Подвиг Алексия, человека Божия

 

 

(Память 17 марта)

 

Когда над Римом и вселенной господствовали сыновья Феодосия Великого, Аркадий и Гонорий, в старом Риме жил великий и славный вельможа Евфимиан.

Жил Евфимиан с великой пышностью в квартале богачей. У него был великолепный дворец, отделенный от улицы цветущим садом, где различные редкие цветы смешивали исходящее от них благоухание в один невыразимый словами приятный аромат.

Легкие мраморные колонны поддерживали величественный фронтон, на котором были изваяны затейливые сцены из древнегреческой жизни. Словно где‑то в воздухе терялись потолки высочайших комнат. И на стенах, расписанных прекрасными фресками, ярко выделялась белизна драгоценных мраморных статуй. Высокие бронзовые светильники, кресла и столы – то из бронзы, с мраморными мозаичными досками, то из драгоценного дерева, с украшениями из золота и слоновой кости, – были расставлены по многочисленным покоям Евфимиана.

По дому бесшумно двигались одетые в шелковые одежды светлых цветов, перетянутые золотыми поясами, слуги. Общее число их доходило до трех тысяч.

Из пригородной дачи Евфимиана ежедневно доставлялись к столу молочные скопы, дорогие парниковые овощи и ранней выгонки ягоды.

Редкостные вазы из мрамора и бронзы, разбросанные по всему дому, постоянно пополнялись пышными цветами подгородных садов. С разных концов Италии, из повсюду разбросанных имений вельможи везли к его дому припасы: муку, смолоченную рабами на каменных жерновах, из золотистых зерен; дичь, настрелянную ловкими охотниками в лесах и лугах; шкуры диких зверей, пойманных в лесных чащах; вина в кожаных мехах, выжатые по осени из виноградных гроздей. Гнали мычащих волов и блеющих овец, везли крикливых птиц и янтарный мед – все для потребы громадной усадьбы Евфимиана с ее трехтысячным населением.

Всего меньше пользовался всем этим изобилием сам вельможа, Евфимиан.

Добрый, тихий, незлобивый человек, он тщательно соблюдал заповеди Божии и жил в великом воздержании.

Ежедневно он постился до трех часов дня и ежедневно выставлял у себя три трапезы: сиротам и вдовам, нищим, странникам и больным. Сам же садился за трапезу со странствующими иноками только в четвертом часу.

Доброе сердце Евфимиана утешалось, когда за устраиваемыми им трапезами сидело множество народа. Когда же он видел мало трапезующих, печалился и, пав перед Богом на землю, говорил: «Недостоин я ходить по земле Бога моего – живу в достатке и не помог нуждающимся ближним моим».

Такого же духа, как Евфимиан, была и Аглаида, верная супруга его, так же, как и он, была она милостива и щедра.

Любить бедных, стремиться подражать милосердию Господню и получить от Бога средства к тому, чтобы проливать на людей потоки милосердия, – какое в этом великое счастье и удовлетворение!

В этой радостной и богоугодной жизни своей Евфимиан с Аглаидой имели одно великое горе – у них не было детей. Часто бездетные супруги мечтали о том, какая радость была бы иметь сына, наследника их имени и богатства… Им рисовалось, как бы заботливо они стали его воспитывать, чтобы сделать из него истинного христианина, как бы щедро после рождения наследника полились по Риму их милостыни.

Часто, когда Евфимиан отлучался из дому во дворец императоров или по делам государственным и Аглаида оставалась одна во внутренних покоях, печально оглядывалась она вокруг себя. И как в эту минуту хотелось ей иметь перед собой ребенка своего, брать его на руки, ласкать его нежными словами, учить его лепетать невинными устами, любоваться на него, любить и благодарить Бога за это величайшее счастье женщины – счастье материнства!

И, грустно оглядевшись вокруг, смущенная покоем и мертвой тишиной обширных торжественных комнат, Аглаида склоняла голову на грудь, подчиняясь воле Божией. Но в измученном сердце не погасла еще надежда. Быстро вставала она и шла в тот уединенный покой, где любила предаваться молитве. И, упав там перед незримым Богом, она возносила к Нему свою печаль, свою горячую мольбу, свои утомленные надежды:

– Господи, помяни меня, недостойную рабу Твою, и разреши мое неплодие, чтобы сподобилась я назваться матерью моему ребенку… Пошли нам сына, чтобы с мужем у нас была утеха в жизни, чтобы в старости нашей он поддерживал нас…

И сотворил Бог по милости Своей и даровал Евфимиану желанного сына.

Не описать радости родителей. В день крещения мальчика они выкупили на волю заключенных в тюрьмы за долги, разослали по монастырям щедрые жертвы, дали обет построить несколько храмов… И все это было ничтожно по сравнению с той радостью, какая переполняла их души.

Началось тихое, благословенное детство избранного Богом отрока, которого родители назвали Алексием.

Среди первых впечатлений помнил он, как мать, стоя с ним на коленях и поддерживая его руками, учила его произносить имя Божье и говорила ему о Том Творце, Который создал его, поселил на земле и ждет от него, маленького Алексия, Себе хвалы. И душа мальчика наполнялась тогда чувством близости Бога: трепетом и счастьем.

И часто, когда мальчик просыпался на несколько минут, видел он склонившуюся над колыбелью мать, шептавшую не то слова любви к нему, не то молитвы о нем Вседержителю Богу.

Помнил он богослужение в церквах, и церковное пение, и минуту величайшего чуда вселенной, когда, по слову священнослужителя, в чаше вино претворялось в Кровь и хлеб – в Тело Христово и предстоявшие падали ниц перед совершавшимся неизглаголанным таинством.

Он помнил трапезы в отцовском доме, в отцовском саду на сотни убогих людей, и длинные беседы отца и матери с одним из управляющих, которому было поручено объезжать бедные кварталы города и оказывать помощь нуждающимся.

И одновременно с тем, как мальчик подрастал, рос в его сознании образ Христов.

Христос был для него не чем‑то далеким, отвлеченным, непонятным, Христос всегда стоял перед ним, как стоял в тот страшный день на помосте, – в тернии, с тростью в руках, со связанными руками, с каплями пота, застывшими по лицу и вытекшими из‑под жаливших колючек венца, в багряной ризе, – измученный, осмеянный, поруганный, осуждаемый на смерть, в ужасе настоящего страдания, в еще большем ужасном предчувствии креста…

Неизгладимо в воображении мальчика запечатлелся Христов крест, на котором было написано: «Иисус Назорей, Царь Иудейский». На широко раскинутых и пронзенных руках висел страдающий Богочеловек.

«Господи, Господи, – шептал в минуту видения крестного древа мальчик. – Ты страдаешь, а я ликую. Ты уничижен, а я во славе… Дай мне во имя Твое уничижить себя. Дай мне участвовать в земном страдании Твоем. Дай мне уйти от этого мира. Дай мне прожить бездомным скитальцем, как Ты. Дай мне любить Тебя и доказать мою верную, мою истинную любовь к Тебе. Дай мне – не счастье, не успехи, не богатство. Во имя Твое, ради Тебя – дай мне нищету, бесславие, тяжелую, отреченную жизнь. Дай мне высшее счастье – страдать, как страдал здесь Ты, мой Бог и Искупитель!..»

Никому не доверял Алексий своих мыслей и чувств: таил все в себе. Он был разумен и тих. Но это не казалось странным в сосредоточенном доме Евфимиана. И не знали люди, какой великий подвижник таится в этом сыне богатого вельможи.

Никто не знал, как простаивает Алексий на молитве целые ночи, и от всех сумел он скрыть, что носит на теле колючую власяницу.

Алексий был еще очень молод, когда родители задумали его женить. Евфимиан первый заговорил об этом с женой, и она была вне себя от радости. Ей уже представлялось, как она нянчит своих внучат и как они резвятся вокруг нее, а рядом с бабушкой стоят улыбающиеся Алексий с женой.

По положению своему родители Алексия могли рассчитывать для сына на самое блестящее супружество. Они высватали для него невесту из царского рода.

С великим торжеством был совершен обряд венчания архиерейским служением. Весь день длился роскошный свадебный пир.

Более проницательные и наблюдательные люди заметили странное выражение на лице новобрачного. Он точно был не тут, в этом пышном собрании. И, главное лицо всего происходящего, он, очевидно, был чужд этого торжества… Казалось, он мыслями и чувствами где‑то далеко, и при всем этом он был тих, спокоен и молчалив.

Вот последние гости покинули дворец Евфимиана, и отец ввел сына в брачный чертог.

В трепете сидела новобрачная в тихом высоком покое. Яркие букеты красных роз, расставленные в серебряных вазах, еще больше оттеняли матовую бледность взволнованной девушки.

Тихо подошел к ней Алексий. Он снял с пальца обручальный перстень, распоясал на себе дорогой пояс, весь залитый драгоценными каменьями, и, подавая эти предметы новобрачной, сказал ей: «Храни это, и Бог да будет между мной и тобой, пока Его благодать не устроит в нашей жизни чего‑нибудь нового…»

Что‑то необычайное чувствовалось в воздухе брачного чертога, в торжественных кратких словах Алексия. И новобрачная сидела молча, ничего не ответив Алексию.

Он медленно вышел из этих покоев и по затихшему, безлюдному дому прошел в ту комнату, где жил много лет, где крепился перед Богом в невидимом подвиге, откуда рвалась к небу его молитва.

Он сбросил с себя свои златотканые одежды и надел на себя бедное одеяние. Заранее был приготовлен у него небольшой сверток, в котором было завернуто скопленное для этого случая золото, а также некоторые золотые украшения и драгоценные камни, которые дарили ему родители. Этот сверток он скрыл на себе…

Потом грустно оглядел он ту комнату, где протекла его внутренняя перед Богом жизнь. В эти чертоги он не должен был войти в жизни никогда. С решимостью тряхнув головой, он, не оглядываясь, быстро вышел из комнаты и внутренними ходами прошел к задним воротам, через которые вратарь пропустил его, приняв за раба, отправляющегося по хозяйственным делам в одно из господских имений.

На заранее припасенной лошади Алексий быстро доехал от Рима до морского берега. Тут ждал его корабельщик, с которым он заранее договорился, и он отплыл в Малую Азию. Так совершилась брачная ночь знатнейшего и богатейшего жениха великолепного Рима.

Рассветало.

Ночной туман, стоявший над морем, прорезали первые брызги показавшегося на горизонте солнца. Алый пожар его лучей все разгорался. Небо становилось ясней, и море раздвигалось во все стороны. Легкий ветер надувал белые паруса, и небольшой, прочно сложенный корабль легко скользил по блестящей ровной поверхности.

Скорбь человеческого сердца боролась в юноше со счастьем исполнившейся мечты.

Там, в Риме, оставались родители… Они скорбят о любимом сыне. Но ведь они любят Христа: пусть они принесут теперь сына в жертву Богу, тем более высокую, что ничего об этой жертве не знают.

Там невеста, с которой его венчали у алтаря. Но забыть ли для невесты Христа?

Там мир с его радостями, с великим богатством, славой и властью. Но все это он презрел, чтобы не быть на земле счастливее его Христа, страдавшего на кресте!

И, когда удалявшийся берег представился ему в последний раз еле заметной косой земли, вдруг над этим берегом оставляемой отчизны, в лучах выплывшего над морем солнца, воздвиглось распятие, на котором Христос висел с пронзенными руками, мукой Своей искупая людей…

Юноша упал на палубе на колени и, протягивая руки к священному видению, шептал:

– Распятый, Распятый, унеси меня совсем от суетной жизни мирской!.. О, дай мне стать на суде Твоем одесную Тебя со всеми Тебе угодившими!

Алексий, сын римского вельможи Евфимиана, наследник знатного рода, великих богатств, блестящий новобрачный, исчез навсегда из мира.

Причалив к берегу Малой Азии, Алексий встретил путников, отправлявшихся в Месопотамию. Он присоединился к ним и дошел с ними до города Эдессы, который в христианском мире славился Нерукотворенным образом Господа Иисуса Христа.

Во время земной жизни Господа Иисуса Христа владетель города Эдессы, Авгарь, услыхал о том, что явился в Палестине праведный Человек, который творит великие чудеса. Авгарь был болен неизлечимой проказой. Он снарядил ко Христу посольство и вручил этому посольству письмо, в котором очень ласково призывал Христа в свои владения, обещая всячески покоить Его, и просил исцелить его.

Христос не пошел к Авгарю, но перед посольством спросил Себе полотенце, приложил его к Своему лику, и этот лик чудесно отразился на полотенце. Этот плат Христос вручил посланцам Авгаря. И, когда они вернулись в Эдессу, Авгарь чудесно исцелился от этого плата с нерукотворенным на нем ликом Христовым. Образ благоговейно хранили в городе Эдессе, который стал христианским после исцеления Авгаря. Авгарь одним из апостолов был крещен во Христа со всем своим городом.

С каким трепетом приступал Алексий к великой святыне, с какой радостью сквозь слезы, блестевшие на глазах, всматривался он в священный лик Богочеловека! Великое духовное счастье переполняло его. Он чувствовал, что тут, у этой святыни, он нашел себе верное пристанище. И он решил пробыть тут много лет. В Эдессе Алексий продал все драгоценные вещи, захваченные из дома, роздал деньги между нуждающимися, а сам облекся в рубище нищих; питался тем, что подавали ему, и время проводил на паперти Богородичной церкви.

Он всегда постился, поддерживая жизнь свою лишь малым количеством хлеба и воды. Еженедельно приступал он для причастия к Божественной трапезе. Всю получаемую милостыню, кроме грошей, которые он употреблял на покупку хлеба, он раздавал другим старым нищим. Он имел всегда взор, опущенный к земле, ум, направленный к богомыслию. Плоть его так иссохла от поста, что вся молодая красота его увяла, блеск глаз потух, сами глаза впали глубоко в глазные впадины. Он казался скелетом, обтянутым кожей.

Когда Алексий вышел из дома, его родители утром постучались в дверь брачного чертога и нашли там одну невесту, сидевшую в одиночестве, нахмуренную и скорбную.

Когда они узнали о том, что Алексий пропал, они подняли вопль, и брачное веселье обратилось в сетование.

Мать, войдя в свою комнату, затворила окна, посыпала голову пеплом и бросилась лицом к земле. Долго она плакала и рыдала, говоря: «Не подымусь с земли, не выйду из затвора, пока не узнаю, что сделалось с единственным сыном моим и куда он скрылся».

А невеста, стоя при ней, со слезами говорила: «И я не покину тебя и уподоблюсь верной горлице, которая, лишившись своего друга, ищет его по горам и долинам, призывая его к себе умиленным пением: так и я буду терпеливо ждать, пока не услышу о муже моем, где он и какую избрал он себе жизнь».

Отец Алексия разослал множество слуг по разным странам искать своего сына. Несколько человек из них добрались и до Одессы, видели Алексия, но не узнали его и подали ему милостыню, как нищему.

А святой Алексий узнал их и возблагодарил Бога, что Он сподобил его принять милостыню от домашних своих слуг. Слуги, вернувшись домой, доложили господину, что после долгих и тщетных поисков не могли нигде найти Алексия. И все остающиеся долгие годы жизни отец и мать и венчанная жена Алексия должны были проводить в горькой скорби безвестной разлуки. Алексий прожил в Эдессе целых 17 лет.

Впоследствии, когда Алексий стал пользоваться в Эдессе уважением, чтоб избежать славы, он вернулся в родной Рим и здесь получил приют в усадьбе своего родителя. Он прожил в ней, не узнанный отцом, матерью и женой, еще 18 лет.

Жил он там как нищий странник, и слуги обращались с ним с презрением, часто оскорбляли и смеялись над ним, наследником и господином этого дома и всех богатств Евфимиана.

Перед смертью блаженный Алексий, получив от Бога чудесное извещение о приближении смертного часа, попросил у одного раба хартию, чернил и трость и описал всю жизнь свою, указал и некоторые тайны, которые были известны одним его родителям и из которых они могли убедиться в правдивости его рассказа. Упомянул и слова, сказанные им невесте в чертоге, когда он дал ей перстень и пояс, и в заключение описания жизни своей говорил: «Молю вас, родителей моих любезных и честную невесту мою, не печальтесь о мне, что я сотворил вам столько скорби, оставив вас. Я много сердцем болел об этой скорби вашей и часто молился о вас Богу, чтобы Бог подал вам терпение и сподобил вас Царства Небесного. И уповаю я на милость Господа, что Он исполнит прошение мое. Только из‑за любви к Нему я выказал себя столь жестокосердым и к вам, и к себе. Но лучше в жизни временной исполнить слова Творца и Спаса своего, чем предпочесть Господу родителей своих. И я верую, что сколько я вас опечалил, столь же большую радость вы примете в воздаянии небесном…»

Одиноко умер великий подвижник, разделивший со Христом Иисусом на земле великое Его уничижение.

В час смерти его патриарху Римскому, совершавшему в присутствии царя Божественную Литургию, был голос:

– Поищите человека Божия, преставляющегося от этой жизни, да помолится он о граде.

И был второй голос:

– Ищите человека Божия в доме Евфимиана.

И, когда пришли к неведомому нищему, жившему на усадьбе, застали его уже отошедшим из этой жизни, с открытым лицом, с хартией в согбенных руках. И все узнали повесть жизни его.

Единственный из всех святых Церкви Алексий получил великое название человека Божия.

Его безграничное самоотречение, его жестокость к себе произвели глубочайшее впечатление на верующий русский народ. Доселе еще в глубинах народной жизни вы встретите калик перехожих, слепцов, сидящих с чашками в руках на ярмарках в селах, где празднуют храмовые праздники, в монастырях, и жалобным голосом поющих духовные стихи. Один из самых распространенных таких стихов говорит о жизни человека Божия, Алексия…