Понятие «справедливости» и цели войны

 

При обожествлении Государства и Нации единственным критерием суждения о степени справедливости данной войны есть степень выгоды ее для Государства и Нации. Если обнаживший меч считает войну единственным способом признания его законных прав, то ничем нельзя заставить его усомниться в справедливости его претензий. Манифест немецких.ученых в августе 1914 года является в этом отношении характернейшим человеческим документом.

 

Применив критерий высшего порядка, критерий духовной ценности, мы можем разделить все веденные человечеством войны на три категории.

 

Первая — войны, веденные в защиту высших духовных ценностей, войны, безусловно, справедливые. Все наши войны с Турцией и с Польшей в защиту угнетаемых единоверцев и единоплеменников, как и Гражданская война 1917–1922 гг. с белой стороны, относятся к этой категории.

 

Вторая — и наиболее распространенная — войны, веденные во имя интересов Государства и Нации. Общего правила, общего мерила для этой категории не существует. К каждому случаю в отдельности надо применять особую мерку, и в каждом случае оценка может быть лишь чисто субъективной.

 

Третий вид войны — это война, не отвечающая интересам и потребностям Государства и Нации и не отвечающая в то же время требованиям высшей справедливости. Войны этой категории отно—

 

природе войны

 

23

 

сятся по большей части к типу бескорыстных авантюр, а лучше сказать, авантюр бессмысленных. Таково, например, участие России в коалиционных войнах в 1799 и 1805–1807 гг., поход в 1849 году на венгров, экспедиция французов в Мексику при Наполеоне III.

 

Войн первой и третьей категории, абсолютно несправедливых, незначительное сравнительно меньшинство. Больше всего сожжено пороху и пролито крови на войнах второй категории: войнах, имеющих характер государственный, национальный.

 

Общего мерила, как мы только что заметили, для этого рода войн не существует. Раньше чем анализировать каждый отдельный случай, нам надлежит применить синтез: сгруппировать все вообще войны между данными государствами-вместе, проследить их взаимоотношения на протяжении веков. Идя, таким образом, против течения Истории, мы рано или поздно доберемся до первопричины раздора, посмотрим в корень. И тогда определим, кто «взял меч», следовательно, кто нарушил первоначальную гармонию между данными государствами и данными народами.

 

Отрешившись от всякого шовинизма, чувства, которое всякий любящий свою Родину должен как можно больше избегать, чтобы не навлекать на нее несчастий, проанализируем для примера справедливость русско-польских войн и русско-польских отношений вообще.

 

На заре истории этих двух славянских народов их отношения были добрососедскими. Первопричина раздора произошла в XIII веке, когда польские короли, пользуясь монгольским разгромом, наложили свою руку на Червонную, а затем (Литва) и на Белую Русь. В польское государство был введен на положении бесправной «райи» русский православный элемент, многострадальные «диссиденты». В многовековом русско-польском споре почин, таким образом, подали поляки. Люблинская уния, авантюра Сигизмунда III, временный захват поляками Москвы — все это дальнейшие стадии поступательного притеснительного движения поляков.

 

Вслед за тем русская государственность крепнет, польская клонится к упадку. И первый раздел Польши, в сущности, не раздел (польская государственность сохранилась), а просто дезаннексия, явился одним из справедливейших актов мировой истории. Было покончено с грехами четырех столетий, положен предел четырехсотлетним притеснениям.

 

Справедливость была, таким образом, восстановлена. Однако палку стали перегибать в другую сторону. Агония польской государственности конца XVIII века создавала у соседей Польши непреодолимые стремления поживиться тем, что «плохо лежит», совершенно так же, как паралич русской государственности XIII и XIV веков возбуждал аналогичные чувства у польских королей и

 

24

 

А. Керсновский

 

литовских князей. Результатом явился окончательный раздел Польши: экзекуция над целым народом и насильственное введение в организм России враждебного русской государственности польского элемента. Последствия не замедлили сказаться: польские восстания против русских, захвативших Варшаву, были столь же обоснованы и столь же справедливы, как русские восстания против поляков, захвативших Кремль. Линейцы Скржинецкого и косиньеры Сераковского находились совершенно в том же положении, что ратники Пожарского и казаки Хмельницкого.

 

Затем — упадок русской государственности, возрождение польской, и снова нездоровое стремление взять «что плохо лежит». И в результате — Рижский мир и реаннексия «диссидентов»...

 

Мы видим, таким образом, что в многовековой русско-польской распре первоначальная, так сказать, органическая несправедливость совершена поляками, что отнюдь не служит доказательством безу- i пречности всех дальнейших поступков с русской стороны. Варшавская губерния в составе Российской Империи такая же несправедливость, как Волынские воеводства в составе Рени Посполитой. Был момент, два десятилетия (1772–1794) восстановления нарушенной гармонии, но на нем не сумели и не захотели удержаться. Справедливость все время переходит из одного лагеря в другой, с очевидным перевесом в сторону России («первоначальный грех» совершен поляками).

 

То же самое мы можем проделать при изучении других «конкретных случаев», например, при столкновении русского племени с германским. Почин здесь исходит от свирепых Меченосцев, огнем и мечом истреблявших славянские племена во имя торжества воинствующего германизма и оттягавших, несмотря на Невскую битву и Ледовое побоище, северные новгородские пятины. От Ледового побоища до Брест-Литовска, через Ливонские войны, Полтаву, Ган-гут, Бзуру и Сан, справедливость все время на русской стороне, за исключением эпизода Семилетней войны.

 

При изучении франко-германской распри отправной точкой следует считать 1806 год, Иену и Ауэрштедт, за которыми последовал Тильзитский мир — прототип «версальской диктовки». Трехвековая борьба Бурбонов с Габсбургами отнюдь не имела характера национального, тем паче расового. Почин в той распре принадлежит Пруссии, хотя здесь очень большую роль сыграла неумеренность Наполеона и особенно утопия дикарей 1789 года. Эти последние выдвинули «национальный принцип» (сперва как противопоставление тиранам, затем ^<ак самодовлеющее целое). И нигде их семя не упало в столь благоприятную почву, как в Германии. Благодаря этим теориям немцы двадцати шести отдельных государств впервые

 

О природе войны

 

25

 

осознали себя принадлежащими к единому целому, и уже в 1813 году Фихте может держать «Речь к германской нации», чего он' не смог бы сделать за пятнадцать лет до того за отсутствием этой германской нации. Создание германской нации произошло в период с 1806 по 1813 год. В первой же трети XIX века была создана ее доктрина (Фихте, Гегелем и др.), совершенствовавшаяся затем целое столетие и приведшая к войнам 1870 и 1914 годов, войнам, где справедливость, бесспорно, была на стороне Франции (подделка Бисмарком «эмской депеши» в 1870 г., ложь о «бомбардировании Нюрнберга» французскими летчиками в 1914). Ограничившись этими примерами, перейдем к рассмотрению целей войны.

 

Величайший варвар XIX столетия, Клаузевиц, выдвинул теорию «интегральной войны» на уничтожение. Теория Клаузевица была претворена в жизнь виднейшим из его учеников, Лениным, почему и все это учение мы будем называть «клаузевицко-ленинским». Оно сводится к истреблению, уничтожению противника: не только к разгрому его вооруженной силы, но и полному порабощению и уничтожению его как нации для Клаузевица и его последователей, как класса для Ленина.

 

Эта человеконенавистническая теория проводилась немцами, правда довольно опасливо, в Мировую войну (зверства в занятых областях, режим заложников и террора, удушливые газы, неограниченная подводная война, использование внутреннего врага для разложения неприятельской страны) и в гораздо более широком масштабе большевиками.

 

Лжеучение Клаузевица, как и вытекающий из него «ленинизм», мы должны целиком отвергнуть. Эти лжеучения не соответствуют ни христианской морали, ни российской исторической традиции, ни русской военной этике, ни простому здравому смыслу.

 

Войну ведут не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы побеждать. Немедленной целью войны является победа, конечной — мир, восстановление гармонии, являющейся естественным состоянием человеческого общества.

 

Все остальное — уже излишества, а излишества пагубны. Диктуя мир побежденному врагу, следует руководствоваться строгой умеренностью, не доводить его до отчаяния излишними требованиями, которые лишь порождают ненависть, а стало быть, рано или поздно, новые войны. Заставить врага уважать себя, а для этого не вдаваться в шовинизм, уважать национальное и просто человече-.ское достоинство побежденного. и •;■ ■ -л г,н • >.

 

26 А. Керсновский

 

Нет более высокой цели для политики, как «на земли мир, в че-ловецех благоволение». С этим идеалом, к которому должна посильно эта политика стремиться, несовместимы ни закованные в цепи народы-илоты, по Клаузевицу и его последователям, ни превращение вселенной в кладбище, по Ленину.

 

Война и мир ^£

 

ж

 

Мир является нормальным состоянием человечества. Мирное состояние в наибольшей степени благоприятствует как его духовному развитию, так и материальному благосостоянию. Война для него — явление того же порядка, как болезнь для человеческого

 

организма.

 

Война — явление, таким образом, патологическое, нарушающее правильный обмен веществ государственного организма. Организм нации, ведущей войну, во многом можно уподобить человеческому организму в болезненном состоянии. Разница лишь в том, что человеческий организм не волен к заболеванию, тогда как государственный организм, наоборот, идет на риск «военного заболевания» сознательно.

 

Многие войны оказали услугу человечеству. Походы римлян, покоривших весь известный древний мир, приобщили к цивилизации, правовой школе, а впоследствии и к христианству иберские, кельтские племена. «Пилумы» римских легионеров стали сваями евро-» пейской государственности (в анархичности и слабой государственности завоеванных германцами славянских племен как раз и сказалось отсутствие римского влияния). В эпоху крестовых походов Запад заимствовал у Востока его науки, и полудикие европейцы многому научились у просвещенных арабов. На рубеже XV и XVI веков итальянские походы Карла VIII и Людовика XII приобщили Францию к Возрождению. А Франция и сообщила Возрождению тот блеск и тот европейский размах, что ему не могла придать разделенная на множество мелких государств его родина Италия.

 

Вообще же, если войну самое по себе всегда надо считать бедствием, последствия войны иногда бывают благотворны. Война 1914–1918 гг. — бедствие, каких мало в истории человечества. С русской катастрофой 1917 года может сравниться разве лишь Черная Смерть XIV века и, в более слабой степени, нашествие монголов.

 

Но русская революция — не родное дитя войны, а всего-навсего ее приемыш. Она — дочь Девятнадцатого века и устаревших его теорий. Родное дитя Мировой войны — это фашизм и родные ему идеи, открывшие человечеству новые горизонты, давшие.ему новые формы социального устройства, выведшие человеческую мысль и общество из того безвыходного тупика, куда их загнали дикари

 

О природе войны

 

27

 

1789 года и их последователи, материалисты XIX столетия. Уже ради одного этого положительного духовного результата можно признать, что десять миллионов людей отдали свою жизнь недаром.

 

Со всем этим война является бесспорным и большим злом. И решаться на это зло, на эту болезнь, следует лишь в положениях безвыходных, когда «клин клином» остается единственным средством за истощением всех остальных аргументов. Худой мир, в общем, лучше доброй ссоры. Это правило, от которого возможно делать исключения разве лишь в случае очень худого мира, грозящего в конце концов пагубно отразиться на морали и благополучии страны.

 

Орган государства, компетентный в данном случае, именуется дипломатией, состоящей из центрального аппарата и внешнего представительства. Существует две школы дипломатии.

 

Старая или кабинетная. Государственные дела поручаются в этом случае людям, специально для того предназначенным, обученным, воспитанным, можно сказать, для этого родившимися. Самое происхождение службы этих людей, из которых каждый до получения «генеральского чина» посла либо посланника побывал в четы-рех-пяти столицах, следовательно, изучал на деле четыре-пять государств, их правителей, дипломатов, при них аккредитованных, т.е. практически большую часть своих иностранных коллег, гарантирует их компетентность.

 

За патологической эпохой 1914–1918 гг. последовала эпоха коллективного размягчения мозгов (последствие жестокой контузии мира в ту войну), эпоха, именуемая «демократической». Внешнеполитическим ее последствием явилась замена старой кабинетной школы новой школой, ярмарочной. Делами, вместо профессионалов, стали заправлять любители, вместо сведущих людей — люди несведущие, митинговые ораторы, имевшие звание «народных избранников», но не всегда имевшие свидетельства об окончании начальной школы.

 

Результаты этой новоявленной «неумытой дипломатии» не замедлили сказаться. Она перенесла в международные отношения «внутреннеполитический дух», атмосферу митингов и кулуарных комбинаций. По сравнению с профессиональными дипломатами, людьми ничем не связанными, политические лидеры демократии связаны по рукам и ногам. Какая-нибудь внутреннеполитическая каверза, к делу ни малейшего отношения не имеющая, какой-нибудь партийный инцидент заставляет их спешно покидать международные конференции, где дебатируются, с большей или меньшей компетентностью, вопросы первостепенной важности. Перерыв работ,

 

28

 

А. Керсновский

 

недели неопределенного, напряженного, всех нервирующего положения, пока не удастся успокоить не вовремя расходившуюся провинциальную масонскую ложу либо парламентскую фракцию, песчинку, остановившую поезд. В эпоху демократий все международные проблемы рассматривались в первую очередь, и то исключительно с точки зрения внутренней политики, т.е. партийных интересов, и личный успех в парламенте или на избирательной кампании был единственной заботой всех этих «карнавальных Талейранов».

 

Ярмарочным дипломатам, толпе и вожакам толпы, не по плечу тонкая «ювелирная» работа дипломатов-профессионалов. Их позы, их слова, их действия рассчитаны лишь на сегодняшний день и на интеллект толпы. На глазах толпы, толпы, сатанеющей от крови гладиаторов на ристалище, и совершаются в раскаленной атмосфере все дела, обсуждавшиеся раньше компетентными людьми в спокойной и деловой обстановке министерских и посольских кабинетов. Мы упомянем лишь для памяти о бесславно закончившей свой век Лиге наций. Банкротство этого учреждения и идеи, его породившей, настолько очевидно, что. избавляет нас от необходимости это доказывать многочисленными фактами.

 

Старую дипломатию упрекают в «провоцировании» войн. Упрек этот могут сделать лишь люди, сознательно рассорившиеся с историей (самой антидемократической из наук). История последних двухсот лет учит нас, что если на каждую войну, «спровоцированную» дипломатией (спровоцированную, не следует забывать, по приказанию соответственных правительств), находится три войны, которых «кабинетная» дипломатия не смогла предотвратить, как не смогла бы их предотвратить и ярмарочная дипломатия (никакими нотами нельзя остановить тигра, решившегося на прыжок), то зато на каждый такой случай приходится, по крайней мере, десять войн... не состоявшихся, благодаря своевременному, тактичному, корректному и незримому для посторонних, для свирепой и невежественной толпы, вмешательству профессиональной дипломатии.

 

О разоружении

 

В средние века во время чумных эпидемий и в менее давние эпохи «холерных бунтов» чернь избивала лекарей и докторов, видя в истреблении врачей, якобы разводящих заразу, средство избавиться от беды.

 

«Интеллектуальная чернь» двадцатого века, так называемые пацифисты, а также руководящая и в то же время руководимая этой чернью ярмарочная дипломатия, видят в роспуске армий средство избавиться от войн. По их мнению, наличность вооруженной силы

 

О природе войны

 

29

 

является причиной зла: кровожадные генералы, чающие отличий, «пушечные короли», ждущие барышей, вовлекают страну в военную авантюру попустительством «вырождающихся династий» и «секрет-, ной», притом еще титулованной, дипломатии.

 

Таков убогий трафарет «демократическо-пацифистского» мышления. Эта точка зрения оратора, митингующего с бочки перед толпой невежественной черни, сделалась официальной доктриной «передовых демократий» 20-х и 30-х годов XX столетия, эпохи демократического маразма. Бесспорно, с той же точки зрения следует избить врачей и закрыть аптеки, чтоб избежать болезней, распустить пожарные команды, чтоб не иметь пожаров, упразднить семафоры и стрелочников, чтоб избежать железнодорожных крушений.

 

Самое разоружение проповедуется в двух плоскостях. Замена постоянных армий народным ополчением, «воинственных профессионалов» якобы миролюбивой милицией. Одновременно с этим — отказ от ряда технических средств и преимуществ: боевой авиации или некоторых ее видов, газов, тяжелой артиллерии, чем думают сделать войны «менее кровопролитными».

 

Миф «миролюбивой милиции», бывший навязчивой идеей еще Жореса, стар и затаскан, как вся идеология 1789 и 1848 годов. Самая антидемократическая из всех наук — история (наука, которую демократия ненавидит, и недаром: это ее смерть) учит нас совсем иному. Стоит лишь вспомнить народные ополчения древности: кимвров, тевтонов, гуннов, монголов. В новые времена миролюбивая народная милиция упивается кровью протестантов либо католиков (смотря по ее вероисповеданию). В новейшие — вооружившиеся граждане Республики «объявили мир миру», насаживая по всей Европе «либертэ, агалитэ» штыками и картечью, раздвинув границы Франции до Рейна и облагодетельствовав народы Голландии, Швейцарии, Италии соответственно Бетавской, Трансальпийской, Ци-сальпинской, Партенопейской республиками с гильотинами на каждой площади.

 

Столь же неубедительна, хоть и менее затаскана (ибо относится не к 1789, а к 1919 году) аргументация сторонников ограничения вооружений посредством «изъятия из обращения» ряда боевых средств, уже успевших зарекомендовать себя на полях сражений.

 

Запрещаются удушливые газы. Но не запрещается химия как наука, и не запрещаются.химические лаборатории, физические кабинеты,фабрики искусственных удобрений и красок, наконец, просто аптеки. Запретить их нельзя, а между тем, все эти учреждения в кратчайший срок могут быть приспособлены к выделке удушливых газов. Запрещается военная авиация, но не запрещается гражданская, ибо запретить ее нельзя, а между тем менее чем в 24 часа все

 

30

 

А. Керсновский

 

почтовые и спортивные самолеты можно превратить в бомбоносцев и истребителей. Запрещаются танки, но не запрещается автомобильное и тракторное производство. Запрещается тяжелая артиллерия, но не запрещается металлургическая промышленность... Все это разоружение, будь оно добровольным, полудобровольным или принудительным, имеет величайшее сходство с законами о принудительной трезвости, столь печально зарекомендовавшими себя у нас в России и в Соединенных Штатах. Там запрещается «военная» химия, но не запрещается химическая промышленность — здесь запрещается водка, но не запрещается самогон (ибо этого никто не в силах запретить) и не запрещаются деньги, за которые можно приобрести какое угодно, более или менее поддельное, вино. Обе эти идеологии, разоружение и сухой режим, в своей основе имеют полное пренебрежение человеческой природой и человеческой психологией и, будучи поэтому нежизненными, обречены на провал. _}

 

Технические средства, как это ни покажется на первый взгляд странным, сами по себе отнюдь не увеличивают кровопролития. С кровопролитностью Бородинского побоища, веденного кремневыми ружьями, не сравниться ни одной операции Великой войны (под Бородином 100 тысяч человек пало с обеих сторон за каких-нибудь 8 часов, под Верденом 700 тысяч, но за 8 месяцев). Влияние техники на тактические навыки сказалось, прежде всего, в затяжном характере, тягучести операций, большем напряжении нервов и, в общем, меньшей кровопролитности. Для того, чтоб выбить из строя то же количество людей, что за семь часов при Сен-Прива, требуется семь дней Ляоянской недели работы магазинных ружей и скорострельной артиллерии.

 

Кровопролитность боя — результат не столько «техники», сколько плохой тактики, самого темпа, «ритма» операций, качества войск и ожесточения сражающихся (Бородино, Цорндорф). Побоища первобытных племен, вооруженных каменными топорами, относительно гораздо кровопролитнее современного огневого боя. В кампанию 1914 года, веденную в условиях сравнительно примитивной техники, французская армия теряла в среднем 60.000 убитыми и умершими от ран в месяц — расплата за плохую тактику. В кампанию же 1918 года, в условиях неслыханного насыщения фронта «смертоносной техникой», потери убитыми не только не увеличивались, как то, казалось, можно было подумать, а наоборот, сократились в три раза, составив в среднем 20.000 человек в месяц.

 

О природе войны

 

31

 

«Техника», таким образом, имеет тенденцию не увеличивать, а, наоборот, сокращать кровавые потери. Удушливые газы, при всем своем, бесспорно, «подлом» естестве, дают в общем на 100 поражаемых лишь 2 смертных случая, тогда как так называемая «гуманная» остроконечная пуля дает 25% смертельных поражений. Все это с достаточной ясностью указывает на несостоятельность теории «технического разоружения». Урезывая технику путем «разоружения», мы уменьшению кровопролития способствовать не будем.

 

Несколько, хоть и не намного, обоснованнее теоретически — система «морального разоружения», бывшая излюбленным коньком женевских снобов конца 20-х и начала 30-х годов двадцатого столетия. Но ведь для достижения морального разоружения народов надо, прежде всего, этим народам запретить источник конфликтов — политическую деятельность. А для того, чтоб запретить политику, надо запретить причину, ее порождающую: непрерывное развитие человеческого общества, в первую очередь, развитие духовное, затем интеллектуальное и, наконец, материальное и физическое. Практически это выразится в запрещении книгопечатания и вообще грамотности, явления совершенно того же порядка, что запрещение удушливых газов и введение принудительной трезвости, обязательном оскоплении всех рождающихся младенцев и тому подобных мероприятиях, по проведении которых «моральное разоружение» будет осуществлено в полном объеме; исчезнут конфликты, но исчезнет и причина, их порождающая, — жизнь.

 

Есть одна категория людей, навсегда застрахованных от болезней, — это мертвые. Вымершее человечество будет избавлено от своей болезни — войны.

 

* * *

 

Итак, если мы хотим предохранить государственный организм от патологического явления, именуемого войною, мы не станем заражать его пацифистскими идеями. Если мы желаем, чтобы наш организм сопротивлялся болезненным возбудителям, нам надо не ослаблять его в надежде, что микробы, растроганные нашей беззащитностью, посовестятся напасть на ослабленный организм, а, наоборот, сколь можно более укреплять его. Укреплением нашего государственного ооганизма соответственным режимом, внешним и внутренним, и профилактикой мы повысим его сопротивляемость как пацифистским утопиям вовне, так и марксистским лжеучениям изнутри, стало быть, уменьшим риск войны, как внешней, так и гражданской.

 

32 А. Керсновский

 

Нападают лишь на слабых, на сильных — никогда. На слабых, но показывающих вид, что они сильны, нападают реже, чем на сильных, не умеющих показать своевременно своей силы, производящих со стороны впечатление слабых.

 

В 1888 году произошел знаменитый «инцидент Шнебле», едва было не вызвавший франко-германской войны. В последнюю минуту Бисмарк не решился: французская армия только что была перевооружена магазинной винтовкой Лебеля, тогда как германская имела еще однозарядки. Жившая в 80-х годах еще мечтою о реванше Франция была сильной и казалась сильной (дело Дрейфуса, надолго отравившее ее организм, произошло значительно позже). На востоке же грозила могучая Россия Царя-Миротворца... Авантюра была отложена...

 

Другой пример — 1904 год. Маркиз Ито проявил большую решимость, чем Бисмарк в свое время. Но рискнули бы японцы напасть на нас, если бы Порт-Артурская эскадра была снабжена доками, если бы на Ялу вместо бригады Кашталинского стояло три-четыре корпуса, если бы Маньчжурия была соединена с Россией не одноколейным, притом незаконченным, а четырехколейным непрерывным рельсовым путем? И если бы японцы знали, что русская государственность не усыплена гаагским дурманом, а общественность, вместо посылок приветственных телеграмм Микадо, будет защищать интересы своей страны?

 

1914 год. Германия провоцирует войну, потому что не желает иметь дела с сильной русской армией 1920 года, армией, явившейся бы результатом семилетней «Большой военной программы» 1913 года. Одновременно война объявляется и Франции: робость и недомыслие ее правителей, приказ Вивиан отступить на 10 км от границы в доказательство миролюбия показались Германии доказательством слабости всей страны, всей армии. Типичный пример нападения на сильного, потому что он со стороны кажется слабым.

 

Изучение всех войн, всех конфликтов, как прежних времен, так и современных, убеждает нас в справедливости положения, проводившегося Ермоловым на Кавказе и сто лет спустя формулированного в Марокко Лиотэем: «Надо вовремя показать свою силу, чтобы избежать впоследствии ее применения». Это положение должно лечь в основу всякой здороёой политики.

 

Вообще же, следует помнить, что «идеологи» обошлись человечеству дороже завоевателей, и последователями утопий Руссо пролито больше крови, чем ордами Тамерлана.

 

Керсновский А. Философия войны. — Белград, 1939. — С. 5–19.

 

А.Мариюшкин

 

ПОМНИ ВОЙНУ!

 

Мировая война, разразившаяся в 1914 году, повлекла за собой подъем и обогащение одних и ослабление и нищету других государств. Победители, собравшись в стильных залах Версаля, перекроили карту Европы. Но события, которые не вкладываются в рамки дипломатических решений, неумолимо и властно совершают свой путь. Версаль не только не устранил поводов и причин к спорам, но еще более углубил политические противоречия и расхождения и создал в Европе напряженнейшую атмосферу, которую в будущем суждено разрядить, может быть, только мечу.

 

Война не кончена. Война продолжается... Гражданская борьба в России как наследие великой войны против небывалой в мире узурпации, угрожающая всему миру гражданская война в Китае с участием других народностей Запада и Востока, события в Африке, повсеместная вражда политических партий и, наконец, скрытое экономическое и политическое соперничество народов Старого и Нового Света — все это, в сущности, есть только продолжение мировой войны, конец которой скрывается в тумане грядущего, и устранить который не в силах никакие конференции, ибо побежденные народы еще не забыли светлых дней своего величия и, конечно, никогда не расстанутся с мечтой о возрождении.

 

Почти после каждой войны, на Европейском материке, особенно начиная с XVIII века, и в обществе, и в литературе, и даже в правящих кругах неизменно выдвигались два течения, которые резко расходились между собою во взглядах на вопросы войны и мира.

 

Первое из этих течений усматривало в войне только бессмысленные ужасы разрушения и носило односторонний характер какой-то несерьезной идиллии. Нагромождая и суммируя факты в известном подборе, апостолы этого течения с присущей им страстью доказывали, что война есть величайшее зло, противное человеческой природе, и что спорные вопросы между государствами должны разрешаться не столкновениями армий и народов, а путем гуманитарным: созданием международных конференций, на началах особого обязательного кодекса, который лег бы в основу всякого государственного организма на земле.

 

Последователи этого направления создавали многообещающие трактаты и проекты, которые сдвигали психику многих миллионов людей.

 

34

 

А. Мариюшкин

 

Семена антимилитаризма бросались всегда щедрой, иногда, может быть, даже искренней горстью, но всходы получались всегда самые неожиданные и уродливые. Из этих посевов вырастали впоследствии разлагающие начала, которые увлекали массы людей, обещая им несбыточный сон золотой.

 

В мечтах о пацифизме преступно забывались жизненные интересы своей страны; в результате государство, разъедаемое внутренними партийными несогласиями, дряхлело и в нужный момент не могло проявить того упорства, которое от него требовалось обстоятельствами.

 

Представители другого течения исходили также из тех же опытов войн, но с неумолимой рассудочностью предостерегали человечество от кабинетных заблуждений. Они опыт всякой войны брали за исходную данную для будущего, стремясь таким путем предотвратить вымирание нации, которая неминуемо погибнет, раз станет на путь сонного равнодушия к опыту прошлого.»Возбуждая в человечестве необходимость национального самосохранения как следствия силы, эта категория людей рассматривала войну как неизбежное пока явление и доказывала настоятельную необходимость для каждого государства вооруженной силы, чем в сущности и было создано то равновесие, которое предотвратило не один кровавый год.

 

И заслуга последователей этого трезвого течения именно заключалась в том, что они, перенося опыт прошлого в условия современности и даже в условия будущего, намечали, хотя, может быть, и с недостаточным приближением, те возможности, на которые может рассчитывать человечество', пробуждая, таким образом, в нем творчество и энергию, дабы оно не было застигнуто врасплох накануне тех.событий, которые именуются войной.

 

Они и только они приближали человека к миру, к которому можно именно только приблизиться, а не достичь его абсолютно, ибо мир так же несоизмерим с природой всего живущего на земле, а в особенности с природой человека, как несоизмерима окружность с ее радиусом.

 

XX век, как известно, начался большими народными столкновениями и потрясениями и в то же время вновь пробудил безрезультатные попытки о достижении вечного мира.

 

И как благоразумны те народы, которые, посылая своих представителей на мирные конференции, в то же время с особым вниманием относятся к развитию своих национальных вооруженных сил.

 

Еще в отдаленные времена зачатка человеческой культуры человек кремневого века только упорной борьбой и силой, своих мускулов добывал себе место и право на существование среди тяжких условий жестокой природы.

 

Помни -вой ну!

 

35

 

Борьбой и силой, примененной более искусно, чем его враги, он становился собственником пещеры, оспаривая ее у зверя, борьбой и силой он добывал себе подругу жизни и обеспечивал безопасность, потомства.

 

Впоследствии, группируясь и сплачиваясь в массы и оседая на том или ином клочке завоеванной территории, люди стремились инстинктивно образовать живую силу, которая обеспечивала бы безопасность их развития и право на жизнь. С течением веков эти образования у наиболее жизнеупорных и сильных народов приняли форму устойчивой и постоянной организации, которой уделялись повышенное внимание и забота.

 

Элементарные средства борьбы, постоянно видоизменяясь и совершенствуясь, со временем обращаются в оружие защиты и нападения, причем опытом и инстинктом человек открывает первый принцип войны, что лучшее средство защиты — — это быть всегда готовым. Стремясь в этом вопросе к превосходству над противником, приемы борьбы соединяются с приемами хитрости. Помимо оружия, человек в борьбе мало-помалу начинает применять разум и волю. Таким образом, был заложен первый камень искусству в борьбе, где доминирующее место занимала неожиданность или внезапность как данная, помимо всего действующая еще и на воображение. Со временем единоборство выливается в массовые столкновения, которые требуют уже планомерности и системы.

 

Чтобы успешно нападать и защищаться, надо было превосходить противника или числом, или более подавляющими разрушительными средствам, или гибкостью и стройностью отдельных бойцов, сведенных в массы, а это последнее требовало не только одиночной тренировки, но и слаженных упражнений уже ратного строя. Отсюда получилось военное ремесло, а усовершенствования в области борьбы в сочетании с испытанными на опыте приемами в действиях, вылились впоследствии в законченную форму определенных принципов.

 

Так зарождалось и постепенно совершенствовалось военное искусство, так создавались армии народов и государств...

 

Достаточно самого беглого взгляда на историю развития человечества, чтобы установить, что между армией и народом существует строго выраженная, почти математическая зависимость. Действительно, во все времена вооруженная сила являлась показателем не только племенных, но духовных и культурных особенностей народов.

 

36

 

А. Мариюшкин

 

И в зависимости от того, допускалась ли эта вооруженная сила только как неизбежная терпимая необходимость или, наоборот, составляла ли она предмет высшего внимания и забот, — народы или влачили культурную нищету и, наконец, сходили со сцены, уступая место другим, или развертывали во всю мощь свою жизнеспособность и воздвигали Империи. «Каждый народ достоин своей истории», каждый в самом себе носит залог рабства и бесславия или свободы и величия.

 

До тех пор, пока заботы об армии, о развитии военного искусства не поглощались меркантильными или социальными запросами, сулившими как будто в ближайшем призрачное благополучие, эти народы и государства шли впереди истории и несли миру свою культуру. Но стоило только уклониться в сторону, как незаметно намечался путь заката и упадка.

 

Могущественная Персия, Вавилон, богатое царство Инков, Карфаген, гордый Рим и золотая Греция — все прошли по этому пути и на своей судьбе засвидетельствовали, что пренебрежение военным искусством никому не проходит даром.

 

Война — жесточайший акт в природе человека, но средством против нее, к сожалению, может быть только война, ибо это есть явление неизбежное от начала мира и до конца. Было бы ошибкой прославлять войну как благодетельное явление в жизни народов, но еще большей ошибкой будет считать ее устарелым пережитком, который в будущем не повторится.

 

Исто