А. С. Пушкин – кн. А. П. Вяземскому

…Петербург душен для поэта. Я жажду краев чужих; авось полуденный воздух оживит мою душу. Поэму свою я кончил. И только последний, т.е. окончательный, стих ее принес мне истинное удовольствие. Ты прочтешь отрывки в журналах, а получишь ее уже напечатанную – она так мне надоела, что не могу решиться переписывать ее клочками для тебя.

 

Ни одно произведение Пушкина… не произвело столько шума и криков, как «Руслан и Людмила»: одни видели в ней величайшее создание творческого гения, другие – нарушение всех правил пиитики, оскорбление здравого эстетического вкуса. То и другое мнение теперь могло бы показаться равно нелепым, если не подвергнуть их историческому рассмотрению, которое покажет, что в них обоих был смысл и оба до известной степени были справедливы и основательны. Для нас теперь «Руслан и Людмила» не больше, как сказка, лишенная колорита местности, времени, народности, а потому и не правдоподобная; несмотря на прекрасные стихи, которыми она написала, и проблески поэзии, которыми она поражает местами, она холодна по признанию самого поэта… Против этого едва ли кто станет теперь спорить. Но в то время, когда явилась эта поэма в свет, она действительно должна была показаться необыкновенно великим созданием искусства. Вспомните, что до нее пользовались еще безотчетным уважением и «Душенька» Богдановича, и «Двенадцать спящих дев» Жуковского; каким же удивлением должна была поразить читателей того времени сказочная поэма Пушкина, в которой все было так ново, так оригинально, так обольстительно – и стих, которому подобного дотоле ничего не бывало, стих легкий, звучный, мелодический, гармонический, живой, эластический, и склад речи, и смелость кисти, и яркость красок, и грациозные шалости юной фантазии, и игривое остроумие, и самая вольность нецеломудренных, но тем не менее поэтических картин!.. По всему этому «Руслан и Людмила» – такая поэма, появление которой сделало эпоху в истории русской литературы… «Руслан и Людмила», как сказка, ВОВРЕМЯ написанная, и теперь может служить доказательством того, что не ошиблись предшественники наши, увидев в ней живое пророчество появления великого поэта на Руси.

 

В. Г. БЕЛИНСКИЙ

 

«Победителю ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму «Руслан и Людмила», 1820, март 26. Великая пятница» – ТАКУЮ НАДПИСЬ СДЕЛАЛ В. А. ЖУКОВСКИЙ НА СВОЕМ ПОРТРЕТЕ, ПОДАРЕННОМ ПУШКИНУ.

 

Третьего дня был у нас «Арзамас». Нечаянно мы отклонились от литературы и начали говорить о политике внутренней. Все согласны в необходимости уничтожить рабство.

 

Н. И. ТУРГЕНЕВ

 

Из людей, которые были его старее, всего чаще посещал он братьев Тургеневых; они жили на Фонтанке, прямо против Михайловского замка, что ныне Инженерный, и к ним, т.е. меньшому Николаю, собирались нередко высокоумные молодые вольнодумцы. Кто-то из них, смотря в открытое окно на пустой тогда, забвенью брошенный дворец, шутя предложил Пушкину написать на него стихи…

 

Ф. Ф. ВИГЕЛЬ

Беги. Сокройся от очей,

Цитеры слабая царица!

Где ты, где ты, гроза царей,

Свободы гордая певица?

Приди, сорви с меня венок,

Разбей изнеженную лиру…

Хочу воспеть Свободу миру,

На тронах поразить порок.

Открой мне благородный след

Того возвышенного галла,

Кому сама средь славных бед

Ты гимны смелые внушала.

Питомцы ветреной Судьбы.

Тираны мира! трепещите!

А вы мужайтесь и внемлите

Восстаньте, падшие рабы!

Увы, куда ни брошу взор,

Везде бичи, везде железы,

Законов гибельный позор,

Неволи немощные слезы;

Везде неправедная Власть

В сгущенной мгле предрассуждений

Воссела – Рабства грозный Гений

И славы роковая страсть.

Лишь там над царскою главой

Народов не легло страданье,

Где крепко с вольностью святой

Законов мощных сочетанье;

Где всем простерт их твердый щит,

Где сжатый верными руками

Граждан над равными глазами

Их меч без выбора скользит…

Владыки! Вам венец и трон

Дает Закон – а не Природа;

Стоите выше вы Народа,

Но вечный выше вас Закон.

И горе, горе племенам,

Где дремлет он неосторожно,

Где иль Народу иль царям

Законом властвовать возможно!

Тебя в свидетели зову,

О мученик ошибок славных,

За предков в шуме бурь недавных

Сложивший царскую главу.

Восходит к смерти Людовик

В виду безмолвного потомства.

Главой развенчанной приник

К кровавой плахе Вероломства.

Молчит Закон – Народ молчит,

Падет преступная секира…

И Се – злодейская порфира

На галлах скованных лежит.

Самовластительный злодей,

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу.

Читают на твоем челе

Печать проклятия народы,

Ты ужас мира, стыд природы,

Упрек ты богу на земле…

А. С. Пушкин. Вольность

 

Чаадаев жил в гостинице Демута. Пушкин часто посещал его и продолжал с ним живые, откровенные царскосельские беседы.

 

М. Н. ЛОНГИНОВ

 

Чаадаев, воспитанный превосходно, не по одному французскому манеру, но и по-английски, был уже двадцати шести лет, богат и знал четыре языка. Влияние на Пушкина было изумительно. Он заставлял его мыслить. Французское воспитание нашло противодействие в Чаадаеве, который уже знал Лока и легкомыслие заменял исследованием. Чадаев был тогда умен; он думал о том, о чем никогда не думал Пушкин. Взгляд его на жизнь был серьезен. Пушкин считал себя обязанным и покидал свои дурачества в доме Чаадаева.

 

Я. И. САБУРОВ

 

Встреча моя с Пушкиным на новом нашем поприще имела свою знаменательность. Пока он гулял и отдыхал в Михайловском, я уже успел поступить в тайное общество; обстоятельства так расположили моей судьбой!..

Эта высокая цель жизни самою своею таинственностию и начертанием новых обязанностей резко и глубоко проникла душу мою; я как будто вдруг получил особенное значение в собственных глазах: стал внимательнее смотреть на жизнь во всех проявлениях буйной молодости, наблюдал за собою, как за частицей, но входящей в состав того целого, которое рано или поздно должно было иметь благотворное свое действие.

 

И. И. ПУЩИН

 

Я был одним из первых установителей сего общества и избран первым его председателем. Оно получило название «Зеленой лампы» по причине лампы сего цвета, висевшей в зале, где собирались члены. Под сим названием крылось, однако же, двусмысленное подразумение, и девиз общества состоял из слов: СВЕТ и НАДЕЖДА: причем составлены также кольца, на коих вырезаны были лампы.

 

Я. ТОЛСТОЙ

 

Первая моя мысль была – открыться Пушкину: он всегда согласно со мной мыслил о деле общем (respublica), по-своему проповедовал в нашем смысле – и изустно и письменно, стихами и прозой. Не знаю, к счастию ли его, или несчастию, он не был тогда в Петербурге, а то не ручаюсь, что в первых порывах, по исключительной дружбе моей к нему, я, может быть, увлек бы его с собой. Впоследствии, когда думалось мне исполнить эту мысль, я уже не решался вверить ему тайну, не мне одному принадлежащую, где малейшая неосторожность могла быть пагубна всему делу. Подвижность пылкого его нрава, сближение с людьми ненадежными пугали меня…

Естественно, что Пушкин, увидя меня после первой нашей разлуки, заметил во мне некоторую перемену и начал подозревать, что я от него что-то скрываю. Особенно во время его болезни и продолжительного выздоровления, видясь чаще обыкновенного, он затруднял меня спросами и расспросами, от которых я, как умел, отделывался, успокаивая его тем, что он лично, без всякого воображаемого им общества, действует как нельзя лучше для благой цели: тогда везде ходили по рукам, переписывались и читались наизусть его ДЕРЕВНЯ, ОДА НА СВОБОДУ, УРА! В РОССИЮ СКАЧЕТ… Не было живого человека, который не знал бы его стихов…

Самое сильное нападение Пушкина на меня по поводу общества было, когда он встретился со мной у Н. И. Тургенева, где тогда собирались все желающие участвовать в предполагаемом издании политического журнала. Тут, между прочим, были Куницын и наш лицейский товарищ Маслов. Мы сидели кругом большого стола. Маслов читал статью свою о статистике. В это время я слышу, что кто-то сзади берет меня за плечо. Оглядываюсь, – Пушкин! «Ты что здесь делаешь? Наконец поймал тебя на самом деле», –шепнул он мне на ухо и прошел дальше. Кончилось чтение. Мы встали. Подхожу к Пушкину, здороваюсь с ним; подали чай, мы закурили сигаретки и сели в уголок.

«Как же ты мне никогда не говорил, что знаком с Николаем Ивановичем? Верно, это ваше общество в сборе? Я совершенно нечаянно зашел сюда, гуляя в Летнем саду. Пожалуйста, не секретничай; право, любезный друг, это ни на что не похоже!».

Мне и на этот раз легко было без большого обмана доказать ему, что это совсем не собрание общества, им отыскиваемого, что он может спросить Маслова, и что я сам тут совершенно неожиданно… Не знаю настоящим образом, до какой степени это объяснение… удовлетворило Пушкина; только вслед за ним у нас переменился разговор, и мы вошли в общий круг. Глядя на него, я долго думал: должен ли я в самом деле предложить ему соединиться с нами?

 

И. И. ПУЩИН

 

Так, мира житель равнодушный,

На лоне праздной тишины,

Я славил лирою послушной

Преданья темной старины.

Я пел – и забывал обиды

Слепого счастья и врагов,

Измены ветреной Дориды

И сплетки шумные глупцов.

На крыльях вымысла носимый,

Ум улетал за край земной;

И между тем грозы незримой

Сбиралась туча надо мной!..

А.С. Пушкин