Общее описание устройства монастырей

 

В столице империи были религиозные здания стольких разновидностей, что их было бы трудно описать, – бывшие храмы идолов, дома частных лиц, маленькие обители и крупные монастыри, многие из которых несколько раз были разрушены и восстановлены. К тому же у строителей этих зданий, видимо, не было общей для всех главной идеи, а по тем немногим постройкам из этого огромного числа, которые уцелели до наших дней, мы не можем установить, была ли планировка греческих монастырей унаследована от древних римских домов, как было в старинных монастырях Запада, где большая галерея окружала внутренний двор. Но где бы ни стоял константинопольский монастырь – возле берегов Пропонтиды или Золотого Рога, у подножия холма Ксеролопос, на скале Петрион или на крутых вершинах Принцевых островов, он всегда был полностью окружен мощной стеной.

На границу территории знаменитого монастыря Христа Вседержителя, основанного в XII веке, и сейчас указывают участки одной из стен, еще более прочной, чем мощная стена, ограждавшая его со стороны суши. До сих пор сохранились следы древнего монастыря Липса и намного более древнего, чем он, монастыря Сергия и Вакха. Территория Студийского монастыря Святого Иоанна Крестителя доходила до Пропонтиды, и с этой стороны ее ограничивали приморские стены. Но все кольцо стен не сохранилось до наших дней нигде – ни в этом монастыре, ни в остальных.

Внутри этой монашеской ограды взгляд привлекала в первую очередь церковь. Как правило, она уступала по размерам и богатству церквям Запада и даже мечетям, построенным в Константинополе с тех пор, как он стал мусульманским. Но монастырские церкви обычно были просторнее и богаче большинства общественных церквей (их превосходили только церкви Святой Софии и Святых Апостолов). Но «не известно никаких подробностей об их архитектуре». Известно только, что подавляющее большинство этих церквей имели один из двух типов планировки – по образцу древних латинских базилик или в виде равностороннего креста.

Церковь первого типа делилась двумя рядами колонн на три разных по размеру нефа. Перед базиликой был притвор или атриум, соединявшийся с ней тремя дверями; средняя дверь называлась царской и предназначалась для священников или для императоров. Противоположный конец базилики замыкала собой апсида, которая часто бывала полукруглой или шестиугольной. Именно там стоял алтарь, почти полностью скрытый от глаз иконостасом, к которому были подвешены образа святых. В некоторых случаях, как в монастыре Студион, над боковыми нефами была галерея для женщин или оглашенных; иногда галерея была длиннее, проходила над притвором и огибала весь верхний этаж.

Начиная со времени Юстиниана эти базилики латинского типа стали редкостью, а чаще всего церквям придавали форму равноконечного креста и возводили над ее серединой центральный купол, нередко окружая его, как в монастыре Хора, несколькими другими куполами меньшего размера. Если судить по тому, что сохранилось до наших дней, многие монастыри выбрали для себя купольные церкви, а при Юстиниане этот тип церкви окончательно стал преобладающим. Если говорить только о сохранившихся до наших дней зданиях, которые старше X века, такую планировку имеют церкви для монахов в монастырях Святого Феодора Тирона, Липса, Хоры, Святых Сергия и Вакха, Мирелайона. Но эти здания сильно отличались одно от другого по планировке, хотя и были построены в одном и том же стиле. По словам Байе, «купол был темой, которую исполнили во многих вариациях». Например, в церкви Святого Сергия и Вакха «центральный купол не дополнен по бокам с востока и с запада двумя сводами‑полушариями. Общая форма – квадратная. Купол опирается на восемь колонн, а между колоннами устроены четыре апсиды. В монастыре Миродон, он же Мирелайон, форма точно воспроизводит греческий равноконечный крест, на центр которого опирается купол. Церковь монастыря Липса, которая построена на высоком холме, увенчана одним из самых больших куполов Константинополя; он опирается на призму, у которой двенадцать граней. Эта церковь – одно из самых высоких зданий столицы и видна из любой точки великого города. Но большинство монастырских куполов были очень маленькими и были построены не слишком искусно. Иногда даже и купол, и крыша церкви, которую он увенчивал, были деревянными. Похоже, что лишь одна из этих церквей «с деревянной крышей», та, которая была в монастыре Студион, не горела при пожарах, очень частых в Византии.

Колонны внутри здания были из мрамора или порфира. Иногда, как в реставрированной женской галерее Студиона, кирпичи заменяют мрамор. Капители «отличаются чудесным разнообразием: здесь массивный куб украшен, словно вышивкой, ажурной резьбой; там капитель похожа на корзину и вся покрыта переплетающимися линиями. Иногда эти украшения усложняются изображениями зверей, птиц и сосудов».

Пол обычно состоит из мраморных плит разной окраски. Часто эти плиты обрамлены мозаичной каймой из расположенных в виде фестонов переплетающихся линий, кругов, квадратов и ромбов всевозможных размеров и цветов.

Нет сомнения и в том, что эти церкви были украшены мозаикой, поскольку в византийском искусстве полагалось покрывать все сводчатые участки здания богатой мозаикой на золотом фоне, и это правило соблюдали всегда. В монастыре Хора были мозаики, изображавшие святых апостолов Петра и Павла, и изображение Феодора Метохита, который показывает план монастырской церкви Спасителю, сидящему на троне.

В начале VII века император Фока велел украсить мозаиками, изображающими Константина и Елену на золотом фоне, церковь, освященную во имя святого Фоки (вероятно, это была церковь монастыря, носившего это же имя).

Можно также предположить, что монастыри часто украшали настенными росписями. В XX веке святой Нил Младший писал Олимпиодору, своему советчику в вопросе украшения церкви, что украсит обе боковые стены наоса (основной части церкви. – Пер.), он покроет изображениями событий из Ветхого и Нового Завета, которые будут написаны хорошим художником. Пусть те, кто не знает грамоты и не может читать Писание, с помощью этих картин узнают о прекрасных делах тех, кто верно служил Богу. Это побудит их подражать благородному поведению тех, кто предпочитал небо земле и невидимое видимому. Василий Македонянин приказал изобразить средствами живописи борьбу мучеников в притворе только что построенной по его приказу церкви. И примерно в те же годы святой монах Никон украсил одну церковь росписями, о которых говорили, что они равны работам Зевксиса и Полигнота.

В Константинополе было построено много монастырей в честь святой Евфимии. Это ее мученичество было изображено на картинах, которые святой Астерий Амасийский долго описывал в своей знаменитой проповеди. «Я изумлен, – говорил он, – дарованиями художника, который, смешав чувства еще лучше, чем краски, умерил стыдливость мужеством, а мужество стыдливостью, сочетая добродетели, которые кажутся противоположными по природе. Дальше, на одной из следующих картин в этом ряду палачи, одетые лишь в одни туники, выполняют свое задание. Один из них схватил деву за голову и держит ее запрокинутой, не давая жертве двигаться и подставляя ее под пытку, а другой вырывает ей зубы. Показаны орудия пытки – маленький молоток и сверло. Но на этом месте я начинаю плакать, и горе лишает меня дара слова, потому что живописец так точно изобразил капли крови, что кажется, будто видишь, как они текут, и уходишь с этого места, рыдая».

Но намного ценней, чем даже эти росписи, были чудотворные иконы, «нерукотворные», то есть не сотворенные человеческой рукой, которым поклонялись во многих монастырях Константинополя. Самыми знаменитыми из всех были иконы монастыря Авраамитов и монастыря Одигитрии.

Кроме того, не было ни одной церкви или молельни, ни одного монастыря, где бы не хранились какие‑нибудь святые предметы – одежды Пресвятой Девы, реликвии Страстей Господних, святых Апостолов, святого Иоанна Крестителя, святого первомученика Стефана, святого Лаврентия, святого Георгия и святого Николая.

В монастыре Богородицы Одигитрии хранилось тело святого Спиридона, в церкви Богородицы у Источника – останки святой Анастасии и святого Иоанна Милостивого. Реликвии святых Диомида, Маманта, Мокия, Диуса, Акакия и святых Сергия и Вакха хранились как своеобразные знаки отличия в монастырях, носивших их имена.

Новгородский архиепископ Антоний, побывавший в Константинополе в 1200 году, оставил нам ценнейший список реликвий, которым он смог поклониться в монастырях и церквях Византии. Вскоре латиняне увезли большинство этих реликвий и рассеяли их по всем странам Запада.

Церкви отличались больше этими религиозными сокровищами и красотой внутреннего убранства, чем роскошью внешнего облика. Обычно и их, и здания, входившие в сам монастырь, возводили из кирпичей, скрепленных толстыми слоями очень густого раствора, как все остальные византийские постройки. «Сердцевина стен обычно бывает из бетона, а кирпичом они только облицованы», – писал Байе.

Несомненно, иногда использовали бутовый камень; так сделали в церквях монастыря Мануила, монастыря Липса и монастыря Святого Сергия и Вакха, которые целы до сих пор. Впрочем, в Константинополе вряд ли было много роскошных и прочно построенных монастырей. Уже было сказано, что многие из них в прошлом были домами частных лиц, то есть были построены вовсе не для этой благочестивой цели. К частному дому лишь пристраивали одну или несколько молелен. Например, монастырь Паноиктирмон был переделан в обитель одним из домов Михаила Атталиота. В других монастырях могло уместиться лишь малое число монахов. Были и такие, которые так часто восстанавливали, расширяли или перестраивали, что было трудно разглядеть упорядоченный план и определенный архитектурный стиль под слоями следовавших одно за другим добавлений и изменений.

Поэтому напрасно было бы искать в Константинополе среди монашеских зданий монументальную постройку, подобную той, которая со времени царствования Юстиниана возвышалась то ли у Тебесских Ворот, то ли возле Антиохии в том месте, которое прославил Симеон Столпник. Ни одна из монашеских церквей столицы, ни один монастырь из тех, о которых мы сейчас имеем точное представление благодаря рисункам, которые воспроизвели Зальценберг, Пульгер или Паспатес – ни Студион, ни обитель Святого Сергия и Вакха, ни Хора – не могли ни богатством, ни оригинальностью, ни прочностью, ни элегантностью деталей, ни смелостью замысла, ни величием соперничать с базиликой и монастырем, построенными в честь святого Симеона, и об этом свидетельствуют до сих пор стоящие на своих местах фрагменты этого величественного здания.

Основатели константинопольских монастырей, если ими руководило не только желание дать свое имя святой обители, часто хотели выставить напоказ свое богатство. Они в изобилии применяли блестящий мрамор различных сортов, мозаики с изящными узорами, дорогостоящие колонны. Похоже, что эти люди в первую очередь стремились заслужить похвалу у современников и потомства, и такие похвалы без конца повторяются в трудах византийских летописцев, так что в итоге возникли даже почти официальные формулировки, что‑то вроде свидетельств о щедрости: «Император дал большие суммы денег на выполнение этой работы»; «Анастасий основал монастырь Святого Филиппа и пожертвовал ему большие богатства»; «Крисп воздвиг большой и красивый монастырь, которому сделал много пожертвований».

Забота и деньги основателя были в первую очередь направлены не на жилища монахов, а на церковь, где те проводили большую часть дня. Для себя отказавшиеся от всего монахи желали только покоя и одиночества. Когда патриарх Евфимий захотел построить монастырь, чтобы закончить в нем свою жизнь, он долго искал для этого место и наконец выбрал отдаленный квартал недалеко от моря, в окрестностях Студиона, и место, удаленное от шума, очень приятное и мирное – виллу друнгария Леона Катакоеласа. Монах Михаил, биограф Феодора Студита, оставил нам описание монастыря Саккудион, который основали Платон и Феодор. Как увидит сейчас читатель, по сравнению с описанием монастыря Святого Симеона Столпника у Евагрия оно далеко не такое подробное, но в нем подчеркнуты два свойства, которых греческий монах требовал от своего монастыря: спокойное убежище, куда не проникают шумы мира, и церковь, не слишком недостойную величия Бога. Феодор отдал под постройку нового монастыря один из принадлежавших ему участков земли, который находился в одном из пригородов и назывался Босейтион. Это владение состояло из двух частей. Одна часть была полностью засажена всевозможными деревьями и имела форму полумесяца, так что проникнуть внутрь нее можно было лишь в одном месте. Другая представляла собой очень приятную равнину, открытую ласковым теплым ветрам и орошенную прозрачной, приятной на вкус водой, которая не мчалась вперед быстрым потоком, а текла спокойной рекой. Не буду говорить о других удобствах этого места, скажу лишь об одном, самом драгоценном преимуществе: его обитатели находили там тот покой, который возносит душу к Богу и отделяет ее от чувств». Дальше биограф добавляет: «Что сказать теперь о храме, который был построен в этом уединении? Если бы я желал описать его, мне понадобился бы долгий рассказ». Михаил не берется за это описание. Он лишь сообщает, что этот храм был освящен во имя святого Иоанна Богослова, что это было великолепное здание, вид которого был удовольствием для глаз; крыша, портики и углы сочетались в удачных пропорциях; но самым красивым зрелищем был пол, покрытый разноцветной мозаикой; блеск и гармония ее красок восхищали всех».

Иногда в монастырях, главным образом в больших, для самых добродетельных монахов существовали лавры, то есть изолированные кельи, где они, как святой Платон в Студионе, вели затворническую жизнь, возрождая этим суровые добродетели древних отшельников Палестины и Египта. В таких монастырях, как правило, было несколько часовен, церквей, молитвенных домов и алтарей специально для иеромонахов, то есть монахов‑священников, или для живших по соседству мирян, не имевших права войти в церковь, предназначенную для монахов. Несколько раз в неделю там служили литургию для этих верующих.

В большинстве монастырей были мастерские для ручных работ, больница, сады, иногда очень большие, виноградники, цистерны, хранилища для зерна, кладовые, мельницы для зерна и для изготовления растительного масла, все необходимое, чтобы монастырь обслуживал себя и помогал благотворительностью беднякам, вдовам и сиротам.

Таким образом, в большинстве случаев монастырь мог прокормить своих обитателей фруктами с деревьев и плодами земли.

Кассиан, который некоторое время был монахом в Константинополе, советовал всегда строить монастырь так, чтобы монахи могли найти в нем все необходимое для жизни, не имея нужды выходить из него.

Устав, который святой Бенедикт позднее дал западным монахам, такими же словами возлагает эту же обязанность на любого, кто пожелает основать монастырь. Тем, кто принял монашество, сказано в нем, не следует проникать за стены монастыря. Поэтому, какова бы ни была длина монастырской ограды, в ней должны быть только одна дверь, в крайнем случае две. Ограждающая стена должна быть такой, чтобы через нее невозможно было перелезть, и не иметь других входов, кроме двери. Ее охрану надо поручить монахам почтенного возраста, чье целомудрие проверено и которые пользуются уважением у всех; они не должны позволять никому входить или выходить ни днем ни ночью без разрешения настоятеля».

Если территория монастыря граничила с морем, как было в монастыре Святого Сергия и Вакха, Студийском монастыре Святого Иоанна Крестителя (Студионе) и, возможно, в монастырях Святого Диомида, Святого Диуса, Святого Лазаря и Богородицы Одигитрии, он имел в приморской стене маленькую дверь, которая вела на берег, к маленькой бухте, которая служила монастырю портом и где была оборудована полноценная пристань. Иногда также за территорией монастыря, но рядом с ним были управляемые монахами школы для детей, желавших научиться грамоте и утвердиться на пути добродетели. И наконец, в каждом монастыре было кладбище, где хоронили не только монахов. Основатели и основательницы, принцы, принцессы и все, кто своей щедростью заслужил право на признательность монастыря, желали покоиться на его земле после своей смерти в гробнице, которую построили для себя сами, в тени обительских построек, возле реликвий святых мучеников или исповедников. Они думали, что в этом случае могут быть больше уверены в милосердии к ним Бога и что молитвы монахов, которые станут присматривать за их могилами, сократят срок искупления их грехов и этим ускорят освобождение их душ. Императоров и патриархов полагалось погребать в церкви монастыря Святых Апостолов, но многие из них были похоронены в других монастырях: Ставракий – в том, который носили его имя, Юстин – в монастыре Прокопии, другие императоры погребены в монастыре Мирелейон, в монастыре Липса, в Студийском монастыре. Патриарх Тарасий похоронен в том монастыре, который он основал, Евфимий в своем монастыре Псалмафии. Можно сказать, что лишь бедняки и те, кто умер насильственной смертью, не имели могилы в молитвенном доме или на кладбище какого‑нибудь религиозного учреждения. Юстиниан в своей новелле о похоронах был вынужден указать особый тариф на использование двух роскошных и очень дорого стоивших катафалков, на которые был большой спрос, вызванный тщеславием; один из них принадлежал Студийскому монастырю, второй монастырю Святого Стефана. Среди немногих дошедших до нас стихотворений святого Феодора Студита целых десять посвящены теме похорон: в них идет речь о кладбищах для монахов, об основателях или основательницах монастырей или о благочестивых людях, чьи могилы кто‑то видит.

Такими были константинопольские монастыри. Такими же были и монастыри Принцевых островов – здания множества видов и множества эпох, всех уровней бедности или богатства, «без яркой архитектурной индивидуальности, безмолвные убежища, суровые и однообразные гробницы для живых, и это в двух шагах от самой шумной столицы из всех, известных за прошедшие века».

Вокруг этих религиозных учреждений, то есть скопления церквей, молелен и часовен, к которому добавлялись жилища игумена и монахов, а иногда также многочисленные одиночные кельи, располагались несколько возделанных участков земли. Калугеры, самые бедные из монахов, обрабатывали их сами, а монахи более состоятельных орденов поручали этот труд наемным работникам или крепостным крестьянам.

Сохранилось написанное ямбом стихотворение Феодора Студита, о мужском монастыре, основанном человеком по имени Леон. Его слова могли бы стать эпиграфом к описанию остальных монастырей столицы империи. «Повсюду, куда вы бросаете взгляд, стоят великолепные церкви, роскошно украшенные молельни, жилища, связанные с другими жилищами в гармоничные ансамбли, сады, украшенные, словно Эдем, растениями и плодами. Смотрите хорошо: вы имеете право назвать этот монастырь городом Бога».

 

Глава 5

Церковные благотворительные учреждения

 

Монастыри были не только молитвенными домами, но и благотворительными учреждениями. Дальше читатель увидит, с какой упорной щедростью они участвовали в облегчении всех человеческих несчастий. Поэтому благодарное общество рано приобрело привычку смешивать их с учреждениями, предназначенными для помощи беднякам, больным и сиротам, объединяя их под общим названием «почтенные места, благотворительные дома».

Во главе этого движения заботливых благотворителей, которое дало империи большое число филантропических учреждений, читатель снова увидит здесь человека, чей практический смысл был равен его тонкому уму и у которого способность чувствовать самые глубокие тайны мистики сочеталась с полнейшей преданностью несчастным людям, – святого Василия. Город, где он был епископом, особенно отличался великолепными и долговечными трудами. Пюэш пишет: «Кесарийская митрополия долго опережала все другие города империи по количеству и доброму предназначению учреждений, которые он там основал, и стала для всех городов идеалом, с которым они стремились сравниться».

Те же идеи были у Златоуста. Как и Василий, он добивался для церкви права владеть доходами и домами. По его мнению, это право было необходимо как средство против нерадивости слишком большого числа верующих. «Исполняйте свой долг, – говорил он христианам Антиохии и Константинополя, – занимайтесь благотворительностью, как велит Евангелие, и тогда мы с радостью отдадим назад имущество, которым владеем неохотно». В одной из проповедей он перечисляет главные расходы, которые церковь несла сама вместо слишком эгоистичных или недостаточно горячих в вере мирян, и поясняет, что эти расходы обязывали церковь иметь постоянные доходы, чтобы она могла подавать милостыню.

Святой Григорий Назианзин в конце последней из своих речей, произнесенных в Константинополе на собрании епископов, трогательно простился с участниками собрания и засвидетельствовал их усердие в деле помощи несчастным. В то время, когда в новой столице вырастали монастыри и церкви, в их тени постепенно возникали многочисленные благотворительные учреждения для всех оказавшихся в беде. Каждому виду человеческого несчастья противостояли весьма многочисленные и разнообразные формы христианского милосердия. Дю Канж перечисляет около сорока таких учреждений, основанных императорами, императрицами, принцами, высокопоставленными чиновниками или богатыми частными лицами, и очень многие учреждения возникли раньше X века. В столице были ксенодохии – приюты для заболевших в пути чужестранцев, которые приблизительно соответствовали нашим больницам; геронтокомии или герокомии – приюты для стариков, орфанотрофии – приюты для сирот, один лоботрофий – приют для инвалидов, один брефотрофий – то, что мы сейчас называем «ясли» для маленьких детей, много птохотрофий, где беднякам давали еду, и один пандохион – убежище для всех, где можно было найти еду и кров для ста человек и ста лошадей.

Во главе большинства этих приютов стояли монахи; монастыри тратили наибольшую часть своих доходов на благотворительную помощь. Монахи считали достаточным вознаграждением за свое щедрое, предоставляемое всем гостеприимство, если их гости использовали эту возможность, чтобы произносить хвалы Христу, распределителю всех благ, и молиться за своих благодетелей. В каждом монастыре был монах‑ксенодох, обязанностью которого было принимать чужестранцев, провожать их на предназначенное им место, мыть им ноги, обращаться с ними вежливо и благочестиво и предоставлять им все, что нужно, как собственным братьям или как самому Христу, потому что тот, кто оказывает гостеприимство бедняку, принимает как гостя Христа. Это гостеприимство распространялось на всех, и от приходивших с просьбой о нем требовали лишь одного – не нарушать покой в Божьем доме: «Кто бы вы ни были, друг, подходите, занимайте, не стыдясь, свое место, потому что это дом Бога. Постучав в дверь, скажите, почему пришли, и будьте терпеливы, если придется немного подождать ответа. Войдите с уважением и радостью и помолитесь Господу. Не рассказывайте ничего о суетных делах нашего века, потому что вы говорите с людьми, отрекшимися от мира, но пусть все ваши слова будут поучительны и приятны, чтобы ваше возвращение к домашним очагам было счастливым и благословенным».

Толчок, давший начало стольким великолепным делам, был дан еще при основании Константинополя. Императрица Елена, возводя монастыри для поспешивших явиться в столицу монахов, приказала построить и больницу для стариков в квартале Псамафия.

Видимо, в царствование Константина возник ксенодохий Евбула, названный по имени своего основателя; имя Евбул носил один из двенадцати сенаторов, которых этот император привез с собой из Рима в Константинополь. Приют для инвалидов, видимо, основал святой патрикий Зотик, но похоже, что вначале там воспитывали сирот (в Кодексе сказано, что этот приют был основан лишь Юстином и Софией). Ксенодохий Сампсона, находившийся между Святой Софией и Святой Ириной, был построен патрикием по имени Сампсон при помощи Юстиниана. В менологиях и синаксариях под 27 июня сказано, что молитвы святого Сампсона вылечили этого императора от почти неизлечимой болезни и в знак благодарности император очень щедро одарил эту новую больницу. По свидетельству византийских летописцев, она была сожжена вместе со всеми находившимися в ней больными во время мятежа викториатов, но вскоре Юстиниан восстановил ее и сделал великолепнее прежнего. Начальником больницы Святого Сампсона какое‑то время был Мина, который потом стал в 536 году константинопольским патриархом.

Тот же государь с помощью своей супруги Феодоры создал напротив этой больницы две другие в доме Исидора и Аркадия, затем еще несколько около стадиона, близко к морю. В них было достаточно места для того, чтобы удобно разместить всех, кого приводила туда нужда.

Тогда уже существовал брефотрофий – приют для маленьких детей, поскольку он много раз упомянут в законах и новеллах этого императора. Этот приют находился недалеко от цистерны Святого Мокия и совсем рядом с монастырем Святого Филиппа, игумен которого Анастасий подписался под постановлениями собора 536 года.

Преемник Юстиниана, Юстин Младший, и императрица София основали или восстановили один из сиротских приютов, который затем много раз расширяли или реставрировали их преемники. Один из этих более поздних государей, Алексей Комнин, пристроил к приюту несколько грамматических школ, где учились сироты и дети бедняков, и передал этому сиротскому заведению все доходы тех ксенодохий и герокомий, в которых тогда никто не жил.

Немного позже, в начале VII века, Нарсес основал ксенодохий рядом с церковью, которую он построил в честь святого Пантелеймона и святых Проба и Андроника. Святой Иоанн Милостивый создал ксенодохий, названный в его честь и просуществовавший до захвата Константинополя латинянами‑крестоносцами. В VIII веке император‑иконоборец Феофил велел построить (на месте общедоступного дома терпимости) выделявшийся своим размером и красотой ксенодохий, за которым сохранилось название Феофилон. Уже после периода борьбы с иконами этот приют для больных чужеземцев был превращен в женский монастырь.

В царствование Льва Философа был построен ксенодохий Липса возле монастыря, носившего это название. Возле монастыря Мирелаойн также была больница, носившая одно с ним имя. Еще один ксенодохий был построен в квартале Дейтерон, его церковь носила имя святого мученика Тимофея.

Приютов, предназначенных только для стариков, было не меньше, чем ксенодохиев. В царствование Аркадия был создан такой приют, названный в честь построившего его Флоренция. Несомненно, его создал тот же человек, который построил монастырь Флоренция или Флора. При Феодосии Младшем приют для стариков построил Дексиократ, создавший также монастырь, и оба стали носить его имя. Позже один за другим возникли и другие такие приюты в результате щедрой благотворительности императора Маркиана и императрицы Пульхерии, щедрости того Анфима, который, как уже было сказано, при этом же государе построил церковь во имя святого апостола Фомы, щедрости Нарсеса, знаменитого патрикия и препозита, который перестроил свой собственный дом в ксенодохий и герокомий. Приюты для стариков создавали император Маврикий, его кубикуларий Стефан, патрикий Север, Тиберий Фракиец, построивший их много, а также жившая в правление Константина Копронима дочь патрикия Петра Герагата и кроме них – императоры Василий Македонянин и Лев Философ.

Принцевы острова, название которых так часто возникает в истории константинопольского монашества и на которых так же, как в столице, были монастыри, тоже должны были рано вызвать интерес у основателей благотворительных учреждений самим своим географическим положением, а также чистым воздухом и возможностью покоя и уединения. И нам известно, что дочернее отделение большого константинопольского приюта для сирот находилось на знаменитом маленьком островке Оксия, который сравнивали с «часовым, которого столица поставила впереди себя, со стороны Мраморного моря».

Эти многочисленные больницы не только строились, как правило, рядом с монастырями, но и подчинялись, подобно монастырям, юрисдикции епископов, управление их имуществом осуществлялось согласно законам, относившимся к церковному и монашескому имуществу; более того, эти благотворительные учреждения почти всегда находились под надзором монахов. Главным управляющим больницей был монах, ее экономом был монах, большинство ее администраторов были монахами; великий орфанотроф – видимо, главный начальник всех этих благотворительных учреждений – также был монахом; особой «канцелярией богоугодных заведений», которая управляла этими учреждениями, руководили тоже монахи под надзором великого эконома.

По свидетельству знатока, который осветил нам эту остававшуюся в полной темноте часть византийской истории, вся эта служба в целом была организована на достаточно высоком уровне. В хрониках на каждой странице упоминаются приюты для нуждающихся, больных, сирот, стариков, путников, прокаженных, ксенодохии, нозокомии, орфанотрофии, герокомии, иначе геронтокомии или геротрофии, птоходохии, брефотрофии и пандохии, а также заведующие, экономы, управляющие и главные управляющие этих важных заведений. Величайшие люди империи не брезговали принять должность орфанотрофа, то есть куратора сирот. Все, кто изучал историю Византии, помнят имя знаменитого монаха Иоанна Орфанотрофа, который женил на императрице Зое, вдове Романа Аргира, сначала своего брата Михаила, потом своего племянника, тоже Михаила, а сам стал первым министром и много лет управлял империей по своему желанию.

Мы не намерены рассказывать здесь о политическом влиянии, которое мог иметь тот или иной администратор благотворительных заведений; мы желаем лишь ярче показать связи, соединявшие эти заведения с монастырями.

Историк Шлюмберже пишет: известно, как часто в течение всей античной эпохи раздавались, государством или частными лицами, бесплатные подарки. Известно также, какую важную роль играли в этих случаях как средство контроля, жетоны, которые люди той эпохи называли по‑разному, в том числе тессерами. Любой официальный или частный даритель или его представители выдавали каждому имевшему право на подарок значок, чаще всего металлический, который получатель должен был вернуть служащим‑раздатчикам в обмен на положенную ему долю милостыни – мясо, одежду, серебряные деньги и т. д. Позже этот обычай продолжили и даже распространили шире ранние христиане на своих собраниях и агапах; а с тех пор, как христианство окончательно победило, старинная императорская щедрость все больше становилась церковной и религиозной. Большинство щедрых раздач происходило в церквях, монастырях и иных религиозных учреждениях.

Так было, вероятно, с тех пор, как появились первые монахи. Например, святой Василий во многих своих сочинениях весьма настойчиво советует тем, к кому обращается, принять на себя обязанность гостеприимства по отношению к беднякам, путешественникам и несчастным. «Если тот, кто приходит к нам, наш брат и живет по тому же уставу, что мы, – пишет он, – то пусть он узнает свой собственный стол. Он найдет у нас то, что покинул дома. Не устал ли он в пути? Принесем ему все необходимое для того, чтобы он утешился и забыл об усталости. Если он мирянин, пусть он получит от нас пример умеренности в еде и той бедности, которую мы соблюдаем за столом из любви к Христу».

В этом случае, несомненно, речь идет о тех, кто пользовался гостеприимством внутри монастыря. Но нельзя сомневаться, что во времена, когда писал Василий, существовали и ксенодохии, то есть больницы, открытые для всех. Архиепископ Кесарии построил в окрестностях этого города одну или несколько таких больниц и очень настойчиво советовал христианам своей епархии основывать такие же, а в своих «кратких правилах» предписывал, как должны поступать монахи, обслуживая больных в ксенодохии. Своему ученику Хилону он дал такой наказ: пусть Хилон, пользуясь гостеприимством, всегда довольствоваться обычной едой, а оказывая гостеприимство, ничего не делает от скупости. «Если вам предлагают деньги для знакомых вам бедняков, посоветуйте тому, кто предложил эти деньги, чтобы он раздал их сам, чтобы не обременять вашу совесть».

Среди переписки святого Феодора Студита есть два письма, адресованные двум заведующим больницами. Первое из них, написанное ксенодоху Аврамию, повреждено, но интересно во многих отношениях. А второе, адресованное по его просьбе ксенодоху Феодору, содержит только общие слова о христианской жизни, любви к Богу и милосердии и явно было послано с целью исправления. Игумен напоминает своему «превосходному брату», что тому необходимо спасать свою душу, которую тот, кажется, подвергал опасности частыми вспышками гнева. «Удерживайте же при себе свои угрозы, потому что сами можете пасть. Прощайте тех, кто совершил ошибку, потому что сами способны ошибиться. Помните об ужасном и неизменном приговоре, который осуждает вечно гореть в огне тех, в ком нет милосердия. Вспомните, что в день грозного суда перед нами появятся те, кому мы сделали хорошее или плохое. Умоляю Вас, не будем собственными руками перерезать себе горло. Я пишу Вам все это, потому что чувствую к Вам большую дружбу, и очень желаю в будущем слышать только о Вашей любезности и мягком характере».

Игумен Студиона напрасно старался смягчить суровость своих упреков традиционными фразами о христианском милосердии. Во всем его письме ощущается неодолимое недовольство, и это показывает, как сильно был огорчен Феодор, узнав о поведении этого ксенодоха.

Сохранились и другие свидетельства отеческой заботы этого святого настоятеля о приютах для больных и бедняков, как бы эти заведения ни назывались. Эти свидетельства – епитимии, которыми устав предписывал наказать монаха, не полностью исполнившего христианский долг гостеприимства. А еще он написал: «Друг, идущий по дороге, входите в это жилище, не стыдясь, потому что оно – дом Бога». Он же сочинил и, несомненно, велел выгравировать у входа в один ксенодохий такую надпись: «Ослабшие от усталости путники, идите сюда, под этот гостеприимный кров. Примите в дар гостеприимство: желанный хлеб, который насытит ваши сердца, приятное питье, которое льется в изобилии, одежду, которая сохранит вас от холода. Такие блага, друзья, я, Феогност, получил от моего господина, Христа, распределителя всех богатств. Возблагодарите его, потому что это он кормит мир, и лишь помолитесь обо мне, чтобы за это гостеприимство я имел счастье быть принятым на лоно Авраама».

Мысль, которая пришла на ум Феогносту, – основать больницу, чтобы этим вымолить себе милосердие у Бога, – очевидно, была вдохновительницей очень многих благотворительных дел. Об этом можно судить (и кажется, быть в этом уверенным) по надписям с благочестивым содержанием, которые выгравированы на византийских тессерах, печатях или жетонах на получение хлеба для раздачи другим, которыми пользовались в монастырях и других благотворительных учреждениях. Обычно на них можно прочесть слова: «Тот, кто жалеет бедняка, дает Богу; тот, кто кормит бедняка, дает Богу», реже – простые слова: «Пища бедных, сочувствие к бедным». Тессеры, применявшиеся при распределении милостыни, позволяют установить, что такие раздачи проводились в течение всего существования Византийской империи. Некоторые раздачи происходили по особым случаям – например, при вступлении на престол императора, при открытии монастыря или благотворительного учреждения, празднике в нем или в годовщину смерти его основателя. В некоторые периоды не только мужчины и женщины из правящей семьи, но и видные государственные деятели, прелаты и главы религиозны