Желание 6: «Жажда гуманизма»

Как можно меньше смертей на нашей совести.

...спасенные сталкеры или монстры – стремятся убить героя. То есть... з ал ЧС, кругом трупы сталкеров и мы стоим, подняв руки к небесам. Внезапно... появляются еще люди, но почти сразу возникают монстры. Мы убиваем монстров и спасаем сталкеров и они тут же... нас убивают

 

Желание 7: «Счастье всем и пусть никто не уйдет обиженным» — «Жажда абсолюта или достижения недостижимого»

Исполняется, если игрок помогал всем, кто нуждался.

Исходя из нашей концепции построения историй, данная концовка кратко может свестись к мысли – каждому по... Монолиту.

 

Он стоял на галерее, а где-то далеко внизу – в бездне — лежал Черный Монолит. А вокруг него те, кто приходил к нему ранее. Десятки сталкеров. В разной степени разложения...

 

Он вспомнил как его звали когда-то. Антон Чернов. Его прошлое обрушилось на него внезапно вытесняя ведения навеваемые Монолитом.

 

Все уже было однажды. Вот так он Антон Чернов стоял когда-то над обрывом и почти равнодушно смотрел в разверстшуюся под его ногами бездну.

Тьма манила, бездна звала и нужно было всего лишь переступить незримый барьер — грань, отделявшую его от... покоя. За спиной была суета и абсолютное взаимонепонимание с этой жизнью, а впереди...

Но самое главное, что грань эта была настолько призрачной и зыбкой... Всего-то и надо было сделать один, один лишь крохотный шаг, а дальше... Дальше наконец все должно наконец благоустроиться само собой.

Даже как-то не верилось, что клубок неразрешимых противоречий, собственно то, что из себя представляла его жизнь, внезапно приобретет новую форму и в свете вновь открывшихся измерений, соответственно, ясность, предсказуемость и... смысл.

Антон помедлил мгновение и...

...шагнул вперед.

Ветер рванул легкие, словно подсохшее белье на балконе.

Его жизнь, как химерное супершоу, взметнулась перед ним ярким броским и... пустым полотном, единственным пустым номером в беспроигрышной лоторее, супербоевиком, в котором человеческая жизнь намертво впресованна в отведенные ей полтора часа.

Кадр за кадром. Мизансцена за мизансценой. Складываясь в такую яркую и такую бессмысленную картину... Сценарист которой, похоже сошел с ума еще задолго до начала постановки, задолго до того как за дело наконец принялся режиссер, которому сценарист недостоин был даже лизать грязные пятки, особенно, если степень пригодности к этому делу оценивалась бы общим суммарным безумием, подтолкнувшим к тому, чтобы принять участие в этой адской постановке.

Все завертелось как-бы само собой. Никто не был ни в чем виноват. Никто никого ни в чем не винил! И все бы было в полном порядке, если бы Антон Чернов... не сделал последнего шага...

Значит во всем изначально был виноват сам Антон Чернов. Виноват уже тем, что соизволил появиться на свет, кстати, на котором его абсолютно не ждали, даже более того, в принципе не были готовы к его появлению! Ни Чернов-отец, точнее потенциальный отец, никак не ожидавший того, что он может превратиться в отца кинетического, ни, тем более, не менее потенциальная мать, которая готова была стать кем угодно, но уж никак не матерью. Да и отец Антона был похож на что угодно, но уж никак не на отца. И если и было на белом свете какое-нибудь экстраординарное событие, в котором он невольно принял участие, то это как раз и оказалось соучастие в появленим на свет маленького Антона, правда к обоюдному их (а также включая третьего участника трагикомедии — матери) изумлению.

Впервые Антон осознал весь абсурд ситуации, когда его родители первый и последний раз, вняв голосу рассудка, вдруг поняли, что жизнь абсурдна, когда ее пытаешься прожить порознь и вдвойне абсурдней, когда пытаешься тоже самое проделать, впрягшись в лямку вдвоем.

Весь этот абсурд, помноженный друг на друга, создал уникальную ситуацию, когда его, два казалось бы вечных узника, внезапно освободились от пут, а ни в чем пока еще не повинный Антон увяз в нем по самые уши.

Обычно принято благодарить тех, кто пусть даже по незнанию, наивности или полной медико-сексуальной неграмотности соблаговолил вытолкнуть тебя в этот мир. Даже если твое появление оказалось обусловлено лишь тем, что твои родители не имели не малейшего понятия, что такое противозачаточные

средства или аборт.

А уж если они не дали тебе сдохнуть с голоду в детстве, то только лишь за одно это ты обязан на них просто молиться.

Антон Чернов не умел молиться. Его научили многому, но отнюдь не всепрощению.

Первый крестик в своем реестре Антон поставил против имен своих родителей именно тогда, когда у них в первый и в последний раз открылись глаза, когда они оба на краткий миг вдруг узрели истину, совершенно неожиданно для себя, но к счастью для всех она открылась им лишь на непродолжительный миг... А Антон запомнил это на всю жизнь!

Щелк!

Счетчик сработал.

Странный счетчик, такое впечатление, что Антон уже родился имея его внутри, и счет пошел сразу и необратимо.

Второй щелчек произошел, когда Пит пошел в школу.

Вся система образования была поставлена так, словно ее единственной конечной целью было сломить — перемолоть крохотный камешек угодивший в ее жернова, полностью невелировать индивидуальность, сведя ее к разрозненному набору

фактов из различных областей знания, а самое главное вбить беспрекословное подчинение незыблемым авторитетам, которые периодически и достаточно часто обновлялись, а не вошедшие в очередной "расклад" свергнутые идолы подвергались шельмованию, поношению и "стиранию из анналов истории".

Общество готовило Антона к тому, чтобы он стал его членом. Оно тоже пока было не готово его принять. Ему не нужен был здравый смысл, ему чужд был разум, ему необходима была... социальная адаптация.

Щелк!

Большинство сверстников Антона достаточно ловко вписалось в предложенную систему. Если и были отдельные бунтующие индивиды, то они бунтовали в принципе, их не интересовал здравый смысл, они очевидно чисто физиологически склонны были к анархии.

Щелк! Щелк!!!

А дальше время полового созревания. Счетчик защелкал, как сумасшедший.

Щелк, щелк, щелк...

Первая любовь, первое предательство. Сначала предали его, потом предавал он сам...

Щелк, щелк, щелк...

Невелировка прошла достаточно успешно. К семнадцати годам Антон утратил большую часть своих амбиций и почти трансформировался в добропорядочного гражданина, свято верящего во все то, что так беззастенчиво декларировало его родное государство, чьим еще одним безымяным винтиком он стал. Следующим шагом была война.

Щелк.

Бог знает с кем и бог знает как и во имя чего велась эта война... Но Антон был призывного возраста и чаша сия не миновала его...

Мальчишка семнадцати лет, в чьи руки отдано оружие...

Возможно, что к этому времени он еще даже не успел до конца избавиться от иллюзий. Он, например, еще свято верил, что обладание оружием делает его самого чем-то более весовым и фундаментальным, чем он есть на самом деле.

И первое убийство, первая смерть.

Щелк...

А потом еще и еще: чтобы закрепить навык!

Щелк, щелк, щелк.

И снова жизнь, если можно назвать жизнью слепое существование внезапно обезоруженного и вышвырнутого в мир юного убийцы. Что он мог противопоставить тому наслоению в душе, адекватному количеству оборотов неумолимого счетчика. Как мог пробиться тонкий луч Истины сквозь толщу вязкого и плотного Мрака.

Щелк.

И снова любовь. Любовь и ненависть, свитые в единый неразрывный узел.

Щелк, щелк, щелк, щелк...

Лишь однажды перед Антоном казалось приоткрылась дверь в иной совершенно непохожий, такой манящий и пугающий мир.

То что ему открылось, не было какой-либо странной картиной мироздания, так... акварельные мазки.

Но краски, засиявшие перед его взором были чистыми и яркими и абсолютно неважно было, что же это на самом деле: окно в иной мир, новая виртуальная реальность или просто... сон. Главное, что в этот мир можно было войти и остаться там навсегда.

Щелк!

И не было в том мире крови и грязи. Но не был тот мир слащавой утопией, стерильным ублюдком. Просто трудности и опасности там были естесственными, а не созданные самим человеком, а значит не были надуманными и от этого тупо безнадежными. И поэтому преодоление их тоже приносило наслаждение.

Щелк!

Попав туда первый и единственный раз, Антон не мог точно сказать, сколько же времени он в конечном счете там пробыл. Само чувство времени как бы трансформировалось, ведь обычно счет идет, опираясь на события либо особ контрастные, либо имеющие тенденцию оканчиваться, а тут все было ровным и...

бесконечным. Например, состояние любви. Это не был привычный безумно безудержный гон, а это было... Нет! Антон не взял бы на себя смелость охарактеризовать это состояние в условиях мира, куда ему лишь на миг доведось заглянуть.

Но в следующий миг дверь захлопнулась, а Антон так и остался на пороге, словно где-то глубоко в душе, точнее в подсознании все же побоялся окончательно переступить порог.

Лишь радушный и немного печальный осадок, похожий на хрустальную пыль все в той же многострадалбной душе, напоминал о странном происшествии.

Жизнь вновь резво подхватила Антона Хаммеля под мышки и поволокла не ведомо куда и зачем...

Он женился. Потом развелся. Несколько раз поменял место работы... Снова женился...

Он почти врос корнями в эту жизнь. А может это были не корни, а всго лишь пуповина, которая существовала изначально, а теперь значительно окрепла и уплотнилась.

Сколько раз он в последствии пытался восстановить обстоятельства, предшествовавшие моменту предвестия перехода, и... ничего. Вскоре он стал склоняться к мысли, что все это ему лишь привиделось. Но даже если это был всего лишь сон, разве может сниться то, чего в принципе не существует, то что невозможно даже в теории... Хотя если вспомнить детские полеты во сне...

Но тогда откуда же эта тоска и ощущение извечной чужеродности данной реальности, это невыносимо сладостное одиночество?!

Одиночество...

И в конце концов, если это все-таки сон, то он Антон Хаммель с тех пор так и не просыпался, а значит...

А жизнь шла своим чередом. Где-то вершились какие-то события. Кто-то боролся за власть, кто-то шел по трупам к цели... Антон, словно срящая красавица или нет, скорее уж... щелкунчик, все ждал и ждал своего часа. Он вдруг свято уверовал, что

существуют некие сказочные часы, и как только они пробьют двенадцать, свершиться чудо. И все что он уже почти забыл и утратил — вернется, вспыхнет с новой силой или вообще жизнь начнется сначала...

Щелк! Щелк! Щелк и щелк!!!

И вдруг с этим последним щелчком он понял, что это как раз и был бой тех самых часов, на которые он возлагал так много надежд, и что последний щелчек соответствует последнему двенадцатому удару.

Его собственная жизнь вдруг показалась совершенно абсурдной, он внезапно ощутил себя певцом всю жизнь певшим "под фанеру", в тот миг когда он заученно все еще разевает и закрывает рот, а электронику уже вырубили...

Тот мир, который однажды уже гостеприимно распахивал перед ним ворота, когда-то безумно давно бесконечное количество щелчков назад, возможно дает ему еще один шанс... последний.

На фоне вяло текущего как шизофрения положения вещей, те полудетские полуюношеские видения обрели вдруг отнюдь не сказочную рельефность и прозаическую реальность. Антон словно бы внезапно вырос, поднялся над болезненной обыденностью и обыденной болезненностью бытия.

Где-то далеко внизу едва различимо маячили такие знакомые и такие абсурдные под новым углом зрения бытовые мелочи и детали. В новом ракурсе вся прошлая жизнь Антона выглядела настолько нелепой, и каждая его попытка противоборствовать атакующему абсурду лишь приумножала его. Вся эта безумная гонка, лихорадочное строительство или же напротив покорная аморфность в сущности изначально были бесцельными. Неизменным было только одно — по какой бы колее не маршировал подневольный волонтер в данной игре, конечная цель была удручающе однообразна.

Собственно лишь один элемент данной реальности и был незыблем. Здесь в принципе наверное было возможно все: можно было даже просто проигнорировать реальность и не появиться в ней вовсе! Но если уж ты попал сюда, то одно было несомненным. Непоколебимым! Незыблемым! Что бы кто бы не делал и как бы себя не вел, всех ждал один и тот же конец. Одинаковый!!! И того, кто стоял в конце пути, нельзя было подкупить ни деньгами, ни уникальными душевными качествами, ни гипертрофированным самолюбием, ни бескорыстным подвижничеством. Перед лицом этого последнего судьи и палача в одном лице все были равны. И не насладившийся вволю благами жизни эпикуриец и самый распоследний праведник и аскет...

И Антон понял, что он очень хочет попытаться обмануть это воплощение Тщетности и Неотвратности. Ему вдруг показалось, что таким образом он сможет разорвать порочный круг по которому обречены были двигаться все фигуры в этой древней и такой неизменной игре.

Щелк!

И именно задуманное должно было по мнению Антона распахнуть двери в тот мир, что на секунду приоткрывал ему свое лицо когда-то бесконечно давно, когда на его обнаженное сердце упал еще едва ли не первый камешек. Но отнюдь не последний! Теперь, когда Антон с безразличием холодными глазами взирал на мир, его душа была уже давно погребена под гигантским курганом — пирамидой, воздвигнутой самым безумным, окончательно захлебнувшимся от мании величия фараоном.

Щелк!

Как тяжело сделать хотя бы несколько шагов, когда на сердце лежит такой груз.

Антон Хаммель стоял над обрывом и равнодушно смотрел в разверстшуюся под ногами бездну.

Щелк!

Тьма манила, бездна звала. И нужно было всего-то лишь переступить незримый барьер — грань — отделявшую его от...

Щелк!

За спиной была суета и абсолютное взаимонепониманме с этой жизнью...

Щелк!

А впереди...

Щелк!

Антон помедлил мгновение...

Щелк!

И шагнул...

Щелк!

И внезапно понял, что его обманули и в этот раз!

Теперь уже в последний.

Щелк.

 

 

Глава 21. Level 14. Возвращение — Вариант 1

 

· Возвращение в Припять. Поиск недостающей информации. Журналист («неужели Журналист это тоже я? Может доктор не все мне рассказал, может он собрал меня из двух частей?» секретные данные найденные и перепрятанные Журналистом о расходах электроэнергии – наличие мощного потребителя непосредственно за ЧС).

 

 

Все это лишь остаточный бред а на самом деле...

 

 

Глава 22. Level 1. Возвращение — Вариант 2

 

Ночь.

...изредка небо пропарывают электрические разряды...

С пригорка бесшумно спускается грузовик...

...при очередной вспышке видно, что кабина его пуста, а кузов забит штабелями запаянных гробов.

...начинается выброс...

...грузовичок неудержимо начинает разваливаться на части...

...гробы разлетаются в разные стороны, часть гробов раскалываются, оттуда выпадают покойники…

Догорают останки грузовичка, стихает выброс... Медленно начинает светать.

Внезапно один из лежащих стонет и открывает глаза...

— Меня зовут Антон Чернов, — призносит он слегка охрипшим, но вполне ясным голосом. – Я знаю, кто я и чт о я должен теперь делать. Теперь я помню все!

Глава 23. Предыстория

Город горел. Просто оторопь брала, от осознанья того, что в этих каменных джунглях что-то столь долго, упорно и мучительно может гореть. Днем и ночью! Вторую неделю подряд... А еще этот, ставший уже нестерпимым, смрад горелого мяса… Горящей человеческой плоти. Этот запах не могла перебить даже удушливая вонь, повсеместно пузырящегося и плавящегося пластика. Ночью от нескончаемых пожаров было светло как днем, а днем из-за туч пепла, зависших над городом, постоянно казалось, что беременное небо никак не может разродиться ублюдочным рассветом.

Хоть бы дождь пошел, что ли, - вяло подумал Антон, равнодушно глядя из окна на агонизирующий город, - может тогда этот паскудный всепроникающий запах горелой плоти хоть немного ослабнет…

Но пока смрад горелой плоти безраздельно главенствовал и над вонью, гниющих у каждого подъезда исполинских куч мусора, и над непередаваемым амбре давно неработающей канализации. Не говоря уже о сладковато-приторном, почти нежном, аромате свежей человеческой крови…

Глава 24. Предыстория

Глава 25. Предыстория

Глава 26. Предыстория

Глава 27. Предыстория

Глава 28. Предыстория

Глава 29. Предыстория

Глава 30. Предыстория