Основная причина вымирания – стайное поведение. Когда отдельных птиц отстреливали, остальные не улетали, а собирались вокруг убитых и раненых, словно желая помочь; в результате истреблялась вся стая.

 

Пендергаст отложил заметки, плеснул в бокал бургундского и пригубил, почти не чувствуя вкуса прекрасного вина.

К своему огромному разочарованию, он понял, что его знакомство с Хелен было не случайным. Неужели Хелен вышла за него замуж исключительно по причине приятельских отношений его предков с Одюбоном? Нет, она любила его! И все же стало ясно одно – его жена вела двойную жизнь. Какая ирония судьбы: Хелен, единственный человек, кому он научился доверять, перед кем мог полностью раскрыться, скрывала от него какую-то тайну! Подливая вина в бокал, Пендергаст думал, что именно из-за своего безоговорочного доверия он ни разу ничего не заподозрил. Будь на месте Хелен любой другой близкий человек, Пендергаст сразу бы догадался о существовании тайны.

Все это он понимал, но все это казалось пустяком по сравнению с вопросами, которые его буквально жгли.

Что крылось за одержимостью жены Одюбоном, и почему она столь тщательно скрывала свой интерес от мужа?

Какая связь между увлечением знаменитыми гравюрами Одюбона и птицей малоизвестной породы, вымершей почти сто лет назад?

Куда делась первая зрелая работа Одюбона, таинственная «Черная рамка», и для чего Хелен ее искала?

И наконец – самый трудный и самый важный вопрос: почему увлечение Хелен привело к ее трагической смерти? Хотя Пендергаст мало в чем был уверен, он ни секунды не сомневался: за этой завесой вопросов и предположений скрывается не только мотив убийства, но и тот, кто его совершил.

Отставив бокал, Пендергаст подошел к телефону, стоявшему неподалеку на столе. Поднял трубку, набрал номер.

Ответили почти сразу:

– Д’Агоста слушает.

– Здравствуйте, Винсент.

– Пендергаст! Как дела?

– Где вы сейчас?

– В отеле «Копли Плаза». Решил дать отдохнуть своим двоим. Вы хоть представляете, сколько Фрэнков училось в Массачусетсском институте технологий одновременно с вашей женой?

– Нет.

– Тридцать один. Шестнадцать мне удалось отыскать. Никто не признался, что был с ней знаком. Пятеро уехали из страны. Двое умерли. Восьмерых не нашел – в университете про них ничего не знают.

– Давайте покамест уберем старину Фрэнка в долгий ящик.

– Одобряю. А куда теперь? В Новый Орлеан? Или в Нью-Йорк? Мне бы хотелось побыть немного с…

– Плантация Окли, к северу от Батон-Ружа.

– Как-как?

– Поедете на плантацию Окли, неподалеку от Сент-Фрэнсисвилля.

Долгая пауза.

– И что я там буду делать? – опасливо спросил д’Агоста.

– Осматривать чучела попугаев.

Еще более долгая пауза.

– А вы?

– Я тоже приеду в Луизиану, на поиски пропавшей картины. Остановлюсь в отеле «Байю-Гранд».

 

19

 

Байю-Гула, штат Луизиана

Пендергаст сидел в обсаженном пальмами внутреннем дворике роскошной гостиницы. Ноги в черных брюках он заложил одну на другую и скрестил руки – недвижный, словно гипсовые статуи, украшающие интерьер отеля. Ночную бурю сменил теплый солнечный день, притворявшийся весенним.

На подъездной дорожке из белого гравия парковщики отгоняли на стоянку дорогие автомобили, кедди толкали сверкающие тележки для гольфа. Чуть дальше сверкал лазурью бассейн – без пловцов, но зато окруженный любителями загорать, потягивающими «Кровавую Мэри». За бассейном раскинулось обширное поле для гольфа: безукоризненные лужайки, ямы с песком, среди которых прохаживались мужчины в блейзерах пастельных тонов и женщины в белых костюмах для гольфа. На горизонте широкой коричневой полосой тянулась Миссисипи.

Пендергаст заметил краем глаза какое-то движение.

– Мистер Пендергаст? – обратился к нему невысокий пухлый человечек лет шестидесяти, в темном костюме, застегнутом на все пуговицы, и кроваво-красном галстуке с еле заметным узором. Лысая макушка незнакомца сверкала на солнце, словно позолоченная, седые волосы были зачесаны за уши двумя одинаковыми запятыми. На румяном лице глубоко сидели маленькие синие глазки, тонкие губы сложились в официальную улыбку.

Пендергаст поднялся.

– Доброе утро.

– Я – Портби Шоссон, главный управляющий гостиницы.

Агент пожал протянутую руку.

– Рад познакомиться.

– Взаимно, – ответил Шоссон и махнул розовой ладошкой в сторону гостиницы: – Мой кабинет вон там.

Он повел Пендергаста через двор в гулкий вестибюль, облицованный мрамором кремового цвета. Они прошли мимо упитанных бизнесменов и холеных женщин к неприметной двери позади стойки портье. За дверью оказался роскошный кабинет в стиле французского барокко. Управляющий усадил Пендергаста в кресло у изящного письменного стола.

– По вашему произношению я вижу, что вы из этой части страны, – сказал Шоссон, усевшись за стол.

– Новый Орлеан, – ответил Пендергаст.

– А! – Шоссон потер ладошки. – У нас, полагаю, вы впервые? – Он проверил по компьютеру. – Точно. Благодарю вас, мистер Пендергаст, что выбрали для отдыха наше заведение. У вас, позвольте заметить, замечательный вкус: «Байю-Гранд» – самый роскошный курорт в дельте Миссисипи.

Пендергаст наклонил голову.

– Далее. По телефону вы сказали, что вас интересуют наши программы отдыха и гольф. У нас есть две программы: недельная «платиновая» и двухнедельная «алмазная». Недельные программы стоят от двенадцати с половиной тысяч долларов, я могу предложить продлить ее до двух недель, потому что…

– Простите меня, мистер Шоссон, – мягко остановил его Пендергаст, – если вы позволите мне сказать, думаю, мы оба сэкономим наше бесценное время.

Главный управляющий замолчал, глядя на Пендергаста с выжидательной улыбкой.

– Я и вправду выказал некоторый интерес к вашему гольфу. Надеюсь, вы простите мне этот маленький обман.

– Обман? – растерялся Шоссон.

– Именно. Я просто хотел привлечь ваше внимание.

– Не понимаю.

– Не знаю даже, как выразиться яснее, мистер Шоссон.

Управляющий недоуменно нахмурился:

– Вы хотите сказать, что вам без надобности номер люкс в «Байю-Гранд»?

– Увы, гольф не моя стихия.

– Так вы обманули меня только для того, чтобы я вас принял?

– Ну наконец-то вы все поняли!

– В таком случае, мистер Пендергаст, нам нечего более обсуждать. Всего хорошего.

Пендергаст секунду разглядывал свои безупречно наманикюренные ногти.

– Вообще-то есть.

– Тогда следовало обратиться ко мне без всяких фокусов.

– В таком случае я почти наверняка не попал бы в ваш кабинет.

Шоссон побагровел от возмущения.

– С меня хватит. Я человек занятой. Прошу простить, но мне нужно заняться настоящими клиентами.

Однако Пендергаст, явно не собираясь вставать, со вздохом сожаления вытащил из кармана небольшой кожаный чехольчик, рывком раскрыл его и показал золоченый жетон.

Шоссон уставился на значок.

– ФБР?

Пендергаст кивнул.

– Совершено какое-то преступление?

– Да.

На лбу управляющего выступили капельки пота.

– Вы что, намерены… арестовывать кого-то в моей гостинице?

– Я имею в виду нечто другое.

Шоссон несколько успокоился.

– Речь идет о преступлении?

– С гостиницей оно не связано.

– У вас есть ордер или предписание?

– Нет.

К управляющему вернулось самообладание.

– Боюсь, мистер Пендергаст, прежде чем отвечать на ваши вопросы, мне придется проконсультироваться с адвокатами. Такова политика компании. Сожалею.

– Какая жалость, – заметил Пендергаст, убирая жетон.

Шоссон вновь принял самодовольный вид.

– Мой помощник вас проводит. – Он нажал кнопку. – Джонатан!

– А верно ли, мистер Шоссон, что здание гостиницы – бывший особняк хлопкового магната?

– Да-да, – подтвердил управляющий и обратился к вошедшему молодому человеку: – Будьте добры, проводите мистера Пендергаста.

– Хорошо, сэр.

Пендергаст не двинулся.

– Как вы думаете, мистер Шоссон, как отреагируют ваши гости, если узнают, что в этом здании на протяжении многих лет располагалась лечебница?

Лицо управляющего моментально вытянулось.

– Понятия не имею, о чем вы.

– Лечебница для инфекционных больных. Холера, туберкулез, малярия, желтая лихорадка…

– Джонатан! Мистер Пендергаст пока не уходит. Пожалуйста, закройте за собой дверь.

Молодой человек покинул кабинет, а Шоссон повернулся к Пендергасту. Отвислые щеки управляющего тряслись от негодования.

– Как вы смеете мне угрожать?

– Угрожать? Какое скверное слово. Правда, мистер Шоссон, делает человека свободным. Я вовсе не желаю угрожать вашим гостям, я просто собираюсь открыть им путь к свободе.

Шоссон напряженно замер, затем медленно откинулся на спинку кресла. Прошла минута, другая.

– Что вам нужно? – тихо спросил он.

– Причина моего визита – лечебница. Я хочу посмотреть все архивы, особенно имеющие отношение к одному пациенту.

– И кто этот пациент?

– Джон Джеймс Одюбон.

Шоссон сморщился и с нескрываемой досадой шлепнул ухоженной ладошкой по столу.

– Господи, так вы из этих?!

Пендергаст с удивлением смотрел на него.

– Простите?

– Как только я думаю, что про этого несчастного наконец-то позабыли, является очередной любопытствующий! Про картину тоже будете расспрашивать?

Пендергаст промолчал.

– Я скажу вам то же самое, что и прочим. Со времени пребывания здесь Джона Джеймса Одюбона прошло почти сто восемьдесят лет. Леч… медицинское учреждение закрылось больше века назад. Никаких записей – и уж точно картин – тут нети в помине.

– Вот так?

– Вот так! – Шоссон кивком дал понять, что разговор окончен.

– Что ж, весьма прискорбно. Всего хорошего, мистер Шоссон, – сказал Пендергаст, с опечаленным видом поднимаясь из кресла.

– Минуточку! – встревоженно заметил управляющий. – Вы ведь не расскажете гостям, что…

Пендергаст стал еще печальнее.

– Весьма, весьма прискорбно, – повторил он.

Шоссон сделал останавливающий жест.

– Погодите, неторопитесь. – Он вынул из кармана платок и утер взмокший лоб. – Может, кое-какие бумаги и остались. Идемте со мной. – С длинным прерывистым вздохом управляющий вышел из кабинета.

Пендергаст последовал за ним – мимо изысканно обставленного ресторана, мимо сервировочной – в огромную кухню. Мрамор и позолота сменились белым кафелем и прорезиненными ковриками. За металлической дверью в дальнем углу кухни обнаружилась старая железная лестница, ведущая в холодный, сырой, едва освещенный подвальный коридор, который, казалось, пронизывал насквозь всю Луизиану. С потолка осыпалась штукатурка, кирпичный пол покрывали щербины.

Наконец управляющий остановился перед обитой железом дверью. Шоссон толкнул ее – раздался скрип – и шагнул в темноту. В спертом воздухе пахло гнилью и плесенью. Шоссон повернул старинный выключатель по часовой стрелке; взорам вошедших открылось огромное помещение. Тараканы с шорохом разбежались по замусоренному полу, покрытому обломками асбестовых труб и пыльным, заплесневелым хламом.

– Здесь раньше была бойлерная, – пояснил Шоссон, пробираясь среди крысиных экскрементов и прочей дряни.

В углу лежали развалившиеся связки бумаг – отсыревших, обгрызенных, потемневших от времени. С одного боку устроили себе гнездо крысы.

– Вот все, что осталось от архива лечебницы, – торжествующе объявил Шоссон. – Я же говорил: обрывки и клочки. Понятия не имею, почему это не выбросили много лет назад – верно, потому, что сюда никто исходит.

Пендергаст опустился на колени и стал внимательно изучать бумаги – брал каждую, перевертывал и разглядывал. Прошло десять минут, двадцать. Шоссон несколько раз нервно смотрел на часы, но Пендергаста это не смущало. Наконец он поднялся, держа в руках небольшую стопку документов.

– Можно их забрать?

– Берите. Все забирайте.

Пендергаст сложил бумаги в желтый конверт.

– Вы упоминали, что Одюбоном и его картиной, интересовались и другие.

Шоссон кивнул.

– Картину называли «Черная рамка»?

– Да.

– А эти люди? Кто они были и когда приходили?

– Первый… дайте подумать… дет пятнадцать назад. Вскоре после того, как я стал главным управляющим. А второй раз – примерно через год.

– Значит, я третий, – заключил Пендергаст. – А по вашему тону мне показалось, будто их было больше. Расскажите мне о первом.

– Какой-то владелец художественного салона, – со вздохом начал Шоссон. – Совершенно отвратительный тип. За долгие годы в гостиничном бизнесе я научился определять характер человека по его манерам, по тому, что и как он говорит. Этот визитер доверия к себе не вызвал, напротив, мне стало жутковато. Его интересовала картина, которую Одюбон предположительно написал, пока находился здесь. Негодяй даже намекнул, что, мол, вознаградит меня за потраченное время. Однако я не смог ему сказать ничего вразумительного, и он вышел из себя, мерзкую сцену устроил.

– Бумаги он видел?

– Нет. Я тогда сам про них не знал.

– Как его зовут, вы запомнили?

– Да. Трапп. Такое имечко не забудешь.

– Понятно. А второй?

– Женщина. Молодая, темноволосая, худенькая. Очень симпатичная. Она разговаривала гораздо любезнее – и убедительнее. Только я мало что мог ей сообщить – как и Траппу. Бумаги она просмотрела.

– Взяла какие-нибудь?

– Я не разрешил, думал, вдруг они важные. А теперь сам не знаю, как от них избавиться.

Пендергаст задумчиво кивнул.

– А имени женщины вы не помните?

– Нет. Забавно – она так и не назвалась. Я это сообразил, только когда она уехала.

– Она говорила с таким же акцентом, как и я?

– Нет, выговор у нее был северный, как у Кеннеди. – Управляющий вздрогнул.

– Ясно. Спасибо, что уделили мне время. – Пендергаст повернулся. – Я сам найду дорогу.

– Нет-нет, – быстро сказал Шоссон. – Позвольте, я провожу вас до машины.

– Не волнуйтесь, мистер Шоссон, вашим гостям я ни слова не скажу.

С легким поклоном и еще более легкой печальной улыбкой Пендергаст быстро направился по коридору к внешнему миру.

 

20

 

Сент-Фрэнсисвилль, штат Луизиана

Д’Агоста остановился перед особняком, гордо возвышавшимся над высохшими клумбами среди голых деревьев. С зимнего неба брызгал дождь, на асфальте стояли лужи. Д’Агоста посидел несколько секунд в прокатном автомобиле, дослушивая последние слова осточертевшей песни и пытаясь преодолеть раздражение: гоняют его, как мальчика на посылках! Разве ж он разбирается в дохлых птицах?!

Наконец песня кончилась, и д’Агоста заставил себя оторвать зад от сиденья, схватил зонт и вылез из машины. Он поднялся по ступеням плантаторского дома и оказался на веранде – ставни-жалюзи были закрыты из-за дождя.

Сунув мокрый зонт в стойку, лейтенант скинул плащ, повесил его на вешалку и вошел в дом.

– Вы, наверное, доктор д’Агоста, – сказала, вставая из-за стола, яркая, похожая на птичку женщина и устремилась к нему, топая короткими ножками в туфлях без каблуков. – В это время посетителей у нас мало. Я – Лола Маршан. – Она протянула руку.

Д’Агоста взял ее и почувствовал на удивление крепкое пожатие. Женщина – сплошные румяна, пудра и помада – была маленькая, полненькая и энергичная, лет шестидесяти на вид.

– Это вы нам привезли плохую погоду! – Она переливчато рассмеялась. – Но все равно, исследователям Одюбона мы рады всегда. А то у нас в основном туристы.

Д’Агоста последовал за ней в зал с выкрашенными в белый цвет деревянными панелями на стенах и массивными потолочными балками. Лейтенант уже начал жалеть о том, что наговорил по телефону. Он очень мало знал и про Одюбона, и про птиц, а потому самый простой разговор мог вывести его на чистую воду. Лучше вообще рта не раскрывать.

– Итак, все по порядку. – Маршан подошла к другому столу и подвинула д’Агосте огромную книгу для посетителей: – Пожалуйста, напишите ваше имя и цель визита.

Д’Агоста написал имя и выдуманную заранее причину.

– Спасибо. Теперь начнем. Что именно вы хотели бы видеть?

Лейтенант прокашлялся.

– Я – орнитолог. – Это слово он запомнил правильно. – Мне хотелось бы посмотреть чучела работы Одюбона.

– Прекрасно. Как вы, конечно, знаете, Одюбон провел здесь только четыре месяца – в качестве учителя рисования Элизы Пирри, дочери мистера и миссис Джеймс Пирри, владельцев плантации Окли, – радостно затараторила Маршан. – После размолвки с миссис Пирри он вернулся в Новый Орлеан, забрав отсюда все чучела и рисунки. Однако когда сорок лет назад нам присвоили статус государственного музея, нам передали рисунки Одюбона, письма и некоторые чучела птиц – эту коллекцию мы потом пополнили, и теперь она одна из лучших в Луизиане!

Свой рассказ Маршан сопроводила радостной улыбкой.

– Совершенно верно, – пробормотал д’Агоста, доставая из кармана блокнот в надежде, что это придаст сцене правдоподобия.

– Прошу сюда, доктор д’Агоста.

«Доктор»! Д’Агоста даже сам себя зауважал.

Маршан повела его к лестнице по анфиладе комнат с крашеными сосновыми полами. Поднявшись на второй этаж, они миновали несколько залов, уставленных исторической мебелью и всевозможными экспонатами, и подошли к запертой двери, за которой оказалась узкая и крутая лестница на чердак. Следом за Маршан Д’Агоста двинулся наверх. На чердаке – просторном, безупречно чистом и ухоженном помещении – пахло свежей краской. Вдоль стен стояли старинные дубовые шкафы с рифлеными стеклами, а у дальней стены – более современные стеллажи. Через запотевшие окна лился прохладный белый свет.

– У нас тут около ста птиц из личной коллекции Одюбона, – сообщила Маршан, живо двигаясь по проходу. – К сожалению, таксидермистом Одюбон был неважным… большинство чучел в плохом состоянии. Их, конечно, дополнительно обрабатывали, но… Впрочем, вы сами увидите.

Они остановились перед большим серым металлическим шкафом, больше похожим на сейф. Маршан повернула круглую ручку, потянула за рычаг, и тяжелая дверь с чмоканьем отворилась, открыв деревянное нутро: каждый выдвижной ящик был снабжен табличкой, вставленной в медный держатель. На д’Агосту хлынул запах нафталина. Маршан вытянула один ящик, и лейтенант увидел три ряда птичьих чучел: пожелтевшие бирки на лапках, из глазниц торчат клочья ваты…

– Бирки делал Одюбон, собственноручно, – с гордой улыбкой пояснила Маршан. – Птиц я буду доставать сама, и прошу не прикасаться к ним без моего разрешения. Итак, что именно вы хотели бы посмотреть?

С веб-сайта, где перечислялись все работы Одюбона и места их хранения, Д’Агоста предусмотрительно переписал в блокнот названия некоторых птиц и теперь мог щегольнуть познаниями.

– Давайте начнем с луизианского речного певуна.

– Прекрасно. – Она вернула ящик на место и вытащила другой. – Будете смотреть на столе или прямо в ящике?

– Можно и в ящике.

Д’Агоста вставил в глазницу лупу и стал пристально разглядывать птицу, непрерывно что-то бормоча и хмыкая. Чучело было старое, выцветшее и побитое молью, перышки обтрепались и повыпадали, набивка вылезла. Д’Агоста как мог изображал заинтересованность и иногда неразборчиво строчил в блокноте.

Наконец он выпрямился.

– Дальше у меня в списке американский чиж.

– Уже достаю.

Лейтенант опять изобразил, что разглядывает птицу, – щурился сквозь лупу, писал, бормотал себе по нос.

– Надеюсь, вы нашли, что вам нужно, – с намеком произнесла Маршан.

– Да-да, спасибо. – Д’Агосте уже начинало надоедать, да и от запаха нафталина подташнивало. Он сделал вид, будто смотрит в блокнот. – А еще я бы взглянул на каролинского попугая.

В комнате наступила тишина. К удивлению д’Агосты, Маршан вдруг слегка покраснела.

– Простите, этого чучела у нас нет.

На д’Агосту накатила волна раздражения: здесь нет птицы, ради которой он приехал!

– Однако если верить справочникам, попугай у вас, – бесцеремонно заявил он. – И не одно чучело, а целых два.

– Теперь нет ни одного.

– А где же они? – Д’Агоста уже не скрывал недовольства.

– Исчезли, – неохотно призналась Маршан после долгого молчания.

– Как исчезли? Потерялись?

– Нет, не потерялись. Их украли. Много лет назад, я тогда работала ассистентом. Осталось только несколько перышек.

Д’Агосте вдруг стало интересно: сработало его чутье копа. Наконец-то он не бродит на ощупь в потемках.

– Расследование проводили?

– Проводили, но чисто формально. Не станет же полиция суетиться из-за двух птичьих чучел, пусть даже это вымерший вид.

– Копии отчета у вас не осталось?

– У нас прекрасный архив.

– А можно взглянуть?

– Простите, доктор д’Агоста, но зачем? – удивленно спросила Маршан. – Птиц украли больше десяти лет назад.

«Ага, обстоятельства изменились!» – подумал д’Агоста и решительно достал из кармана полицейский жетон.

– Боже мой! – испуганно воскликнула Маршан. – Вы не орнитолог, вы полицейский!

– Верно. Отдел расследования убийств, нью-йоркское управление полиции. А теперь, будьте добры, принесите мне документы.

Маршан с готовностью кивнула и спросила, с трудом скрывая волнение:

– А что случилось?

– Убийство, ясное дело, – улыбнулся лейтенант.

Маршан вышла и через несколько минут вернулась с тонкой папкой, в которой обнаружился великолепный экземпляр полицейской отписки – несколько коряво нацарапанных строк, из которых явствовало, что при очередной проверке коллекции была обнаружена пропажа. Признаков взлома не имеется, ничего другого не украли, свидетелей нет, отпечатков нет, подозреваемых нет. Единственная полезная информация: проверка проводится раз в месяц, а значит, преступление совершено между первым сентября и первым октября.

– Вы записываете всех научных работников, которые получают доступ к коллекции?

– Да. И всегда проверяем коллекцию, когда они уходят, – чтобы убедиться, что ничего не прихватили.

– Тогда круг сужается. Принесите мне, пожалуйста, записи.

– Сию минуту. – Маршан торопливо убежала, громко шлепая туфлями по ступенькам.

Через несколько минут она принесла толстый регистрационный журнал в клеенчатой обложке, раскрыла его на нужном месяце. Лейтенант просмотрел записи. За месяц с коллекцией работали трое исследователей; последний – двадцать второго сентября. Имя было написано размашистым почерком с завитушками.