Разочарованный жених, Баттак, Суматра

Количество подростковых песен, в которых сетуют на непостоянство красивых женщин и желание иметь бумажную куклу, которую другие парни не смогут украсть, свидетельствует о распространенности такого рода эготизма. Когда мужчина думает о девушке своей мечты, одно из его самых заветных желаний – показать её своим друзьям, в то время как женщины меньше этим озабочены, поскольку они наоборот готовы пренебречь всем своим кругом общения и посвятить себя общению с новым партнёром.

Параллельный эготизм по отношению к мужчинам женщина проявляет только тогда, когда она имеет круг общения, который может счесть её партнера слишком мягкотелым, слишком банальным, слишком глупым, чтобы выходить с ним в свет, и где нет никаких гарантий, что его богатство или какие-то другие преимущества избавят её от обсуждений за спиной.

Женщина самоутверждается перед своими сёстрами, выбирая успешного и представительного мужчину. Это можно было бы считать частью процесса естественного отбора, действующего в самом начале ухаживаний, и проявлением здорового эготизма, если бы только критерии, включенные в такие рассуждения, были не такими эрзацными, условными и тривиальными. Один мой знакомый мужчина, объясняя, почему он крутил роман со своей секретаршей, будучи женатым, сказал, что у его секретарши были знаменитые любовники, что она был хиппи, когда это было в моде, и уехал из Хейт Эшбери, когда ей там разонравилось. У неё были длинные ноги, длинные светлые волосы и стройная фигура, она знала все об ЛСД, ведь её посвятили сами Лири и Кизи: ну и как не полюбить её? Его жена, которая была желанной добычей десять лет назад, не так преуспела (отчасти потому, что она была замужем за ним), поэтому для всех было лучше, чтобы всё шло своим чередом. Женщины тоже греются в лучах славы своих мужей. Было бы глупо выходить замуж за знаменитого и артистичного человека, оставаясь при этом равнодушной к его достижениям: каждый хочет, чтобы его признали и вознаграждали, но мир мог бы стать лучше, если бы достижения рассматривались не так однобоко, и если бы люди фокусировались не на том, как заполучить такого партнера, а на собственной любви к нему. «Я добилась его» – такая же чепуха, как и «Я потеряла его». Если бы мы перестали мыслить с точки зрения завоевания, нам не пришлось бы бояться побега «пленного» и того, что мы выглядим недостаточно привлекательно, и у него не было бы беспокойств о том, что его обыграют или унизят. Лилиан Хеллман любила Дашиэля Хамметта всю свою жизнь и продолжала любить, когда он был уже мёртв. Её любовь к нему не мешала её любви к другим людям, не навязывала ему себя, когда он не просил, не принижала и не разрушала его, даже если проявлялась в лживой похвале. Когда он умирал, она была с ним и помогала ему. Эти странные, далекие отношения являются лишь одним примером того, сколько форм могла бы принять любовь, если бы у нас хватало дальновидности и фантазии, чтобы спасти её от стереотипов нашей умирающей культуры потребления.

Сейчас я знаю о природе романтической любви не больше, чем когда мне было восемнадцать лет, но я знаю о сильном удовольствии от постоянного интереса, волнении и желании знать, что какой-то человек думает, что он сделает или не сделает, «закрутится» что-то или нет, и этот короткий шнурок, который с годами превращается в веревку, и в моем случае конец его теряется далеко за порогом жизни.

Он жил со мной последние четыре года своей жизни. Не всё это время было легко, действительно, что-то из этого было очень плохо, но это было невысказанное удовольствие, что, собравшись так много лет назад, так много разорившись и немного починив, мы пережили. Нельзя сказать, что всё время было легко, на самом деле, иногда было очень плохо, но у нас было невысказанное счастье, которое, сойдясь много лет назад, много разрушив и кое-что починив, мы пережили. Иногда я обижалась на игнорируемую или редко обсуждаемую сторону наших отношений и, полагая, что смерть не так уж далеко, пыталась добиться чего-то от него. Однажды я сказала: «У нас все хорошо, не так ли?» Он ответил: «Хорошо – слишком громкое слово для меня. Почему бы просто не сказать, что у нас лучше, чем у большинства людей?»⁸

Отличительной чертой эготистической любви, даже когда она маскируется под альтруистическую, является отрицательный ответ на вопрос: «Хочу ли я, чтобы мой возлюбленный был счастлив больше, чем я хочу, чтобы он был со мной?» Как только мы обнаруживаем, что пытаемся сделать себя незаменимыми, воспитывая беспомощность в наших возлюбленных, надо знать, что наша любовь приняла социально одобряемую форму эготизма. Каждая жена, которая превращается в рабыню, чтобы оставаться красивой, готовить любимую еду своего мужа, укреплять его гордость и уверенность в себе в ущерб его адекватному восприятию реальности, быть его самым близким и по сути своим единственным другом, поощрять его отвергать согласие с другими людьми и находить утешение только в её объятиях, привязывает к себе супруга стальными обручами, которые задушат их обоих. Каждый раз, когда женщина смеется над заезженными шутками мужа, она предает его. Мужчина, который говорит своей женщине «Что бы я без тебя делал?» уже уничтожен. Она победила, но это пиррова победа. Оба они пожертвовали столь многим из того, что изначально делало их привлекательными друг для друга, что теперь их вряд ли можно назвать «одним целым».

Одержимость

Влюблённость, как боль, как шок, как болезнь.

Таким образом, любовь – это, предположительно, временное состояние, являющееся отклонением от нормы.

Внешними симптомами этого состояния являются бессонница, рассеянность внимания, потеря аппетита, перепады настроения, а также блеск в глазах (как при лихорадке) и возбуждение.

Основной причиной плохой концентрации, из–за которой теряются вещи, возникает растерянность, забывчивость и безответственность, является навязчивая одержимость объектом любви, который хотя бы раз мог появиться в поле зрения. Объект любви всё время занимает мысли человека, которому поставлен диагноз «влюблён», несмотря на то, что на самом деле он почти ничего не знает об этом. Ему приписываются все качества, которые одержимый классифицирует как «хорошие», не важно, обладает ли объект этими качествами в какой-либо степени или нет. Завышены ожидания. Так, выбранный объект влюблённости имеет особое значение для эго одержимого, который решил, что он в своём праве и должен быть единственным для объекта. Если мы говорим о мужчине, эта позиция может проявляться во в той или иной степени агрессивном поведении, либо в преследовании объекта, либо в вытеснении конкурентов. Если же это женщина, то она не может позволить себе агрессию, а потому, скорее всего, будет иметь место задумчивость, необъяснимая раздражительность, пристрастие к телефонным разговорам и сплетням с другими женщинами об объекте любви, или даже выказывание откровенной неприязни и презрения с целью привлечь к себе внимание объекта. Раньше считалось, что это состояние поражает индивида при первом же контакте с объектом: что это за любовь, если она не с первого взгляда?¹

Однако внезапный и острый характер этого заболевания, по–видимому, является характерной чертой нежелательной острой формы, и, поскольку одержимость стала основой брака, также было признано существование более плавно протекающей хронической формы. Предполагалось, что причиной болезни служил заражающий взгляд объекта любви, который метафорически называли стрелой Купидона, ударяющей смотрящего в сердце и оставляющей рану, которая беспокоила и не заживала. В более экстремальных случаях разрушительной страсти были придуманы еще более неправдоподобные объяснения, как, например, вера Федры в то, что её специально мучила Венера: «Это есть жар, спрятанный в моих жилах: это Венера пришла за своей добычей».²

Такие образы часто описывают в форме огня, что подразумевает как жар похоти, так и неудовлетворённость. По иронии судьбы предполагалось, что любая попытка контролировать это состояние, либо избегая объекта, либо стремясь подчинить страсть своей воле, приводит к тому, что огонь разгорается ещё сильнее. «Любовь найдет путь. Любовь смеется над теми, кто запирает двери». Таким образом, «влюбиться» было страшным несчастьем, которое надламывало любого стойкого человека и сжигало его в безумном пылу. Расин использовал французский эквивалент, чтобы описать любовь, как зло и болезнь, назвав ее un mal. Вера в то, что любовь – это болезнь, или, по крайней мере, своей внезапностью и наносимым вредом схожа с болезнью, поддерживается такими выражениями, как «томящийся от любви», а также образами популярной культуры.

Некоторые из песенных хитов напрямую используют традиционные образы. Музыка, которая успокаивает попивающих чай жильцов фешенебельных отелей и пробивается из-под насосного отделения на второсортных базах отдыха, по–прежнему зиждется на историях главных героев великих песен тридцатых и сороковых годов. Эти слова могут быть менее известны, чем мелодии, тем более что Ирвинг Берлин и ему подобные по понятным причинам не позволяют их цитировать, тем не менее трудно найти такого любителя или посетителя cпа, который бы не смог напеть песню о Луне и июне. Эта «классика» так же переполнена упоминаниями гулкого стука серда, глаз, ослеплённых звёздным светом и сердца, охваченного пылом страсти, как и любое из экстравагантных стихов quattro-cento-secentisti. Влюблённые не поскальзываются, их не толкают, но они падают, опрометчиво, хотя и трогательно, прямо в объятия теплой ласки.

Они чувствуют себя очень странно, но приятно, страдают, казалось бы, от приятной боли или даже наслаждаются воздействием извне. Они вздыхают, печалятся, у них кружится голова, а может быть, и нет, но тогда они просто любят смотреть в глаза своих возлюбленных.

Самая большая ирония, наверное, заключается в том, что скучающая домохозяйка коротает свои скучные дела, полубессознательно напевая забытые слова какой–нибудь попсовой песенки о любви. Сколько из них задумываются над тем, чтобы оценить реальные последствия того факта, что «все, кто любит, слепы», или хотя бы то, насколько это «что–то здесь внутри» всему виной? Интересно, какие песни вы поете, когда ваше сердце больше не горит огнём, и дымка перед глазами больше не прячет вас от обыденности вашей жизни? (Но, конечно, таких песен нет.)

Найдется и такая песня, где певец иронично отрицает, что он влюблён, потому что он не вздыхает, не грустит и не испытывает головокружения. Неужели мы так уж далеки от описания Ромео его условной страсти к женщине, которую он не знал, и которая была совершенно равнодушна к его ухаживаниям?

Любовь – от вздохов стелющийся дым,

Но кажется огнем глазам моим,

Иль в горе морем, вскормленным слезами.

Что это – умное безумье, лед,

Что сковывает нас? Иль сладкий мед?³

Такое отношение, которое является чрезвычайно последовательным способом восприятия прелюбодейной страсти, сохраняется в изображениях состояния «влюблённости», совместимого с супружеством. Например, до сих пор с иронией утверждается, что любовь слепа, точно так же, как Купидон был представлен в традиции куртуазной любви с завязанными глазами. Тем не менее эта слепота обычно подразумевает только отказ любящего реалистично видеть свою возлюбленную, особенно признавать её недостатки.

Бессилие воли и неспособность мыслить рационально в борьбе с этой манией признаётся в общих терминах «безумно», «дико», «исступленно», «по уши» влюблённый, в то время как фразу об «осторожной», «надёжной» или «разумной» влюблённости посчитают оксюмороном. Существуют некоторые разногласия относительно прививки от этой болезни, ибо одни утверждают, что по-настоящему влюбляются только один раз в жизни, другие – что во второй раз, третьи – что первый раз является единственным подлинным проявлением, четвёртые – что они влюбляются каждую неделю или даже каждый день.

Секс – сиюминутный зуд,

А любовь никогда не отпускает тебя.⁴

Важным качеством этой болезни является то, что она не поддается лечению; это означает, что в случаях, когда кто–то пытается разрушить отношения двух молодых возлюбленных из-за того, что они якобы слишком молоды или не подходят друг другу, единственный способ это сделать – отрицать их страдания. «Любовь» должна быть признана ненастоящей на том основании, что такое чувство не может возникнуть в таком юном возрасте…

Я помню, как Нат Кинг Коул возглавлял чарты (когда-то во время моего невыразимо тоскливых подростковых годов) с душераздирающе чувственным номером о паре, окружённой врагами, вечно пытающимися сказать им, что они слишком молоды, чтобы по-настоящему любить, потому что любовь для них была всего лишь услышанным где-то словом (как и все другие понятия, которые они знали). Аргумент взрослых зануд был не очень убедителен, ибо если бы они попытались проверить истинность понятия любви на собственном опыте, то, вероятно, им пришлось бы пойти и полюбить самим. Как бы ни был несостоятелен этот довод, ответ на него, данный в песне, который гласит, что их любовь будет длиться даже спустя годы, вряд ли можно считать хорошим контраргументом.

Любовь на самом деле не может быть доказана, как что-то осязаемое, и точно так же она не может быть проверена на искренность. Преимущество отрицания её существования в конкретном случае состоит в том, что отрицание не может быть опровергнуто, хотя, как намекает песня, оно, вероятно, спровоцирует ощущение сильной в своей любви пары, отвергнутой миром, фантазию Окассена и Николетты, которая больше всего подвергается критике.

Методы диагностики этого состояния различны. Внешние наблюдатели будут основывать свои суждения на волнении, обнаружившемся у наблюдаемого, ухудшении внимания и работоспособности или на чрезмерной озабоченности объектом любви, выражающейся в любопытстве или постоянных разговорах о нём. Однако следует заметить, что таким наблюдателям чужие любовные отношения интересны как способ получить особое вуайеристское удовольствие, и потому они часто провоцируют такие ситуации. «Весь мир любит влюблённого». Страдалец может поставить себе диагноз из-за интенсивности своих реакций на ситуации, когда объект любви ожидаемо появляется в поле зрения, или же когда, наоборот, не оправдывает ожиданий.

Он также будет страдать от вездесущности мысленного образа любимого: во сне, во время еды, во время совершенно не относящихся к делу разговоров. Если любовь остается безответной, симптомы либо постепенно исчезают, либо переносятся на новый объект, либо усиливаются до тех пор, пока не станут невыносимыми. Какая из этих альтернатив победит, во многом зависит от отношения страдающего к его состоянию. Чем выше степень мазохизма и его сомнения в способности продолжать эту историю, тем больше он будет смиряться с одиночеством и невыносимыми страданиями. Тогда объект любви поневоле должен нести основную тяжесть ответственности за своё вызванное самим собой состояние и может быть обвинен в жестокости или в том, что он играет с чувствами хорошего человека. Если влюбленный совершает что-то противоправное в отношении объекта, чтобы отомстить себе за его жестокость, он обнаружит, что законодатели относятся к нему с особым вниманием, позволяя особый статус тем, кто «влюблён», особенно если с объектом решили не считаться. Если его страсть лишена этой привилегии, то ей будет отказано в статусе «любви», и она будет низведена до простой мстительной похоти или чего–то подобного.

Считается, что женщины не должны быть так одержимы чем-либо, но только если речь не идет о мужчине. К сожалению, представление о состоянии влюблённости как о нужном и по-настоящему совершенном человеческом опыте настолько сильно, что девочки-подростки, как мы видим, проводят в своих томлениях гораздо больше времени, чем мальчики того же возраста. Однако массовая культура поддерживается популярными образами девушек, реагирующих на мужские ухаживания и «заражение» любовью. Важным свидетельством такого опыта является поразительно сильный поцелуй. «Это был мой первый поцелуй, и он наполнил меня таким диким, взрывным восторгом. Я так долго была без ума от Марка, и теперь, после нашего поцелуя, я знала, что он тоже любит меня!»⁵

Любовь – это безумство в отношении кого–то («О, я так без ума от Гарри!»), если необычайное чувство соприкосновения губ с губами и языка с языком вызывают дикий взрывной восторг. Тем не менее в приведенном случае, как оказывается, любовь была поддельной, хотя её симптомы были идентичными симптомам настоящей любви. Марк только что поцеловал Бетси, – «лучший спортсмен в школе и самый богатый мальчик в городе! Черт возьми, мне повезло», но у неё есть лучший друг Хью, соседский мальчик, который предупреждает её о Марке и его стремительных, наглых ухаживаниях. Ко второй встрече Хью набирается смелости, чтобы признаться в своих чувствах, и берёт Бетси в свои объятия… «Его поцелуй заставил мое сердце бешено колотиться, и меня охватило чувство, которому я не могу подобрать названия... чувство, будто земля под моими ногами стала облаками...» Это, как можно заметить, по-настоящему, или как звучит вывод: «Я совершила ошибку, но теперь я могу сравнивать! Любовь – не всегда то, чем кажется, и поцелуи могут быть фальшивыми!»⁶

Ощущения, вызванные двумя поцелуями, на самом деле не различимы. И то, и другое описывается в терминах, более подходящих для описания побочных эффектов лекарств – биение сердца, рёв в ушах и ватные ноги; на самом деле любовь – это ещё и наркотик, который делает сексуальность привлекательной в общественной культуре. Секс без любви считается примитивной животной потребностью: с любовью он становится экстатическим и трансцендентным. По-видимому, он предназначен для выполнения аутосуггестивной функции при воздействии на кортикальные сексуальные реакции, и это, вероятно, так и есть. Тем не менее факт остается фактом: Бетси может различать два поцелуя только на каком-то политическом основании: на самом деле Бетси желательно выйти замуж за кого-то равного себе, и никто бы не возражал, если бы эта позиция была заявлена открыто, а не замаскирована в лепете сравнения двух одинаковых поцелуев. В обоих случаях круг ведения более склонен к иллюзии, чем к мотивации брака; акцент делается исключительно на эготистической реакции, а вовсе не на общении между людьми, предающимися таким поцелуям.

Эта путаница олицетворяет всю литературу по диагностике истинной любви. Сентиментальная необъективность отвергает подчинение любви любому рациональному или умышленному контролю, в то время как к анархической страсти принято относиться с большим недоверием. В целом, как было сказано выше, наиболее подходящий партнёр как правило становится наиболее желанным. Настоящая же разница между истинной и ложной любовью при том, что и та, и другая являются смесью вожделения и фантазии, заключается в том, что истинная любовь ведёт к браку. Даже с учетом этого факт, что уровень заинтересованности после этого значительно падает, не признается широко. Прелюбодеяние и блуд всё ещё будоражат нас больше, чем брак, но наша культура стремится поддерживать обратное. На самом деле, мы убеждены в том, что эта мания является необходимым условием для вступления в брак… «ГРЕХ ЛИ ЖЕНИТЬСЯ, НЕ ДОЖИДАЯСЬ ЛЮБВИ?» – таков был баннер с рекламой фильма Тейлора Колдуэлла «Пусть любовь придет последней».⁷ Парадоксально, но любовь освящает как брак, так и незаконные отношения: «Любовь побеждает всё».

Иррациональность любви воспевается в тех нелепых бульварных романах о женщинах, которые отказались от карьеры и честолюбивых амбиций ради тепла крепкой супружеской любви. Успешная карьеристка X месяцами сопротивляется ухаживаниям младшего закупщика Y к ней, пока он не остывает к ней, и она не начинает ревновать, или пока он не попадает в аварию, и она едет с ним в машине скорой помощи. В конце концов: «Когда любовь зовет – кто на самом деле может это отрицать?»⁸ Любовь здесь тоже сравнивается с базовой человеческой потребностью («Зов природы!») или с человеком, призывающим к приятной обязанности, ещё одному пережитку старых лет. Тем не менее критические моменты в таких историях были направлены на то, чтобы показать несведущей страдалице, что она действительно была влюблена всё это время, подобно тому, как прокажённый узнаёт о своей болезни, выливая кипяток на свои онемевшие ноги. Некоторые такие испытания допустимы и даже желательны для тех, кто сомневается в том, что они действительно по–настоящему влюблены – «Любовь нельзя назвать настоящей, пока она не пройдет проверку». Пробные разлуки могут быть полезны для доказательства величины одержимости. Некоторые эксперты на этом поле терапии разрабатывают анкеты, которые пациент должен заполнять для себя, и в лучшем случае это просто бесполезно. Вопросы могут варьироваться от «Если бы он бросил вас, вы смогли бы жить дальше?» до «Считаете ли вы, что у него плохо пахнет изо рта?». Более распространенная процедура – советы по вопросам любви, термин, который имеет тревожную коннотацию, и хоть бы кто-то понимал, что любовь – это не то, для чего есть четкое руководство.

Любовь – это не просто трепет или мимолетное удовольствие. Это не бегство от одиночества или скуки и неудобный инструмент для практического удобства или взаимной выгоды. Это не одностороннее чувство, которое можно сделать обоюдным по своему желанию или воле.

Влюблённому подростку, следующему этому эмпирическому правилу, можно простить некоторое замешательство. Хотя, безусловно, многие поэты и не только страдали от безответной любви; достижение паритета в любви совершенно невозможно. Невозможно понять, проходит ли удовольствие прежде любви, понять, не является ли это попыткой спастись от одиночества и скуки, или просто комфортным сосуществованием, ведь тогда вообще нет смысла делать такие отношения чем-то заветным.

Позитивное описание, данное тем же автором, не менее пугающе: «Любовь – это многое, это и довольная реакция маленького ребенка на внимание и нежность, это и искренняя любознательность старшего ребенка. Это шаловливость подростков и их романтический полет воображения. С другой стороны, это искренняя, зрелая преданность супругов…

Любовь тонка, неуловима и прежде всего спонтанна. Она зиждется на честности, искренности и естественности в сочетании с взаимной ответственностью и заботой. Вначале она просто «случается» с людьми, но для того, чтобы она процветала, нужно уметь быть открытым душой и сердцем».⁹

Это попытка одного человека противодействовать опасной мифологии влюблённости как основы брака, но она не убедительна. Такой смутный, но глубоко преданный взгляд не породил ни одного любовного стихотворения. Соблазн психоделического переживания любви, которое превращает мир в прекрасное место, заставляет ваши глаза сверкать, сметает вас с ног, пронзает вас стрелой Купидона, не ослабевает от такой плохой прозы. Магическая мания всё ещё сохраняется как мощное внушение в нашем воображении. «Сильно ли он любил её?» – вторая жена спрашивает о своей мертвой сопернице. «Он был без ума от неё» – говорят люди о человеке, убившем свою неверную жену, и присяжные рекомендуют помиловать его. «Я знала, что он убийца, но я была влюблена в него» – говорит женщина, которая вышла замуж за человека, сидевшего камере смертников. Любовь, любовь, любовь – всё это жалкое лицемерие, маскирующее эгоизм, вожделение, мазохизм, фантазию под мифологией сентиментальных настроений, мешанины случайных страданий и радостей, ослепляющих и заковывающих настоящие личности в застывших жестах ухаживания, в поцелуях, свиданиях и желаниях, комплиментах и ссорах, скрашивающих безрадостное существование. «Мы не созданы для того, чтобы боготворить друг друга, но все эти ухаживания – не более чем обычное идолопоклонство».¹⁰ Может показаться, что молодые люди больше не ухаживают с той изощрённой услужливостью, о которой говорила Мэри Астелл, феминистка XVII века, но мистическое безумие любви создает тот же ореол лживости и порождает те же самые ожидания, которые рассеиваются, как только новоиспеченная жена становится способной «спокойно обдумать свое состояние».

В двадцатом веке феминистка Ти-Грейс Аткинсон более грубо высказала подобную мысль: «Любовь – это реакция жертвы на насильника».¹¹ Не всякая любовь попадает под такое определение, но болезненная одержимость, которая будоражит влюблённых героинь дешевых «романтических» комиксов, а также книг о страстных ухаживаниях в твердой обложке, – это оно и есть. Женщины должны признать в общепринятой идеологии влюблённости неотъемлемую убеждённость в необходимости иррациональных и саморазрушительных действий. Такая одержимость не имеет ничего общего с любовью, ибо любовь – это не обморок, одержимость или мания, а «познавательный акт, действительно единственный способ постичь самую внутреннюю суть личности».¹²

Романтика

 

Возможно, уже далеко не каждая молодая девушка мечтает влюбиться. Возможно, поп-революция, которая заменила чувства на похоть, насильственно включив сексуальный облик черного городского блюза в культуру, созданную самими молодыми людьми, оказала огромное влияние на сексуальные нравы. Возможно, молодые девушки позволили настоящей битве полов заменить те лунные фантазии, в которые я влюблялась в юные годы. Но это только «возможно». Исследования доктора Питера Манна в Шеффилдском университете показывают, что женщины в возрасте от 25 до 45 лет являются заядлыми читательницами романтической фантастики, особенно домохозяйки и секретарши. Некоторые покупают до восьмидесяти книг в год. Рынок больше, чем когда-либо прежде.¹«Романтика еще жива!» – воскликнул «Женский еженедельник», «знаменитый своей выдумкой», совсем недавно, в августе 1969 года.

При всех своих новых свободах большинство «современных молодых людей» все еще мечтают теми же самыми мечтами, считают жизнь авантюрной и имеют лучшие ценности, которые имели поколения до них.

...В тот вечер на лужайке Кэти могла бы позировать для иллюстрации викторианской любовной истории. Её белое платье из какого-то тонкого материала имело высокое горло и спускалось к чёрным атласным туфелькам. Вокруг маленькой талии у неё была обвита чёрная бархатная лента, она носила старую золотую цепочку с медальоном, а чёрные её волосы были разделены на пробор посередине. «Она идёт на свой первый бал» – говорит мне её матушка, – «Она очень взволнована».

...На каждую отчаянную чью–то дочь, затягивающуюся марихуаной во тьме какой-то дискотеки есть тысячи таких Кэти, которые «очень взволнованы» их первым официальным танцевальным костюмом.²

Это, видимо, романтика. Напряжение, которое мужчина-автор этой пьесы делает на платье, подходящем для романтики, это типичный акцент, который характеризует подобные сюжеты. Танец – это большая масса, в которой Кэти предстанет во всей красе, чтобы её обхаживали и обожали. Её юноша будет околдован, спотыкаясь о неё в своём скучном сюртуке, сжимая её холодную руку, обвивая её крошечную талию и беспомощно вертя её на полу. Он похвалит её за её красоту, её танцы, поблагодарит её за незабываемый вечер.

Дебютанты по–прежнему выходят каждый год в своём девственном белом цвете, ругаясь на королеву, мэра, епископа или кого-либо ещё, церемонно водя вокруг своими унылыми взглядами. Мальчики вежливо приглашают на танцы, девочки мило соглашаются или пытаются найти предлог для отказа в надежде, что пригласит кто-то посимпатичнее. Их кавалер должен подарить им цветы. Но каждая девушка надеется, что произойдет нечто более захватывающее, более романтичное, чем ожидаемая последовательность социального события. Возможно, какой-нибудь ужасно красивый мужчина придвинется чуть ближе, чем другие, и почувствует запах её волос. Возможно, после ужина, когда они будут прогуливаться по террасе, он задержит дыхание, ослеплённый великолепием её бездонных глаз. Её сердце будет колотиться, а щёки наливаться прекрасным румянцем. Он будет говорить чудесные вещи, будет странно нежным и напряженным. Она изогнётся в его уверенных руках. Ничего более сексуального, чем поцелуй, никаких вульгарных лапаний, только его сильные руки, защищающие её от грубости мира, и его тёплые губы на её губах, от касания которых по всему телу расходятся удивительные ощущения.

В романтическом мире поцелуи идут не раньше, чем появляется любовь, только если они не предложены безнравственными мужчинами, которые сбивают с толку невинных девушек, и потом их должен спасти всемогущий истинный любимый. Первый поцелуй это идеальный знак для обмена сердцами, полного восторга и неизбежной свадьбы. В противном случае это лживый поцелуй. Всё это очень грубо и бессмысленно, однако это основной миф сотен комиксов с названиями «Возлюбленные», «Романтические тайны» и так далее. Состояние, вызванное поцелуем, на самом деле является самоиндуцированным, потому что немногие губы настолько одарены электрическими и психоделическими возможностями. Многие молодые мужчины, пытавшиеся преуспеть в поцелуях со своими девушками с удивлением обнаруживали женский восторг и радость, а себя обнаруживали прижатыми нежеланными отношениями, в которых отсутствовал какой-либо сексуальный интерес.

Когда это произойдет, это будет чудесно, незабываемо, красиво. Это будет похоже на то, как Мими и Родольфо поют идеальные арии на своей первой встрече. Возможно, они не влюбятся сразу, но почувствуют растущую нежность, пока однажды не случится ВАУ! этот удивительный поцелуй. Следствием этого должно быть постоянное проявление нежности, уважения, постоянные лестные слова и чувственность вместе с рыцарством и галантностью во всех ситуациях. Герой романа знает, как обращаться с женщинами. Цветы, маленькие подарки, любовные письма, возможно, стихи для её глаз и волос, ужины при свечах на залитых лунным светом террасах и приглушённые скрипичные мелодии. Ничего телесного, ничего стремительного. Глубокое дыхание. Обжигающие губы прижимаются к тонкой ткани её лифа. Нежности шепчутся в её пышные волосы. «Маленькие вещи много значат». Её любимые конфеты, его любимые ласковые прозвища для неё, он помнит о её дне рождения, годовщины, глупые игры. А потом глупые вещи, которые напоминают ему о ней, её духах, её шарфе, её оборках и нелепых кружевных платочках, котятах на её коленях. Тайна, магия, шампанское, церемония, нежность, волнение, обожание, почтение – женщинам этого всегда не хватает. Большинство мужчин ничего не знают об этом женском фантазийном мире, потому что они не знакомы с такой литературой и рынком романтизма. Человека, который изучает такое поведение и становится дамским угодником, будь тому причиной вожделение, любовь или просто алчность, обычно боятся и не любят другие мужчины, считая его альфонсом или даже пидором. Косметологи и парикмахеры изучают причуды своих клиенток и намеренно заигрывают с ними, делая им желанные комплименты, намекая, что те заслуживают лучшего, чем жалкой бытовой судьбы.

Если «Возлюбленные» и иные подобные издания с галлюцинированными любовными образами американские, то, к сожалению, они широко распространены в Великобритании. Есть также мусорные еженедельники «Мирабель», «Валентин», «Ромео» и, самое главное, «Джеки», продающие свыше миллиона копий в неделю девочкам в возрасте от десяти до шестнадцати лет, в которых излагаются британские идеалы романтики. Девушки там более длинноногие и модные, в маленьких юбках, с пышными волосами и чёрной тушью на глазах; по большей части они избегают старомодности психоделического поцелуя. Мужчины там зловеще красивы по образцу из романа «Regency Buck» Джорджетт Хейер, более или менее опрятные и спокойные, с каменной челюстью, обладающие даром пристального взгляда прямо в мерцающие глаза тающих женщин. Необычным аспектом является выдающееся положение, уделяемое объектам фетиша. Романтика, кажется, зависит от записей, книг, безделушек и, в одном случае, который кажется стороннему наблюдателю почти сюрреалистическим, от парковой скамейки. Кейт и Гарри – возлюбленные. Они сидят на скамейке в парке и обмениваются диалогами:

«О, Кейт, я люблю тебя больше всего на свете».

«И я люблю тебя больше всего на свете, дорогой».

Скамейка в парке становится чрезвычайно важной в их отношениях, и когда городской совет решает переместить её, Кейт бросается в кабинет Гарри в мэрии с требованием не допустить её перемещения, ведь они на ней когда-то сидели. Гарри выполняет её просьбу, пока его начальник, городской инспектор, однажды не скажет ему, что Гарри потеряет свою работу, если будет продолжать это. Гарри сдаётся, оставляя Кейт защищать её скамейку в одиночку. Она воспринимает это как признак поверхностности его любви к ней.

Но один из работников, вовлечённый в перемещение скамьи, очевидно, дамский угодник из-за его каменной челюсти и байроновских волос, садится на место рядом с ней. «Мы оставим эту скамейку для вас, для возлюбленных прошлого и будущего». На последнем кадре изображена наша героиня, вкрадчиво смотрящая на него сквозь заплаканные глаза, её по-детски надутые губы в паре сантиметров от его грубо отёсанного лица. «Но вы потеряете свою работу ни за что. Вы.. Вы действительно думаете, что мы сможем их победить?» – говорит она. «Я знаю, что мы сможем» – отвечает он. «Люди способны на что угодно, если стараются изо всех сил и их любовь крепка. Давайте попробуем...».³ Мягко говоря, конец.

Любовник в романтике – человек искусного поведения, явно превосходящий свою возлюбленную по крайней мере в одном отношении, обычно в нескольких, старше или более высокого социального ранга и уровня образования или более умного на самом деле. Он авторитетен, но глубоко обеспокоен своей дамой, которую он защищает и направляет явно отцовским образом. Он может быть суровым и замкнутым или даже запрещающим, но героини романтики отогревают его чистой силой скромности, красоты, чарующей силой своих платьев. Он имеет налёт опасности, прошлые завоевания, или тайные страдания или презрение к женщинам. Огонь страсти горит прямо под поверхностью, приглушенный его нежностью и всеобъемлющим пониманием эмоциональных потребностей героини. Оригинал для таких персонажей на самом деле романтичен в историческом смысле, возможно, самыми первыми из них были Рочестер, Хитклифф, мистер Дарси и лорд Байрон. Однако чувства Остен и Бронте затмеваются чувственностью леди Кэролайн Лэмб.

Необычным образом используя сексуальный успех образа байронического героя, Джорджетт Хейер создала архетип века пластика, лорда Ворта, Ридженси Бака. Он является прекрасным примером стереотипа, которому более или менее следуют герои романтической фантастики, независимо от того, стереотип ли это (наиболее эгалитарный) о бравых молодых людях с чувством юмора, восхваляющих отвагу героинь в приключенческих историях тридцатых годов, или о короле Копетуа и нищей служанке.

Он был воплощением модника. Его касторовая шляпа сидела на чёрных локонах, аккуратно причёсанных для создания эффекта небрежности; его галстук из накрахмаленного муслина поддерживал его подбородок красивыми складками; на его водонепроницаемом пальто из серой ткани было не менее пятнадцати накидок и двойной ряд серебряных пуговиц. Мисс Тавернер должна была признать, что он очень красив, но это не мешало ей ненавидеть его самообладание на лице. У него был важный вид; глаза его иронично оглядывали её из-под устало опущенных век, и этот взгляд был самым тяжёлым, который она когда-либо видела, и он не выдавал никаких эмоций, только скуку. На её вкус, его нос был слишком уж прямым. Рот был красивой формы, но слишком тонкие губы. Она подумала, что он насмехался...

Хуже всего была его томность. Он не был заинтересован как в ловком предотвращении несчастного случая, так и в тяжёлом положении. Его езда была великолепной; должно быть, в этих руках, изящно одетых в перчатки, с кажущейся беспечностью держащих поводья, была неожиданная сила, но во имя всех богов, почему он производил такое щегольское впечатление?⁴

Подо