати,

Шоб мене вбили у твоей хате!

 

 

[29] В России поют: Своей родины бежал.

 

[30] В России прибавка:

 

На кого же ты покинул

Мать родную и отца?

 

(Или:

 

Ты спокинул, ты оставил

Ты старушку свою мать,

Отца свово старика!)

– «Уже некому мальчишку

Меня было научить,

А теперича мальчишку,

Меня поздно научать!

Уж и жил я, веселился,

Но имел свой капитал;

Как и этот капитал

Весь я пропил, прогулял

(Дальше: «во неволю жить» и проч.)

Или: «Жил бы, жил бы, веселился,

Капиталец свой имел;

Капиталец миновался,

Во неволю жить попал.

 

 

[31] Вм. офицера – писарь с требыем идет, нам указы выдает, собираться скоро в поход.

 

[32] В России эта трагическая сцена размалевана иначе:

 

Свет небесный во сияньи:

Барабаны зорю бьют,

Барабан зорю пробьет,

Вундер двери отворяет:

Писарь с требою идет;

Он по требованию кличет,

Нам к суду идти велят.

Взяли сумки, помолились

И отправились себе…

Нас в карету посадили

И с конвоем повезли…

Или: Взяли сумки – подхватили

И в поход скоро пошли,

Торбан, торбан покатился.

Что за чудна за карета!

Сдивовался весь народ,

Что кругом конвой идет.

У родных сердца забьются,

Слезно плакали об нас,

Слезно плакали об нас,

Отправляли в Сибирь нас.

 

Здесь и конец – как мы выше сказали – российскому изделию. Сибирские арестанты не задумались над описанием дальнейшей картины и изобразили ее в последнем придатке к песне. По словам сибирских арестантов, песня эта сочинена в конце 40‑х годов нынешнего столетия, и основная канва ее приписывается, как сказано нами, разбойнику Гусеву.

 

[33] В известной русской песне: «Уж как пал туман на сине море», мотив этот повторяется в конце с таким вариантом:

 

«Молодой жене скажите мою волюшку –

На все ли на четыре сторонушки,

Малым детушкам благословеньице».

 

 

[34] В России вариант:

 

Как у нас в роду воров не было,

Ни воров у нас, ни разбойничков.

 

 

[35] Известны еще длиннейшие вирши: «Позвольте вспомнить про былое» и проч. и «На дворе шумела буря, ветер форточкой стучал»; «Я видел, как в стране чужой моих собратьев хоронили» и пр., все неудачные попытки, рассчитывающие на дальнейшее развитие тюремной песни, но пользующиеся некоторым успехом только в военных каторжных тюрьмах. За ними одно досадное право – вытеснять мало‑помалу самобытные перлы народного творчества. Из известных романсов пробрался в тюрьмы между прочим варламовский: «Что не ветер ветку клонит».

 

[36] Конец в этой песне выкраден из известной народной:

 

Ах ты, ночь ли ночь,

Ночка темная, Осенняя бурная, –

 

с тою отменою, что мерный стих народной обменен на искусственный стихотворный. В подлиннике так:

 

Перейди, сударушка, на мою сторонушку.

Рада бы я перешла – переходу не нашла.

Переходочек нашла – лежит жердочка тонка,

Жердочка тонка – речка глубока.

 

 

[37] В России вариант:

 

Он ножками трясет

Да мережки плетет.

 

 

[38] Т. е. очень бойко, – как объяснил песельник.

 

[39] Осенью бродяги принуждены идти в деревни и там попадаются или просятся в остроги.

 

[40] Смотри бродяжескую песню в статье о бродягах.

 

[41] Вполне приведена эта песня у г. Максимова.

 

[42] Параша, как говорят, была любовница Маршалева.

 

[43] В целике, в сумете.

 

[44] Платоша – сын, убивший отца. Он едет справляться о трупе на замерзшей реке; но его тут застают ребята, рубившие лед, и слух об убийстве распространяется.

 

[45] См., между прочим, замечания г. Максимова, ст. 380 т. 1 «Сибирь и каторга».

 

[46] Мы уверены, что чуткие к народной песне музыканты, как напр. г. Балакирев, нашли бы в такой песне глубокий музыкальный смысл.

 

[47] Помещена в первый раз у г. Грицко в «Современнике», также у г. Максимова.

 

[48] * Об этом событии на каринских промыслах, где в одно время было согнано множество каторжных и где они умирали от голода и тифа, говорится и у г. Максимова. См. «Сибирь и каторга», част. III «История каторги».

 

[49] Бумажная материя.

 

[50] В Москве урочище: место старых казней.