Обычный дворцовый переворот?

 

М. С. Докучаев, авторитетный человек из «девятки», утверждает: вопрос о новом генсеке рассматривался в день кончины Черненко. Константин Устинович скончался 10 марта в 19 часов 20 минут. Об этом свидетельствует и главный кремлевский врач Чазов:

— Помню, что уже темнело, когда я позвонил Горбачеву на дачу, так как это был выходной день, и сообщил о смерти Черненко. Он был готов к такому исходу и лишь попросил вечером приехать в Кремль на заседание Политбюро, чтобы рассказать о случившемся. Был поздний вечер, когда я поднимался на третий этаж известного здания в Кремле... Охрана была, видимо, настолько удивлена моему сосредоточенному виду и появлению в столь неурочный час, что даже не проверила пропуск...

Рыжков называет точное время начала заседания Политбюро — 22.00, воскресенье, 10 марта. Это время, когда обе «команды» поприветствовали друг друга рукопожатиями и заняли свои места в зале заседаний. «Полные» члены Политбюро, как мы знаем, совещались в Ореховой комнате еще раньше. Значит, нового генсека избирали через два часа после кончины предшественника. Побит рекорд марта 1953 года, когда Берия, Маленков и Хрущев делили портфели у неостывшего еще тела Сталина?

По некоторым сведениям, в Ореховой комнате предпринимались попытки отложить решение вопроса о генсеке. Кто-то из стариков, стараясь выиграть время, прошамкал, что сейчас неподходящий момент для выборов и что хотя бы для приличия следует подождать похорон, назначенных на среду, 13 марта.

И тут якобы снова положение спас Чебриков, заявивший, что выборы генсека — не узкопартийное дело, что генсек еще и председатель Совета обороны страны. Нельзя оставаться без верховного главнокомандующего.

Рыжков, возвращаясь к тем минутам, когда они взволнованно толклись в «предбаннике», с нетерпением поглядывая в сторону Ореховой комнаты, тоже вспоминает:

— Кто-то спросил неуверенно: не слишком ли быстро собираемся, может, стоит хотя бы из приличия выждать денек? А кто-то ответил: нельзя терять ни минуты, надо такие вопросы решать с ходу, промедление смерти подобно...

Восстанавливая ныне подробности того воскресного вечера, нельзя не восхищаться Горбачевым. Операция была проведена блестяще! Он не потерял впустую ни одной минуты! Железо куют, пока оно горячо. У его соперников не было времени, чтобы обсудить ситуацию и сговориться. От последнего вздоха Черненко до начала выборов нового генсека прошло всего два часа! Срок невероятный, если учесть, что было воскресенье, вечер, члены Политбюро спокойно проводили выходной на дачах. Пока собрались, пока приехали в Кремль, пока поднялись на третий этаж. Они не успели даже словом обмолвиться между собой, не говоря о большем.

Не прояви Горбачев невиданную оперативность, кто знает, как бы все обернулось. Не зря многомудрые старцы настаивали на переносе обсуждения вопроса, взывая к совести, к соблюдению правил приличия. Однако власть слишком серьезное дело, чтобы опытные политики обращали внимание на подобные мелочи.

Рвался ли Горбачев на кремлевский Олимп? Судя по составленной для потомков рабочей записи того судьбоносного заседания Политбюро, — нет. А в действительности?

— Он никого не видел на посту генсека, кроме себя, — говорит бывший член его команды Рыжков. — Внешние атрибуты власти всегда радовали Горбачева... Он любил быть первым и умел им быть. Телевидение впоследствии многократно и подробно показывало всем и каждому эту его черту характера.

В последнее время опубликовано достаточно много свидетельств закулисной работы по подготовке замены Черненко, угасавшего на глазах. Кроме осмеянных поползновений Гришина, неожиданно начали возникать детали, уже не косвенно, а прямо подтверждающие участие Горбачева в подготовке к решающей схватке за власть.

Однажды Рыжков, по его словам, не выдержал и поделился с Горбачевым своим тайным желанием — уйти со Старой площади снова на производство.

— Ни в коем случае не торопись, — сказал он Рыжкову доверительно, будто знал нечто такое, о чем Рыжков и не подозревал. — Найдем способы продолжить нашу работу. Кто ею займется, если не ты?

Николаю Ивановичу показалось, что Горбачев предчувствовал третьи похороны. Позже станет ясно, что это было не предчувствие, а достоверное знание, основанное на информации о состоянии здоровья Черненко. Эту информацию регулярно поставлял главный кремлевский врач Чазов. В силу сложившейся традиции здоровье генсека считалось государственной тайной особой важности, и, благодаря Чазову, Горбачев был единственным человеком в руководстве, посвященным в эту тайну, что, безусловно, давало большие возможности для маневров по сравнению с другими соперниками.

И когда Лигачев на XIX партконференции в июне 1988 года назвал те мартовские дни тревожными, что могли быть абсолютно другие решения, он был прав. И не зря он сказал, что «единственно правильное решение» было принято благодаря не только твердой позиции, занятой членами Политбюро Чебриковым, Соломенцевым и Громыко, но и большой группы секретарей обкомов, считавших, что второго Черненко партии не пережить. Победа Горбачева стала во многом возможной благодаря поддержке Лигачева, который, исходя из ленинского постулата о том, что промедление смерти подобно, немедленно приступил к срочному вызову членов ЦК в Москву и их соответствующей обработке.

Многие из них вылетели в столицу в ту же ночь. В аэропортах их встречали люди Лигачева, по дороге в гостиницы проясняли обстановку. Потом с каждым из них Егор Кузьмич беседовал лично. Оперативность потрясающая: от последнего вздоха Черненко до единогласного избрания Горбачева на пленуме прошел всего 21 час. И это — с учетом огромных расстояний, которые пришлось преодолеть периферийным лидерам. Не обошлось, разумеется, и без привлечения военных самолетов.

И куда подевалась решительность в 1991 году?

 

Сторонники и соперники

 

Как назвать то, что произошло в марте 1985 года, — революцией, которую ждали и с ликованием восприняли люди, или очередным дворцовым переворотом?

Ответ на этот непростой ответ могут дать откровения бывшего президента Франции Жискара д'Эстена:

— В разговоре наедине Герек сказал мне по секрету следующее. Хотя Брежнев еще достаточно здоров, но уже начинает подыскивать себе замену, что совершенно естественно. Думаю, вам полезно будет знать, кого он наметил. Разумеется, это должно остаться между нами. Речь идет о Григории Романове. Он еще молод, но Брежнев считал, что Романов успеет набраться опыта и что он самый способный человек.

Прочитав эти строки, многие недоверчиво улыбнутся: как же, о Романове мы наслышаны. Одна свадьба дочери с посудой из Эрмитажа чего стоила. Наберитесь терпения, послушайте мнение непредвзятого свидетеля:

— Эта информация воскресила в моей душе одно воспоминание — мой визит в Москву в июле 1973 года. Глава советской делегации Кирилин организовал в нашу честь традиционный завтрак, на который был приглашен ряд высоких советских руководителей. Один из них поразил меня своим отличием от остальных, какой-то непринужденностью, явной остротой ума. Он выделялся на общем сером фоне. Я спросил, кто это такой и, вернувшись в посольство, записал: Григорий Романов.

А дальше экс-президент Франции сообщил нечто вообще из ряда вон выходящее:

— Когда на смену Брежневу пришел Андропов, я понял, что в системе произошел какой-то сбой и к власти пришел не тот, кто намечался. А когда четыре года спустя Михаил Горбачев, придя к власти, положил конец и так уже ограниченным функциям Романова, я сказал себе, что его поступок объясняется желанием устранить одного из тех, кто мог стать его потенциальным соперником в сложном и рискованном по своим результатам процессе модернизации Советского Союза.

Деликатный француз прямо не называет ни особенностей характера советского лидера, ни способов, которыми он устранял соперников. Жискар д'Эстен поведал лишь о своей беседе с шахом Ирана, который задумал нечто подобное горбачевской перестройке — превратить Иран в третью мировую военную державу. Французский президент сказал тогда иранскому коллеге, что его страна не готова еще для подобного рывка, что она аграрна и бедна, и если он попытается подтолкнуть этот процесс, то невольно подготовит революцию. «Но у меня нет времени, — воскликнул шах, — модернизация Ирана моя задача, и я исполнен решимости ее осуществить».

Параллель с Горбачевым угадывается легко, не так ли? У него тоже не хватало времени, он гнал и гнал лошадей. Знаете, что сказал д'Эстен шаху Ирана? Что эволюцию нации невозможно подчинить личному графику. Однако шах умного совета не послушался, а чем закончилась его попытка модернизировать Иран, хорошо известно.

Горбачев тоже стремился подогнать историю под свою биографию, поэтому его попытка в одночасье модернизировать такую гигантскую махину, как наша страна, закончилась гигантской катастрофой — гибелью государственности. Впрочем, это уже другая тема.

Кто же был тот таинственный альтернативный кандидат, факт существования которого подтвердил Горбачев на XIX партконференции, поддержав выступление Лигачева о тревожных мартовских днях 1985 года?

Романов? Он отвечал в ЦК за оборонно-промышленный комплекс, до того тринадцать лет был партийным наместником в Ленинграде. Романова представляют сторонником неосталинизма и имперства. Всем своим поведением он демонстрировал эффективность, оправданность и необходимость командно-административных методов руководства. Горбачев на восемь лет был моложе своего соперника, и в силу этого многое воспринимал по-иному, хотя и мечтал о реформах, но о весьма скромных, экономических, частично памятных ему с бурных хрущевских времен. На большее он не замахивался. Резкость и даже жесткость Романова острее выглядела на фоне уклончивости и покладистости Горбачева. Карьера давалась Романову тяжкими трудами, и баловень судьбы Горбачев, легко сходившийся с людьми, обладавший умением столь же легко вести любой диалог на любую тему, вызывал естественную неприязнь. С другой стороны, можно себе представить, какие чувства овладевали приземистым, плотным, эдаким симпатичным колобком-провинциалом, прожившим двадцать лет в пыльном Ставрополе с единственной асфальтированной улицей, без канализационной системы, когда он ловил на себе насмешливые взгляды соперника, тринадцать лет властвовавшего над городом старинных дворцов, центром русской культуры и науки. Раздражение было обоюдным.

Гришин? Горбачев, как и все провинциальные секретари, недолюбливал руководителя Московской парторганизации, работавшего, как они полагали, в привилегированных условиях, привыкшего получать все, что захочет, реальной жизни за пределами кольцевой автодороги не знавшего. Оскомину набило постоянное — в течение пятнадцати лет! — восхваление МГК, который всегда ставили в пример провинции. Горбачев не мог не насторожиться из-за возросшей активности Гришина, о чем свидетельствовали и знаменитые телекадры с полумертвым Черненко, возле которого парил самоуверенный московский партсекретарь. Очевидцы утверждают, что Горбачев тогда сильно нервничал — ведь Гришин был хозяином Москвы. Поговаривали, что он имел чуть ли не готовый список нового Политбюро и нового распределения ролей.

Кто был в действительности альтернативным кандидатом, остается тайной. Ни один из «бывших» не приоткрыл даже ее краешка. Догадки можно лишь строить по дальнейшей судьбе тогдашних партийных патриархов. Те, кто получил повышение, правда, недолговременное — Громыко, Чебриков, Соломенцев — естественно, были сторонниками Горбачева. Ну, а двое из стариков, временно оставшихся в составе Политбюро, подверглись такому остракизму, что сомнений в подоплеке травли не оставалось.

Правильно, эти двое — Гришин и Романов. Только теперь становится ясно, что та кампания была отголоском борьбы за верховенство в ЦК. Не подтвердилась усиленно муссировавшаяся история со свадьбой дочери Романова, где гости якобы пили и ели из царской посуды, доставленной из запасников Эрмитажа. Ложными оказались и слухи об алчности и коррумпированности Гришина — после смерти, настигшей его на стуле в очереди в райсобесе, у него не обнаружили ни сберкнижек, ни дачи, ни машины, ни иных ценностей. Более того, сегодня все громче говорят о подозрительной поспешности, с которой раскручивалось знаменитое торговое дело, ищут скрытую подоплеку невероятно быстрого приведения в исполнение смертного приговора директору «елисеевского» магазина. Строят догадки, кому было выгодно представить Москву и городское руководство рассадником преступности.

И еще один каверзный вопрос не дает покоя любознательным гражданам: почему Горбачев до самой смерти Черненко не получил вожделенного решения Политбюро о том, что в отсутствие генсека он ведет заседания высшего органа партии? Да, по вторникам Горбачев постоянно и по-хозяйски вел заседания Секретариата, но официального мандата на это не имел. Аналогичные решения принимались об Андропове — во времена Брежнева, о Черненко — во времена Андропова. Традиция прервалась на Горбачеве. Хотя проект постановления был подготовлен и даже вынесен на Политбюро, но старая гвардия воспротивилась. Получается, что обязанности второго секретаря ЦК он исполнял как бы нелегитимно, де-факто, но не де-юре? Неужели старые ленинцы не доверяли ему, нутром чувствуя чужака? Или все проще: держали круговую оборону против молодого выскочки, стремясь продлить свое пребывание на кремлевском Олимпе?

 

Одиннадцатого марта 1985 года в 17.00 открылся Пленум ЦК КПСС. По предложению Политбюро, от имени которого выступил неутомимый Громыко, генсеком было рекомендовано избрать Горбачева.

Проголосовали единогласно, без обсуждения, и великая держава получила то, что она получила.

Глава 20

«ШУТКИ МИШУТКИ» И «ЕГОРКИНЫ УДАРЫ»

 

В чудный майский день 1985 года из Кремля поступила строгая «указивка»: отныне никакой алкоголь не должен попадать в народный желудок. Даже безобидное пиво.

Водка пробыла вне закона недолго — каких-то пару лет. Вскоре все вернулось на круги своя. Вынужденное воздержание с лихвой перекрыто в последующие годы.

Остались недоуменные вопросы: почему Кремль пошел на попятную? Что повлияло на отмену антиалкогольного законодательства? В чем причины провала и этой горбачевской затеи?

 

 

Кто «завязал»

 

Нет страшнее праведника, чем раскаявшийся грешник.

Крепко выражаясь по адресу крестных отцов антиалкогольной кампании, страна, в которой непьющими числилось всего пять процентов населения, строила всевозможные догадки:

— Не иначе из завязавших. Чтобы так пьянство ненавидеть, это как же надо познать его изнутри!..

— Да уж, если так рьяно за дело взялись, бочку свою они выпили. Теперь вот сами не могут и людям не дают.

В народном сознании авторство «сухого» законодательства прочно связано с именами главного архитектора перестройки Горбачева и его первого прораба Лигачева. Что и нашло воплощение в замечательных образцах городского фольклора уже в первые летние месяцы 1985 года. Здравицы сокам и молочным коктейлям, массовое закрытие вожделенных винно-водочных отделов сразу же были окрещены «шутками Мишутки». А действия Лигачева по жесткому контролю за прекращением производства спиртного нарекли «Егоркиными ударами» — по аналогии со знаменитыми сталинскими в годы войны. Только в ином, гротескном виде. Народ ведь тоже понимает, что от великого до смешного — один шаг.

От тех времен остался анекдот, который любил рассказывать Горбачев на встречах, прогревавших его политические моторы перед президентскими выборами 1996 года:

— Приехал мужик за водкой, а там очередь. Час стоял, два стоял — невмоготу стало. Обругал Горбачева последними словами и вызвался его «порешить». Однако очень скоро вернулся: оказалось, что там очередь еще длиннее.

Понять Михаила Сергеевича можно: по прошествии времени очень хочется оставаться в центре исторических событий. Увы, не он был инициатором всей кампании. И не Лигачев был разработчиком антиалкогольных документов и указов, как это принято считать. Неужели не они первыми подняли витаминизированные тосты в честь новой, безалкогольной политики партии? Почему же тогда нового генерального секретаря нарекли «минеральным» секретарем?

Подоплека кампании такова.

Еще в мае 1982 года Андропов обратился к Брежневу и другим членам Политбюро ЦК КПСС с запиской, в которой ставил вопрос о необходимости скорейшего принятия постановления по усилению борьбы против пьянства.

Потребление алкоголя в стране приняло катастрофические размеры, докладывал Кремлю председатель КГБ, обладавший достоверной информацией о всех сторонах жизни советского общества. Страна медленно, но неуклонно спивалась. На душу населения приходилось столько алкоголя, что далеко позади остались все зарубежные и русские дореволюционные статистические выкладки.

Политбюро разделило тревогу главы национальной безопасности. Была создана комиссия, которую возглавил тогдашний председатель Комитета партийного контроля Арвид Пельше. Уже к осени 1982 года она представила в Политбюро свои соображения. Работу провели колоссальную. Не хочу, чтобы меня заподозрили в идеализации застойных времен, но истины ради должен сказать: красной нитью через этот документ проходила мысль (нет, вы не поверите!) о том, что административные меры и всяческие ограничения нимало не искореняют в народе злоупотребление спиртными напитками.

Это невероятно, но в записке, приложенной комиссией Пельше к проекту постановления, утверждалось: притеснение пьющих в питейном вопросе — есть источник того же самого, то есть пьянства!

Умнейших людей привлек Арвид Янович к изучению вечной проблемы, на рискованном поприще которой кто только не разбивал себе лоб — от патриарха Никона до верного ленинца, дорогого товарища Леонида Ильича. Глава Русской православной церкви в 1652 году настоял на ограничительных мерах: кабатчикам приказали отпускать каждому посетителю только по одной чарке и не более, запрещалось продавать вино в воскресенье, среду, пятницу и во время постов, а в остальные, разрешенные, дни только после обедни и до вечерни. Этот запрет был, увы, недолговечным. Слишком силен оказался зеленый змий и в 1972 году, когда Брежнев тоже попытался повести решительную борьбу с пьянством, сокращая количество злачных мест и время их работы.

Прежняя практика, по мнению умных людей из команды Пельше, никуда не годилась, поскольку она состояла в преследовании людей, подверженных тяжелому пороку, которых запретительные меры как раз и провоцировали на поиск дьявольского зелья любыми путями. Это становилось смыслом, целью существования. Запретительство — страшный бич. Наивно полагать, будто стоит только распорядиться, и все немедленно протрезвеют.

Что же делать? Как остановить страшное бедствие? Из печального опыта предыдущих кампаний было ясно — это работа не одного года и даже не пяти лет. Слишком свежи в памяти были горькие просчеты провалившейся антиалкогольной кампании 1972 года, чтобы снова делать основной упор на запретительные меры. Проект, подготовленный командой Пельше, отличался гибкостью и комплексностью. В качестве первоочередных мер предлагалось увеличение производства сухих вин, пива, расширение сети кафе, рюмочных и других распивочных мест.

Проекту Пельше не повезло. Принятию документа помешала кончина Брежнева. А потом умер и Арвид Янович. Пост руководителя подготовительной комиссии по антиалкогольному законодательству перешел по наследству к новому председателю КПК — М. С. Соломенцеву. Генсеком стал Андропов. Учитывая курс нового лидера на укрепление дисциплины и порядка в стране, Соломенцев высказался за более жесткие меры по искоренению пьянства. Либеральный вариант Пельше начал претерпевать существенные изменения. Но тут умирает Андропов, у руля государства становится Черненко. Частая сменяемость генсеков и председателей подготовительной комиссии была причиной того, что принятие «сухого» указа состоялось лишь в мае 1985 года.

 

 

Не извлекайте прибыль из пороков, товарищ Рыжков!

 

Ходили слухи, что на заседании Политбюро, обсуждавшем антиалкогольное законодательство, против выступил Э. А. Шеварднадзе.

Действительно, грузинский лидер попытался было возразить против той части документа, где говорилось о привлечении к серьезной ответственности за изготовление чачи и самогона.

— Грузинский крестьянин не поймет нас, — сказал Эдуард Амвросиевич. — Никогда ни одна власть за всю историю существования Грузии не запрещала чачи из отходов винограда.

Лигачев не пропустил мимо ушей и это робкое замечание:

— В таком случае и белорусам надо разрешить гнать самогон из их бульбы. И все наши меры останутся на бумаге.

Егор Кузьмич стал вторым человеком в партии, когда подготовка антиалкогольных документов близилась к завершению. Прямого участия в их разработке он не принимал, но с лихвой компенсировал этот пробел своим поведением на Политбюро. Он отстаивал буквально каждый пункт, требуя самых жестких мер. Попытки некоторых здравомыслящих участников обсуждения ослабить командно-административную направленность за счет расширения других аспектов проблемы наталкивались на упреки в консерватизме и непонимании важности момента. Заполучить ярлык ретрограда — что могло быть более опасным при сменившемся генсеке, неустанно призывавшем к новому мышлению?

И все же нашелся человек, не побоявшийся прослыть белой вороной. Если Шеварднадзе осмелился покритиковать частность, касавшуюся только его республики, то Рыжков, один из самых молодых членов Политбюро, включенный в высший партийный ареопаг месяц назад без предварительного кандидатства, сразил присутствовавших, заявив, что у него волосы дыбом встали от удивления и ужаса.

— Путь, предложенный товарищами Лигачевым и Соломенцевым, считаю тупиковым, — твердо произнес Рыжков. — Страну прямиком ведут к принятию «сухого» закона, который, как известно из новейшей истории, никогда и нигде ни к чему толковому не привел. Следует ожидать резкого увеличения самогоноварения, поскольку сахар дешев и есть, а значит, рано или поздно придется ввести талоны на сахар, потому что его не станет... К тому же в нашей стране любая кампания превращается в фарс ретивыми исполнителями, и мы придем даже к тому, что они, эти ретивые, начнут не только производство водки сворачивать, но и виноградники вырубать...

Резкий тон обычно спокойного, выдержанного секретаря ЦК, ведавшего вопросами экономики, заставил некоторых престарелых членов Политбюро оцепенеть от неожиданности. В зале повисла гнетущая тишина.

— Я не могу согласиться с предлагаемыми мерами, — продолжал Рыжков. — Они драконовские. Главная линия постановления — принудительное сокращение производства любых, я подчеркиваю, любых алкогольных напитков. Даже невинное и невредное пиво в список попало. Более того, точно расписано по годам пятилетки, когда сколько алкогольных напитков производить и когда все производство свести до бескрайнего минимума. Можно представить, что скажет народ, прочитав в печати эти расчеты.

— Их можно не публиковать, — подал голос побледневший Соломенцев.

Что, кстати, и было сделано. Пункт, в котором расписывалось сокращение производства алкоголя по годам, был признан секретным и в опубликованный в мае документ не вошел. Сегодня можно назвать те цифры: если в 1985 году намечалось произвести 280 миллионов декалитров водки и ликеро-водочных изделий, то на 1986 год планировалось всего 146 миллионов, производство вина виноградного сокращалось с 401 до 140 миллионов декалитров, пива — с 718 до 488 миллионов декалитров.

— Ну вот, товарищи, перед нами типичный образец ведомственного мышления, — решительно пошел в атаку Лигачев. — Николай Иванович отражает точку зрения экономических органов. Они не осознают ситуацию, не понимают, что нравственную атмосферу в стране надо спасать любыми методами. Управленцы-хозяйственники пекутся об экономике, а не о морали.

Горбачев внимательно слушал. Лигачев оседлал его любимого конька — «нравственную атмосферу», и генсек, кажется, склонялся к тому, чтобы поддержать Егора Кузьмича с Соломенцевым. Однако новый аргумент, приведенный Рыжковым, заставил качнуться в его сторону маятник генсековского расположения.

— Нельзя не учитывать и того, что из-за резкого сокращения выпуска спиртного казна недополучит ощутимую сумму. Мы сами вызовем, притом искусственно, очаги социальной напряженности.

Заговорили о цене «пьяных» денег. Непорядок, конечно, но что поделать, если на Руси еще со времен Ивана Грозного они были весьма весомым источником пополнения государственной казны. Советская власть тут ничего нового не изобрела — придерживалась традиции, заведенной прадедами.

— Безнравственно извлекать прибыль из человеческих пороков, — упрямо стоял на своем Лигачев. — Особенно нашему, социалистическому государству, которое добивает эти несчастные жизни. Мы перекрыли все мировые рекорды алкоголизации населения...

Чего не отнимешь у Егора Кузьмича, так это умения выражать свои мысли эмоционально, взволнованно, метафорически. Одним словом — идеолог! Суховато-приземленный стиль экономиста Рыжкова и орговика Капитонова, тоже неожиданно раскритиковавшего проект антиалкогольных документов, поблекли на фоне ярких монологов сибирского трезвенника.

— Среднемировой уровень потребления алкоголя — пять литров в год на человека, — сокрушал своих оппонентов Лигачев. — В дореволюционной России на душу населения приходилось 4,7 литра. Сейчас с учетом кустарного хмеля — от 17 до 20 литров. В 20 регионах страны — от 25 до 31 литра, в 30 регионах — от 20 до 25 литров. Научно доказано, что при душевом потреблении, равном 25 литрам, наступает самоуничтожение нации.

И вновь маятник генсековского расположения качнулся. На этот раз окончательно в сторону Лигачева и Соломенцева:

— Постановление принимается в предложенном виде. Доводы Николая Ивановича при всей их серьезности отражают ведомственные интересы. Никонов тоже вроде возражает, и мы знаем почему: беспокоится за судьбу сельхозугодий под винопродукты. Воротников, Капитонов — их тревога тоже понятна, имеет свою мотивацию. Но мы, товарищи, затеваем великое дело общенародной, общегосударственной важности. Уверен, люди нас поддержат. Они ждут от нас поступков, а не разговоров. Полумерами здесь не обойтись. И начинать надо с центрального аппарата, покончить с пьяным ритуалом приема гостей из Москвы на местах. Борьба с пьянством не должна быть трибунным водолейством, канцелярскими забавами, как многие кампании, проводимые партией в застойные годы!