На Руси талант — всегда несчастье

 

С началом Великой Отечественной войны все крупные советские ученые были эвакуированы из Москвы в Казань, Ташкент и другие тыловые города.

Бронь распространялась даже не на столь маститых. Почему же Кондратюк оказался на передовой, да еще в таком незавидном положении — сначала рядового бойца, а затем командира отделения во взводе связи?

Тому одна причина: выдающийся теоретик не состоял на спецучете, оберегавшем таланты страны. Он служил в заурядной конторе, занимавшейся разработкой ветроэлектрических станций, которая для военкомата была одним из объектов, где трудились люди, годные для ношения оружия и рытья оборонительных сооружений. Запись в народное ополчение производилась коллективно, после краткого митинга, на глазах у сослуживцев.

Закономерен вопрос: почему же он, теоретик, светлая голова, штучный товар, оказался не в ГИРДе у Королева или в другом аналогичном учреждении, а в обыкновенной конторе? К тому же есть свидетельства, что во время встречи с Кондратюком Королев предлагал перейти в его институт. Не согласился.

Странно, не правда ли? Предпочитал небольшие города, часто менял место жительства. То строил элеваторы на Северном Кавказе, то пребывал в должности механика котельной на сахарном заводишке.

Нежелание высовываться, идти в крупные научные коллективы, куда, как свидетельствовали очевидцы, его неоднократно зазывали, объясняли странностью характера, чудачеством, неприспособленностью к жизни. Так склонны были считать люди, не знавшие его и писавшие о нем по догадкам. Однако двоюродный брат ученого А. В. Даценко из Полтавы считает, что характеристики типа «не от мира сего» к Кондратюку не подходят.

«И только самые наблюдательные подозревали, что за этой осторожностью, опасением славы и популярности крылось нечто большее, нежели присущие большинству отмеченных печатью избранности нелюдимость и стремление к уединению. Сложилось впечатление: Кондратюк явно что-то скрывает. Группу Королева финансировали руководящие органы РККА, и при поступлении туда требовалось заполнить весьма строгие анкеты, которые потом тщательно проверялись Лубянкой», — говорилось в письме, помните, в том самом, с которого начиналась эта глава.

По мнению авторов письма, адресованного в высокую инстанцию, именно это и отпугивало Кондратюка!

«Путь туда, где проявилось бы в полной мере его дарование, был заказан, — утверждалось в реляции. — Впрочем, талант на Руси всегда был несчастьем для его обладателей».

Что правда, то правда!

 

 

Дамоклов меч

 

Скрываемое белогвардейское прошлое — вот дамоклов меч, который висел над Кондратюком в предвоенные годы.

Россия снова — в который раз! — потеряла своего гения. И из-за чего? Из-за деления на белых и красных. То есть, по политическим мотивам. Кондратюк, как и многие его современники, оказался заложником идеологии. В итоге — невостребованный талант, вынужденный заниматься всем, кроме того, для чего был призван.

Военный историк, полковник Н. И. Ножкин так рассказал о белогвардейском прошлом Кондратюка:

— Он был прапорщиком царской армии, куда его призвали в 1916 году в связи с продолжавшейся войной. Прямо со студенческой скамьи. С первого курса. Проучился в Петербургском политехническом институте всего несколько месяцев — до ноября. До института окончил в Полтаве гимназию — с серебряной медалью. Военная служба началась для него с курсов прапорщиков при юнкерском училище. После окончания курсов попал на турецкий фронт.

Прервем на минутку уважаемого историка, чтобы заметить попутно: на фронт — в 16 лет? Снова ошибка? Запомним и эту нестыковку.

— После революции, — продолжает Н. И. Ножкин, — он некоторое время находился в армии, а потом в 1918 году вместе с земляком отправился на родину, в Полтаву. На одной из станций их задержал военный патруль и доставил в комендатуру Добровольческой армии Корнилова. Обоим инкриминировали дезертирство, чуть было не расстреляли, но, учитывая молодость, поставили в строй защитников единой и неделимой России. У Корнилова, а после его гибели у Деникина друзья прослужили не более месяца. В Ростове, воспользовавшись удобным случаем, они бежали и к началу мая добрались до Полтавы.

Далее, по рассказу Н. И. Ножкина, была вторая мобилизация в деникинскую армию, и тоже насильственная. Под ружье ставили всех более или менее здоровых мужчин до сорока лет. Не избежал этой участи и наш герой. Однако, на этот раз он скрыл свое офицерское звание и попал в санитарную бригаду. Под Одессой бежит из санпоезда. Белые разбиты, Гражданская война закончена, и он, по терминологии победителей, «золотопогонник», «деникинский офицер», вынужден прятаться у дальних родственников в глухом местечке на Украине.

И тогда его мачеху осеняет спасительная идея.

 

 

Главная тайна

 

С 1921 по 1930 год он часто переезжал с места на место, избегая больших городов, где его могли опознать. Зарабатывал на хлеб физическим трудом, не гнушаясь никакими занятиями. По ночам упорно корпел над заветной тетрадкой.

В 1930 году его все же арестовали по обвинению в причастности к контрреволюционной организации. Выпустили через полтора года. Но главной тайны Кандратюка следователи тогда не узнали. Она открылась гораздо позже.

Это была потрясающая новость. Оказывается, подлинная фамилия пропавшего без вести в начале войны ученого была вовсе не Кондратюк, а... Шаргей. Александр Игнатьевич Шаргей 1897 года рождения.

Шаргей появился на свет в Полтаве. Его мать, Людмила Львовна Шлипенбах, была дворянкой, преподавала иностранные языки в женской гимназии. Людмила Львовна происходила из рода шведского генерала Шлипенбаха, плененного Петром I в Полтавской битве. В поэме Пушкина «Полтава» есть такие строки: «Уходит Розен сквозь теснины; сдается пылкий Шлипенбах». Это — о предке Людмилы Львовны.

Отец Шаргея, Игнатий Бенедиктович, из мещан, родом из Ковенской губернии. Он был на редкость несобранный и увлекающийся молодой человек. Учился в трех университетах, в том числе и в Германии, но не окончил ни одного. Участвовал в студенческих волнениях.

Игнатий и Людмила поженились в 1896 году. Мать гения была беременна, когда ее арестовали за участие в демонстрации. В результате — нервная травма и лечебница для душевнобольных. Вскоре после рождения сына она оказалась в приюте для невменяемых. Полагают, что арест спровоцировал нервный стресс, который привел к помутнению рассудка. Есть сведения, что в роду Шлипенбахов подобные случаи бывали и раньше, это объясняется наследственностью.

Игнатий Бенедиктович женился вторично, но вскоре умер, примерно в то же время, что и первая жена. От этого брака родилась дочь Нина, сводная сестра Александра. В конце семидесятых годов она расскажет комиссии ЦК компартии Украины потрясающую историю, связанную с обстоятельствами изменения фамилии ее сводным братом.

Вкратце история такова. Августовским утром 1921 года деникинский офицер Александр Шаргей, скрывавшийся у родственников в Кировоградской области, получил из родных мест пакет с томиком Шиллера. В нем было выданное Волынской духовной консисторией метрическое свидетельство Юрия Васильевича Кондратюка, родившегося 26 августа 1900 года в городе Луцке Волынской губернии. Документ подлинный. Такой юноша был, он учился в Киевском университете и скончался от туберкулеза 1 марта 1921 года. Его документами и воспользовался Шаргей, став Кондратюком. Очень удобно было то, что он сразу помолодел на три года — никто не заподозрит в нем белогвардейского офицера. Ими в 17 лет не становились.

В эту семейную тайну были посвящены единицы. Нина Игнатьевна Шаргей, сводная сестра гения, узнала ее от своей матери, мачехи сводного брата, перед ее смертью.

 

* * *

 

Удивительная история, не так ли? С одной стороны — деникинский офицер, полжизни проведший под чужой фамилией и по чужим документам, привлекался к судебной ответственности. С другой стороны — выдающийся ученый с мировым именем.

Любопытная деталь: волей рока в один ряд с именами Циолковского, Цандера, Королева и других поставлено имя безвестного двадцатилетнего студента, никакого отношения к полетам на Луну не имевшего. Пожалуй, это единственный случай, когда воспользовались именем конкретного человека, а не абстрактным псевдонимом, и этот человек навсегда вошел в историю.

Впрочем, подобное, кажется, уже было, когда молодой революционер Лев Бронштейн взял себе фамилию Троцкого — охранника Одесской тюрьмы.

Завершая рассказ об этой удивительной истории, остается с грустью констатировать, что гениальный русский человек — это, как правило, не оцененное в свое время богатство, и то, что многого, конечно, уже не вернуть. Заметим, однако, что вспомнить — значит частично оплатить долг.

Глава 16

НЕВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ИНДИИ

Пролог

 

18 мая 1967 года, за два часа до начала заседания Политбюро, Петру Ефимовичу Шелесту передали, чтобы по дороге в Кремль он заехал на Старую площадь — его хочет видеть Леонид Ильич.

Незамедлительно препровожденного в генсековский кабинет на пятом этаже главу украинских коммунистов Брежнев встретил приветливо. Задал пару-тройку формальных вопросов о состоянии дел в республике. Слушал невнимательно, было видно, что его занимают совсем другие мысли. И точно, отдав должное протоколу, вдруг сказал:

— Имей в виду, сегодня мы будем решать вопрос об освобождении Семичастного от должности председателя КГБ.

Шелест недоуменно уставился на генсека:

— А какая причина?

Брежнев поморщился, явно недовольный излишней любознательностью члена Политбюро. Ответил уклончиво:

— Много поводов к этому. Позже узнаешь все. Я пригласил тебя, чтобы посоветоваться, где лучше использовать на работе Семичастного. Мы не намерены оставлять его в Москве.

Ошеломленный новостью, Шелест снова повторил:

— А почему, какая причина?

Глава украинских коммунистов, причастный к смещению Хрущева в октябре 1964 года, отлично знал, какую роль сыграл в этом деле КГБ и его руководитель. Казалось бы, Брежнев ему лично должен был быть многим обязан, поскольку приход Леонида Ильича к власти без поддержки КГБ был бы весьма проблематичен. Никогда и нигде Брежнев не высказывал даже малейшего неудовольствия Семичастным.

— Я же тебе сказал, что позже все узнаешь, — почти с раздражением произнес генсек.

Шелест моментально прикусил язык. Если сам председатель КГБ попал под полное недоверие, надо держать ухо востро.

— Не хочется его и обижать сильно, — сказал Брежнев. — Может, ты что-нибудь предложишь? Где бы его можно использовать на Украине?

Шелест, которого прошиб холодный пот от мысли, что такая участь ждет каждого, кто в какой-то степени был причастен к приходу Брежнева на кремлевский трон, предложил должность первого секретаря Кировоградского обкома, где намечалась вакансия.

— Нет, на партийной работе его использовать нежелательно, — возразил генсек. — Давай другое предложение.

— Зампредом Совмина?

— Первым, — подумав, сказал Брежнев.

— Первых у нас два. Обе должности заняты.

— Это не преграда. Пиши записку в ЦК, учредим дополнительную должность первого зама.

Удовлетворенный тем, что Шелест не возражал против перевода Семичастного на Украину, Брежнев взглянул на часы, давая понять, что аудиенция закончилась, и поблагодарил за участие в решении столь деликатного, как он сказал, вопроса.

— До встречи на Политбюро, — произнес генсек, поднимаясь.

Заседание высшего коллегиального органа партии по новой моде, заведенной Брежневым, проходило в Кремле. После рассмотрения плановых вопросов генсек вынул из нагрудного кармана какую-то бумажку, посмотрел на нее и сказал:

— Позовите Семичастного.

По лицу вошедшего в зал председателя КГБ было видно, что он не знал, зачем его пригласили. Держался уверенно. Вопросительно взглянул на Брежнева, предполагая, наверное, что тот даст ему какое-либо поручение. Скользнул взглядом по непроницаемым, пергаментным лицам членов Политбюро.

— Теперь нам надо обсудить вопрос о Семичастном, — объявил Брежнев.

— А что обсуждать? — не понял вошедший.

— Есть предложение освободить вас от занимаемой должности председателя КГБ СССР в связи с переходом на другую работу, — разъяснил генеральный секретарь.

— За что? Это же неправильно! — пытался слабо протестовать Семичастный. — Это же...

— Много недостатков в работе КГБ, — оборвал его Брежнев. — Плохо поставлена разведка и агентурная работа!

— Но ведь меня по этим вопросам никто не проверял, — защищался Семичастный. — Со мной до этого дня по данному вопросу никто не разговаривал. Почему все это решается так скоропалительно?

Брежнев раздраженно ответил:

— А случай с Аллилуевой? Как она могла уехать в Индию, а оттуда улететь в США?

— Поездка Аллилуевой в Индию не санкционировалась органами КГБ, ее выезд состоялся вопреки нашим возражениям. Здесь были другие санкции, — парировал Семичастный.

Оправдания председателя КГБ принимали опасный характер, и Брежнев поспешил прекратить обсуждение вопроса, огласив постановление Политбюро об освобождении Семичастного от должности председателя КГБ:

— Семичастный назначается первым заместителем Предсовмина Украины. Вопрос этот с товарищем Шелестом согласован, они принимают его на Украину.

В наступившей тишине снова раздался голос Семичастного:

— У меня семья в Москве, к тому же я незнаком с этой работой... Прошу, если это возможно, оставить меня в Москве, предоставив работу.

На что последовал ответ Брежнева:

— Вопрос уже решен, и возвращаться к нему не будем.

Тут же Брежневым было внесено предложение об утверждении Андропова председателем КГБ. Для Юрия Владимировича этот вопрос, похоже, не был неожиданным. На Лубянку отправились Суслов, Кириленко и Капитонов — объявлять решение Политбюро. На следующий день в газетах появился указ о переменах в руководстве КГБ.

 

 

Заберите у меня дачу и машину!

 

Двумя с половиной годами раньше подмосковный поселок Жуковка, заселенный исключительно высокопоставленными дачниками, облетела сенсационная новость: у дочери Сталина забрали домик и лишили ее права вызова автомашины! Светлана Иосифовна съезжает с дачи и уже пакует свои вещи.

Был конец ноября 1964 года. Прошел месяц, как сместили Хрущева. Во властных структурах происходили крупные кадровые перестановки. Одного за другим снимали с постов тех, кто был особенно близок к низверженному вождю. Лишение руководящего кресла одновременно сопровождалось и выселением с госдачи.

Обитатели Жуковки ломали головы: а Аллилуеву за что? В хрущевских фаворитках она не значилась, да и на официальной службе не числилась. Наоборот, ниспровергнутый соратниками Никитка в грязь втоптал ее батюшку, повзрывал памятники, переименовал улицы, объявил виновным в тяжких злодеяниях против народа.

А может, дело не в Хрущеве, а в Брежневе? Может, какая-нибудь кошка перебежала дорогу раньше? И жуковчане, немало информированные о взаимоотношениях сильных мира сего, лихорадочно перебирали в памяти все, что могло пролить свет на скандальное происшествие, случившееся в поселке. Но — безрезультатно.

И только совсем недавно, уже после того как советской власти не стало, выяснилось, что поводом для аннулирования льгот дочери Сталина было письмо, поступившее на имя Председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина от жительницы Москвы, прописанной по улице Серафимовича, дом 2, квартира 179. Благодаря книге писателя Юрия Трифонова, этот адрес известен ныне как «Дом на набережной». В нем проживают много знаменитых людей, работавших в Кремле, на Старой и Лубянской площадях, в других высоких правительственных учреждениях.

Квартира № 179 числилась за Светланой Иосифовной Аллилуевой, дочерью Сталина.

Она владела ею с давних пор, но жила фактически за городом. При жизни отца — на его дачах, а с марта 1953 года, в соответствии с распоряжением Совета Министров СССР, — в дачном поселке Жуковка. Согласно решению правительства, ей с детьми была выделена круглогодичная дача в бесплатное пользование, предоставлено право вызова автомашины с автобазы Совмина и ряд других материальных услуг.

В Жуковке Светлана Иосифовна прожила одиннадцать лет — до ноября 1964 года, редко наведываясь в Москву. Там, вдали от городского шума, была написана ее первая скандальная книга «Двадцать писем к другу», вызвавшая много пересудов. О ее авторстве и по сей день не утихают споры. Чудный уголок природы, располагавший к лирическим размышлениям, где выросли дети — Ося и Катя, где не надо думать о мелочах быта. Мечта каждой хозяйки.

И вдруг — добровольный отказ от этого райского уголка.

В приемной Косыгина, месяц назад ставшего Председателем Совета Министров СССР, письмо Аллилуевой перечитывали несколько раз. Докладывать или погодить? Обращение официальное, заявительницей подписанное, в канцелярии зарегистрировано. Надо докладывать.

Многомудрый Алексей Николаевич молча внимал помощнику, докладывавшему о столь необычной просьбе. Дочь Сталина сообщала, что она всегда была и продолжает быть благодарной правительству за гуманность по отношению к ней и ее детям, проявленную и в 1953 году, и в последующие годы. Однако она полагает, что не имеет никакого морального права пользоваться этой гуманностью. В настоящее время ее дети уже выросли. Сын Иосиф является студентом второго курса медицинского института, дочь учится в седьмом классе. Дача нужна была главным образом для них, когда они были маленькими.

Поскольку отпадает необходимость в даче, то нет нужды и в пользовании машиной. Для автора письма и то и другое совсем не является необходимостью. Она с детьми сейчас очень редко бывает на даче и редко пользуется машиной. Однако все это продолжает за ней числиться. К тому же в соответствии с постановлением, она пользуется дачей и машиной бесплатно, тогда как работники аппарата Совета Министров пользуются дачами и машинами за соответствующую плату. Это несправедливо. Да и на фоне общей весьма суровой и скромной жизни обладание дачей и машиной за государственный счет ставит ее в крайне неловкое положение перед друзьями и в двусмысленное положение вообще перед людьми.

Исходя из этого, заявительница просила дать Управлению делами Совмина СССР соответствующее указание. Она не стала обращаться по этому вопросу непосредственно в хозяйственные инстанции потому, что они все равно не станут нарушать пункты распоряжения правительства, да это и не находится в их ведении. Кроме того, заявительница не хотела бы, чтобы ее шаг мог быть истолкован, как некая демонстрация. А посему обращается в лице Алексея Николаевича Косыгина к правительству с просьбой понять ее правильно и не отказать в аннулировании предоставленных льгот.

Невероятно! За всю свою долгую жизнь в правительстве Косыгин не мог припомнить чего-либо подобного. Чтобы вот так, запросто, кто-нибудь просил забрать дачу и машину? Наоборот, выклянчивали их всеми возможными способами. Сколько этих заявлений прошло через его руки только при Хрущеве! Никита Сергеевич, как известно, совмещал должности первого секретаря ЦК и премьера. Косыгин долгое время был у него первым заместителем и по распределению обязанностей рассматривал подобные просьбы. Кто только не обращался — родственники репрессированных государственных деятелей и ученых, военачальников и писателей. И у всех одна просьба — дайте. А тут обратное — заберите.

Косыгин, естественно, передал адресованное ему заявление Аллилуевой в хозуправление — для исполнения. Хозяйственники понимающе крутнули пальцами у виска: не иначе, совсем крыша поехала. Пожалуй, никто лучше их не знал домашних и прочих личных тайн высокопоставленных дачников.

 

 

Плохая наследственность

Частная жизнь членов Политбюро всегда была особо охраняемой государственной тайной. Никаких открытых сведений ни об их семьях, ни о близких родственниках. Закрытость этой сферы, естественно, разжигала охотничий азарт зарубежных спецслужб, в структурах которых существовали и ныне здравствуют отделы, занимающиеся исключительно сбором указанных сведений.

Сегодня, например, уже не является секретом, что семья Сталина привлекала самое пристальное внимание иностранных тайных ведомств. Интерес к ней был проявлен с начала тридцатых годов, после загадочной смерти жены диктатора Надежды Сергеевны Аллилуевой. С тех пор не было ни одного более-менее значительного события в жизни Якова, Василия и Светланы, не зафиксированного в их досье. Скрупулезно собирались сведения о характере, привычках, склонностях. Источники были самые разные, в основном, гулявшие по Москве слухи.

Из троих детей Сталин больше всех любил младшую дочь. Она осталась сиротой с шести лет. «Сетанка-хозяйка» внешне была похожа на свою бабушку — мать Сталина. Невысокая и плотная, с толстыми ногами. Волосы золотисто-рыжие, что в Грузии считалось первым признаком красавицы, веснушки на лице, очень белая кожа. Полная противоположность брату Василию, унаследовавшему черты матери — ее зеленоватые глаза, брови, сдвинутые к переносице.

В отличие от высокомерного, уверенного в своей безнаказанности брата, подростком носившего заграничные пиджаки и куртки, бриджи и толстые клетчатые гольфы, ездившего в школу в черной машине, за которой следовала другая — с тремя телохранителями, Светлана вела себя на людях скромно, даже несколько робко и очень вежливо. Одевалась в противоположность брату не кричаще: английский костюм, башмаки на толстой подошве; зимой — темно-синее пальто с серым каракулем или шубка из голубой белки с капюшоном. И все же она одевалась лучше других в школе, а потом и на историческом факультете МГУ.

Зарубежные специалисты — психоаналитики, основываясь на малозаметных деталях ее поведения, пришли к заключению, что дочь Сталина — очень впечатлительная, глубоко ранимая натура. Предвижу, что, дойдя до этого места, иной читатель иронично хмыкнет, заподозрив автора в шпиономании. Но и упрощать тоже не хотелось бы: недавно у нас рассекречены материалы, свидетельствующие о том, что на КГБ работали даже члены английской королевской семьи. Чтобы выйти на них с подобным предложением, надо было кое-что знать об особенностях их характеров. Эти сведения собирали по крохам, порой из таких источников, что у людей, мыслящих прямолинейно и поверхностно, ничего, кроме высокомерной улыбки, это не вызвало бы. Так что сбор досье на всех сколько-нибудь влиятельных лиц и членов их семей — процесс взаимообразный и, похоже, вечный.

Наверное, это удел всех крупных государственных деятелей: чужие люди для них важнее и значительнее близких. Не был исключением и Сталин. Он был плохим сыном — не нашел времени съездить даже на похороны матери, невнимательным мужем — жена покончила жизнь самоубийством, малозаботливым отцом — у сыновей Якова и Василия, у дочери Светланы жизни не сложились.

Мать Светланы застрелилась в 1932 году. По рассказам Молотова, она была психопаткой. Много лечилась, в том числе и за границей. За два года до гибели три месяца провела в Карлсбаде, консультировалась у знаменитых немецких врачей-невропатологов. Доктора предписали ей полный покой и запретили заниматься какой-либо работой.

В перестроечные времена вокруг матери Светланы было сложено немало мифов, один другого нелепее. Утверждали, например, что она ушла из жизни по политическим мотивам, не разделяя линию Сталина на индустриализацию и коллективизацию, что она была на стороне Бухарина. О чем якобы и поведала в предсмертном письме, обнаруженном Сталиным на тумбочке в ее спальне. Сейчас установлено, что за письмо приняли «платформу Рютина», о которой тогда было много споров.

Один из распространенных мифов — то, что Сталин сам убил свою жену. Мотивы самые разные. От ревности до неумышленного выстрела, от подозрительности до политической расправы. Все это на поверку оказалось несусветной чушью, изобретенной в эмигрантских газетах начала тридцатых годов из-за отсутствия достоверной информации. Спустя полвека старые инсинуации преподносились в горбачевской России как новейшие достижения исторической мысли.

В действительности все было иначе. Только сейчас, когда открылись архивы, включая и личный архив Сталина, стало ясно, отчего покончила с собой Надежда Аллилуева. Ссора на банкете у Ворошилова 8 ноября 1932 года, после чего прозвучал роковой выстрел, была лишь толчком, приблизившим развязку. Как и малоизвестный инцидент в Большом театре, откуда Сталин с женой приехали на квартиру Ворошилова. Аллилуева была в заметном напряжении и, когда муж обратился к ней со словами: «Эй, ты, пей!», она вспылила: «Я тебе не «эй, ты!» и ушла с банкета. А утром ее нашли в спальне с огнестрельной раной.

Причиной ссоры в Большом театре была, как это ни странно, ревность. Надежде Сергеевне показалось, что муж слишком внимательно рассматривал одну из хорошеньких балерин.

И снова проницательный читатель недоверчиво хмыкнет: ревность? Молодая жена ревнует старого мужа? Скорее, должно быть наоборот — ведь разница в возрасте у них составляла двадцать два года. В 1932 году Надежде был тридцать один год, а ее мужу — пятьдесят три. Она вышла замуж за Сталина будучи гимназисткой, в шестнадцать лет. А он вступил в брак в зрелом возрасте, под сорок. Так кто кого должен ревновать?

Увы, молодость не всегда ассоциируется с хорошим здоровьем. Сегодня открылось немало такого, что свидетельствует о некоторой проблематичности в их супружеских отношениях. У нее был ранний климакс, сопровождавшийся жуткими головными болями. Периодически наступали приступы тоски, гнетущей депрессии. Надежда постоянно принимала кофеин, чтобы подбадривать себя. Действие наркотических средств проходило, и снова тоска, угрозы покончить с собой.

В дневнике Марии Анисимовны Сванидзе, жены брата первой жены Сталина, которая жила в Москве, есть строки о том, что когда после смерти Надежды ее череп внимательно обследовали врачи, они пришли к выводу — это типичный череп самоубийцы. Кроме того, у нее развивалась тяжелейшая болезнь — окостенение черепных швов.

В общем, целый букет «болячек», вызывавших неадекватное поведение и усугублявших психическое состояние. Оно и раньше было не совсем в норме. Перед рождением первенца Василия она ушла из кремлевской квартиры и словно сквозь землю провалилась. Сын появился на свет на окраине Москвы, в роддоме, куда роженицу привели сердобольные бабоньки, представления не имевшие, кто на самом деле эта молоденькая беременная женщина.

Злой рок словно преследовал весь род Аллилуевых. Психическим расстройством страдали мать Надежды Сергеевны — Ольга Евгеньевна, сестра Анна и брат Федор. Как и Надежда, ее мать вышла замуж очень рано. Оленька сбежала из дома к молодому рабочему тифлисских мастерских Сергею Аллилуеву, выкинув из окна узелок с вещами, когда ей не было и четырнадцати лет.

Ольга Евгеньевна была невероятно соблазнительна. От поклонников у нее отбоя не было. Время от времени она бросалась в авантюры то с каким-то поляком, то с венгром, то с болгарином, то с турком — она любила южан и утверждала в сердцах, что русские мужчины — хамы. Сама она представляла странную смесь национальностей. Ее отец хотя и носил украинскую фамилию Федоренко, но вырос и жил в Грузии. Его мать была грузинкой, и говорил он по-грузински. А женат был на немке, Магдалине Айхгольц, из семьи немецких колонистов. Магдалина Айхгольц родила девять детей, последним ребенком была Ольга — мать Надежды Сергеевны.

Ольга Евгеньевна говорила по-немецки и по-грузински. Русский язык она выучила позже. «Иезус-Мария» и «Майн Готт» чередовались у нее с «генацвале» и «чириме». Кавказский акцент оставался у нее всю жизнь.

Она была очень маленького росточка, но большие серые глаза, правильные черты лица, изящный рот, светлые волосы и царственная манера держаться придавали ей необыкновенную привлекательность. Было в ней что-то такое, от чего мужчины сходили с ума. Семейные скандалы были перманентными. Кончилось все тем, что под старость Ольга Евгеньевна и Сергей Яковлевич стали жить в разных квартирах. Ему, видно, надоели ее постоянные измены и причитания, что Сергей загубил ее жизнь и что она видит с ним одни страдания. Обслуга в Зубалове, где они жили до разрыва, называла ее блажной старухой, капризной самодуркой. Старость, болезни и смерть они встретили в одиночестве, каждый сам по себе.

У Аллилуевых была плохая наследственность. Вдова маршала Буденного рассказывала, что, по словам Семена Михайловича, Надежда Сергеевна была психически нездорова, в присутствии других людей пилила и унижала мужа. Буденный удивлялся: как он терпит?

Есть и такая версия. За неделю до самоубийства Надежде Сергеевне вдруг взбрело в голову, что она... дочь Сталина и его жена одновременно. Якобы мать призналась, что то ли в декабре 1900, то ли в январе 1901 года она была близка одновременно со своим мужем, Сталиным и Курнатовским и, если честно, не знает, от кого родилась Надя.

Признание сумасшедшей старухи усугубило душевный кризис Надежды. В ее воспаленном воображении мельтешились дьявольские картины кровосмешения. Получалось, что она сестра своим дочери и сыну? В минуты помутнения разума она заявляла, что таким, как она, не место на земле.

Кроме того, ходили слухи, что у Надежды была интимная связь с пасынком Яковом, сыном Сталина от первой жены, который был не намного младше мачехи. Разразился грандиозный семейный скандал, закончившийся попыткой самоубийства Якова. Он выстрелил в себя из револьвера, но остался жив, и вскоре переехал из сталинской квартиры в Кремле в Ленинград, в пустовавшую квартиру Сергея Яковлевича Аллилуева.

Сведения о попытке застрелиться и последующей смене места жительства Якова Джугашвили имеются в различных архивных источниках. Судя по ним, сомневаться в достоверности происшедшего не приходится. Неясны лишь мотивы столь необычных поступков. Теперь, похоже, все становится на свои места.

 

 

Соблазненная

После ранней смерти матери шестилетнюю Светлану воспитывали няня и гувернантки. Отец был высоко, детьми занимался в самых общих чертах. Сталин пестовал дочь в младенчестве, но когда она превратилась в подростка, наступило естественное для отцов и взрослеющих дочерей отчуждение. Девочки в четырнадцати-пятнадцатилетнем возрасте больше клонятся к матерям, делятся с ними своими секретами, маленькими тайнами, обсуждают наряды.

Матери у Светланы не было, и с приходом девичества пооткровенничать было не с кем. Няня и гувернантки все же люди не родные. С отцом тоже не пошепчешься, как бывало в детстве. К тому же дочери стало казаться, что ее внутренний мир раздражал отца. Она была другой, не похожей на него.

С началом войны 1941 года редкие встречи с отцом и вовсе прекратились. Наступило полное отчуждение. После войны они тоже не сблизились. До 1943 года Светлана ходила в 25-ю, так называемую образцовую школу в Старопименовском переулке в районе тогдашней улицы Горького, сейчас Тверской. Эту школу она посещала десять лет — с 1933 по 1943 год, с небольшим перерывом, который начался осенью 1941 года, когда ее отправили в Куйбышев. Там для эвакуированных детей столичной верхушки организовали спецшколу, узнав о которой Сталин разгневался. В Москву Светлана вернулась весной 1942 года. В феврале ей исполнилось шестнадцать лет.

Дом на даче в Зубалове, где прошло ее детство, осенью сорок первого года взорвали, опасаясь прихода немцев. Ранним летом сорок второго года начали отстраивать. К осени он был уже готов. В нем и поселилось многочисленное сталинское семейство: сын Василий с женой и дочерью, Светлана с няней, Яшина дочка Гуля со своей няней, Светланина тетя Анна Сергеевна с сыновьями.

В Зубалове провели всю зиму сорок второго — сорок третьего годов. Жизнь была разгульной и пьяной. К Василию приезжали его многочисленные друзья — летчики, спортсмены, артисты. Нередко с подружками. Сутками гремела радиола, салютовали пробками в потолок батареи бутылок с шампанским. Впечатлительная Светлана во все глаза рассматривала мир неизвестных ей прежде взрослых людей — сливок столичной богемы.

Этого человека привез в Зубалово брат Василий. Был конец октября сорок второго года. Светлана родилась в феврале двадцать шестого. Считайте, сколько было ей, гимназистке, когда на ее жизненном пути встретился мужчина, которому уже тогда исполнилось сорок лет. Он приходил к школе, где она училась, и стоял в подъезде соседнего дома, ожидая, когда она выйдет на улицу. Она знала, что он наблюдает за ней, и у нее радостно сжималось сердце.

Алексей Яковлевич Каплер был известным драматургом и киносценаристом, лауреатом Сталинской премии. Знаменитые фильмы «Три товарища», «Ленин в Октябре», «Ленин в 1918 году», «Котовский», «Она защищает Родину» снискали ему громкую славу. Падкий на лесть Василий Сталин согласился стать военным консультантом его нового фильма о летчиках и сразу же предложил обмыть это предложение.

Обмывали в Зубалове. Хмельной Василий вдруг подозрительно уставился на Каплера, переспросил, действительно ли тот собирается снимать фильм об авиации. Мол, с таким же предложением к нему уже обращались Константин Симонов, Роман Кармен, Михаил Слуцкий, но что-то у них не движется. Каплер заверил, что у него, в отличие от других собратьев по ремеслу, самые серьезные намерения.

Об истинных намерениях маэстро остается только гадать, но дальше шумных застолий с обильными возлияниями дело не двинулось. Во время первого приезда в Зубалово Василий представил кинодраматургу свою сестру. Маэстро галантно раскланялся и пригласил всех присутствовавших в Гнездниковский переулок, где покажет фильмы, которые непременно понравятся его новой очаровательной знакомой.

Приглашение было принято. И вот дочь коммуниста номер один с веселой компанией нагрянула в просмотровый зал Комитета кинематографии в Гнездниковском и впервые в жизни смотрит американский боевик с герлс и чечеткой. Светлане, как потом она вспоминала, фильм не понравился, и тогда маэстро пообещал показать ей «хорошие» фильмы по своему выбору. И точно, в следующий свой приезд в Зубалово он привез кое-что из Диснея.

Первая искра пробежала между ними на ноябрьские праздники. К Василию, как всегда, приехало множество народа. К. Симонов пожаловал с Валентиной Серовой, Б. Войтехов с Целиковской, Р. Кармен с женой, знаменитой московской красавицей Ниной, на которую потом положит глаз Светланин любвеобильный братец. Сверкали золотые звезды Героев Советского Союза на парадных мундирах молодых летчиков-асов.

Застолье было веселым и шумным. Девочка-подросток смотрела на военных, прибывших с фронта. Они могли погибнуть там в любую минуту, смерть подстерегала их на каждом шагу, потому позволяли себе расслабиться, откровенно наслаждаясь спокойными, беззаботными минутами.

После обильного виновкушения начались танцы. К Светлане неожиданно подошел Каплер:

— Вы танцуете фокстрот?

Девочка-подросток зарделась. Она была одета в новое платье, специально сшитое у хорошей портнихи к этому праздничному вечеру. Это было ее первое «взрослое» платье. К нему она приколола мамину гранатовую брошь. На ногах были полуботинки без каблуков. Этакий смешной цыпленок. Но кавалер был опытным сердцеедом.

— Что вы невеселая сегодня? — спросил он.

Любая женщина восприняла бы этот вопрос как банальный ход светского ловеласа. Но ведь его даме было всего шестнадцать с половиной лет. И она начала говорить обо всем — как ей скучно дома, как неинтересно с братом и родственниками, о том, что сегодня десять лет со дня смерти мамы, и никто не помнит об этом.

Кавалер слушал внимательно. У него был редчайший дар — делать вид, что ему ужасно интересны все подробности, все переживания рыжеволосой десятиклассницы.

С той шумной вечеринки и началось. Вскоре Светлана узнала о его обиталище — номере в нетопленой го