Следствие ведут другие знатоки

 

Это было как гром среди ясного неба: следователей, в которых публика души не чаяла, отстранили от ведения громкого узбекского дела, прославившего их имена на весь мир. Не успела потрясенная публика прийти в себя от полученного известия, как 25 мая 1989 года громыхнуло новое: против Гдляна и Иванова их же прокуратура возбудила уголовное дело — по умышленным нарушениям законности.

Публика недоумевала. А как же знаменитые гдляновские миллионы, золото и иные драгоценности, изъятые у подследственных во время обысков? Кучи этого добра, возвращенного государству выдающимися знатоками следствия, показывали по телевидению, фотоснимки печатали в газетах. Сколько разговоров было вокруг развернутой в 1988 году в здании Прокуратуры СССР выставки изъятых пачек денег и облигаций, ювелирных изделий. Зал, где демонстрировались найденные группой Гдляна и Иванова огромные ценности, был полон журналистов, представителей общественности. Все видели материализованные результаты узбекского дела.

О его неслыханных масштабах следователи, не скупясь, рассказывали в своих многочисленных интервью. Гдлян и Иванов изобличали высокопоставленных взяточников и тем были милы народу, ибо терпение простых людей, возмущенных фактами коррупции и мздоимства в верхних эшелонах власти, иссякло. За шесть лет работы в Узбекистане следственная группа Гдляна и Иванова накопала столько, что люди начали всерьез беспокоиться за жизнь московских возмутителей среднеазиатской тиши да благодати. Сообщения в печати об обнаруживаемых на посадочных полосах, где должен был сесть самолет со следователями на борту, посторонних тяжелых предметах и даже туго натянутой проволоки, распаляли воображение граждан. Москвичи и ленинградцы дружно записывались в группы общественной охраны Гдляна и Иванова, обеспечивали безопасность во время встреч с избирателями. Толпы ревели, радостно приветствуя своих кумиров, облаченных в бронежилеты.

До Гдляна ни один следователь в Советском Союзе не копал так глубоко и не замахивался так высоко. Арестованные руководители Узбекистана на допросах называли фамилии, от которых бросало в жар. Секретари ЦК и обкомов республики признавались, что давали взятки не только Лигачеву, но и Гришину, Романову, Соломенцеву, Капитонову и другим членам Политбюро. Имена работников рангом помельче тускнели на фоне недосягаемого кремлевского ареопага. Что там какой-то председатель Госкомсельхозтехники, если в протоколах допросов появилось имя самого генерального секретаря! Случай в советской юридической практике беспрецедентный.

Только потом, расследуя узбекское дело в части соблюдения законности Гдляном и Ивановым, следственная группа Прокуратуры СССР, по словам ее руководителя В. И. Илюхина, впоследствии председателя думского комитета по безопасности, узнает от арестованного бывшего председателя Бухарского облпотребсоюза Г. Мирзабаева, что Гдлян и Иванов требовали от него показаний на Горбачева, которому якобы Мирзабаев привозил «ценные подарки, в том числе и каракулевые шкурки на шубу Раисе Максимовне».

Илюхин обнародовал и другое свидетельство Мирзабаева, касающееся его сокамерника Погосяна: «Он плакал и сказал мне, что он не выдержал издевательств и дал показания на М. С. Горбачева. Погосяна потом перевели в другую камеру. Дней через 12 стало известно, что он якобы покончил жизнь самоубийством, а кто говорил, что убили сокамерники». По словам Илюхина, на Горбачева вымогали показания и у других арестованных.

И хотя имя генсека к моменту отстранения Гдляна от ведения следствия по узбекскому делу еще не фигурировало, во всяком случае, для широкой публики, остальных не менее громких имен членов Политбюро было вполне достаточно, чтобы восхититься гражданским мужеством и отчаянной личной смелостью непримиримого борца с коррупцией. И если группе Гдляна, работавшей в Узбекистане с 1983 года и изобличившей немало высокопоставленных взяточников, перекрыли кислород, запретив дальнейшее расследование, значит, она вышла на круги, близкие к верхам, и эти верхи не на шутку всполошились и отдали приказ остановить Гдляна. Именно так расценивало общественное мнение неожиданное прекращение деятельности своего кумира.

Что касается специалистов, то они терялись в догадках относительно подлинных мотивов столь странного решения. Многие понимали — оно родилось не в стенах Прокуратуры СССР. Хотя поводом для отстранения Гдляна и возбуждения на него уголовного дела стали заявления граждан о нарушении законности гдляновской группой. Да, в прокуратуру действительно поступали такие письма, притом в большом количестве. А разве по другим делам не пишут родственники и друзья арестованных? Однако далеко не по каждому заявлению возбуждается дело для проверки на таком уровне. Правда, узбекское к числу рядовых не отнесешь.

«Раскручивание» дела Гдляна связывают с именем Горбачева, который якобы дал указание на сей счет. Это подтверждает и его помощник Георгий Шахназаров:

— На одном из загородных «сидений» в паузе Михаил Сергеевич рассказал нам, что прокуратура обнаружила вопиющие факты нарушения порядка следствия в так называемом узбекском деле. Зашел разговор о том, что этого нельзя оставлять без последствий. О каком правовом государстве можно мечтать, если допустим нарушение элементарных процессуальных норм! Согласившись с этим в принципе, я в то же время высказал мнение, что в данном случае нельзя не учитывать накаленную обстановку в обществе, всеобщее требование ужесточить борьбу с преступностью. В Гдляне люди видят Жеглова — Высоцкого, отважного сыщика, иной раз действующего не по закону. «Подумаешь, пригрозил или даже ударил, да с этой сволочью иначе и не следует обращаться, оттого она и наглеет, что слишком уж с ней церемонятся наши законники», — примерно так рассуждал в то время средний наш гражданин, полагаю, что немногое изменилось и сейчас.

В этих условиях обвинить популярных следователей, не приводя, кстати, сверхубедительных фактов (никого ведь в конце концов пыткам не подвергали), — значит сделать их национальными героями и одновременно дать повод для разговоров, что-де партократы «покрывают своих», в Москве переполошились, как бы их самих не взяли за жабры, вот и прячут концы в воду. Короче, со всех точек зрения результат будет прямо противоположный ожидаемому.

По словам Шахназарова, Горбачев, выслушав возражения, спросил:

— Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю, грубо говоря, в это дело не ввязываться, — ответил опытный и осторожный помощник. — Кстати, если уж говорить о законности, политическим властям здесь вообще нечего делать. Надзор за следствием — забота прокуратуры. Вот пусть она и решает, что тут имело место — нарушение профессиональной этики или что похуже. Вдобавок, преследуя этого человека, власти окончательно его озлобят и наживут еще одного серьезного противника.

Однако Горбачев не согласился с доводами Шахназарова, ссылаясь на известные ему факты о том, что следовательская группа под руководством Гдляна творила в Узбекистане жуткие вещи. Был дан сигнал «раскрутить» дело Гдляна и Иванова.

В сложнейшее положение попало тогдашнее руководство Прокуратуры СССР. Еще на этапе формирования новой следственной группы возникли проблемы. Вызванные в Москву работники с мест, которым надлежало участвовать в проверках заявлений граждан, наотрез отказывались работать против Гдляна. Многие заявляли, что Генеральный прокурор Сухарев предвзято относится к народному любимцу и что они не желают восстанавливать против себя общественное мнение. Самых несговорчивых пришлось откомандировать назад.

С большим трудом удалось уговорить десятка полтора следователей, приехавших из глубинки и согласившихся, правда, не без колебаний, приступить к работе.

— Да не против Гдляна возбуждено дело! — объясняли в начальственных кабинетах Прокуратуры Союза, — а по фактам беззакония, сообщенным в заявлениях граждан. Смотрите, какая статистика: почти по каждому второму делу после их рассмотрения суды выносят частные определения о серьезных недостатках, нарушениях и неполноте следствия. Лопаются многие обвинения, дела возвращаются на дополнительное расследование. Вот вам и хваленый Гдлян...

Подчинившиеся дисциплине следователи тяжело вздыхали, обреченно поглядывая на бодрящееся начальство. По узбекскому делу под стражей еще находилось 29 обвиняемых. Само дело составляло несколько сотен увесистых томов. И все это предстояло изучить, освоить в кратчайшие сроки, не приостанавливая сбора доказательств. Против кого все это направлено? Против человека, чье имя на устах миллионов, чей портрет рядом с портретом Ельцина над колышущимися колоннами митингующего Зеленограда.

Попытка руководителя следственной бригады Илюхина допросить Гдляна успехом не увенчалась. Тельман Хоренович проигнорировал телефонную просьбу о встрече. Что делают обычно в таких случаях? Обеспечивают явку принудительно. Однако Гдлян был народным депутатом СССР, и эта мера к нему была неприменима. Илюхину ничего не оставалось делать, как изучать документы, организовывать поездки людей, которых катастрофически не хватало, в Узбекистан. Правда, скоро численность бригады возросла почти до 40 человек.

Сегодня, по прошествии времени, обращает на себя внимание, что уголовное дело по фактам беззакония в отношении гдляновской группы было возбуждено как раз в тот день, когда в Москве открылся I Съезд народных депутатов СССР. Возможно, это случайное совпадение. А может, и нет, учитывая, что на съезде была создана комиссия по расследованию деятельности Гдляна и его команды в Узбекистане.

Между съездовской комиссией и следственной бригадой прокуратуры, занимавшимися одним и тем же делом, сразу начались трения. Ряд членов комиссии ставили вопрос о прекращении следствия до окончания парламентского разбирательства. Прокуратура, однако, в этом споре победила, настояв на продолжении следствия, что вызвало в среде демократически настроенных законодателей удивление — с чего бы это? Прокуратуре вроде выгодно было дождаться заключения парламентской комиссии. А тут такая завидная настойчивость и целеустремленность в скорейшем завершении дела работника своего же ведомства.

В свою очередь, его представители объясняли, что руководствуются исключительно заботой о честном имени прокуратуры и торжестве справедливости. Если допущены ошибки, их надо как можно быстрее исправлять.

К началу 1990 года бригада Прокуратуры СССР пришла к выводу: гдляновская группа проводила расследование с грубым нарушением законности, в результате чего на скамье подсудимых оказались невиновные. Некоторые из них были к тому времени осуждены и отбывали наказание в колониях.

За шесть лет работы в Узбекистане следственная группа Гдляна задержала и вынесла постановления на арест почти 200 человек. 64 из них обвинялись во взяточничестве. Остальные — в основном за хранение ценностей, нажитых преступным путем.

Непосредственно Гдлян и Иванов направили в суды 15 уголовных дел, по которым был осужден 31 человек. Четыре дела суды вернули на дополнительное расследование. Повторно в суды эти дела уже не поступили. Два дела, направленных Гдляном в суд, окончились оправданием арестованных — заместителя министра внутренних дел Узбекистана Кахраманова и директора Каршинского горпромторга Гаипова.

Из 29 содержавшихся под стражей к моменту отстранения Гдляна от ведения следствия осуждены будут лишь 14 человек. Остальных признают невиновными и полностью реабилитируют. Кроме них в отношении еще нескольких лиц, уже осужденных, приговоры будут отменены в кассационном и надзорном порядке. Таким образом, из числа арестованных за взяточничество полностью реабилитируют каждого второго! Что же касается лиц, незаконно задержанных с целью получения от них под принуждением показаний о хранении ценностей людей, арестованных за взятки, то ни одно уголовное дело в их отношении в суд направлено не будет.

Короче, из почти 200 задержанных и арестованных виновными признаны чуть более сорока!

Хроника дальнейших событий странна и чудна, впрочем, как и многое в нынешней матушке России.

Февраль 1990 года. Коллегия Прокуратуры СССР обсуждает вопрос об итогах проверки жалоб и заявлений в связи с деятельностью группы Гдляна в Узбекистане. Ни Гдлян, ни Иванов на коллегии не присутствуют, хотя их и приглашали. Здание блокировано пикетчиками с плакатами в поддержку Гдляна и Иванова с требованиями отставки руководства прокуратуры.

Апрель 1990 года. Сессия Верховного Совета СССР не дает согласия Прокуратуре СССР на привлечение Гдляна и Иванова к уголовной ответственности.

Апрель 1991 года. Генеральный прокурор СССР Н.Трубин издает приказ об увольнении Гдляна и Иванова из органов прокуратуры за грубые нарушения ими служебной дисциплины — не выходили на работу, отказывались заниматься следствием, но зарплату получали.

12 июля 1991 года. Генеральный прокурор СССР Н. Трубин докладывает Президенту СССР М. С. Горбачеву, что собрано достаточно доказательств для предъявления обвинения Гдляну и Иванову в злоупотреблении служебным положением, превышении власти, принуждении лиц на допросах к даче ложных показаний.

30 августа 1991 года. Генеральный прокурор Н. Трубин подписывает постановление о прекращении уголовного дела в отношении Гдляна и Иванова за отсутствием в их действиях состава преступления.

 

 

Метаморфозы и манипуляции

 

Вернусь к тому, с чего начал: со скандала в Кремлевском Дворце съездов. Партийный функционер с Алтая, посмевший усомниться в утверждении Гдляна и Иванова о присутствии на XIX партконференции делегатов-взяточников, был посрамлен. Через несколько недель после окончания конференции Генеральный прокурор СССР вошел с ходатайством в Президиум Верховного Совета СССР о получении согласия на привлечение к уголовной ответственности народных депутатов Раджабова и Джаббарова.

Президиум Верховного Совета ходатайство прокуратуры удовлетворил. Напомню: оно было полностью основано на материалах гдляновского расследования. Оба депутата являлись делегатами XIX партконференции.

19 октября 1988 года они были арестованы. В тот же день первый заместитель Генерального прокурора СССР А. Васильев арестовал первого секретаря ЦК КП Узбекистана Усманходжаева. На первых двух допросах, которые вели заместитель начальника Главного следственного управления Прокуратуры СССР В. Титов и следователь КГБ СССР В. Рац, арестованный отрицал получение и дачу кому-либо взяток. Однако вечером 20 октября написал заявление на имя Генерального прокурора А. Сухарева, в котором сообщил о получении взяток от нескольких лиц, назвал их фамилии. Содержание своего заявления он подтвердил на допросе 21 октября. А 23 октября дал Гдляну показания о передаче взяток ряду руководящих работников ЦК КПСС, включая Е. Лигачева.

Первого ноября на очередном допросе Усманходжаев отказался от заявления о передаче взятки Лигачеву. Тем не менее по данному факту прокуратура провела расследование. Егора Кузьмича допросил заместитель Генерального прокурора В. Кравцев.

— Я считаю заявление Усманходжаева о передаче мне денег в сумме 60 тысяч рублей явной клеветой и оговором, — заявил Лигачев на допросе. — Ничего этого, как я уже говорил, не было и нет. С какой целью и почему Усманходжаев оговаривает меня, точно сказать не могу. Человек он слабохарактерный, легко поддающийся внушению.

Еще более странные метаморфозы происходили с арестованными Раджабовым и Джаббаровым — бывшими первыми секретарями Самаркандского и Бухарского обкомов партии.

Раджабов провел в следственном изоляторе девять месяцев. Сначала сопротивлялся, отрицал получение и передачу взяток. Но вскоре написал заявление, в котором признал получение взяток от 33 лиц и передачу денег 10 руководящим работникам республики.

Вот тут-то и начинается самое занятное. 19 июля 1989 года, ровно через девять месяцев пребывания в тюрьме, арестованного Раджабова выпустили на свободу. Правда, следствие продолжалось еще четыре месяца, но его вели уже другие люди, пришедшие на смену отстраненным Гдляну и Иванову. Новые следователи сочли возможным изменить Раджабову меру пресечения и не содержать его более под стражей. А в октябре 1989 года уголовное дело в отношении Раджабова было прекращено — за отсутствием события преступления.

Бухарский партийный лидер Джаббаров пробыл под следствием шестнадцать месяцев и провел все это время в тюремной камере. Дело пошло в суд. Когда начались слушания, случилось невероятное: старший прокурор одного из отделов Прокуратуры СССР А. Арбузов, поддерживавший государственное обвинение, от него отказался. Представленные суду доказательства вины Джаббарова показались прокурору неубедительными.

Шестого марта 1990 года Ташкентский городской суд, где слушалось дело Джаббарова, вынес оправдательный приговор обвиняемому и освободил его из-под стражи прямо в зале заседания. Одновременно с приговором суд вынес частное определение в адрес Генерального прокурора СССР, отметив, что все обвинения, все факты получения и дачи взяток в ходе следствия были сфабрикованы, допущен явный произвол в отношении невиновного лица. Суд потребовал от Генерального прокурора обязательного расследования беззакония, совершенного Гдляном, Ивановым и некоторыми другими следователями из их группы.

По словам следователей, принявших дело Джаббарова у отстраненных предшественников, его можно было не доводить до суда и прекратить на стадии предварительного следствия:

— Эпизоды взяточничества разваливались, как карточные домики. А Гдлян настроил их около сотни...

— Почему же тогда направили дело в суд?

— Так решили в Прокуратуре Союза. Чтобы не давать повода для обвинений в защите мафии, как это произошло в случае с Раджабовым, которого освободили во время следствия, до суда.

— Были несогласные?

— Гдляновская группа. Их подвела самоуверенность. Раджабов признавался в том, чего не было, придумывал время и место передачи взяток, которые при проверке не подтвердились. В суде проявилась бы полнейшая абсурдность его признаний.

— На что же рассчитывал Гдлян?

— Что суд проштампует материалы следствия, не углубляясь в детали. Гдлян не заботился о юридической прочности дела, всецело полагаясь на шумиху в прессе, на общественное мнение, которое было на его стороне. Он был могущественнейшей фигурой, его ведь в генеральные прокуроры прочили. Ни один судья не посмел бы портить с ним отношений.

Феномен Гдляна и Иванова, несомненно, относится к самым загадочным проявлениям общественно-политической жизни второй половины восьмидесятых годов. Несмотря на многочисленные публикации, в том числе и несколько книг самих следователей («Мафия времен беззакония», «Пирамида», «Следователь из провинции», «Кремлевское дело»), природа и мотивы этого феномена остаются тайной за семью печатями.

Споры вокруг личностей недавних народных любимцев, конечно, поутихли, но ответа на вопрос, кто же все-таки они, нет. До сих пор. Честные юристы, искренние борцы за правду и справедливость, которых использовали определенные политические силы для подтверждения тезиса о насквозь прогнившей и коррумпированной старой системе? Или следователи вели некую им одним известную политическую игру в надежде, что, выступая против партократии и чиновничества, могут рассчитывать на другие, более высокие должности при благоприятном раскладе?

Оба — и Гдлян, и Иванов — категорически отрицали, что рвались к власти самостоятельно или были инструментом в чьих-то руках. Судя по автопортретам, им чужды тщеславие и популизм. Единственное, что двигало ими, когда они шли к зениту своей славы — это служение закону, добросовестное исполнение своих обязанностей по искоренению преступности.

У главного оппонента наших героев В. Илюхина, тоже написавшего книгу о своей миссии на посту руководителя следственной бригады по проверке деятельности гдляновской группы, — иное мнение на сей счет. Изучение материалов привело Илюхина к заключению о заказном характере следствия группы Гдляна во второй половине восьмидесятых годов. Сенсационность гдляновских выступлений, считает Илюхин, во многом определялась особенностями политического противостояния в стране. Сначала, мол, Гдлян и Иванов пытались собрать компромат на Б. Н. Ельцина, А. Н. Яковлева и других лиц, положение которых в определенные моменты начинало становиться шатким. Поколебались позиции Лигачева, и тут же против него начинали выбиваться показания. Элементарный популизм, подстраивание под политическую конъюнктуру, карьеризм.

Вряд ли есть смысл приводить все суждения, собранные во время работы над этим материалом, по поводу феномена Гдляна и Иванова. Видные политические деятели, как отставные, так и ныне действующие, охотно откликнулись на просьбу автора этой книги поделиться своими мнениями. Пересказ всех точек зрения затянул бы изложение и удивил бы несхожестью оценок.

И тем не менее есть две позиции, которые совпали как у сторонников Гдляна и Иванова, так и у их противников. Первая позиция касается условий, без которых данный феномен был бы невозможен. Необыкновенная популярность двух следователей произросла на фоне убогости политического и правового мышления митингующих уличных толп, переставших верить Горбачеву и его реформаторам. Разочарование населения в официальных властях вызвало невиданный интерес к людям, клеймящим мафию, коррупцию, партократию и чиновничество — врагов простого люда.

И вторая позиция, по которой совпали точки зрения несхожих между собой людей. На каком-то этапе Гдлян и Иванов перестали чувствовать себя юристами, следователями и дали захватить себя политике, в которой оказались дилетантами. Отсюда меньшее внимание к следственным делам, излишняя самоуверенность, приведшая к пренебрежению формальностями при составлении протоколов допросов, в ряде которых не содержалась информация ни о месте, ни о времени передачи взяток, ни о причинах подкупа. Нередко протоколы состояли из одного-двух абзацев и занимали половину, а то и вовсе четверть странички. Совсем как в приснопамятные тридцатые годы! — докладывали наверх многочисленные проверяющие.

 

Хорошо роют старые кроты

 

Тельман Гдлян и Николай Иванов впервые встретились много лет назад в Грозном, куда их направили для расследования дел о хищениях и коррупции. Тельман Хоренович тогда состоял старшим следователем Ульяновской, а Николай Вениаминович — Мурманской областной прокуратуры. Вместе они работали с 1983 года.

И в постсоветские времена тоже вместе. Только не в прокуратуре, как до 1991 года, а возглавляя Народную партию России и всероссийский фонд прогресса, защиты прав человека и милосердия. Правда, Тельман Хоренович в 1995—1999 годах был депутатом Государственной думы.

Как, знаменитые следователи, которым Мегрэ в подметки не годится, гроза советской мафии, — и не у дел?

Продолжим хронику странных и чудных событий после 30 августа 1991 года, когда Генеральный прокурор СССР Н. Трубин подписал постановление о прекращении уголовного дела в отношении Гдляна и Иванова за отсутствием состава преступления. Затем были реабилитированы все отстраненные от работы следователи их группы. Казалось, справедливость восторжествовала: давно ли Ельцин, показывая на Гдляна при большом стечении народа, произнес: вот он, наш будущий Генеральный прокурор!

4 декабря 1991 года. По представлению Комитета по законодательству Верховный Совет СССР отменил свое прежнее решение о согласии на увольнение строптивых следователей. Оба подлежали восстановлению в прежних должностях.

Но... это было последнее заседание союзного Верховного Совета. Беловежская пуща решила судьбу Советского Союза. Последний его Генпрокурор развел руками:

— Меня самого увольняют, как я буду подписывать документ о вашем восстановлении?

1992 год. Личные дела Гдляна и Иванова переходят в Прокуратуру России. Генпрокурор В. Степанков разводит руками:

— Ничем не могу помочь. Нет инструкции, как решать такие вопросы.

Обращение в Конституционный суд тоже оказалось тщетным: союзная прокуратура упразднена, а из российской нет письменного ответа о возможностях восстановления.

Сентябрь 1993 года. Остались две инстанции: Президент и Верховный Совет России. Президент отмолчался. Надо отдать должное Хасбулатову: уже из осажденного Белого дома он направляет заявление безработных следователей в Генпрокуратуру, где лежат, кстати, их трудовые книжки. И снова роковая невезучесть: пока письмо шло, спикер переместился в Лефортово.

Такая вот фатальная цепь чудных случайностей.

Сам собою напрашивается вопрос: если в стране процветает мафия и коррупция, а для борьбы с ними, как мы постоянно слышим, не хватает квалифицированных следователей, то почему тогда не у дел Гдлян и Иванов? Не умеют глубоко копать? Или, наоборот, слишком глубоко копают?

Глава 22

ОКТЯБРЬСКИЙ БУНТ ЕЛЬЦИНА

 

Потерпевший сокрушительное поражение в кремлевской дуэли с Ельциным, экс-президент СССР часто возвращается к началу и истокам той трагической для страны конфронтации. Вот и в мае 1995 года, выступая в Центральном доме литераторов России, Михаил Сергеевич сказал: а ведь мог бы отправить ослушника послом в какую-нибудь банановую республику.

Не отправил.

К чему привела вражда двух бывших провинциальных партсекретарей, схлестнувшихся в борьбе за верховенство, известно. Неисследованной по-прежнему остается мотивация противостояния, которое велось по всем мыслимым фронтам. Особое внимание привлекает первая крупная размолвка, случившаяся в 1987 году на октябрьском пленуме ЦК. Ее смысл и фактическая канва прояснены не до конца, они туманны и таят в себе немало загадок, недосказанности, скрытости.

Из-за чего возникла драка? Можно ли было погасить конфликт сразу, на начальной стадии, когда он еще только-только разгорался? Кто обострил ситуацию: Ельцин или Горбачев?

 

 

Был ли сговор

 

Несмотря на густой туман, окутывавший Москву двое суток подряд, что затрудняло посадку самолетов, пленум ЦК КПСС открылся в назначенное время — в 10 часов утра 21 октября. Из-за непогоды не смогли прилететь и сидели в местных аэропортах только 30 человек.

Прибывшие рассаживались в зале. Кроме основных 530 высших партийных чиновников присутствовали и приглашенные — министры, руководители ведомств, командующие военными округами, не входившие в состав центральных органов КПСС.

Открывая пленум, генсек Горбачев объявил, что на повестке дня только один вопрос:

— Считаем целесообразным проинформировать членов ЦК, чтобы вы узнали все принципиальные положения доклада на торжественном заседании, посвященном 70-летию Великой Октябрьской социалистической революции. Политбюро хотело бы получить ваше согласие и поддержку.

Затем бразды председательствовавшего перешли к Лигачеву, который предоставил слово для доклада Михаилу Сергеевичу. Горбачев выступал почти два часа. Получив положенные аплодисменты, докладчик не торопился покидать трибуну.

— Товарищи! — произнес Лигачев. — Доклад окончен. Возможно, у кого-нибудь будут вопросы? Нет? Если вопросов нет, то нам надо посоветоваться...

Лигачев хотел спросить у зала, есть ли смысл открывать прения по докладу. На Политбюро они договорились, что не стоит, поскольку всем участникам пленума при регистрации решено было раздать материалы к этому вопросу.

И тут зал услышал голос возвратившегося в президиум генсека:

— У товарища Ельцина есть вопрос.

Однако Егор Кузьмич как будто не видел поднятой руки московского секретаря и не слышал голоса генсека. Лигачев, как ни в чем не бывало, повторил:

— Тогда давайте посоветуемся. Есть ли нам необходимость открывать прения?

— Нет, — раздались голоса.

— Нет, — удовлетворенно констатировал Лигачев.

— У товарища Ельцина есть какое-то заявление, — нетерпеливо, громче обычного произнес Горбачев, как будто раздосадованный тем, что председательствовавший не видит поднятой руки Бориса Николаевича.

И тогда Лигачев как бы спохватился:

— Слово предоставляется товарищу Ельцину Борису Николаевичу — кандидату в члены Политбюро ЦК КПСС, первому секретарю Московского горкома КПСС. Пожалуйста, Борис Николаевич.

Ельцин неторопливо подошел к трибуне и произнес свою знаменитую речь, закончившуюся заявлением об отставке.

Восстанавливая в памяти подробности, предшествовавшие шокировавшему выступлению Ельцина, многие участники пленума вспоминают некоторые, показавшиеся им странными, детали.

Лигачев смотрел в зал в упор и не видел поднятой руки Ельцина. Почему? Спрашивал, есть ли вопросы к докладчику, — значит, внимательно обводил взглядом ряды. Объяснить столь странное поведение председательствовавшего можно лишь тем обстоятельством, что Ельцин находился в президиуме. Но по неизменному ритуалу в президиуме сидели только члены Политбюро, а кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК — в зале, правда, в первых рядах.

Постоянным местом Ельцина в зале заседаний пленумов было пятое в третьем ряду — как раз напротив председательствовавшего. И тем не менее Лигачев не замечал протянутой руки и приподнимавшегося несколько раз московского секретаря. Не замечал или не хотел заметить? Интуитивно чувствовал, что неспроста просит слова? Ладно, если бы с периферии. А то ведь свой. Или располагал какой-то информацией о готовившемся взрыве бомбы и потому пытался его предотвратить? Иначе чем объяснить тот бесспорный и зафиксированный стенограммой факт, что только после повторного настойчивого напоминания Горбачева председательствовавший с неохотой, как отмечали некоторые участники пленума, предоставил слово Ельцину.

Чем вызвана неясная до сих пор настойчивость Горбачева? Дважды напоминает он Лигачеву о желании Ельцина выступить. Сначала говорит, что у Ельцина есть какой-то вопрос. Лигачев игнорирует подсказку генсека и проводит решение о нецелесообразности открытия прений. И снова Горбачев нетерпеливо напоминает: «У товарища Ельцина есть какое-то заявление».

Проговорился? В первом случае речь шла о вопросе, во втором — уже о заявлении. Ельцин действительно выступил с заявлением. Выходит, генсек знал, почему московский секретарь просит слова и с чем он выступит на пленуме?

Версия о сговоре Горбачева и Ельцина живуча до сих пор. Невероятная активность генсека, нетерпеливо напомнившего Лигачеву, что Ельцин хочет сделать какое-то заявление, усиливает эти подозрения. Откровенное давление на председательствовавшего, явно уклонявшегося от надвигающегося скандала, вторжение в его функции не остались не замеченными и сегодня дают обильную пищу для догадок.

Превалируют три точки зрения. Первая — рок, судьба. Мотылек сам летит на огонь, кролик лезет в пасть удава, жертву бессознательно тянет к убийце. Вторая — двухчасовая речь, прерываемая одобрительными аплодисментами, размагнитила генсека, привела в благодушное состояние. Захотелось быть добрым и справедливым ко всем. И третья — предварительный сговор, имевший целью раскол в Политбюро, что позволило бы осуществить возникший еще в конце 1985 года замысел о разделении КПСС на две самостоятельные политические партии.

По третьей, самой распространенной версии, Ельцину отводилась роль могучего тарана горбачевско-яковлевских реформ. Смелый до безрассудства, он был единственным в Политбюро, кто обладал неукротимым бойцовским характером. Сравниться с ним в этом плане мог разве что Лигачев, но Егор Кузьмич не годился для данной роли в силу своих консервативных взглядов. А Ельцин покорил всех уже первым своим новаторским выступлением на перестроечном ХХVII съезде. Стало ясно, что недавний свердловский секретарь не из тех, кто любит компромиссы, и потому именно на него сделал ставку в своих многоходовых комбинациях новый генеральный секретарь.

И просчитался. Ибо хотелось как лучше, а получилось как всегда. Очень скоро выяснилось, что Ельцин не намерен играть роль горбачевского «тарана», а сам хочет добиваться собственного места на кремлевском небосводе. Честолюбивому уральцу не по нутру были какие-то отдельные выигрыши, он захотел снять весь банк сразу. И поставил все на карту.

 

 

Никому о подробностях!

 

Выступление Ельцина, которому по настоянию Горбачева дали слово уже после того, как приняли решение не открывать прений по докладу генсека, было коротким, не более десяти минут. Сказать, что оно произвело эффект внезапно разорвавшейся бомбы, значит, ничего не сказать.

Бомбы падали и взрывались недалеко от кремлевских стен и раньше. Старинное здание, где проходил пленум, помнит грохот артиллерийских снарядов, которыми красногвардейцы обстреливали Кремль в семнадцатом. Но такого, что «отмочил» Ельцин, в этом зале не происходило никогда!

Хотя на пленуме договорились не предавать огласке случившееся, шило в мешке утаить было трудно. Все-таки 530 участников, не считая работников разных вспомогательных служб. Само собой, уже вечером того же дня Москва была взбудоражена слухами. Запрет на информацию — никому о подробностях! — вызвал обратный результат. До сих пор многие уверены, что Ельцин критиковал Горбачева за вмешательство его супруги в государственные дела.

Конечно же это досужие вымыслы, отражавшие антипатии простых людей к первой леди. Ничего подобного Ельцин не произносил. Но и того, что прозвучало в мертвой тишине зала, было достаточно, чтобы вызвать шок у большинства членов ЦК.

Даже сегодня, после всех сильнейших потрясений наиновейшего времени, выступление Ельцина потрясает безрассудно-отчаянной смелостью. Два года держали его в строжайшей тайне — и это в эпоху гласности! Значит, было что скрывать?

Четыре неполные машинописные странички, в которые вместилась стенограмма злополучного выступления, перепаханы вдоль и поперек. Все хотят разгадать тайну неожиданной апелляции Ельцина к ошеломленному ЦК. Увы, структурный анализ текста не внес пока ясности. Компьютерщики-структуралисты в растерянности. Текст состоит из блоков, каждый из которых подтверждает правильность разных, порой даже полярных, точек зрения.

«Ельцин сознательно шел на развязывание публичного конфликта», — считает бывший член Политбюро В. А. Медведев, оставшийся верным Горбачеву и работающий в его фонде. Анализируя октябрьский бунт московского секретаря с учетом личных наблюдений и в свете последующего развития событий, Медведев склоняется к выводу, что тогда в действиях Ельцина преобладали личностные факторы и мотивы, хотя уже просматривались контуры нарождавшейся левой оппозиции, с ее лозунгами радикальных реформ. Прошло немало времени, прежде чем позиция Ельцина обрела более или менее ясные политические контуры, сомкнулась в чем-то с настроениями зарождавшейся радикально-демократической оппозиции.

Таким образом, по мнению сторонников Горбачева, выходка московского секретаря, испортившего праздник участникам пленума, носит исключительно личностный характер. Бунт Ельцина — это бунт тщеславного одиночки, разрушителя по своей натуре, неспособного к бесконфликтному существованию.

Убедиться в правомерности такого взгляда помогает дальнейшая биография Ельцина — развал Советского Союза, расстрел парламента и т. д. А впервые в концентрированном виде эти опасные для государственного деятеля качества были продемонстрированы в октябре 1987 года, когда Ельцин неожиданно пошел в атаку на твердыни власти и лично бросил перчатку Горбачеву.

Действительно, он во всеуслышание — не в своем узком кругу на Политбюро — посмел заявить, что вера в перестройку у людей начала падать, что случилось то, от чего предостерегал Горбачев: перестройку заболтали. Постановления идут одно за одним, но они не выполняются:

— Мы призываем друг друга уменьшать институты, которые бездельничают. Но я должен сказать на примере Москвы, что год на