Лайхалл Кворри, отец Постоянной

 

…Ее звали Дорис. С ней он совсем потерял голову, и, наверное, это было заметно. Через две недели мать впервые после смерти отца улыбнулась и тихо спросила:

– Кто она?

На ответ мать явно не надеялась, поэтому он тоже улыбнулся и не ответил. Сложнее обстояло дело с молодой порывистой Вангой – волчицей, как и сам Солли, – ходившей мрачнее тучи. Солли очень не хотелось обижать ее, тем более что, несмотря на встречи с Дорис, он понимал всю глубину пропасти между собой и Постоянной, а Ванга была своей, и Солли раньше был к ней неравнодушен, – но все эти доводы ничуть не помогали.

И даже когда Ванга демонстративно, на глазах у Солли, скрылась в чаще вместе с Альдом – красивым черноволосым парнем чуть постарше Солли, Изменчивый промолчал. Несмотря на неопытность в делах сердечных, он не сомневался, что Ванга отнюдь не воспылала внезапной страстью к распухшему от гордости Альду. Тем более, раньше она всегда говорила, что недолюбливает красавчиков…

Солли деланно усмехнулся и поспешил на свидание с Дорис.

Девушка уже ждала его в условленном месте, и Солли с каждым разом становилось труднее сдерживать себя. Именно поэтому Изменчивым и запрещалось встречаться с Постоянными – когда страсть захлестывала сознание, они теряли контроль над собой, и зверь зачастую вырывался наружу… Многие после этого сходили с ума, убегали куда глаза глядят, кончали с собой – и Солли оставалось лишь изо всех сил сдерживать себя от…

И Дорис.

Но на этот раз невидимые ремни лопнули, и, окунаясь с головой в омут восхитительного безумия, ощущая под руками податливое, ждущее тело, захлебываясь чужой покорностью, – он последними остатками воли вцепился в рвущегося наружу волка, а сладкий вихрь растворял в себе, и сознание меркло… но что-то еще оставалось в бездне по имени Солли, и когда он наконец очнулся в объятиях Дорис – он был человеком!…

Он смог.

Дорис медленно провела рукой по его мокрым волосам.

– Бедный мой, глупый волк… Ты думаешь, я не понимаю, чего тебе это стоило? Не бойся, не надо – даже если когда-нибудь ты не сможешь пересилить себя, со мной ничего не случится. Потому что я люблю тебя такого, какой ты есть…

…Когда они встретились в следующий раз, из-за дерева спустя минуту послышалось деликатное покашливание, и влюбленные мгновенно отпрянули друг от друга. Солли понимал, что это не может быть враг, – враг не станет так долго кашлять перед нападением, если только это не очень простуженный враг, – но рука его непроизвольно потянулась к мечу.

Из-за дерева выступил мрачный коренастый мужчина с густой бородой, уже начавшей обильно седеть, и умными цепкими глазами. Одет он был, как и большинство поселенцев – добротно и просто, но серого плаща Мертвителей бородач не носил, хотя короткий тесак болтался на его наборном поясе.

Довольно долго гость изучал Солли, а Солли изучал его – он уже догадался, что это убитый и спасенный отец Дорис.

«Странное сочетание – убитый и спасенный, – подумал Солли, – но, тем не менее, дело обстоит именно так…»

Наконец человек, по всей видимости, удовлетворился осмотром.

– Я так и думал, – неизвестно почему пробормотал он и сделал шаг к Солли. – Кворри. Лайхалл Кворри, отец Дорис.

И протянул Солли руку.

– Солли. Изменчивый. Клан волков, – чуть заметно усмехнулся Солли, пожимая протянутую ему жилистую руку.

При последних словах Лайхалл вздрогнул и бросил быстрый взгляд на руку Изменчивого, словно опасаясь, что она сейчас превратится в волчью лапу.

– Надо понимать, это ты и спас мою семью?

– Ну, в общем… да, – неохотно признался Солли. – И при этом забрал у тебя жизнь.

– А, ладно, – досадно поморщился бородач, – на мой век хватит… Дорис мне рассказывала, как дело было, да я, признаться, не поверил. Не слыхал раньше о таких Перевертышах… пока сам не убедился. Теперь верю. Несмотря на то, что вы у нас натворили… – и лицо его потемнело.

– Моя мать – калека, – отчетливо произнес Солли. – Мой отец убит. И не только мой…

– Извини, парень, – торопливо сказал Лайхалл. – Все мы друг друга стоим. Одна цена на всех…

Солли только кивнул.

– В общем, вижу, и среди вас… люди есть, – Лайхалл слегка запнулся на слове «люди». – Только нашим саларам этого не растолкуешь. Так что слушай и запоминай. Через три дня готовится большая облава на Перевертышей. Из восьми поселков всех Скользящих в сумерках созвали. А я так себе мыслю – пусть по лесу пошастают, не встретят никого и обратно вернутся. Ты как полагаешь?

– Полагаю, что не встретят, – улыбнулся Солли. – И даже почти уверен в этом. Лес – он такой, раз на раз не приходится…

– Сообразительный парень. – Кворри подмигнул дочери, и борода его расплылась в разные стороны. – Даром что волк. Ладно, не буду вам мешать, сам молодой был, когда тебя да малого делал…

Он повернулся, чтобы уйти, но немного задержался.

– А хорошо ты меня тогда рубанул, – усмехнулся Лайхалл Кворри, Девятикратный со странностями, – ничего не скажешь…

– Я в темноте вижу, – виновато развел руками Солли.

 

* * *

 

Предупреждение оказалось крайне своевременным. Правда, некоторые горячие головы, особенно из клана пардусов, предлагали устроить Мертвителям засаду. Их поддержал и Альд, но, слушая его, Солли давился от смеха: во-первых, он понимал, что последнее слово все равно останется за Морном, а во-вторых, под глазом у Альда красовался свежий синяк, что резко снижало впечатление от его пламенной речи.

Видимо, уединение с Вангой оказалось слишком бурным для Альда… да и результаты оставляли желать лучшего.

Облава провалилась. И на некоторое время наступило затишье…

 

5

 

…Солли проснулся от слабого дуновения ветерка и тревожно приподнял голову. Нет, показалось… Все спокойно. Костер уже догорел, но в пещере было по-прежнему тепло и сухо. Дождь, не умолкая, шумел у входа; волки проснулись и теперь бродили по пещере, от нечего делать обнюхивая все углы вынужденного убежища.

Снова потянуло ветром. Сквозняк шел из глубины пещеры, – видимо, там должен был находиться еще один выход. Солли немного полежал, потом встал и направился вглубь укрытия, проворчав волкам приказ ждать его возвращения.

Обнаруженный ход постепенно сужался, вокруг становилось все темнее, из стен по капле сочилась вода, стекая в тонкие трещины наклонного пола, а Солли – волком – пробирался все дальше, с трудом различая дорогу перед собой.

Потом дышать стало легче, ход чуть расширился, посветлев; Солли поспешил сделать последние, как ему казалось, шаги – и застыл в недоумении.

Он стоял у входа в огромную пещеру. Колоссальный каменный зал, дальний конец которого терялся во мгле. Откуда-то сверху проникал слабый, неверный свет, и в рассеянной дымке проступали бесчисленные искрящиеся сосульки сталактитов, свисающие с потолка. А под многими из них стояли статуи…

Нет, не статуи! Люди!… Они стояли, вернее сидели, здесь уже много веков, и падающие капли постепенно покрывали их сперва прозрачной и невидимой, а потом все более прочной коркой солевых отложений – и в конце концов человек превращался в статую…

Солли не знал, откуда ему это известно, но не сомневался, что именно так оно и было. Кто эти люди? Почему они добровольно ушли из жизни в вечное безмолвие пещер, превратившись в камень, в жуткие сталагмиты, которые когда-нибудь срастутся с породившими их сталактитами в монолитные колонны, внутри которых…

Солли инстинктивно принял человеческий облик и, осторожно ступая, благоговейно приблизился к одному из сидевших в зале. Опустившись на колени, он заглянул в глаза застывшему человеку-статуе. Человек внимательно смотрел на него сквозь каменную пленку, глаза в глаза, и прозрачная, призрачная грусть стояла в спокойном взгляде с ТОЙ стороны.

И глаза эти были – живые!…

 

Срез памяти

Вопрос, сгоревший у столба

 

…Он не выдержал. Он захлебнулся в феерическом водовороте каштановых волос, в растянувшемся мгновении, когда двое становятся одним и плывут, плывут по бесконечной реке забвения, имя которой…

А когда он очнулся, то осознал, что Дорис, его Дорис, сжимает в объятиях волка!

Потом – уже человек – он лежал на земле лицом вниз, всхлипывая от стыда и ужаса, от того, что наконец произошло…

Как он мог, неблагодарное животное, зверь, зверь, зверь…

А Дорис тем временем гладила его по спине и шептала:

– Ну что ты, милый, успокойся, все в порядке, со мной ничего не случилось… ничего, ничего, все уже позади… Я понимаю, ты не мог, ну перестань, милый, не кори себя… ты не мог иначе…

И он дал уговорить себя.

А позднее, когда они уже прощались, неожиданно появился Лайхалл Кворри.

– Не помешал? – При этих словах он должен был улыбнуться, но не улыбнулся. – Слушай, парень, странные вещи в деревне творятся… Если это не ваших лап дело, то уж и не знаю, что подумать…

И Кворри рассказал.

Все, по его словам, началось с прошлых торгов в Согде. Сами торги прошли удачно, купцы Девятикратных вернулись довольные и при товаре – но один из них был бледен до полной прозрачности, и глаза его даже вроде начали светиться. О такой болезни никто и слыхом не слыхивал, только к ночи незадачливому купцу вдруг полегчало. Родные было обрадовались, решили – был сглаз, да весь вышел, а наутро у больного пошла трясучка, кожа его посерела и стала шелушиться, и когда в комнату заглянуло солнце, то больной забился в самый темный угол, и трое здоровенных мужиков не смогли выволочь его оттуда.

Знахарь сказал, что пропал человек, и к ночи больной действительно пропал – причем неизвестно куда. А вот сестра его с утра ощутила подобное недомогание. Видать, зараза перекинулась…

Купец так и не объявился, сестрица его померла через пару дней, а вот хворь дальше гулять пошла. И что странно – некоторых из покойничков видели потом… Бледные сами, глаза горят, а так вроде ничего – говорят, ходят, только домой не идут…

Не впервой Девятикратным после смерти вставать – но почему ночью? Утром же положено…

Сам Кворри поначалу посмеивался, да вот вчера к полуночи перебрал у соседа и домой направился…

…Деревня спала, луна высвечивала толстые бревна частокола, стены домов, изгороди… Сворачивая к дому, подвыпивший Лайхалл наткнулся на незнакомого человека в сером плаще салара, стоящего у чьей-то калитки. Человек улыбнулся и шагнул к Кворри, и тому показалось, что чего-то у человека не хватает. Потом Лайхалла качнуло, он ухватился за чужой подоконник, и взгляд его упал на землю у самых ног незнакомца.

– Слышь, парень, где ты тень свою потерял? – недоуменно спросил Кворри и начал стремительно, неумолимо трезветь. Человек по-прежнему шел к нему; он почти не двигал ногами, но тем не менее быстро приближался, словно скользя над поверхностью земли.

Лайхалл бросился бежать, а по ночной улице за ним гнался гигантский черный кот с красными углями зрачков, скалясь в неизменной усмешке, и над котом реял серый плащ Скользящего в сумерках!…

Потом кот остановился – это Кворри уже видел из окна своего дома, куда он влетел, задыхаясь и хватаясь одновременно за засов и топор, – тело зверя потекло струйками голубоватого тумана, и лишь неясное облачко, словно пар от дыхания в морозную ночь, метнулось вверх по лунному лучу…

Солли медленно покачал головой.

– У Изменчивых есть тени, Лайхалл, и глаза пардуса отсвечивают зеленым, а не красным… Но самое главное – ни один из нас ни за что не наденет серый плащ Мертвителя!…

 

* * *

 

Возвращаясь обратно, Солли впервые услышал Зов.

Вначале он увидел волков. Их было семеро, и они бежали через лес, никуда не сворачивая и глядя перед собой невидящими, остановившимися глазами.

Кто-то вел их. Некоторые из Изменчивых умели нечто подобное, но на такую стаю не хватило бы даже Морна.

Словно холодное, сырое дуновение ветерка пронзило Солли насквозь, и он услышал сам Зов – сперва невнятный, вкрадчивый шепот, который разрастался, подавлял волю, заставлял идти, бежать, спешить…

И Солли неуверенно свернул с тропы в чащу. Он успел пробежать совсем немного, когда впереди, между деревьями, возник сгусток мрака, глядящий в ночь двумя голодными алыми огоньками, – и Солли впервые за всю его жизнь стало по-настоящему страшно. То, что звало его – разве это можно убить мечом, разорвать клыками, растоптать?! Это уже было мертвым…

Он встал во весь человеческий рост – и Зов внезапно ослаб, утратив непоколебимую уверенность. Так значит, лишь звериное начало послушно тебе, оживший кошмар горячечных снов?! Так значит…

Голос звучал в мозгу Солли, Голос того самого мертвого существа, которое взывало к нему:

– Подойди! Подойди ко мне!… Не все ли тебе равно: мертв я или жив, если мне открыта Вечность?… Подойди, и я отворю тебе Дверь, и ты станешь таким же, войдешь в сонм избранных, и…

Солли ринулся прочь, с треском ломая кусты, но Голос, затихая, все звучал у него в голове, и Солли готов был поклясться, что это голос пропавшего во время набега на селение Девятикратных пардуса Хинса…

В тот вечер он не успел рассказать о случившемся Морну.

А потом…

 

* * *

 

– Что случилось, Лайхалл?

– Они узнали, что Дорис встречается с Перевертышем. Мне удалось тайно вывести ее из поселка, но обратно ей дороги нет. Разве что для ступенчатой казни, до последнего ухода…

– Но наши… что я скажу им?…

– Значит, построите дом и будете жить отдельно! Или мне надо учить тебя, как должен вести себя мужчина?!

– Хорошо. Ты прав. Извини меня, Лайхалл… А как же ты?

– Как-нибудь…

 

* * *

 

– Морн, это Дорис. Постоянная. Она поселится в моем доме.

– Да. Так и будет. И если мое слово еще что-нибудь значит, тебе не придется защищать ее.

– А если…

– Если в деревне и найдется такая тварь, что захочет преступить мое слово, она вовремя вспомнит, что я – Сын Большой Твари.

 

* * *

 

…Многие в деревне смотрели на них косо, но особых неприятностей, благодаря Морну, не возникло. Мать Солли давно подозревала, к кому бегает ее сын, и приняла Дорис спокойно, хотя и подчеркнуто сдержанно. Дорис оказалась отличной хозяйкой; она тут же заставила недовольного Солли подлатать крышу и привести в порядок кладовку, да и готовила она ничуть не хуже матери Солли. Вскоре холодок в отношениях между женщинами пропал, они словно забыли – кто они, и Солли был очень рад этому.

На удивление мирно прошли и его объяснения с Вангой. Та даже подружилась с Дорис, и они вместе мастерили нехитрые самодельные украшения и без умолку болтали, посвящая друг друга во все интимные подробности Изменчивых и Девятикратных.

Солли просто глазам своим не верил, глядя на эту парочку, и идея многоженства уже не казалась ему такой отвратительной.

Но сон скоро кончился. Сначала из их деревни исчезли бесследно двое волков, потом одна из косуль и пардус. А еще через день в кустах нашли умирающего пардуса Орхасса, в человеческом обличье и со следами клыков на шее. Орхасс был страшно бледен, в сознание не приходил и дышал еле-еле. К ночи ему неожиданно полегчало – и Солли вспомнил слова Лайхалла Кворри.

И зовущий голос пропавшего Хинса.

Он отвел Морна в сторону и рассказал ему все. Тварец размышлял недолго. Он приказал привязать Орхасса к столбу посреди деревни и не спускать с него глаз.

Слова Тварьца вызвали всеобщее недоумение. Мать Орхасса чуть не бросилась на него, но наткнулась на ледяной, немигающий взгляд и, заплакав, отошла в сторону. Морн был непреклонен, и всю ночь он, Солли и еще трое Изменчивых просидели на площади у столба.

Порой им казалось, что очертания Орхасса начинают расплываться, словно он собирался сменить облик, но ничего не происходило. К тому же Орхасс все никак не умирал, хотя ему давно пора было испустить дух.

Но когда первые лучи солнца упали на деревню, существо у столба издало страшный – не человеческий и не звериный – вопль. И все увидели серое шелушащееся лицо, слезящиеся воспаленные глаза, скрюченные пальцы и вздернутую верхнюю губу. Это создание не было прежним Орхассом, оно не было ни зверем, ни человеком, и кожа его под солнечным светом шипела и обугливалась, открывая бурые язвы. Оно билось у столба, силясь разорвать веревки, но солнце поднималось все выше, и вскоре с тем, кто некогда носил имя Орхасс, было покончено.

Теперь они знали… Но этого знания было недостаточно.

…Через неделю Солли покинул деревню. Он шел к Отцам, неся вопросы. То, что он слышал и видел, было страшнее всех Постоянных, вместе взятых.

Страшнее Мертвителей.

Он привык балансировать между жизнью и смертью. Но это была Смерть в чистом виде.

Солли шел задавать вопросы.

 

6

 

…Он не выдержал и в изнеможении упал на холодный каменный пол. Солли чувствовал, что в те считанные мгновения, пока он стоял на коленях и глядел в глаза сталагмита… Все, что он знал, видел или слышал, все, чем мучился и над чем задумывался: пустыня Карх-Руфи, Мертвители и Морн, Дорис и Ванга, мать и кричащий Орхасс у столба, – все завертелось в ревущем водовороте, выплеснувшись пенным гребнем, и рухнуло во внимательную пропасть чужого взгляда.

Он только не знал – можно ли считать, что он все-таки задал вопрос, вопрос ли это и удастся ли дождаться ответа?… Почему-то он понимал, что поиски закончились. Во всяком случае, некий отрезок поисков. Закончился случайным переходом, три локтя шириной…

Начиналось ожидание.

Солли вернулся в покинутую им пещеру, оставив за собой молчащую колоннаду людей-сталагмитов, сдержанно принял восторги Вайл и волков; он ощущал гнетущую усталость.

Усталость и опустошенность.

Солли сел, прислонившись спиной к стене пещеры, прикрыл глаза и неожиданно ему почудилось, что он снова идет, – идет через незнакомые гудящие, пряно пахнущие джунгли, и вопросы по-прежнему жгут ему гортань, а впереди высятся равнодушные остроги Ра-Муаз, только не на западе, а на востоке; и тех трех жизней, что у него еще осталось, может не хватить на последние, самые важные шаги… а за его плечами бьется серый плащ, схваченный у горла тусклой застежкой.

Плащ Скользящего в сумерках…